Глава 27

На следующее утро, во время утренней пробежки вокруг пастбища, через кладбище, вверх к соснам и вдоль каменистой, в ухабах, дороги, я увидел нечто такое, что заставило меня остановиться. С южной стороны дороги – нашей частной собственности – я увидел на грязи свежие следы от автомашины, тяжелого седана или грузовика, которые почему-то вели в сторону. В высокой траве, которой поросла канава, я заметил несколько окурков и фирменный картонный стаканчик из-под кофе. Конечно, любой автомобиль, проезжающий мимо, мог здесь остановиться, чтобы водитель немного отдохнул, в этом не было ничего необычного. Но я тем не менее почувствовал беспокойство. Следы от машины вели через лесную поросль к забору, откуда человек, обладавший хорошим зрением, или через фотокамеру, или же в бинокль, мог видеть и задворки усадьбы, и порог домика мисс Эллы. Я подошел к забору поближе и увидел примерно дюжину окурков, втоптанных в грязь. Кто-то стоял здесь сегодня утром и, как мне кажется, стоял достаточно долго, чтобы увидеть, как Кэти идет через пастбище ко мне. И теперь, как я понимал, эта новость уже достигла Нью-Йорка.

Когда я вернулся в амбар, Моз варил кофе. Налив мне чашку, он внимательно посмотрел на меня.

– Что-то случилось?

– Наверное, нам нужно быть очень внимательными, – поколебавшись с минуту, ответил я.

Моз вопросительно вздернул брови и посмотрел в сторону домика мисс Эллы.

– Я нашел около забора окурки. Кто-то сегодня утром там стоял, и довольно долго. – я взглянул на Моза поверх чашки.

– Хочешь вызвать полицию? – Моз оглядел пастбище и задумчиво отхлебнул кофе.

– Нет. У бывшего мужа Кэти есть дружки в ФБР и во всех правительственных кругах, и если она обратится к местным властям, эта новость обязательно просочится на Север. Думаю, от нас именно этого и ожидают.

Моз посмотрел мне в лицо.

– Тогда надо сохранять спокойствие и действовать очень осторожно.

Допив кофе, я вошел в амбар, подумав о том, что хорошо было бы проверить оружие в чулане – там его всегда хранил Рекс.

В десять утра проснулся Мэтт, наверное, и потому, что, стоя на лестнице, мы в упор на него смотрели, а Джейс вдобавок дернул его за большой палец ноги:

– Привет, мистер Мэтт.

– Привет. – и Мэтт потянул к лицу шерстяное одеяло.

– А почему вы держите в руке камень? – и Джейс указал на правую руку Мэтта.

Мэтт разжал кулак, и мы увидели на его ладони черный, отшлифованный кусочек гранита.

– Он помогает мне вспомнить, как меня зовут.

– Вы не помните свое имя?

– Да, иногда, но, прочитав его на камне, я вспоминаю, что оно мое.

– А можно посмотреть?

Мэтт взглянул на камень, потом на Джейса и протянул руку, а Джейс наклонился вперед с верхней ступеньки лестницы и стал внимательно его рассматривать.

– А мне вы можете сделать такой?

Мэтт снова спрятал руку под одеяло, но кивнул.

Джейс спустился на ступеньку ниже, а потом снова поднялся.

– Но, мистер Мэтт, я не знаю, как пишется мое имя. А вы знаете?

Мэтт снова кивнул.

– Тогда порядок, а если не знаете, то можно спросить у моей мамы или у дяди Така.

Джейс спустился на две ступеньки, а затем опять полез вверх:

– А вы хотите есть?

Мэтт опять кивнул, уже в четвертый раз.

– Дядя Так и мама хотят сварить яйца, сделать тосты, поджарить бекон и приготовить бисквиты. И еще что-то, но я не помню что. – Джейс загнул все пять пальцев на руке, но так и не вспомнил еще одно блюдо.

– Может, сварить кукурузу? – и Мэтт, отбросив одеяло, сунул камень в карман, схватил сумку и слез с противоположной стороны сеновала, а потом направился к коттеджу мисс Эллы, где Кэти уже взбивала в миске яйца с тертым сыром. Мэтт подошел к плите, понюхал пар, поднимающийся из кастрюли с початками, разложил на кухонном столе шахматную доску и обыграл меня в семь ходов.

Во время завтрака он молчал, но, положив вилку на опустевшую тарелку, вдруг сказал, обращаясь ко мне:

– Я хочу пойти в церковь.

– Хорошо, но в какую именно?

– В ту, что на углу, – туманно объяснил он, однако я его понял и предложил:

– Сначала тебе надо помыться.

Мэтт понюхал свои подмышки, потом – руки.

– А деньги у нас есть?

– Да!

– Можно мне немного?

– Да.

– А можешь дать мне ключи от своего грузовика?

Я указал ему на крючок у черного хода, где они висели. Мэтт взял ключи и уже почти за дверью обернулся: «А деньги?» И я снова показал – на этот раз на бумажник, лежавший на тумбочке:

– Там моя кредитная карточка, на ней внизу написано: «Рейн. Корреспондент».

Мэтт вынул из бумажника карточку и положил ее в карман, туда же, где лежал камень. Через полминуты раздался шум мотора, грузовик тронулся с места и вскоре, подняв облачко пыли, исчез из виду.

В полдень Мэтт вернулся и начал разгружать заднее сиденье и трейлер, плотно упакованные, наверное, сотней бутылок с отбеливателями, а также коробками со всевозможными чистящими средствами. Он вручил мне три чека и сразу исчез в амбаре. Я подсчитал сумму на чеках: всяких чистящих, отбеливающих и подобного рода средств он накупил на две тысячи восемьсот долларов.

– Боже милосердный! – прошептала Кэти, взглянув на чеки через мое плечо.

– Но это дешевле его содержания в «Дубах». – и я сунул чеки в карман джинсов.

Следующий час я потратил на Глю, но он, по правде говоря, и не нуждался в услугах конюха, поскольку был в полном порядке, и, чистя его, я не переставал ломать голову, а что же все-таки Мэтт собирается делать с таким несметным количеством чистящих средств. Я уставил ими все полки в амбаре, и воздух здесь сразу же пропитался химией, так что я выпустил Глю на пастбище, а потом стал наблюдать за Мэттом, который полез на водокачку, прицепив к ремню четыре одногаллоновых бутыли с отбеливателем. Влезши наверх по лестнице, он вылил их в цистерну, а потом снова исчез внизу, в подсобке, но вскоре снова появился в резиновых сапогах до колена, белой резиновой маске с противогазовым приспособлением, закрывающим шею и рот, прихватив с собой кисти и большую мочалку. Обезопасив дыхательные пути, он поднялся наверх.

В течение нескольких часов сверху раздавались скрежет, плеск воды и ворчанье, и каждую минуту из цистерны летели вниз комья грязи, какие-то водоросли и сучки. Без четверти четыре на верхушке лестницы показался Мэтт, с головы до ног покрытый черно-зеленым лишайником, а комбинезон был запятнан белой краской. Он слез с лестницы, взялся за большое колесо, которое качало воду из ущелья, и немного подождал, пока по резиновой помпе толщиной в два дюйма вода пошла вверх. Помпа бездействовала уже несколько лет, но для изобретательного ума Мэтта и это не стало проблемой. Когда подача воды вдруг прекратилась, он обратил внимание на другую трубу, которая уже давно ржавела за стенами амбара под полусгнившим ветхим брезентом. Ему было достаточно лишь одного взгляда, и, поправив трубку противогаза, скинув сапоги, он влез в кузов грузовика и опять исчез. Через час он появился снова, держа в руках новую помпу мощностью в одну лошадиную силу и с дюжину трубочек и разных необходимых ему металлических деталей. Он заменил все насосы, укрепил линию шланга из дома и повернул вентиль. Через несколько секунд раздалось бульканье, а потом послышался звук текущей воды. Мэтт сунул ноги в сапоги, поправил на лице маску и опять поднялся по лестнице, держа в руке удлиненный электрический провод, соединенный с источником света. В 10.30 веки у меня уже слипались – так хотелось спать, поэтому я оставил Мэтта в одиночестве и отправился в дом. Проснулся я на рассвете, на стуле возле кухонного очага. От неудобного положения ноги сводило судорогой, по телу бегали мурашки. Я проглотил две таблетки сосудорасширяющего, запив их тремя глотками апельсинового сока, потом чашку горячего шоколада и шаткой походкой направился к водокачке, где не было никаких признаков присутствия Мэтта. Грузовик стоял без дела, мотор был выключен, но вся машина, наверное, еще раз подверглась помывке, потому что так и сверкала чистотой, а вокруг валялись грязные полотенца и бутылки из-под разных спреев.

Я заглянул на сеновал, но Мэтта там не было. Помпа работала исправно, но, кроме звука текущей воды, я услышал еще какой-то плеск, словно кто-то плавал, скорее всего – ребенок. Я взобрался наверх и подтянулся к самому краю цистерны. Солнце било в глаза, а в искрящейся воде, в чистейшей, сверкающей белизной цистерне плавал, играючи, Мэтт, словно дельфин в море. Он был совершенно голый, но его наготу прикрывала обильная мыльная пена, в каждой руке он держал по куску мыла. Покачав головой, я стал нащупывать ногами ступеньки лестницы.

– Так!

Я поднял голову и уперся подбородком в край цистерны, а он взмахнул рукой, указав на что-то сзади, и возобновил плесканье. Солнечные лучи пронизывали ветки сосен, и под их теплом испарялась холодная ночная роса, поднимаясь к небесам и окутывая туманом пастбище: точь-в-точь так испаряет воду кастрюля на огне. На противоположной стороне я заметил два пятнышка: одно – побольше, другое – поменьше. То, что было поменьше, сидело на том, что побольше, и рысью приближалось ко мне. Через полчаса на Глю подъехала Кэти. Несмотря на утреннюю прохладу, и она, и Глю после прогулки вспотели и запыхались.

– А я и не знал, что ты ездишь верхом, – сказал я, взяв у нее поводья.

– Но ты никогда об этом и не спрашивал. – и Кэти спешилась.

– Если судить по внешнему виду, то у тебя есть некоторый опыт верховой езды.

– Ну, пару раз случалось проехаться.

Я снял седло, отнес его в амбар, вынул мундштук у Глю, и Кэти потерлась носом о лошадиную морду.

– Надо успеть привести себя в порядок, пока не проснулся Джейс!

– Давай, а я присмотрю за лошадью.

Я стал обихаживать Глю, а Кэти направилась к входной двери, расстегивая на ходу рубашку, но едва открыла дверь коттеджа мисс Эллы, как выбежал Джейс, одетый в ковбойскую одежду.

– Привет, мам, – сказал он, пробежав мимо нее прямо ко мне и повиснув на моей левой ноге.

– Дядя Так, дядя Так, – возбужденно затараторил он, – а мне можно проехаться на Глю, можно?

Мне нужно было позвонить Доку, чтобы сообщить о моих планах на сегодня, но одного взгляда на Джейса было достаточно, чтобы отказаться от своих планов. Док может и подождать, – решил я и снова оседлал Глю и вывел его из амбара, а у самой двери стоял Мэтт, залитый лучами солнца. Он сложил руки и повернулся голым задом к остальному миру: нельзя сказать, что он жаждал увидеть его этим утром, или – вообще видеть, если уж на то пошло. Поразительно белокожий на фоне засохших грушевых деревьев, Мэтт стоял неподвижно, и я обратил внимание на то, как после нескольких лет усиленного и вынужденного приема успокаивающих и снотворных средств одрябли его мышцы.

– Мэтт?

Он оглянулся, но не ответил, так как был занят важным делом: глядя на фруктовый сад, обсыхал на солнце. С него еще стекали капли воды.

– Ты в порядке?

– Ага.

Я оставил Джейса в амбаре и подошел к Мэтту.

– А чем ты занимаешься?

– Сохну! – и Мэтт оглядел свои руки и ноги.

– Хочешь, я принесу тебе полотенце?

Мэтт оглянулся по сторонам и кивнул.

– Не беспокойся, – сказал я Джейсу, отдавая ему поводья, – Глю не тронется с места, пока я ему не прикажу, только не ударяй его ногами в бока.

Джейс принял поводья, улыбнулся, натянул на уши шляпу, явно вообразив себя опытным всадником.

Оставив Мэтта, созерцающего, в чем мать родила, деревья в саду, я подбежал к домику мисс Эллы и постучал. Кэти не ответила. Я распахнул дверь и позвал:

– Кэти!

Снова ни звука. Решив, что она уже ушла в большой дом, чтобы позавтракать или выпить кофе, я распахнул дверь ванной. Кэти, наклонившись вперед, вытирала волосы, а от ее бедер тоже шел пар, поднимавшийся столбом.

«Господи милосердный!» – прошептал я, но, обернувшись, она спокойно на меня взглянула и прикрыла грудь большим полотенцем, которое, однако, обрисовало, и весьма явственно, ее фигуру. С ее плеч капала вода: на контуры ребер, тонкую талию, треугольник под животом, и стекала по бедрам – ну все, как бывало двадцать лет назад. И тот мальчик, что еще жил во мне, не почувствовал никакого смущения, однако взрослый мужчина, которым я стал, предпочел бы в эту минуту сбежать. И в то же время моему взрослому «я» хотелось оградить Кэти от всех мужчин на свете, включая меня самого, защитить от тех, кто предпочел бы видеть сейчас не маленькую девочку, а взрослую женщину.

На мгновение я словно прилип к полу, почемуто очень внимательно разглядывая морщинки у ее глаз.

– Прости, Кэти, – и я закрыл ладонью глаза, – я думал… что ты… то есть… – я скосил глаза в сторону. Я представлял себе, как все это выглядит, и замолчал, ожидая, когда она начнет меня ругать… Независимо от того, почему так получилось, все оправдания и объяснения были бессмысленны.

Но Кэти и не шелохнулась. Она просто стояла и все. От волнения у меня пересохло во рту, я закрыл глаза, сердце застучало в груди молотом, и сдавленным шепотом я объяснил:

– Мэтту нужно… полотенце. – и показал на дверь. – Это для Мэтта!

Я услышал ее шаги. Она сняла сухое полотенце с крючка, я протянул руку, и ее пальцы охватили мою ладонь. Рука у нее была теплая, мокрая, небольшая, но сильная, а в прикосновении не было ничего сексуального – просто нечто знакомое и домашнее, а еще оно напомнило прикосновение ее мокрой руки в ущелье. Разогнув слегка мои пальцы, она прижала мою руку к своему животу – вот как если бы я был слеп и читал буквы с помощью шрифта Брайля. Кожа у нее была теплая, мягкая, а плоть вздымалась в такт размеренному дыханию. Мои пальцы лежали на шероховатом рубце шириной дюймов в шесть. Я тихонько приоткрыл один глаз и увидел, что она улыбается, как девочка, поцеловавшая меня давным-давно, в ущелье. Кэти всегда боялась щекотки, так что я не удивился, услышав, как она слегка хихикнула, когда я коснулся шрама. Она прикрыла мои глаза ладонью, и в темноте я теснее прижал пальцы к ее животу.

– Такер, – прошептала она, – ведь это же я… ведь именно здесь еще живет память о той маленькой девочке, что поцеловала тебя в ущелье. Той самой, которая держала тебя за руку только тогда, когда никто того не видел. Той, с которой ты обменивался записками и которая послала тебе воздушный поцелуй из автобуса…

Она плотно затянула вокруг талии полотенце, а я открыл глаза, услышав, как легко и естественно она дышит. Она подошла ко мне поближе и, взяв обеими руками мою ладонь, прижала ее к своей груди:

– С тех пор на моем сердце появилось несколько других шрамов, которых не было тогда, в детстве. Но теперь они есть у всех нас.

Не знаю, как долго мы стояли вот так. Минуту. А может быть, две. Я смотрел на Кэти, но не видел ее. Я затерялся где-то там, в местах, из которых потом бежал, и во временах, о которых позабыл. Сглотнув, я медленно поднял полотенце с пола ванной и уже повернулся, чтобы уйти, но мне так захотелось взять ее за руку, умчать в ущелье и там, глядя вверх, на звезды, размотать назад все прошедшие годы и снова начать все сначала.

Я снова был подростком, который любил и знал, что его тоже любят: впервые в жизни.

А Кэти сейчас стояла передо мной такая, какой была в детстве: честная, прямодушная, почти во всем откровенная, и так же, как тогда, она ничего не стыдилась. Я опять оглянулся, словно в ожидании ответа на вопросы, которых уже давно не задавал, а когда начал находить ответы на них, то не был уверен, что знаю, как их воспринимать.

Войдя в амбар, я отдал Мэтту полотенце, снял Джейса с лошади, взобрался на водокачку и нырнул в цистерну, полную воды, такой же ледяной, как и в ущелье. Нырнув, я коснулся дна и вдруг вспомнил купание в ущелье и ту радость, которую испытал при виде лодки, которая слетела с утеса, а потом канула на дно. Я вспомнил то чувство, с которым я потом подержался за уключины, и то, как в моей дальнейшей жизни мне не хватало этого прекрасного дня.

Спустя почти две минуты я вынырнул, поскольку в легких уже не было воздуха, но я выдохнул тогда все, что оставалось во мне от страдальческого прошлого, и жадно вобрал в себя свежий воздух новизны.

Через несколько минут я спустился вниз и увидел вопрошающий взгляд Джейса: у него был такой вид, словно ему хочется о чем-то спросить, но он промолчал. Мэтт тоже спустился с чердака. На нем был пиджак из полиэстера в красную полоску, застегивающийся на три пуговицы, жилет и ботинки из белой оленьей кожи. Ума не приложу, где он все это раздобыл.

– Готов посетить храм! – торжественно провозгласил он.

Схватив полотенце, висевшее на ступеньке лестницы, я вытерся и посмотрел на домик мисс Эллы:

– И я готов! Я тоже готов!