Глава 8

Лоретта внимательно оглядела чайный стол в гостиной на первом этаже. Несмотря на тягу мисс Шарлотты Фэллон к разрушению, она самая обычная женщина, и здесь ей будет гораздо удобнее, чем в экзотической изумрудно-зеленой комнате для приемов наверху. Трудно было представить наглухо застегнутую Шарлотту на мягком диване, окруженной парчовыми подушками.

Гостиная же выглядела идеально, так, как и должна была выглядеть гостиная в лучших домах: ослепительно белая скатерть, серебряный сервиз, ярко поблескивающий на фоне голубых стен. Квалхата с Надией наполнили хрустальную вазу для пирожных крошечными, восхитительно пахнущими сладкими булочками с изюмом, плюшками, посыпанными апельсиновой цедрой, и фруктовыми пирожками. Были тут и простые сандвичи с маслом, и тартинки с джемом. Угощений было так много, что хватило бы на всех любовниц с улицы и их покровителей в придачу.

Что оказалось весьма кстати, ибо когда Арам объявил о приходе мисс Фэллон, она вошла не одна.

— Леди Кристи, мисс Фэллон, — провозгласил он своим самым представительным голосом.

Лоретта сглотнула. Она не ждала никакую леди, тем более эту грудастую рыжую с холодными глазами, которая вошла об руку с Шарлоттой.

— Ради Бога, не вините Шерли, — тут же проговорила та, почувствовав неловкость Лоретты. — Я сама напросилась. Ваше появление на улице в доме Безумного Маркиза вызвало изрядное оживление, и когда Шерли сказала, что идет на чай, я не смогла устоять. Я Кэролайн Кристи. — Она протянула руку в перчатке и энергично потрясла руку Лоретты. Ее серые глаза искрились озорством, а на круглых щечках красовались ямочки.

— Как поживаете, леди Кристи? — пробормотала Лоретта.

— Прошу вас, зовите меня Кэролайн. Чем меньше я слышу имя мужа, тем лучше. — Она расположилась на маленьком диванчике и похлопала по подушке. Лоретта не осмелилась сесть где-либо еще, а Шарлотта присела на стул, что стоял напротив, и разгладила складки очередного серого платья.

Одежда Шарлотту, ей-богу, просто кошмарная, и опять чепец старой девы выглядывает из-под уродливой соломенной шляпы. Трудно вообразить, как кто-то может принять мисс Фэллон за женщину легкого поведения — этот сэр Майкл, должно быть, слепой.

Большего контраста, как между двумя ее гостьями, просто и быть не могло. Шарлотта походила на серую мышь. А леди Кристи являла собой ослепительное, блестящее создание. Она была одета по последней моде в шелковое платье бронзового цвета и пикантную шляпку с перьями; а запястья ее украшали широкие золотые браслеты с топазами.

— Перестаньте так глазеть, Лоретта. Я же говорила, Кэролайн, что ты ее напугаешь, — улыбнулась Шарлотта. — Хотите, чтоб я разлила чай? Я уже вполне привыкла к Кэролайн. Она спасительница.

Лоретта прикусила губу. Может, леди Кристи из тех реформаторов, которые дают приют падшим женщинам? Правда, судя по тому, как сильно оголена ее грудь, она сама скорее относится к последним. Но внешность бывает обманчива.

Кэролайн потрепала Лоретту по руке:

— Не беспокойтесь, я ничего не расскажу никому из наших соседей. Я умею быть сдержанной, если захочу.

Лоретта пришла в окончательное замешательство.

— Вы живете здесь, на Джейн-стрит?

— Ну да. Мой муж купил мне дом пять лет назад, когда мы расстались. Видите ли, он тем самым хотел дать знать мне — и окружающим, — что обо мне думает. Но я обнаружила, что эта улица меня вполне устраивает.

— Кэролайн живет по соседству со мной. Однажды утром она услышала меня в моем саду. Похоже, я довольно шумная соседка. — Шарлотта подмигнула Лоретте и передала чашку Кэролайн.

— Все мужчины — свиньи. Какая жалость, что я пропустила уничтожение тех противных вульгарных ангелочков! Мне бы доставило огромное удовольствие стиснуть руками их тощие позолоченные шейки.

— Это и в самом деле было весело, — улыбнулась Лоретта.

В течение следующего часа ее попотчевали историей каждого дома на улице и обеих ее гостий. Леди Кристи оказалась пугающе откровенной, голова Лоретты шла кругом. Она внесла весьма незначительный вклад в беседу, которая и без нее текла довольно оживленно.

Истории обеих женщин казались довольно грустными, но, на взгляд Лоретты, ее была куда печальнее. Никто из них не был вынужден отказаться от своего ребенка. Равнодушный муж и отсутствующий и рассеянный любовник — все это не казалось ей таким уж плохим. Похоже, Шарлотту в ближайшее время должны были выставить из дома, но Кэролайн собиралась и дальше царствовать на улице, решая проблемы приятельниц и описывая их в своих пикантных романах. Если Лоретте надоест быть любовницей Кона, сказала Кэролайн напоследок, то она вполне может временно пожить у нее.

Когда гостьи распрощались и ушли, на блюдах остались только корочки и крошки и ни о каком обеде речи быть не могло. Кон сказал Лоретте утром, что у него дела до вечера и чтобы она не ждала его. Теперь ей придется придумать, чем бы себя занять.

Впрочем, она узнала, что Софи Райделл из дома номер 4 каждую среду устраивает вечеринки с картами для соседей, Виктория Кастеллано из дома номер 12 всегда готова угостить отличным испанским вином и всплакнуть, а Миньон Буше из номера 7 — страстный садовод и ей не терпится осмотреть сад Лоретты. Ей следовало избегать Люси Делламар из дома номер 9, ибо после ее визитов нередко исчезают драгоценности и мелкие предметы искусства…

В целом это был один из самых странных в ее жизни дней, но также и самый забавный. Лоретта скучала по умным разговорам Марианны. Теперь у нее есть две новые подруги, пусть и несколько необычные.

Когда Кон разбудил ее ото сна, она и не думала протестовать, но отдалась ему с готовностью и восторгом.

Кон посмотрел на депеши, разложенные у него на столе. План увезти Лоретту и детей на его виллу в Греции придется отложить. В донесениях говорилось о том, что война с турками неизбежна, если не в этом году, так в следующем. Его так хорошо продуманные планы снова сорвались, угрюмо подумал он.

Кону страстно хотелось отвезти семью в свой выкрашенный белой краской дом, расположенный на крутом берегу синего сверкающего Средиземного моря. Он представлял, как дети взбираются по каменным ступеням, высеченным прямо в породе, и срывают цветы, которые упрямо растут между трещин. Ему хотелось поделиться воздухом, светом, едой, жизнью с женщиной, которую он любит. Все усилия, что он предпринимал, дабы обольстить Лоретту здесь, в Лондоне, ни к чему не привели. Она по-прежнему встречала его с притворным безразличием. Он знал, что она любит его — ее тело не умело лгать, но внешне она держалась очень холодно и неприветливо.

Кон обнаружил, что она отдается с большей готовностью, если он будит ее во время сна и ей не приходится принимать осознанного решения присоединиться к нему. В постели она теряет свою чопорность и отстраненность и становится идеальной партнершей для него. Но ему не хватает разговоров с ней. Отношения между ними не самые лучшие, когда они не занимаются любовью.

Он откинулся на спинку кожаного кресла и поерзал на сиденье. Одна лишь мысль о ней приводит его в возбуждение.

Лоретта несколько смягчилась за то время, что была его любовницей. Она послушно ела все, что готовила Квалхата, и успела приятно округлиться, оставив в прошлом если не острый язычок, то все свои острые углы.

Вынужденное бездействие пошло ей на пользу, хотя она не переставала выговаривать ему, что умирает от скуки в своем заточении. Он послал ей книг, некоторые из которых она швырнула ему в голову.

Он помнит о ее давнем предложении, а вот она, похоже, забыла о нем.

Июльское солнце было слепящим и знойным. Некоторые говорили, что это Господнее наказание человеку за его грехи. Даже собор Святого Глостера был поражен шаровой молнией. Животные, дети и старики умирали. Поля горели, а река Пиддл пересохла до ручейка. То, что не сгорело дочерна вначале, после было уничтожено ураганом и страшным ливнем. Весь урожай Кона погиб, и его арендаторы — и он сам — были обречены зимой на голодную смерть. Великая засуха 1808 года имела далеко идущие последствия: Кону во что бы то ни стало нужно было жениться. Невозможно было дальше откладывать неизбежное. Подходил срок оплаты векселей, и Кон мог расплатиться только своим титулом.

Во время самых тяжких приступов отчаяния Кона даже посещала мысль бросить все и отправиться в бесконечные странствия. Он, как дед, хотел быть свободным от обязательств.

И от Лоретты. Она понимала и без его слов, что их шансы тают, словно туман под солнцем. Это сделало ее еще более отчаянной, безрассудной. Она не отказывала ему ни в чем. Она не думала.

Но кто-то же должен был думать. Временами Кону казалось, что его голова лопнет от мыслей. Дядя как терьер, а мистер Берриман и того хуже. Ни дня не проходило без завуалированной угрозы от одного или другого. Со дня на день должна была приехать мисс Берриман, а Кон еще не сказал Лоретте.

Он чувствовал себя трусом. Совестливым трусом. Если б у него не было совести, он бы и в самом деле все бросил и сбежал, наплевав на долг и всех своих родовитых предков, вместе взятых. Они не сделали для него ничего, только загнали в бездну нужды.

Кон нахлобучил на голову потрепанную шляпу, чтобы прикрыться от невыносимого солнца, и отправился погулять к каменному кольцу. Правда, такое название было слишком громким: большинство оставшихся камней упали или погрузились в землю. Они с Лореттой бегали там детьми, читали глупые заклинания и ждали появления Верховного Жреца друидов. Ничего, разумеется, не происходило, но в этом месте до сих пор ощущался какой-то особый дух.

Лоретта была уже там, как будто знала, чего он хочет. Нагая, словно языческая жертва, одежда брошена на высохшей траве, кожа пылает от жары и желания. Без слов она встала коленями на одеяло, глаза такие же голубые, как небо над головой.

Он не мог ей отказать. Ее губы окружили его член, втягивая глубоко в свое тепло. Он прислонился к камню и позволил ей взять его, взять все. Наблюдал, как эти губы и руки трудятся, доставляя ему невероятное наслаждение. Слышал ее стоны удовольствия, как будто он предлагал ей настоящий банкет.

Он эгоистичный ублюдок, который помолвлен с другой женщиной. Кон бы нисколько не удивился, если б сию минуту ударила молния и поразила его. Но ему было пожаловано достаточно времени, чтобы тоже довести ее до завершения своим языком. Он уложил ее на старое лоскутное одеяло, раздвинул длинные белые ноги и пировал. Солнце жарило спину, но он не собирался останавливаться, пока не подарит ей единственную радость, которую мог подарить. Было слишком жарко, чтобы заняться любовью в полной мере, ведь даже при таком ограниченном контакте их тел они все блестели от пота. Лоретта дрожала в пароксизме страсти. Кону хотелось сохранить ее вкус у себя во рту навсегда, обнять ее, успокоить, но он знал, что то, что необходимо сказать, требует дистанции.

Он сел, все еще одурманенный их любовью.

— Лоретта, мы должны поговорить.

Она лежала, распластавшись с ним рядом, и ее грудь завораживающе вздымалась и опадала.

— Оденься. А то ты станешь красной как рак. Мы найдем какую-нибудь тень.

Она натянула платье и босиком пошла за ним по полю к небольшой ивовой рощице. Он снова расстелил одеяло и потянул ее к земле.

Лоретта сложила руки на коленях так, словно хотела сжать их покрепче.

— Что стряслось, Кон?

— Ты знаешь, зачем я ездил в Лондон весной?

Она кивнула, озадаченная:

— Да, перед моей вечеринкой. — Она нервно заплела волосы в косу и подколола шпильками, которые были у нее в кармане.

Кон наблюдал, как она в мгновение ока превратилась из языческой богини в чопорную мисс.

— Мистер Берриман. Ты встречала его.

— Да, конечно. Друг твоего дяди.

— Ничей он не друг, — с отвращением бросил Кон. — Он скупил все мои долги. И дядины. Я работал как проклятый этим летом, но все оказалось впустую. Погода… — Кон криво улыбнулся. — Не стану утомлять тебя темой разговора, которая на устах у всех англичан. Мои люди не доживут до следующего года. Я должен что-то сделать. Что-то, чего делать не хочу.

— Ты женишься, — тихо проговорила она.

От удивления он не мог вымолвить ни слова. Он потянулся к ее рукам, но не мог достать до них.

— Господи, Лори! Ты же знаешь, что я люблю тебя. Я не смогу любить больше никого и никогда.

— Я знаю. У мистера Берримана есть дочь. Она должна стать твоей женой?

На лугу было тихо, как в склепе. Кон почувствовал, как язык прилип к нёбу, и невозможно стало вымолвить ни слова.

Лоретта вскочила:

— Не плачь. Все будет хорошо.

— Как? — горько спросил он.

— Я буду… я буду твоей любовницей! — выпалила она дрожащим голосом. — Между нами все останется так, как есть. Я не откажусь от тебя.

— Ох, Лори! — Он прижал ее к себе, чувствуя горячий стук сердца. — Я не могу так поступить с тобой. Не могу поступить так с мисс Берриман.

— Какая она? — прошептала Лоретта.

— Не знаю. Я не видел ее. Она — не ты. Ах, как бы я хотел… как бы хотел…

— Шш. Люби меня снова. На этот раз как следует. И он так и поступил, потому что ему хотелось любить ее всегда, до конца своих дней.

* * *

Лоретта сильно изменилась с того времени. Больше нет той беспечной семнадцатилетней девочки, которая отчаянно предлагала ему всю себя. Слишком поздно ему стало известно — только в прошлом году, — что она хранила сокровенную тайну, тайну, которую он узнал из довольно трогательного письма, написанного ему Марианной на смертном одре, и был потрясен.

Он был настолько потрясен и ошеломлен, что ему потребовалось целых два месяца, чтобы довести до совершенства план знакомства со своей дочерью. Важные и чопорные старые девы, руководящие школой Беатрикс, отнеслись к нему с вполне естественным подозрением, когда он явился с деньгами и конфетами. Они заставили его почувствовать себя извращенцем, пока он не признался, что является отцом Беатрикс. Когда же он поделился с ними своим планом завоевать мать девочки, они обе пришли в большой восторг от подобной романтической дерзости.

Кон начинал задаваться вопросом, не следовало ли ему просто ухаживать за Лореттой традиционным способом после того, как закончится год траура. Она решительно и непреклонно отвергла его, когда он вернулся, потрясенная его неуклюжей, неприятной поспешностью. После смерти Марианны не прошло положенного времени, и тогда он еще не знал о существовании Беатрикс.

А когда узнал и сломя голову примчался из Лондона, возмущенный и взбешенный тем, что она скрыла от него их дочь, все стало еще хуже. Те несколько раз, что их пути пересекались в Лоуэр-Коновер, отнюдь не способствовали обольщению. Лоретта была холодно вежливой, и едва ли он мог умыкнуть ее во время церковной службы. Теперь, с надвигающимися беспорядками в Греции, ему, похоже, придется умыкнуть ее в свое йоркширское имение.

Правда, имение — слишком громкое слово. Он видел его однажды, прошлой осенью. Время и дядя Райленд не были добры к нему. Каким-то образом эта собственность выпала из поля зрения Берриманов и была в шокирующем состоянии, хуже, чем Гайленд-Гроув в свои тяжелейшие времена. На полях ничего не росло, а скалы и дом облюбовали в качестве своего обиталища разные животные. Кон нанял управляющего и затеял ремонт, который продвигался, насколько он мог судить, черепашьими темпами. Вначале шел проливной дождь. Потом снег. Потом опять дождь. Кон спрашивал себя, не лучше ли ему было снять чей-нибудь дом для этого семейного воссоединения. Возможно, он поступал глупо, стремясь начать все заново на собственной земле, даже если условия там далеко не идеальные. О Гайленд-Гроув в данный момент не могло быть и речи. Лоретта могла туда вернуться только женой.

У Джеймса и Беатрикс скоро каникулы. Он устроил так, что они тоже будут отправлены в Йоркшир с Нико и Сейди. Нико придется оставить свою возлюбленную из соседнего дома, а Сейди — свои глубоко укоренившиеся сомнения. Опекунов Винсентов пришлось подкупить, дабы продлить обычный недельный визит Беатрикс к Лоретте. Они были довольно непреклонны, эти богобоязненные люди, которых, похоже, больше заботила бессмертная душа Беатрикс, чем солнечное лето, и они не желали перепоручать благополучие Беатрикс какому-то порочному мужчине, Безумному Маркизу.

Кон надеялся, что его сюрприз не обернется крахом. Он даже готов был поселить Лоретту в отдельной спальне. Он с нетерпением ждал, когда окажется с сыном на нейтральной территории, и хотел куда больше узнать о дочери.

Кон дописал письма. Он сделал все, что мог. Остальное за провидением и Лореттой.