Глава 11
Понедельник был Днем рассмотрения жалоб и разрешения споров.
Этот день недели Саймон терпеть не мог, потому что ему приходилось разбирать каждую мелкую кляузу, представленную ему арендаторами поместья. Ничто не раздражало его так, как необходимость с раннего утра часами выслушивать заявления об украденном с веревки белье или о наведении порчи на корову, в результате чего она стала давать негодное молоко.
По обычаю слушания проводились в библиотеке, являвшейся частью первоначальной цитадели замка. Саймон занимал напоминающее трон кресло, которым пользовались все предки Кевернов. На нем сохранилась все та же старая бугристая обивка и облупленная позолота на подлокотниках, как и во времена его отца.
Как было издавна заведено, рядом с ним стоял старый слуга, готовый оказать лорду любую помощь, которая потребуется. Не то чтобы Ладлоу мог многое сделать. Седовласый старик совсем согнулся, страдая артритом. Если бы он не опирался на длинный позолоченный посох, то непременно бы свалился, как старый искривленный дуб, на который был очень похож.
В эту минуту Саймон разбирал ссору между домохозяйкой средних лет и ее соседом, чьи козы забрались к ней в сад и объели все растения.
Миссис Маддивер стояла лицом к лицу со своим противником, работящим молодым фермером по имени Дженкинс. Уперев руки в пышные бедра, она сердито жаловалась:
– Только огрызки остались в моем саду. Все мои розы и астры пропали – все пропали!
– Вы оставили ворота открытыми, – возражал в ответ Дженкинс. – Это ваша собственная вина.
Она ткнула его пальцем в грудь.
– Вы выпускаете своих коз свободно бегать. Теперь вы должны заплатить мне за ущерб. Десять шиллингов и ни пенсом меньше.
– Десять! – взорвался Дженкинс. – Это грабеж! Да я лучше позволю содрать с себя шкуру.
– Отличная мысль. Может, я так и сделаю.
– Хватит! – оборвал их Саймон.
Когда они не прекратили спорить, Ладлоу стукнул посохом об пол. Это привлекло их внимание, и они оба повернулись к Саймону, все еще продолжая переругиваться.
– Все мои растения поедены, милорд, – жаловалась миссис Маддивер. – И пастернак, и тыквы тоже.
– Глупости, они снова вырастут, – возражал Дженкинс. – Такова их природа.
– Зима приближается. Не думаете же вы, что я способна на чудо?
– Сейчас всего лишь сентябрь. Нужно быть уж совсем никчемным огородником, чтобы не вырастить урожай до зимы.
Женщина рассвирепела, и прежде чем эта пара снова сцепилась, Саймон поспешил вынести решение:
– Миссис Маддивер, вы можете взять саженцы в саду замка, чтобы возместить утраченное. А вы, Дженкинс, отдайте ей круг сыра от ваших коз – самый большой и самый лучший.
Оба дружно запротестовали. Дженкинс говорил, что штраф слишком велик, а миссис Маддивер – что она предпочитает серебро в кармане, потому что сосед может отравить сыр. Саймон пригрозил, что оштрафует каждого из них дополнительно, если они откажутся подчиниться вынесенному решению.
Когда эти двое, ворча, вышли из библиотеки, Саймон вздохнул с облегчением.
– Надеюсь, это последняя жалоба на сегодня, – сказал он Ладлоу.
– Позвольте мне проверить, милорд.
Тяжело опираясь на посох, сгорбленный старый слуга, едва волоча ноги, направился к двери. Саймон еще много месяцев назад пытался убедить старика уйти на пенсию, но Ладлоу отказался, и Саймону не хотелось вновь поднимать этот вопрос. Он понимал, каково было бы оказаться однажды отстраненным от дел. Мужчине требуется чувствовать себя полезным, а не убивать время в кресле-качалке, укутав колени пледом.
Он встал, чтобы размять ноги, и поморщился от сильной судороги в левом бедре. Они с Ладлоу стоят друг друга – парочка старых калек. Сырая погода и длительное сидение ухудшали состояние старой раны, в то время как интенсивная физическая активность оказалась лучшим лекарством. По этой причине Саймону не терпелось поскорее закончить с разбирательством и выбраться из замка. Множество дел в поместье требовало проверки. Бригада рабочих прокладывала дренажную канаву вдоль восточной границы имения, и, по донесениям, на юге объявились браконьеры.
Стараясь побороть мышечный спазм в ноге, Саймон, прихрамывая, прошелся по библиотеке. Ему всегда нравилась эта комната с ее высокими шкафами, полными книг, и особым запахом кожаных переплетов. Очевидно, его племяннику она нравилась тоже. Саймон слышал от экономки, что Аннабелл часто приводит Николаса сюда, после того как закончатся его ежедневные уроки.
Аннабелл… Когда ж это он начал думать о ней в столь фамильярной манере? Уж точно не со вчерашнего дня, когда отправился в церковь с единственной целью побыть в ее обществе. Нет, его интерес к ней возрос, превратившись из легкого увлечения в глубокое истинное влечение, за несколько дней до этого. Сказать точнее, это произошло в тот момент, когда он показал ей тайные ходы в замке. Страсть к приключениям, вспыхнувшая в ее глазах, заворожила его. Немногие из знакомых ему леди охотно согласились бы исследовать лабиринт темных грязных тоннелей.
По правде сказать, он не мог бы припомнить ни одной женщины, столь отважной и дерзкой, как Аннабелл. Это побуждало его задуматься, какой горячей она была бы в его постели.
Опершись рукой о спинку кресла, Саймон склонился, энергично массируя бедро. Нечего предаваться эротическим фантазиям в отношении наемной служащей. Он всегда презирал джентльменов, ищущих удовольствий среди служанок и гувернанток. У служащей нет выбора, кроме как подчиниться. Иначе она рискует потерять свое место в доме. Он не мог бы так поступить с Аннабелл. В особенности когда воочию убедился, что она искренне заботится о благополучии его племянника. Насколько излишне, возможно, его опекает. Ну так что ж?
По этой причине он не намерен снова выслушивать ее жалобы на викария. Этот человек достиг заметных успехов в обучении Николаса примерному поведению. Мальчику нужна твердая рука, а не нежности, за которые она ратует. Аннабелл и самой тоже не мешало бы научиться подчиняться долгу.
– Вы поранились, лорд Саймон?
На мгновение ему показалось, что ее голос возник в его воображении. Он быстро выпрямился и увидел Аннабелл, поспешно устремившуюся к нему от двери, и Ладлоу, медленно плетущегося следом.
Ее внезапное появление выбило Саймона из колеи. Как и выражение искреннего участия на ее лице. Обычно при общении с ним выражение ее лица было дерзким, упрямым, во всяком случае – неодобрительным. Но обеспокоенным никогда.
Подбежав к нему, она посмотрела на его ногу.
– Минуту назад казалось, что вам очень больно.
– Пустяки. Всего лишь старый шрам, – коротко ответил он. – Моя нога деревенеет, когда я слишком долго сижу.
Но нога была не единственной затвердевшей частью его тела. Близость этой девушки волновала кровь. Это не имело объяснения, потому что она была одета в строгое серое платье с высоким воротом, застегнутое на все пуговицы, и старческий чепец, прикрывавший ее собранные в пучок волосы. И все же он поймал себя на мысли о том, как эти волосы будут смотреться, разметавшись по его подушке. Нет. Он вовсе не хотел видеть ее там – или здесь.
– Вам положено сейчас быть наверху, помогать в классе.
– Я прекрасно это знаю. Однако…
Она умолкла в отличие от Ладлоу, который, волоча ноги, дотащился наконец до Саймона и ударил посохом в пол, согласно старинному ритуалу.
– Мисс Куинн, милорд. Она пришла, чтобы представить свою жалобу.
– Что?! – Саймон сердито воззрился на нее. – Вы не вправе это делать. День жалоб установлен только для арендаторов.
– Я работаю на вас, – ответила она рассудительным тоном. – И я определенно являюсь в некотором роде арендатором, живя под вашей крышей. Кроме того, у меня есть проблема, которую необходимо разрешить. Очень серьезная проблема.
– Если речь идет об обучении моего племянника, то мы уже все давно обсудили.
– Не важно, что вы слышали все это уже много раз. В соответствии с обычаем вы должны выслушать обе стороны, прежде чем вынести решение. Я слышала, как слуги говорили об этом в кухне сегодня утром.
– Таковы правила, милорд, – произнес Ладлоу своим дрожащим старческим голосом. – Правила, передававшиеся из поколения в поколение.
Боже милостивый. Саймон не испытывал желания вновь возвращаться к их прежней ссоре. Она уже изложила ему свои доводы. И он счел их безосновательными, опирающимися лишь на ее собственное своенравное мнение. Впрочем, следовало отдать должное ее настойчивости. Возможно, имеет смысл положить конец ее придиркам раз и навсегда.
– В таком случае – как вам будет угодно, – сказал он, нетерпеливо взмахнув рукой. – Но мое сегодняшнее решение станет окончательным. Когда оно будет вынесено, вы больше уже никогда не сможете поднять этот вопрос.
– Договорились. Однако надеюсь, что вы всегда будете проявлять интерес к обучению герцога.
Саймон сердито сжал челюсти. Как получилось, что этой прямодушной искренней девушке в который раз удается пробудить в нем чувство вины? Разве он не отложил в сторону все свои планы на жизнь ради того, чтобы позаботиться о Николасе? Чего же больше она может требовать от него?
Фунт мяса , не иначе.
Ладлоу откашлялся, прочищая горло.
– Судейский трон, милорд.
Вспомнив о стародавней традиции, Саймон нехотя вновь взгромоздился на высокое кресло, обрекая себя на новые муки от бугристого сиденья.
– Высказывайте свои претензии поскорее, мисс Куинн. Приближается время обеда. Мне бы не хотелось его откладывать.
Тот факт, что он проголодался, похоже, ничуть не тронул Аннабелл. Полная противоположность той взволнованной девушке, которая вбежала в библиотеку. Стоя перед ним со сплетенными у талии пальцами, она выглядела олицетворением всех строгих, требовательных гувернанток, которых ему довелось встречать в детстве.
– Как вы знаете, – сказала она, – меня очень тревожит, что обучение его светлости проходит совершенно не так, как следовало бы. Я полагаю, что это объясняется качеством даваемых ему уроков. Более того, жесткое расписание, которому он, по вашему требованию, обязан следовать каждый день, вряд ли способствует развитию его способностей и интересов.
– Вздор. Единственное, что ему следует развивать, – это навыки и умения в математике, литературе и тому подобное.
Аннабелл уставилась на него со свойственной ей строгой непреклонностью.
– Я не имею в виду занятия по учебникам, а его особые, дарованные Господом таланты. Герцог имеет ярко выраженную склонность к рисованию. Вам это известно?
Из дальнего уголка памяти возник образ смеющейся матери Николаса, делавшей набросок портрета Саймона. Он медленно покачал головой:
– Нет.
Опущенные вниз уголки губ Аннабелл выразили явное неодобрение.
– Ну что ж, должна сообщить вам, что взяла на себя смелость заменить некоторые послеобеденные занятия уроками изобразительного искусства.
– Прекрасно. Если это все…
– Еще не все, – решительно заявила она. – Вам следует знать, что я была вынуждена изменить расписание его светлости, потому что каждая минута его дня была строго регламентирована. У него совсем не оставалось времени на подвижные игры. Возможно, вы не понимаете этого, но каждому ребенку необходимо свободно побегать на воздухе. Это нужно для его здоровья и благополучия.
– Я не возражаю, чтобы мальчик немного отдохнул, когда выполнит все свои уроки.
Нахмурившись, Аннабелл вскинула голову.
– Тогда почему вы составили расписание подобным образом? Оно предусматривает лишь постоянную напряженную учебу. И никакого отдыха.
Неужели это правда? Ее уверенность несколько пошатнула его убежденность в своей правоте.
– Помню, что видел это расписание несколько месяцев назад. Но его написал Бантинг. Я его не составлял.
– Однако вы его одобрили.
Саймон почувствовал, будто его допрашивают в зале суда.
– Полагаю, что так, – коротко признал он. – Но вы, должно быть, преувеличиваете. Если оно такое строгое, как вы заявляете, сомневаюсь, что я мог его утвердить.
– Тогда позвольте мне освежить вашу память. – Сунув руку в карман своего платья, Аннабелл достала сложенный листок бумаги и подошла ближе, чтобы передать его ему. – Это расписание вы видели?
Саймон развернул листок и бегло просмотрел его. К его досаде, программа оказалась и в самом деле дотошной до мелочей. Каждая минута жизни мальчика была строго расписана от восхода до заката.
У Саймона возникло смутное подозрение, что он вполне мог одобрить это расписание, совершенно не вникая в него. Первые недели после внезапной гибели Джорджа и Дианы были полны тяжелых переживаний и неотложных дел. Чтобы пережить горе, он с головой погрузился в изучение всех тонкостей управления поместьем. Его устраивало, что прислуга замка вместе с викарием в качестве наставника присматривают за его племянником.
– Это почерк Бантинга, – подтвердил он. – Но, боюсь, я не смогу определить, изменилось ли это расписание с тех пор, как я видел его прошлой зимой.
Аннабелл многозначительно приподняла бровь. Она не одобряла его нежелание знакомиться с повседневной жизнью Николаса. Что она говорила ему в тот день в его кабинете?
«Это от вас он убежал, это вас он боится. Если бы вы показали ему свою любовь и доброту, может, он бы с большей охотой посещал вас».
Саймону с трудом удавалось сохранять невозмутимость. Он не должен был мучиться чувством вины, ведь он делал все, что в его силах, учитывая обстоятельства. Он сложил листок и спрятал его во внутренний карман сюртука.
– Я распоряжусь, чтобы Бантинг пересмотрел расписание. Это все?
– Нет. Остался еще вопрос о педагогических методах викария. – Взметая юбками, она принялась ходить туда и сюда перед его троном. – Мистер Бантинг, как видно, не знает, как привлечь внимание ребенка. Его лекции крайне скучны. Вы когда-нибудь слышали хоть одну из них?
Саймон отрицательно покачал головой:
– Не вижу в этом смысла. Ну, хватит об этом. Ваше время истекло.
– Вам не положено выносить решение, не выслушав все свидетельства. – Ее взгляд скользнул мимо него. – Разве не так, Ладлоу?
Саймон забыл, что старый слуга стоял на шаг позади трона.
Старик со скрипом поклонился.
– Так и есть, мисс.
Аннабелл снова обратилась к Саймону:
– Следовательно, вы обязаны это сделать. Я хочу, чтобы вы поднялись наверх в детскую и сами послушали викария.
– Это было бы напрасной тратой моего времени. – Поражаясь ее настойчивости, Саймон нахмурился. – Я понимаю, в чем здесь дело. Вы пытаетесь избавиться от Бантинга, чтобы самой вести все занятия в классе. Скажите, почему я должен поверить, что вы будете лучшим преподавателем, чем он?
– Потому что я понимаю детей. И отлично помню, что значит расти одинокой сиротой.
При этом неожиданном заявлении Аннабелл повернулась кругом и пошла прочь. Саймон ничего не знал о ее прошлом, кроме того, что она преподавала в школе в Йоркшире. Неужели у нее совсем не было родственников? Ответ не имел значения. Она была простой гувернанткой и очень нахальной при этом.
Вместо того чтобы направиться к двери, Аннабелл начала медленно обходить библиотеку, пристально вглядываясь в книжные полки. Саймон угрюмо гадал, какую цель она преследует. Она явно выбрала неудачный момент, чтобы подыскать себе книгу для чтения. Он уже собирался сказать об этом, но плавное покачивание ее бедер отвлекло его. Он ощутил непреодолимое желание опрокинуть ее на один из библиотечных столов и подсластить ее желчно-горькие губы страстным поцелуем…
Затем он заметил, что она остановилась возле камина и пальцами ощупывает камни.
Раздраженный как ее поведением, так и собственной реакцией, он рявкнул:
– Какого дьявола вы там делаете?
– Я ищу вход. Вы сказали, что один находится здесь, в библиотеке.
Ее слова сразили его, как удар картечи. Тайные ходы. Неужели он не предупредил ее, что это семейная тайна? Очевидно, нет.
Поспешно поднявшись с кресла, Саймон широким шагом направился к ней. Поймав ее взгляд, он нахмурил брови, призывая хранить молчание. Но своенравная Аннабелл уже открыла рот, собираясь заговорить. Поэтому он скрытно от слуги обхватил ее запястье и слегка сжал для острастки.
Как он и надеялся, его действия заставили девушку подчиниться.
Саймон обернулся к Ладлоу.
– На этом закончим. Вы можете идти.
На морщинистом лице старика застыло упрямое выражение.
– Решение еще не вынесено.
– Отложим его до тех пор, пока я не выслушаю все свидетельства. А теперь оставьте нас, будьте добры. Это приказ.
– Есть, лорд Саймон. – Опираясь на свой посох и бормоча что-то себе под нос, немощный старик поплелся, волоча ноги, к двери.
Ожидание, пока он уйдет, показалось бесконечным. Пульс на запястье Аннабелл под пальцами Саймона бешено бился. Ее кожа оказалась теплой и гладкой, и его так и подмывало погладить большим пальцем нежную ладонь. Слабый соблазнительный аромат, достигший его ноздрей, пробудил в его голове мысль, не зародился ли этот запах в ложбинке между ее грудями.
Вряд ли ему удастся когда-нибудь это выяснить.
Как только Ладлоу скрылся в коридоре, Аннабелл высвободила руку из его захвата и отступила назад.
– Выходит, я сказала что-то не так?
– Только члены семьи знают о тоннелях. Я хочу, чтобы все так и оставалось. Иначе один Бог знает, что там будут вытворять слуги.
– Но вы показали их мне.
Почему он доверил ей эту тайну, Саймон сам до сих пор не мог понять.
– Вы очень расстроились из-за Николаса. Кроме того, вам необходимо знать, где искать его, если он снова спрячется.
Похоже, Аннабелл приняла его объяснение, хотя все еще выглядела озадаченной.
– Как его светлость узнал об этих тоннелях? Явно не от вас.
– Должно быть, Джордж, его отец, показал ему.
– Ну что ж, я буду хранить вашу фамильную тайну. Даю слово. – Обернувшись к стене, она снова принялась ощупывать камни. – Так где же находится потайная дверь?
– Нет никакой необходимости соблюдать секретность. Мы поднимемся по главной лестнице.
Она сердито взглянула на него через плечо.
– Так не годится. Нам нужно воспользоваться тоннелем, чтобы проникнуть в детское крыло незаметно.
Так вот каков был ее план.
– Вы ожидаете, что я стану шпионить за Бантингом? – Саймон с отвращением покачал головой. – Простите, но это выглядит неспортивно.
– Фу, какие глупости. Это не игра. Речь идет о жизни Николаса. Кроме того, как еще вы сможете увидеть викария таким, каков он на самом деле?
Аннабелл взяла со стола свечу и грациозно склонилась, чтобы зажечь ее от огня в камине. Невольно очарованный, Саймон любовался лебединым изгибом ее шеи, изящной формой ушей. Затем она снова выпрямилась, стоя так близко, что он мог бы погладить ее по щеке, если бы это не было в высшей степени глупо.
Она склонила голову, приняв серьезный и сдержанный вид.
– Пожалуйста, лорд Саймон. Вы покажете мне вход?
Эти глаза. Такие большие и голубые… Он не мог найти вразумительной причины, почему должен отказать ей, чего бы она ни попросила.
– Вы ищете не в том месте, – хрипло произнес он.
Саймон пересек библиотеку и подошел к стене, заставленной книжными шкафами. Передвинув несколько старых книг, он пошарил внутри, отыскивая небольшую щеколду, скрытую в старом дереве. Когда он нажал на нее и толкнул шкаф, целая секция полок со страшным скрипом повернулась.
– Как удивительно придумано! – воскликнула Аннабелл. – Я бы ни за что не догадалась, что дверь спрятана там.
– Я удивлен, что петли не заржавели. Этой дверью, похоже, не пользовались уже много лет.
Аннабелл протиснулась мимо него и прошла в тоннель.
– Нам лучше поторопиться, а то мистер Бантинг скоро закончит урок истории.
Саймон последовал за ней, задержавшись достаточно долго, чтобы задвинуть тяжелую дверь за собой. Когда он снова повернулся и пошел следом, Аннабелл уже была на несколько ярдов впереди. В одной руке она держала свечу, прикрывая второй ладонью пламя, чтобы его не задуло. Слабое сияние едва виднелось в кромешной тьме.
Пробираясь почти на четвереньках по низкому тоннелю, Саймон не отрывал взгляда от ее женственной фигуры. Паутина прицепилась к ее чепцу, и она стряхнула ее без тени брезгливости, не впадая в истерику. Как это похоже на нее – взять руководство на себя. Она не выказывала особого почтения к его положению хозяина дома. Мужчина, который женится на столь властной женщине, действительно будет дураком.
Но в то же время молодого человека воодушевила бы радужная перспектива покорить ее, чтобы овладеть.
Саймон выбросил из головы отвлекающие мысли. Более важные вещи требовали его внимания. Например, не отставать от нее. Достигнув перекрестка, где тоннели разделялись, Аннабелл направилась прямо к тому, который вел в детскую. Перед тем как ступить на крутую лестницу, она коротко взглянула на него через плечо.
Саймон счел важным, что она больше не делала попыток убедить его в своей правоте. Очевидно, она полагала, что то, чему он станет свидетелем, будет говорить само за себя. Однако Саймон все еще испытывал сильные сомнения. Персиваль Бантинг, может, и нудный, и косный, но никак не тиран. Даже если он составил это ужасное расписание.
Аннабелл, взбираясь по ступенькам впереди него, добралась до двери в каменной стене, которая вела в детскую. Саймон одолел оставшееся пространство, шагая через две ступеньки, так что он был уже рядом с девушкой, когда она вошла в маленькую пустую спальню. Здесь спала няня, припомнил он. Оказавшись на этом этаже, он как бы вернулся назад во времени. В воздухе держался все тот же запах меловой пыли и пчелиного воска, ассоциировавшийся у него с детством.
Приглушенное жужжание голоса викария доносилось из классной комнаты.
Аннабелл задула свечу и тихонько поставила ее на стол. Поймав его взгляд, она приложила палец к губам. Затем на цыпочках вышла из комнаты.
Что за дурацкая секретность! Все это напомнило Саймону игру в разбойников, когда они с Джорджем однажды попытались подкрасться к служанке с игрушечными пистолетами в руках.
Но все же Саймон постарался не шуметь, выходя в узкий коридор. Аннабелл остановилась возле открытой двери, тесно прижавшись к стене. С этого места видна была только часть классной комнаты. Ни Николаса, ни викария не было видно.
По крайней мере теперь слова Бантинга хотя бы можно было разобрать. Он рассказывал о династических гражданских войнах между семействами Ланкастеров и Йорков, закончившихся тем, что английский трон заняли Тюдоры. Саймон помнил, как его восхищали все эти придворные интриги и кровавые битвы средневекового периода. Его гувернантка вплетала историю семейства Кевернов в рассказы об английской истории, чтобы сделать их еще более красочными. Но все, что говорил Бантинг, сводилось к сухому перечислению дат и отупляющему списку Генрихов и Ричардов с минимумом сведений, позволяющих отличить одного от другого.
Хуже того, викарий оставил возвышенное красноречие, которое он демонстрировал на кафедре. Он излагал урок нудным невыразительным тоном, без сомнения, неспособным заинтересовать восьмилетнего мальчика.
Сложив руки, Аннабелл закатила глаза и покачала головой, как бы показывая: «Я вам говорила…» Саймон искоса взглянул на нее. Хотя ему неприятно было это признать, она оказалась права в своих суждениях. Ему следовало уделять больше внимания образованию племянника все эти месяцы. Он не должен был полностью зарываться в дела поместья. Не имел права. Даже если ему чертовски трудно смотреть на Николаса, не вспоминая о коварстве Дианы…
Громкий крик донесся из классной комнаты. Бантинг в гневе повысил голос:
– Негодный мальчишка! Сейчас же отдайте мне это.
Саймон застыл, устремив взгляд в пустой дверной проем. Услышав шлепок, а следом приглушенный детский вскрик, он почувствовал, что пальцы Аннабелл судорожно вцепились ему в руку.
Она ринулась вперед, но Саймон опередил ее. Он вошел в класс и увидел, как Персиваль Бантинг, склонившись над партой мальчика, язвительно говорит:
– Ваш дядя высечет вас, когда услышит об этом.
Саймон ухватил священника за сутану и рванул назад.
– Нет, это вас я высеку, если вы посмеете снова поднять руку на моего племянника.
Лисье лицо Бантинга мгновенно побелело. Маленький предмет выпал из его руки и, подпрыгивая, покатился по гладкому деревянному полу.
– Лорд Саймон! Я… я не видел, как вы вошли.
– И слава Богу, иначе я бы никогда не узнал, какой вы мерзавец. – Саймон отшвырнул викария в сторону, так что тот, пошатываясь, врезался в учительский стол. – Соберите свои вещи и убирайтесь. Больше вы не вернетесь.
– Но, милорд…
– Убирайтесь немедленно, пока я не выставил вас также и из прихода.
Нахмурившись, Бантинг вытащил несколько вещей из письменного стола и захлопнул ящик. Обойдя стороной Саймона, он злобно посмотрел на Аннабелл. Она опустилась на корточки возле Николаса, обвив мальчика рукой.
Когда викарий вышел из класса, Николас соскользнул со стула и подобрал то, что выронил Бантинг. Это оказался маленький кавалерист, один из тех оловянных солдатиков, с которыми в детстве играл Саймон.
Аннабелл подняла на Саймона испытующий взгляд.
– Его светлости запрещали пользоваться старыми игрушечными солдатиками. Этот приказ исходил от вас или от мистера Бантинга?
– Боже милостивый, конечно же, не от меня.
Нахмурившись, Саймон наблюдал, как она взволнованно обдумывает его слова. С какой стати она решила, что он мог запретить ребенку играть старыми игрушками? Ответ пришел быстро. Потому что он никогда не давал ей повода думать иначе. Потому что он был суровым надзирателем по отношению к племяннику.
«Это от вас он убежал, это вас он боится. Если бы вы показали ему свою любовь и доброту, может, он бы с большей охотой посещал вас».
Гнев его постепенно угасал, и Саймону неожиданно захотелось взъерошить волосы мальчика или, может, опустившись на корточки, заговорить с ним. Но сила давней привычки удержала его на месте. Было бы нечестно пробуждать в ребенке ожидание любви. Ничего не изменилось. Он по-прежнему испытывал сильную неприязнь к Николасу. Возможно, если бы у ребенка не было этих светлых волос и зеленых глаз, того же хрупкого телосложения, что и у Дианы, все могло бы сложиться иначе. Но реальность невозможно было изменить.
Он перевел взгляд на Аннабелл.
– Ну что ж, мисс Куинн, похоже, вы теперь единственный наставник моего племянника.
Она подняла на него взгляд. На лице ее не отразилось никакого торжества или злорадства. Только глубокая признательность.
– Благодарю вас.
Под ее сияющим взглядом Саймону стало неловко. Ведь он отнесся безответственно к своим обязанностям опекуна.
– Благодарите себя. Я в неоплатном долгу перед вами за ваше вмешательство. Всего хорошего. – И чтобы не поддаться искушению задержаться, Саймон повернулся кругом и широким шагом покинул классную комнату.