Глава 9

Лоретта прищурилась, глядя на белоснежный кусок полотна, туго натянутый в пяльцах. Нет ни рисунка, ни намека на то, что ей вышить, никакого образца, которому она могла бы следовать. А сама она нарисовать ни за что не сумела бы даже под страхом смерти.

Что может быть достаточно простым для такой неумехи, как она? Листок? Вышитая цепочкой монограмма?

Она взяла шелковую нитку цвета морской волны, облизнула один конец и просунула его в крошечное игольное ушко. К концу дня она очень плохо видит. Дошло уже до этого.

До шитья.

Раньше она шила только по принуждению или по необходимости — оторванная пуговица, которую нужно пришить, чулок, который надо заштопать, распоротый шов, который надо зашить. Только однажды она попробовала себя в вышивании, когда помогала Сейди с красивым голубым платьем, ставшим ее выходным. Ее свадебным платьем. Там были сотни сверкающих звездочек и полумесяцев и хрустальные бусины, которые разболтались, и Лоретта немало потрудилась, прикрепляя их к жесткому атласу. Платье было чудом, предназначенным обольстить и соблазнить Кона.

И оно исполнило свое предназначение.

Чудо-платье было заменой ее простого белого, решительно непривлекательного платья.

Проткнув ткань иголкой, Лоретта вспомнила тот день в начале лета, когда Сейди пыталась подогнать его ей по фигуре. Она представляла, как танцует с Коном на балу, и тут же безнадежно порвала платье, когда подняла руки. Не то чтобы она слишком сожалела. Ей вообще не слишком хотелось быть в белом платье, но Сейди настояла, что леди на свой первый выход в свет надевают белое.

Бедная Сейди. Она так старалась превратить Лоретту в леди с помощью лимонов и молочных ванн, когда они могли их себе позволить. Лоретта по-прежнему вся в веснушках, которых с годами стало еще больше. Теперь к ним добавились и морщинки в уголках глаз и вокруг рта. Она уверена, что если присмотреться как следует, то среди золотистых волос можно отыскать одну-две седые прядки. И она непременно превратится в глупую безмозглую курицу задолго до того, как совсем состарится, — от скуки. Она вышивает!

И вспоминает дни, о которых лучше забыть. Тогда, много лет назад, у нее была-таки ее триумфальная ночь и утро, которое настало после. Но не зря говорят, что следует быть осторожнее со своими желаниями. Разве могла она подумать, что станет любовницей Кона, нетерпеливо дожидающейся, когда он соизволит появиться и заняться с ней любовью.

Мало чем другим могла она заняться на Джейн-стрит.

Губы Кона вытянулись в тонкую линию, когда она поведала ему о всевозможных еженедельных развлечениях любовниц. Было ясно, что он не желает, чтобы она ходила туда-сюда по улице, посещая чайные и карточные вечеринки. Поэтому она довольствуется болтовней в заднем саду с Каро и Шарлоттой.

И вышивает.

Фу! Лоретта отшвырнула пяльцы. Нет никакой надежды увидеть очертания листа в этих кривых стежках — ее рукоделие больше напоминает садового слизня. Интересно, подумала Лоретта, как там поживает ее собственный огород и его слизни? Огородничество — одно из немногих ее достижений в домашнем хозяйстве. Когда мама умерла, Лоретта превратила клумбы в Винсент-Лодж в грядки с овощами и зеленью. Цветы — это, конечно, замечательно, но ее маленькой семье надо было быть практичной — и что-то есть. Она заставила Чарли помочь ей построить курятник, пусть даже с кривоватыми щелястыми стенами, и купила кур. Сейди открыла в себе дополнительный талант успешно продавать яйца и дары с огорода, а Лоретте работа помогала не думать постоянно о том, что она видит свою дочь всего по нескольку дней в году летом.

Но не этим летом. Этим летом Лоретта сидит в золотой клетке на Джейн-стрит, где не поощряются ее выходы за пределы дома, и запрещается вырвать хотя бы травинку в роскошном, обнесенном высокой стеной саду. Это делает один из сыновей Арама, заходя каждый день во второй половине. Именно по этой причине Лоретта закрылась в доме с разноцветьем ниток.

Она совсем не создана для того, чтобы долго сидеть в четырех стенах и бездельничать, и ей совершенно невдомек, как обитательницы домов на Джейн-стрит до сих пор не сошли с ума от постоянного ожидания и безделья. И Кон еще куда более внимательный, чем большинство джентльменов, владеющих здесь домами, — почти по полдня он проводит с ней. Он приезжает каждый вечер строго к обеду, спит рядом с ней после того, как они доведут друг друга до изнеможения любовными ласками, и плотно завтракает в столовой. Потом уезжает, чтобы заняться своими делами, хотя Лоретта видит, что он уезжает неохотно, срывая у нее за столом еще один горячий поцелуй.

После ухода Томаса — или это Нико, она точно не знает, — Лоретта возвращается в сад, чтобы посидеть на солнышке, послушать пение птиц и нежное журчание фонтана, проверить, не пропустил ли чего парень. Ее руки теперь слишком гладкие. Бесполезные.

Она становится испорченной в самом истинном смысле этого слова, чувствует себя какой-то нездоровой, словно разлагается изнутри. Негодование и сожаление сплетаются в душе, скручиваясь, словно безнадежная куча ниток у нее на коленях.

Лоретта свернула нитки и сложила их в новенькую корзину для рукоделия, купленную для нее. Надия подумала обо всем: маленькие серебряные ножнички в форме птички, нитки всех цветов и оттенков, какие только возможны, пакетик с перламутровыми пуговицами, раскрашенный китайский наперсток. Сейди восхищенно воскликнула бы при виде всего этого.

Лоретта и сама не удержалась. Как глупо жалеть себя за то, что живет в такой роскоши, с заботливыми слугами и великолепным любовником, который не жалеет расходов! Но то, что ей нужно, она не купит ни за какие деньги.

Она поднялась из кресла перед камином в своей спальне, подошла к двери маленького балкончика и распахнула ее, впуская свежий воздух. Садовника не было видно, хотя ведро с сорняками и садовые вилы лежали на выложенной плитками дорожке. Лоретта сделала глубокий вдох и была вознаграждена запахами Лондона: угольный дым перекрывал цветочные ароматы сада, совсем не похожие на запахи ее деревенского садика в Дорсете. Интересно, какие экзотические благоухания вдыхает брат в своем путешествии? Возможно, ничего настолько необычного, как те, что витают на ее собственной кухне на Джейн-стрит?

Определенно в ее спальне так же жарко, как и на кухне. Ну конечно! Огонь… это может означать только одно. Кон на пути к своим дневным развлечениям. Как глупо, что она не поняла!

Она прошла через комнату к зеркалу. Волосы выбились из пучка, но в остальном она выглядела вполне презентабельно. Несмотря на мольбы Мартины, Лоретта не красила лицо и не прибегала ни к каким ухищрениям, дабы выглядеть иначе, чем она есть — женщина, приближающаяся к среднему возрасту, которая проводит много времени на воздухе. А после ухода Кона она отправится прямиком в сад, чтобы захватить последние лучи заходящего солнца.

Лоретта нахмурилась, не замечая морщины, образовавшиеся на лбу. А вдруг он останется до конца дня и на всю ночь? Ей придется развлекать его, ведь именно это и делают любовницы.

Если честно, она не возражала против того, что Кон делал с ее телом ночь за ночью: чему бы он ни научился там, на Востоке, это применялось с большой пользой.

Но он по-прежнему хотел разговаривать с ней — либо до, либо после, не во время, ибо слишком был сосредоточен на их взаимном удовольствии, чтобы отвлекаться на разговоры. Но хотя Лоретта чувствовала себя одиноко, она не желала вести с ним задушевные беседы.

Существовали вещи, которые лучше было оставить несказанными.

Она устремила взгляд на дом напротив. Каким досадным, должно быть, считают эти люди необходимость делить стену с «Джейн» — так в свете называют обитательниц улицы куртизанок! Но быть может, они смотрят на шокирующие занятия в миниатюрном садике как на развлечение? Лоретта любила a fresco и знала, что это может быть весьма увлекательно. Но сегодня она шокирует Кона. Лоретта расстегнула крючки на платье, развязала шнуровку корсета, раздевшись до тонкой рубашки и чулок. Она тут же почувствовала себя удобнее и не сомневалась, что, увидев ее, Кон забудет о своем желании поговорить. Она вставила губку и красиво расположилась на горе золотых подушек. И как заключительный штрих распустила волосы и спустила с плеча одну кружевную бретельку. Она стала ждать… Без книги. Без вышивки. Она выглядела настолько порочной, насколько это возможно для веснушчатой женщины не первой молодости. Веки ее отяжелели от жары и успокаивающего потрескивания огня в камине, скука разморила ее, и она погрузилась в сон.

Кону хотелось застигнуть Лоретту врасплох, но такого он не ожидал. Он попросил Надию, уходя утром, подготовить комнату во второй половине дня, но Лоретте явно пришелся по душе его план, и она приготовилась к его приходу. Тоненькая, как паутинка, рубашка открывала все изгибы. Правда, впечатление несколько портилось открытым ртом и громковатым похрапыванием, соперничающим с птичьим пением и ревом огня.

Кон, крадучись, направился к кровати, стаскивая с себя одежду добропорядочного английского джентльмена. Он провел утро со своим торговым агентом, подготавливая очередной длительный отпуск. В этот раз, однако, он не бежит от своей семьи.

Жаль было будить Лоретту, но его потребности не удовлетворялись только ночными часами. Лето даст ему возможность жить с ней подальше от грязи и гнета Лондона. У них будет фальшивый брак, пусть даже почти совсем без секса.

Но с другой стороны, по словам многих его друзей, к этому приходит большинство браков — почти полное отсутствие физической близости является нормой жизни среди большинства представителей аристократии, как только они обеспечат себя наследниками. Это не то, чего он в конечном итоге хочет, поэтому будет любить Лоретту не только по ночам, но и днем, пока есть такая возможность.

Он настолько безнадежен…

Она его слабость. Его изъян. За все эти годы ему не удалось вырвать ее из своего сердца, хотя он пытался. Другие разочаровываются в любви из-за расставания и обстоятельств, у некоторых возлюбленные даже умирают, но люди продолжают жить своей жизнью, день за днем, шаг за шагом. Лоретта же была его путеводной звездой с тех самых пор, как он вырос из коротких штанишек, и он не желал быть нигде, кроме как на пути к ней.

Раньше они, бывало, смеялись вместе. Теперь же они разделены молчанием и соединены, только когда кожа касается кожи.

Но это лучше, чем ничего.

Он по-собственнически обхватил прикрытую шелком грудь, и Лоретта пошевелилась.

— Просыпайся, — прошептал Кон. — Хочу, чтоб ты знала, что я здесь.

— Как будто я могла тебя не заметить, — пробормотала она, приоткрыв глаза. — Ты уже разделся? Господи, да ты мог убить меня во сне!

Кон вытянулся с ней рядом и потянул рубашку вверх. Снизу на ней больше ничего не было, и ему предстало зрелище гладкой, обнаженной кожи, слегка припорошенной золотистыми веснушками. Ее как будто окунули в золото с головы до ног. Он оформил ее спальню в золотых тонах, дабы подчеркнуть то, что она считает своим недостатком. Ему никогда не забыть, как много лет назад он прорвался сквозь слои одежды и обнаружил ее крошечные, рассыпанные по всему телу секреты. Он счел своим долгом поцеловать каждый.

Нет, он не прорывался. Лоретта с радостью сама сбрасывала с себя одежду.

— Стоило мне столько хлопотать и трудиться, чтобы лишить тебя жизни.

— Но ты ведь лишил меня дома, а это не многим лучше.

— А. — Он провел линию от пупка до расщелины. Она была, как и следовало ожидать, такой же влажной, каким он был твердым. Они, похоже, всегда так реагируют друг на друга, даже если Кон совершенно уверен, что ей хочется надрать ему уши. Он повторил путь пальца губами, остановившись, чтобы взглянуть на нее, когда почувствовал запах уксуса, смешанный с ароматом розовых духов.

Проклятие! Он хотел застигнуть ее врасплох, но она подготовилась к визиту.

— Когда ты вернешься, то найдешь там все в полном порядке. — Он потянул за нитку, однако решил оставить все как есть. По крайней мере, пока.

— Мне все равно. — Она упрямо вздернула подбородок.

Да, Лоретта сегодня в воинственном настроении. Этот разговор пошел не так, как планировалось. В любом случае Лодж принадлежит глупому Чарли. Теперь, когда Гайленд-Гроув по-настоящему его дом, Лоретта достойна того, чтобы жить там.

Время разговоров прошло. Кон раздвинул складки и продолжил заниматься с ней любовью ртом до тех пор, пока она не перестала строго контролировать свою реакцию на его ласки. Ее все равно некому было услышать — Кон отпустил всех до вечера. Он хотел, чтобы она принадлежала только ему, вся целиком. Квалхата приготовила корзинку с ужином, который он собирался разделить с Лореттой в их маленьком саду. Это, конечно, не зеленые дорсетские холмы, или каменные глыбы, или неумолчное журчание реки Пиддл — всего лишь пенистый мраморный фонтан. Томас вынес из дома ковер и подушки, чтобы расстелить в тени красного клена, который Кон посадил собственноручно.

Он быстро прорвался сквозь ее барьер молчания, когда она выгнулась под ним.

— О Боже, Кон, я хочу тебя!

Благословенные слова. Он тоже ее хочет. Хочет быть в ней, затеряться в ней. Перестать думать о прошлом и сосредоточиться на будущем. Все готово. Если удача будет на его стороне, уже к концу лета она станет его маркизой.

— Сними рубашку. — Его тон был резковатым — она поймет, что нетерпение снедает его так же, как и ее. Но ему было плевать, что все его действия показывают, насколько сильно он пленен ею. Разве не мечтают все женщины о том, чтобы подчинить себе мужчину?

Нет, это неправильно: они в равной мере принадлежат друг другу, как идеально подходящие половинки одного целого. Пока Лоретта не признает этого, отвергая все его старания за пределами спальни. Но он возьмет верх или умрет.

Но пока никакой смерти, только восхитительно горячее трение тел. Он нетерпеливо наблюдал, как она сражается с завязками, потом помог ей снять рубашку. Грудь ее молила о поцелуях, и он подчинился. Кожа пылала и влажно поблескивала. Светлые ресницы трепетали, когда он посасывал и гладил, губы подергивались в едва заметной улыбке.

Он мягко сжал сосок зубами и отпустил.

— Скажи еще, чего ты хочешь.

— Ты знаешь.

— Я хочу это услышать. Я живу, чтобы услышать это.

— Если я не скажу, ты уйдешь?

— Ни за что. Я больше никогда не оставлю тебя.

— Я оставлю тебя. Через четыре месяца и восемнадцать дней.

Кон также сознавал ограниченный характер их сделки.

— Не забудь добавить восемь с половиной часов до полуночи. Когда я открыл тебе дверь, ты снова была моей.

Он вспомнил ее, какой увидел ее в полутемном холле: она была бледной и изможденной. Она оделась, чтобы соблазнить его, но в этом не было нужды. Он принадлежал ей, даже если она этого не желала. Каждый потерянный, одинокий год, разделявший их, виделся ему слишком отчетливо.

Лоретта покачала головой:

— Не будь утомительным, Кон. Я твоя только благодаря шантажу. Листок бумаги, подписанный под давлением, ровным счетом ничего не значит.

Она права, разумеется, но он использовал все средства в своем распоряжении, законные они или нет. И сделает это снова, если понадобится.

Он прикоснулся к ее щеке.

— Скажи мне.

— Я передумала. Я ничего не хочу.

Не надо было медлить, когда она попросила в первый раз. Когда ее страсть была так сильна, что она позабыла, что должна держаться с ним холодно.

— Скажи.

— Черт побери, Кон. Я получила свое удовольствие более или менее. И мне безразлично, получишь ли ты свое.

Он вскинул бровь:

— Ты эгоистична, да?

— Целиком и полностью.

— Я тебе не верю. Уж кем-кем, но безразличной ты никогда не была. — Ни к своим разгульным родителям. Ни к младшему брату. Ни к нему в то лето, когда он был настолько несчастен, что практически использовал ее тело.

— А теперь мне плевать! Делай что хочешь! Я сказала глупость.

— Значит, ты меня не хочешь?

— Разумеется, нет.

— Не хочешь вот этого? — Он погладил торчащий сосок. — Или этого? — Его тубы вернулись к своей прежней задаче.

Она лежала под ним одеревеневшая, злая. Рот сжался в упрямую линию, на глазах выступили слезы.

Так не пойдет. Даже он не настолько бессердечен, чтобы овладеть женщиной против ее желания. Кон отодвинулся и накрыл ее простыней.

Лоретта не удовлетворилась этой временной передышкой, но посчитала необходимым уколоть его еще сильнее.

— Любой может прикасаться ко мне так, как это делаешь ты. Разницы нет. Для меня это ничего не значит. Просто это то, что надо терпеть, пока не закончится мое рабство.

Кон испытал дьявольскую вспышку ревности, но он знал, что она никогда не изменяла ему. Ни разу. Сейди более чем ясно высказалась на этот счет, осыпая его угрозами, когда он сказал, что собирается сделать, чтобы вновь завоевать Лоретту.

— Я не освобожу тебя от твоих обязательств, Лоретта, как бы холодна ты ко мне ни была. Не вижу смысла спорить, когда мы могли бы наслаждаться друг другом. И не говори мне, что за этот месяц не получала удовольствия от близости со мной.

— Месяц и тринадцать дней.

Господи, как же она упряма!

— Не забудь следующие восемь с половиной часов.

— Как будто я могу забыть хоть что-то из этого, ужасный ты человек! И да, сотри эту самодовольную ухмылку со своего лица. Мое тело — предатель. Я ничего не могу с собой поделать, когда ты прикасаешься ко мне… — Она осеклась и густо покраснела. — Но как я уже сказала, мое тело откликнулось бы на любого мужчину…

— Когда-то ты любила меня прямо на земле. Помнишь тот день, когда отыскала меня после сенокоса? Тебе было наплевать, что я весь взмок от пота, и от меня воняло, как от козла. Ты повалила меня на сено и соблазнила.

— Я была молодой и глупой.

Кон вздохнул:

— Мы оба были такими, любовь моя. Но теперь мы старше и у нас больше выбора. Заниматься любовью в постели гораздо удобнее, не так ли? И не стоит беспокоиться, что поцарапаешься о сено или что зад будет искусан насекомыми. Надеюсь, ты теперь полностью исцелилась?

— Я исцелилась еще двенадцать лет назад. От тебя и от всего, что ты со мной сделал.

— Ты уверена? Дай-ка мне взглянуть.

Лоретта открыла рот:

— Ты хочешь осмотреть мой зад?

— Не могу придумать ничего более восхитительного.

— Ты и вправду безумец. Но я должна исполнять твои желания, поскольку ты мой хозяин. Временно. — Она демонстративно вздохнула и повернулась, при этом «случайно» ткнув его локтем.

Кон отвернул простыню, любуясь бледно-розовыми чулками и подвязками. Если б его спросили, он, возможно, предпочел бы черные, но Лоретта не любительница черных чулок. Ее узкая спина и попка были такими же веснушчатыми, как и остальное тело. Он провел пальцем вниз по позвоночнику до самой талии. Лоретта была очень напряжена, без сомнения от сексуальной неудовлетворенности. Все-таки она хочет его, что бы там ни говорила и как бы ни отдалялась от него.

— Ой! Что это?

Она приподняла голову с подушки:

— Где?

— Вот здесь. — Он обвел кружок на левой ягодице. Заинтересовавшись, она ощупала ягодицу.

— Я ничего не чувствую.

— Мне надо взглянуть получше. Лежи тихо.

— А на что это похоже?

Ах, прежняя Лоретта поняла бы, что он играет с ней, и подыграла бы ему. Эта Лоретта казалась искренне встревоженной. Он не хотел, чтобы она волновалась. Ни о чем. И уж точно не о крошечной веснушке в форме сердечка на хорошенькой белой попке, которую он собирается куснуть примерно секунд через шесть.

— Ах ты, чертов ублюдок!

— Лежи тихо, Лоретта. — Так ему не придется видеть ее безжалостное безразличие, потому что он решил, что овладеет ею даже против ее желания. Она сколько угодно может притворяться, что ей все равно, но он-то знает, что это не так.

Кон усадил ее на свои колени и подсунул под нее одну из золотых подушек. А потом безо всякой преамбулы и разговоров вошел в нее сзади. Лоретта вскрикнула, позабыв скрыть свой отклик, и продолжала вскрикивать, когда он вонзился глубже. Он был совершенно уверен, что она кричит от удовольствия, к которому примешивается некоторое удивление, а поскольку она не предприняла ничего, чтобы оттолкнуть его, то принял все это за шумное подчинение.

Он наблюдал за собственным погружением в ее розовую плоть. Он видел, как она поглощает его, потом неохотно отпускает. Он ловил ртом воздух, сотрясаясь всем телом от взрывных ощущений, охвативших его. Ее ногти вонзались в матрац, крики Лоретты заглушались теперь подушкой. Еще один толчок, и он наклонился, чтобы куснуть ее в плечо. Словно хотел оставить на ней свое тавро. Провозгласить навеки своей. Наполнить своим семенем. Сделать ей ребенка… нет, проклятая губка. Но скоро. Скоро. Она принадлежит ему, и всегда будет принадлежать.

Собственное освобождение сотрясло его до основания, снова ослепило. Она должна знать… должна. Он заплатил. Он страдал. Они оба страдали, хотя Лоретта, конечно, больше его. Он возместит это ей. Сегодня во время пикника. Завтра в карете и все последующие дни, пока они будут добираться до Йоркшира. И потом, надо надеяться, всю оставшуюся жизнь.