Глава 6
– Какого дьявола… – начал Сомертон.
Куинси проскочил между ногами графа, напоминавшими стволы деревьев, и вбежал в его комнату.
– Куинси! – Луиза протиснулась мимо разъяренного графа в его покои и застыла в немом изумлении.
Комната напоминала монашескую келью. Здесь не было ни мягких восточных ковров и изысканной мебели из темного дерева, ни картин в богатых позолоченных рамах и замысловатой лепнины на потолке. Камин был украшен резным мрамором, но на полке стояли только простые медные часы – такие вещи обычно используют офицеры во время военных кампаний – и громко тикали. Книжный шкаф у одной стены был забит книгами. Еще в комнате было два деревянных стула и умывальник.
И конечно, кровать – простая, узкая, даже не кровать, а койка, – застеленная кипенным бельем. На ней в данный момент возлежал корги с выражением абсолютного удовлетворения на пушистой мордочке.
– Куинси! – Луиза вышла из ступора, подбежала к спартанской койке Сомертона и подхватила песика. Он разочарованно взвизгнул и принялся извиваться всем своим маленьким тельцем, чтобы вырваться на свободу, но Луиза держала его крепко. – Непослушная собака! – шептала она ему на ухо. – Ты очень плохая непослушная собака!
Она медленно повернулась и направилась к своей двери, готовясь встретиться с яростью Сомертона, который уже, вероятно, раскалился до такого же цвета, как его шелковая пижама.
Он стоял молча, держа одной рукой другую. Всегда аккуратно зачесанные темные волосы упали на лоб. Луиза старалась не смотреть на его обнаженную грудь, на которой – этого она не могла не заметить – не было ни грамма лишнего жира. Она просто была очень большой – акры бархатистой оливковой кожи покрывали бугрящиеся мышцы. Мужчина казался совершенно неприступным.
– Мне очень неловко, – тихо сказала Луиза.
– Думаю, это самый необычный первый день работы в истории моих личных секретарей, – сообщил граф.
– Прошу вас простить Куинси. Он услышал шум и забеспокоился.
– Он создает такую суматоху всегда, когда тревожится?
– Я уже почти успокоил его, когда вы открыли дверь, – сказала она. – Вы еще больше испугали его, когда ворвались, чтобы обрушить на меня молнии вашего гнева.
Сомертон нахмурился:
– Молнии гнева?
– Да. Если бы вы не решили вмешаться, он бы сразу успокоился.
Хмурое выражение исчезло с физиономии графа. Он вздохнул и пошел к двери.
– Вы меня неправильно поняли, мистер Маркем. Я открыл дверь не поэтому.
Луиза судорожно вздохнула. Его спина оказалась не менее впечатляющей, чем грудь, – широкой и мощной, а лопатки были размером с суповые тарелки. Ниже она решила не смотреть. Это неприлично – смотреть на другого мужчину, когда Петер… Боже правый! Подтянутые упругие ягодицы, прикрытые красным шелком.
Она закрыла глаза.
– А зачем?
– Просто у меня произошла небольшая неприятность, и мне нужна ваша помощь.
– Неприятность? – Она открыла глаза. Граф подошел к ней, правой рукой прижимая к левой белую салфетку. – Что случилось?
– Я наливал себе виски. Стакан выскользнул из руки и разбился. Я порезался. Вот и все. Если вы окажете мне любезность и подержите салфетку, я забинтую руку.
Луиза испуганно уставилась на салфетку. Сквозь нее уже начала просачиваться кровь.
– Сэр!
– Вы пока можете отпустить собаку.
Луиза ослабила хватку, и Куинси спрыгнул на пол. Он подбежал к Сомертону, уселся возле его босой ноги на натертый деревянный пол и, задрав голову, уставился на нового знакомого.
– Какого черта он делает? – поинтересовался Сомертон.
– Кажется, вы ему понравились. – Луиза прижала пальцами марлевую салфетку и наклонила голову, чтобы спрятать улыбку. – Даже представить себе не могу почему.
– Нахальный мальчишка!
Луиза не могла сказать, кого граф имел в виду, ее или собаку, но не осмелилась спросить. Вместо этого она сфокусировала взгляд на белой повязке и не поднимала глаз, пока Сомертон бинтовал руку. От него сильно пахло виски. По непонятной причине запах не был неприятным.
– Вы ловко накладываете бинт, – сказала она. – Со знанием дела.
– Я прожил на этом свете сорок лет, мистер Маркем, и время от времени зарабатывал небольшие царапины. Если вы уберете указательный палец, я быстрее закончу.
– Как вы уронили стакан?
– Случайно.
– Странно. От осколков не может быть такой раны.
– Ну, вот и все. Могу я попросить вас завязать узел, мистер Маркем?
– Конечно. – Луиза завязала аккуратный узелок. – Я только что делал то же самое для себя.
– Насколько мне помнится, я приказал экономке вам помочь.
– Я хотел обойтись собственными силами, но в конце концов мне на помощь пришла леди Сомертон.
Луизе показалось, что граф перестал дышать. Во всяком случае, запах виски стал намного слабее.
– Да?
– Да. Она была очень добра.
Сомертон отвернулся и зашагал к столу с напитками. На полу сверкали осколки. Они были довольно далеко от стола, зато близко к стене, словно кто-то швырнул в нее стакан.
– Она бывает очень добра к тем, кого любит.
Куинси вскочил, и Луиза наклонилась, чтобы взять его на руки.
– Не ходи туда, Куинси. Порежешь лапки.
– Она перевязала вам рану, мистер Маркем?
– Нет, я сделал это сам. Не люблю, когда вокруг меня хлопочут.
– Правильно. Хотите выпить?
– Нет, спасибо. – Луиза переступила с ноги на ногу. Увидев, что Сомертон налил в стакан большую порцию виски и поднес его к губам, она сказала: – С вашего позволения я вернусь в постель.
– Как? – Сомертон, так и не сделав глотка, уставился на нее. – У вас нет вопросов? Вы не хотите знать, почему моя жена спит наверху в детской, а не в комнате, которую занимаете вы? Почему я при каждом удобном случае не укладываю это соблазнительное создание в постель? Ведь вы же не станете отрицать, что моя супруга – удивительно красивая женщина.
Луиза покраснела.
– Да, она очень красива. Но это ваше личное дело.
– Мое дело. Вы чертовски правы. – Сомертон захохотал и несколькими большими глотками осушил стакан. – Очень метко сказано, мой друг. Хотя, строго говоря, это не совсем мое дело. Или совсем не мое? Но вы идите спать, мистер Маркем. – Он махнул пустым стаканом в сторону двери. – Возвращайтесь к себе и ложитесь в постель, мистер Маркем. Говорят, люди с чистой совестью спят спокойно и крепко. Наслаждайтесь этой возможностью, пока можете.
Что-то в его голосе – непонятное холодное отчаяние – заставило Луизу поступить наоборот. Она подошла к кровати Сомертона, посадила на нее Куинси, потом, не глядя на графа, опустилась на корточки у стены и начала собирать осколки.
– Что вы делаете? – полюбопытствовал граф.
– Не хочу, чтобы вы снова порезались. – Она осторожно складывала крупные осколки на ладонь и, подобрав все, бросила их в умывальник – корзины для мусора в комнате не нашлось.
– В этом нет никакой необходимости. Лакей утром все сделает.
Сомертон был сильно пьян. Он тяжело дышал, запах виски опять усилился.
Она взяла мягкую мочалку для умывания и принялась собирать ею мелкие осколки.
Граф сделал шаг к ней и остановился.
– Перестаньте! – рыкнул он. – Вам за это не платят.
– Лучше сделать это, чем зашивать вам ногу среди ночи.
– Я сам могу все зашить.
Он был такой большой, горячий и сильный… Луиза побоялась, что он услышит отчаянное биение ее сердца, заметит, как пульсирует жилка на шее.
Она попыталась думать о Петере, вызвать в памяти его образ. Нельзя забывать, что она вдова, потерявшая мужа меньше двух месяцев назад. И несмотря на это, стоит рядом с полуобнаженным мужчиной и тщетно старается успокоить сердце, часто и громко стучащее под повязкой, стягивающей грудь. Да еще кожу покалывает, и мысли расплываются.
Что она чувствует, возбуждение или стыд?
Разве можно разобрать? Она никогда не испытывала ничего подобного с Петером. Петер, милый Петер, был ее дорогим другом, веселым и приятным в общении. Об их интимных ласках по ночам она почти ничего не помнила. Всякий раз по утрам оба делали вид, что ничего не было. Чтобы не испытывать неловкости.
Но все же она не может предать его память. Ее долг – уважать усопшего супруга, и она не поддастся сексуальному влечению всего лишь через несколько недель после его безвременной кончины.
Луиза выпрямилась.
– Хорошо. – Она с показным безразличием пожала плечами и протянула графу мочалку: – Убирайте за собой сами. Сами вино…
Она замолчала на полуслове, заметив на краю умывальника маленький круглый блестящий предмет.
Государственный перстень Хольштайн-Швайнвальд-Хунхофа.
– Сам… что?
Луиза с трудом оторвала взгляд от кольца.
– Сами виноваты, в конце концов. – Все это было для нее внове. До того судьбоносного октябрьского дня она не знала подобных забот и доверяла слугам уборку всех обрывков и осколков в своей жизни.
– Вы пристыдили меня?
Луиза чуть придвинулась к умывальнику.
– Вряд ли кто-то осмелится пристыдить вас. Тем более я.
– Вы ошибаетесь. Для меня важно ваше хорошее мнение. Уж не знаю почему.
– Вероятно, это влияние виски, которое вы пьете. – Она кивнула на столик с напитками.
К ее огромному разочарованию, граф не проследил за ее взглядом.
– Возможно. Но в вас, Маркем, есть что-то такое… Я должен был уже дюжину раз вас уволить, но почему-то не сделал этого. Признаюсь, что оскорбления, за которые я должен был вас рассчитать, меня забавляют.
Пусть говорит.
– Оскорбления? Я вас оскорбил? – Луиза сделала еще один шажок.
Сомертон опустил глаза и стал загибать пальцы:
– Ваша дерзость, отсутствие уважения, неподчинение прямым приказам…
– Я не дерзок.
– Ваша собака.
Услышав слово «собака», Куинси поднял голову.
– Моя собака тоже вас оскорбила?
Уголком глаза она видела кольцо, притягивающее ее к себе словно магнит. Им невозможно не восхищаться. Завтра утром, когда граф протрезвеет, а утреннее солнце избавит его от меланхолии, он рассмотрит кольцо, увидит надпись, прочитает ее. Его острый ум, несомненно, сложит вместе частички головоломки.
Луиза прикинула расстояние. Осталось два шага. Может быть, три.
Сомертон рассеянно вертел в руке стакан.
– Да, ваш пес тоже оскорбил меня. Он напоминает мне вас – так же не уважает старших.
– Это потому, что у него нет старших. А так это пес высочайших моральных принципов.
– И потом… – Сомертон снова взмахнул пустым стаканом и отвернулся. Луиза сделала еще два шажка к умывальнику.
– Что потом? – спросила она.
– И потом, мне кажется, я знаю, почему все вам прощаю, – тихо проговорил он, глядя куда-то в сторону. – Потому что честного, прямого и преданного человека в этом мире найти очень трудно. Почти невозможно. Это как иголка…
Луиза уже была возле умывальника и как будто случайно оперлась рукой о его край. Теперь вожделенное кольцо было совсем рядом. Одно легкое движение рукой, и оно окажется в кармане. Пусть только граф еще на мгновение отвернется.
– Что вы делаете?
Луиза едва не подпрыгнула. Сомертон сверлил ее проницательными черными глазами.
– Ничего. Жду продолжения. Вы весьма забавны, когда пьяны.
Граф нахмурился – темные брови сошлись на переносице.
– Щенок! Убирайтесь к черту!
– О нет. Прошу вас, продолжайте. – Она не убирала руки с умывальника, представляя, как еще мгновение – и ее пальцы коснутся знакомой драгоценности.
Сомертон отошел от стола. Его лицо казалось жестким и постаревшим.
– Я сказал, убирайтесь вон, Маркем.
Луиза всплеснула руками:
– Хорошо, я…
В этот момент Куинси спрыгнул с кровати и подбежал к босой ноге Сомертона.
Тот опустил глаза:
– Что ты делаешь, дворняга?
Куинси вывалил из пасти красный язычок. Мордочка пса выглядела счастливой, словно граф только что признался ему в вечной любви. Он поднял лапку и осторожно тронул большой палец ноги мужчины.
Луиза быстро смахнула перстень в карман.
Она могла бы поклясться, что Куинси ей подмигнул.
– Я ухожу, – сообщила она. – Спокойной ночи и приятных снов, ваша милость.
Она направилась к двери. За ней поспешил Куинси. Его лапки слегка разъезжались по натертому полу.
– Подождите.
Вкрадчивые нотки в голосе графа заставили ее моментально застыть. Одна нога повисла в воздухе. Луиза вздохнула, поставила ногу на пол и раздвинула губы в улыбке:
– Да, сэр?
– Возможно, мистер Маркем, вы передумаете?
Кольцо оттягивало карман пижамных штанов, и Луиза боялась посмотреть вниз и увидеть, как оно выпирает на бедре.
– О чем вы, сэр? – Она прикрыла рот рукой, сделав вид, что широко зевнула. – Простите, я очень устал.
– Передумаете брать кольцо с моего умывальника.
Куинси заскулил. У Луизы зашумело в ушах от страха.
– Но, сэр, я не…
– Мистер Маркем, сделайте одолжение, не валяйте дурака. – Голос Сомертона был таким острым, словно мог резать сталь. Лицо стало мертвенно-бледным. – Поверьте, я сталкивался с более предприимчивыми воришками, чем вы.
Луиза уставилась на нос графа, большой и прямой, нос с древних римских золотых монет. Так, должно быть, чувствует себя бабочка перед тем, как ее протыкают булавкой.
– Кольцо не ваше, – буркнула она.
– Вы так думаете? Но ведь оно и не ваше.
Если его не достать из кармана, оно, пожалуй, прожжет дыру в пижаме.
– Ошибаетесь. Оно мое.
– Ваше? – Он язвительно хохотнул: – А вы наглец, сударь.
– Оно мое, – упрямо повторила Луиза.
– Такой дорогой перстень не может принадлежать мелкому клерку. Не исключаю, что оно изготовлено на заказ в единственном экземпляре. Мне еще не приходилось видеть такого необычного подбора камней.
– Это семейная реликвия. Единственное, что досталось мне от отца. – Она говорила уверенно, поскольку это была чистая правда.
– Ах, вот как! Семейная реликвия.
– Да. Уже несколько поколений.
Медные часы на каминной полке тикали медленно и как-то сурово. Куинси виновато жался к ее ногам. Сомертон стоял перед Луизой словно скала, полуобнаженный, великолепный в своей наготе, хитрый зверь, настороженно принюхивающийся к возможному врагу. На его груди дернулась мышца и сразу расслабилась.
– Семейная реликвия. Наследство от отца. Оно выпало из кармана во время нападения? – спросил он.
– Нет. Вор вытащил его из моего жилетного кармана до вашего появления.
– Хм.
Луиза молча ждала, когда он заговорит. Скажет, что она лгунья, и потребует кольцо. Заставит ее показать его, описать…
– Тогда почему вы не потребовали его там, на месте? – спросил граф.
– Не думал, что вы мне поверите. Сами говорите: мелкий клерк, и вдруг такая ценность. Я боялся, что вы заподозрите неладное.
– Но это действительно подозрительно, Маркем, чертовски подозрительно. – Сомертон быстрыми шагами подошел к ней и остановился… слишком близко. Ей пришлось задрать голову, чтобы встретиться с ним взглядом, выставив напоказ свою забинтованную шею.
– Значит, вы мне не верите. – Луиза опустила руку в карман и стиснула в кулаке кольцо.
От Сомертона пахло виски и табаком. Горячее дыхание щекотало кожу. Он медленно поднял руку и коснулся ее лица. Его палец скользнул по расцарапанной щеке вниз, задержался сначала в уголке рта, потом на кончике подбородка.
– Наоборот, мистер Маркем, я верю всему, что вы предпочитаете мне сообщить.
Луиза забыла, что надо дышать, стараясь осмыслить сказанное.
«Я верю всему, что вы предпочитаете мне сообщить». Неужели он произнес именно эти слова?
Ей показалось, что с души свалилась неимоверная тяжесть.
Она глубоко вздохнула и сделала шаг назад.
– Спасибо за доверие, ваша милость. Спокойной ночи.
Уже закрывая за собой дверь, она услышала последние негромкие слова графа:
– Пока не доказано обратное, мистер Маркем.
