Глава 19

Месяцы, последовавшие за признанием Кэт, Мэгги всегда вспоминала как затянувшийся сон. Днем она ходила как во сне, надежно изолированная от любых эмоций. Примерно так же было после смерти Джима, но тогда она, по крайней мере, держалась за осязаемое горе. За что держаться теперь? Не имело значения, что она все еще любила Питера с отчаянием, которое ее пугало. Любовь Питера оказалась лишь фантазией, романтической историей из фильма с ее любимой актрисой Бетт Дэвис. Тем не менее она все еще цеплялась за воспоминания о прошлом, как новорожденные черепашки цепляются за обрывки воспоминаний о матерях, когда впервые погружаются в воду.

Мэгги существовала в черно-белом мире, как будто внезапно лишилась способности различать цвета. Даже звуки казались приглушенными, а вкус притупился. Она воображала, что такой может быть жизнь под водой, когда смотришь на блестящую поверхность из жидкого кокона и видишь остальной мир, который больше не принадлежит тебе.

Единственным ярким пятном, остававшимся в ее мире, был Питер. Когда они не по своей воле оказывались рядом, он был внимателен и даже добр к ней. Так незнакомый человек может относиться к потерявшейся собаке. Но его глаза – эти прекрасные янтарные глаза – были блестящими и поразительно ясными, как у ребенка. Он часто наблюдал за Мэгги, словно чего-то ждал, как ветер ждет дождя перед бурей.

По крайней мере, свадьба прошла без ее участия, поскольку Питер отказался от католического обряда, решительно воспротивившись переходу в другую веру. Поэтому они с Кэт отправились в Чарльстон, где обменялись клятвами верности перед мировым судьей. Лулу заболела, так что Маргарет осталась дома, радуясь поводу не присутствовать на церемонии. Она не знала, кого Кэт выбрала подругой невесты, и это совершенно ее не интересовало.

Мэгги и Лулу перенесли свои пожитки в старую комнату Лулу, чтобы Кэт и Питер могли спать на большой кровати, и, пока они занимались обустройством, Мэгги только радовалась своей абсолютной безучастности. Когда она заправляла новые простыни на кровати, предназначенной для новобрачных, то она ничего не чувствовала. Вместо этого она начала строить планы. Им с Лулу придется уехать отсюда – не просто в другой дом на Фолли-Бич, но на другой край света. Правда, даже в этом не было особой необходимости. Независимо от того, как далеко она могла уехать, Мэгги знала, что никогда не сможет переделать себя: она останется прежней. Это напоминало ей о том, что она слышала от Джима: куда бы ты ни уехал, ты остаешься самим собой. Теперь она точно знала, что он имел в виду.

Она была рада, что у нее остались «Находки Фолли», потому что Кэт перестала работать там. Беременность проходила тяжело, и большую часть времени Кэт не вставала с постели. Казалось, даже легкое усилие, когда нужно встать с кровати, вызывало у нее тошноту, и она так исхудала, что Питер вызвал врача и потребовал того удостовериться, все ли в порядке. Врач заверил его, что тошнота часто встречается на ранней стадии беременности и исчезнет примерно в конце четвертого месяца.

Вскоре после свадьбы Мэгги как-то ночью услышала, как плачет Кэт. Она накрыла голову подушкой, но потом Лулу толкнула ее в бок и сказала, что Кэт зовет ее. Тогда Мэгги встала, надела халат и пошла по коридору. Питер стоял у изголовья и задумчиво переводил взгляд с Кэт на нее и обратно. Наконец он взял подушку и спустился вниз. Мэгги оставалась в спальне, стараясь утешить несчастную кузину и думая о том, как долго она сможет держать обещание, данное ее матери много лет назад.

На следующий день в «Находках Фолли» она почти не замечала усталости. В магазине было полно посетителей, раскупавших газеты из-за новостей о захвате нацистских саботажников, высадившихся в Нью-Йорке и Флориде. Война теперь пришла на территорию США, и люди были напуганы.

Солнце уже почти зашло, когда Мэгги вернулась домой из магазина. Когда она поднималась на крыльцо, то заметила, что ни в одном окне в доме не горел свет. Шторы затемнения еще не были опущены, и это означало, что Кэт лежит в темноте в своей спальне.

Питер уезжал еще чаще, чем раньше, а когда возвращался, то проводил много времени в баре Макнелли на Сентер-стрит. Когда он приходил домой, от него пахло сигаретами, но не алкоголем. Если бы у Мэгги возникло желание задавать вопросы, то она бы спросила, чем он регулярно занимается в самом большом ночном заведении на Фолли-Бич.

Мэгги медленно поднялась по лестнице и с некоторым трепетом приоткрыла дверь своей старой спальни в надежде, что Кэт уже спит.

– Мэг? Это ты?

Мэгги вошла в комнату и направилась к окну. В спальне пахло рвотой, хотя Марта приходила раньше, чтобы вынести судно и вымыть его.

– Да, Кэт, это я. – Она закрыла шторы и включила маленькую настольную лампу.

Кэт лежала на спине. Ее кожа на фоне белой подушки казалась желтой, исхудавшее тело съежилось под одеялом. Она была похожа на испуганного ребенка, а не на будущую мать.

Мэгги стояла в изголовье кровати.

– Почему ты лежишь в темноте?

Кэт попыталась улыбнуться.

– Не хочу даже мельком увидеть себя в зеркале. Я знаю, что стала уродиной.

Мэгги не стала обнадеживать Кэт. Это не было связано с враждебностью или любыми другими чувствами, но ей просто не хотелось успокаивать кузину.

– Ты что-нибудь ела?

Кэт покачала головой.

– Марта приготовила куриный бульон, но у меня нет сил его проглотить. Доктор сказал, что мне нужно есть хорошо, чтобы ребенок был здоровым и сильным, так что я попробую.

Она облизала пересохшие губы. Ее пальцы с облезшим красным лаком на ногтях вцепились в край простыни.

– Поскольку я все равно целый день ничего не делаю, то стала думать об именах. Если родится мальчик, я назову его в честь твоего отца. Но если будет девочка, то мне бы хотелось назвать ее Маргарет… в твою честь.

Мэгги нахмурилась, глядя на вмятину на простыне, где недавно лежал тяжелый живот Кэт. Она впервые связала имя с еще не рожденным ребенком, и это сделало его существование более реальным. Крошечный человек. Ребенок Питера.

– У тебя еще много времени, чтобы подумать об этом, Кэт. Кроме того, у Питера могут возникнуть другие мысли на этот счет.

Кэт отвернулась.

– Питеру понравилась идея назвать нашу дочь в твою честь.

На короткое мгновение Мэгги исполнилась надежды, но потом ее взгляд остановился на простом обручальном кольце на левой руке Кэт, и она порадовалась тому, что кузина не видит ее лица.

Кэт повернулась к Мэгги, в ее глазах блестели слезы.

– Ты винишь меня в этом, да?

Мэгги спокойно смотрела на Кэт, чьи некогда прекрасные золотистые волосы теперь свалялись и потемнели. Вопрос удивил ее. В своих внутренних монологах она винила только себя за чрезмерную доверчивость, но теперь, глядя в скорбные глаза Кэт, она решила, что знает ответ.

– Нет. Мне жаль, что так случилось, но я тебя ни в чем не виню. В некотором смысле, все мы отчасти виноваты в этом.

Мэгги думала, что Кэт будет возражать, потому что та не выносила чужой жалости, особенно от нее. Но Кэт лежала, словно раненое животное посреди дороги, а в ее глазах застыла безмолвная мольба.

– Я сделала с Питером нечто ужасное, Мэг. Ты должна узнать об этом.

Мэгги закрыла глаза и покачала головой:

– Нет. Я не хочу знать. Теперь это не имеет значения; что сделано, то сделано.

Их взгляды встретились, и они долго смотрели друг на друга.

– Ты ненавидишь меня? – наконец прошептала Кэт.

В детстве Кэт часто задавала этот вопрос. Ее шалости часто казались злонамеренными, и она редко сожалела о той боли, которую причиняла другим людям, – по крайней мере, так было сначала. Но в конце концов, угрызения совести довели ее до кошмаров и заставили обратиться к Мэгги. Потребность утешать и быть утешенной заполняла пустоту в каждой из них, образуя цельную личность из двух девочек-сирот, и обещание Мэгги всегда держало их вместе, несмотря на сотни маленьких трещин, то и дело возникавших в их отношениях.

– Нет, Кэт. Я не хочу ненавидеть тебя.

– Но ты должна. – Кэт начала всхлипывать. Мэгги опустилась на край кровати и сжала ее руки, стараясь не чувствовать холодный ободок золотого обручального кольца. – Ты знаешь, что Питер не любит меня и никогда не любил. Это я виновата. Я просто…

Кэт зарыдала так сильно, что уже не могла говорить. Мэгги обняла ее за плечи. Острые плечи Кэт выпирали из-под ночной рубашки. Мэгги подтянула ее к изголовью и прислонила к нему спиной.

– Я просто не могла вынести, что кто-то не любит меня. Не знаю, почему я такая, но ничего не могу с собой поделать. Во всех этих мужчинах я как будто вижу своего отца и хочу, чтобы они любили меня и всегда оставались со мной. Когда я видела тебя вместе с Питером и он не обращал на меня никакого внимания, словно я не существую, это убивало меня. Я позабыла обо всем, что может случиться, а теперь… – она снова разразилась слезами.

Мэгги смотрела на кузину, вспоминая Рождество, когда они были еще детьми. Бабушка вручила Кэт особый подарок: два позолоченных дутых браслета. Мэгги всегда подозревала, что бабушка больше любит Кэт из-за ее золотистых локонов и ярко-зеленых глаз. Ее подозрения подтвердились, когда бабушка достала коробку из ювелирного магазина Крогана на Кинг-стрит в Чарльстоне. Тогда Мэгги надеялась найти под елкой другую коробку, предназначенную для нее.

Стараясь скрыть разочарование, она стала собирать рваную оберточную бумагу и ленты, но Кэт быстро вмешалась и протянула ей один из браслетов. Такие маленькие и неожиданные добрые поступки позволяли Мэгги любить свою кузину и мириться с ее недостатками. Злонамеренность Кэт происходила от глубокой неуверенности в себе, которая начала укореняться с тех пор, как ее отец ушел из семьи. Но доброта исходила из той части ее сердца, которую было дано увидеть лишь немногим.

– Прости меня, Мэгги, – пробурчала Кэт, уткнувшись лицом в ее плечо и намочив слезами воротник ее блузки. – Я ужасно себя чувствую и выгляжу, как пугало. Но это наказание за все, что я сделала. Мне хочется умереть.

Мэгги встряхнула ее за плечи.

– Не надо так говорить, Кэт. Ты слышишь? Грешно даже думать об этом. Кроме того, тогда ты убьешь невинного ребенка.

Кэт тщательно вытерла руки о простыню, как будто стараясь очистить налипшую грязь, а потом зарыдала еще сильнее.

– Мне все равно. Я не хочу этого ребенка. Хочу, чтобы все снова стало так, как раньше.

Мэгги смотрела на плачущую кузину, но больше не могла и не хотела утешать ее.

– Перестань, Кэт. Ты делаешь только хуже. Питер может вернуться в любой день, поэтому ты должна привести себя в порядок, – ее горло перехватил спазм, но она быстро сглотнула, как научилась делать еще в детстве. – Я оставлю дом вам с Питером в качестве свадебного подарка, ведь после рождения ребенка вам понадобится много места. Мы с Лулу уедем и оставим вас. Я уже написала тете Эдит, папиной сестре в Галвестоне. Помнишь, я говорила, что давно хочу съездить туда? Может быть, если мне понравится, я там поселюсь. Это во Флоридском заливе, так что море будет рядом.

Кэт словно оцепенела; ее покрасневшие глаза уставились на Мэгги.

– Нет! Ты не можешь бросить меня! Только не теперь, после всего, что мы пережили вместе!

Она имеет в виду Джима? Мэгги хотелось произнести эти слова вслух, но она промолчала, встревоженная истерическим состоянием Кэт.

– Доктор Браун сказал, что мне нельзя напрягаться, и кто-то должен постоянно ухаживать за мной, – умоляющим тоном продолжала Кэт. – Марта уже сообщила, что она не сможет приходить чаще, чем сейчас. А пока Питер в отъезде, я слишком много времени провожу одна. А если я упаду? А если начнется кровотечение или что-нибудь еще? Что случится с ребенком, если здесь некому будет мне помочь?

Мэгги посмотрела на сапфировое кольцо, которое она носила до сих пор. Она не знала, почему не сняла его, но иногда, лежа в постели глухой ночью, она начинала думать, что лучшая часть ее жизни уже миновала, оставив на память только это кольцо. Она вертела его на пальце, когда размышляла о планах переезда в Галвестон, но они казались зыбкими и ненадежными, как паутина.

У нее снова болезненно сжалось горло, и ей как никогда сильно захотелось сказать Кэт, что она должна начать жить своей жизнью. Но отказ вступал в противоречие со старым обещанием и с тошнотворным осознанием, что она еще не готова навсегда распрощаться с Питером. Она ненавидела себя за это и старалась упрятать эту темную истину в самый дальний уголок своей души.

– Разве нельзя найти кого-то еще, Кэт? Я потрачу часть денег от продаж в «Находках Фолли» и заплачу кому-нибудь, чтобы за тобой присмотрели.

– Это будет не родной человек, Мэгги. Ему не будет дела до ребенка. Что, если я умру при родах; кто тогда позаботится о малыше?

Пока Мэгги смотрела в широко распахнутые глаза Кэт, смирение вырастало в ней, как ползучая лоза, обвиваясь вокруг ног и пригвождая к полу, но в то же время она почему-то все равно чувствовала себя свободной.

Мэгги встала и направилась к двери, вдруг обратив внимание на тонкие розовые обои, отклеившиеся по углам комнаты. Она помнила, как мать клеила эти обои, и она любила их так же, как любила жесткую траву на улицах и облупившуюся краску соседних домов, знакомую и какую-то уютную, как любимое кресло. Она может остаться еще на какое-то время, по крайней мере, до рождения ребенка. Это была бы ее последняя жертва. Но даже когда Мэгги приняла решение, где-то на границе периферийного зрения маячил неописуемый ужас, словно ощущение приближающегося урагана, считанное по изменившемуся оттенку облаков.

– Хорошо. Я останусь здесь на какое-то время, – сказала она, повернувшись к Кэт. – Но если я это сделаю, тебе придется постараться, чтобы ребенок был здоровым. Ты должна питаться как следует, понимаешь? Даже если тебе не хочется есть.

Кэт закивала. Ее облегчение было настолько ощутимым, что дотянулось до сердца Мэгги, как струйка уверенности в океане сомнений и неопределенности.

– Я подогрею бульон и принесу сюда. Я даже покормлю тебя, если ты не можешь сделать это сама.

Она повернулась к двери, но голос Кэт заставил ее остановиться.

– Спасибо, Мэгги. Никто не любил меня так, как ты.

Мэгги оглянулась и встретилась взглядом с Кэт. Она пыталась увидеть красивую и беззаботную девушку, смеявшуюся и танцевавшую с офицерами на причале в тот вечер, когда Мэгги познакомилась с Питером. Но она видела лишь истеричную женщину, совершившую грандиозную ошибку и, наконец, получившую то, чего она желала.

Мэгги не ответила. Она вышла из комнаты и направилась вниз, тщетно убеждая себя, что не хочет услышать скрип ступеней на парадном крыльце и звук приближающихся шагов Питера. Даже теперь, после всего, что произошло между ними, она не могла забыть о своем обещании во что бы то ни стало всегда дожидаться его.