Глава 22
Слабый свет газовых фонарей заскользил по лицу Эшленда, когда карета завернула за угол Чейни-уок, и лицо его сделалось еще более пугающим, чем всегда. Да и грозное выражение не помогало расслабиться.
— Какой я болван, что дал себя уговорить!
— Это совершенно безопасно. Вы же со мной, а никто в Лондоне не знает меня как Гримсби. Ну, кроме Фредди, а он вряд ли анархист. Во всяком случае, не из убежденных.
— Сейчас не время для шуток.
— Самое время. — В горле у нее бурлил смех. Она выглянула в окно, на мелькающие мимо тени домов, на лужицы газового света на тротуаре. — Я сейчас увижусь со своей сестрой. С сестрой, Эшленд! Вы даже не представляете, что это для меня значит. — Эмили протянула руку, положила ладонь на его колено.
— Вы уверены, что это ее почерк? Ошибки быть не может? — На руку он даже внимания не обратил.
— Уверена, как в своем.
— А этот человек, которого она приведет с собой. Она хорошо разбирается в характерах? Вы же представления не имеете, кем он может быть!
— Должно быть, это тот человек, к которому ее поместил дядя, а вам известно, что суждения Олимпии безошибочны.
Он что-то недовольно забурчал и скрестил на груди руки.
— Мне это не нравится.
— Вы и не обязаны приходить от этого в восторг. Но попробуйте все-таки порадоваться за меня, ладно?
Карета наехала на крысу, дернулась, ладонь Эмили соскользнула с колена Эшленда, Эмили потеряла равновесие. Рука Эшленда метнулась, как змея, и полностью накрыла ее плечо.
— Четверть часа, — произнес он. — И ни минутой больше.
Карета замедлила ход. Вперед виднелся мост Альберта, но деревья перекрывали видимость. Эшленд вытащил из кармана пистолет и положил себе на колени.
— Ваш стилет с вами?
— Уберите это. Да, со мной. — Эмили высунула голову в окно, пытаясь в густом речном тумане рассмотреть чьи-то очертания снаружи. Карета, дернувшись, остановилась, Эмили схватилась за ручку, но сверху на ее ладонь легла ладонь Эшленда.
— Первым выйду я, — сказал он, взял пистолет в левую руку и ловко взвел курок обрубком правой. Подбородком показал на дверцу, и Эмили ее открыла.
В лицо ударил сырой воздух с Темзы. Эшленд бесшумно и грациозно спрыгнул на землю, как громадный африканский кот, каким она как-то вообразила его в библиотеке Эшленд-Эбби, и что-то негромко бросил кучеру.
— Ждите, — велел герцог Эмили. — Сидите в карете, пока я вас не позову.
Эмили вцепилась в дверку. Эшленд сделал вперед шаг, другой.
— Хольстайн, — тихо позвал он.
— Хунхоф, — послышался негромкий ответ.
Эшленд поманил ее правой рукой. Эмили соскользнула со ступенек кареты и встала у него за надежной широкой спиной, вглядываясь поверх его плеча в угольно-черные пятна на набережной.
Возникла чья-то тень.
— Эшленд, клянусь богом!
— Хэтерфилд? — Эшленд опустил пистолет.
— Она там, в кустах сзади, — начал было мужской голос, но его заглушил торопливый топот. Летящий снаряд, облепленный мокрой шерстяной тканью, просвистел мимо Эшленда и заключил Эмили в сокрушительные объятия.
— Стефани! — выдохнула Эмили, обнимая сестру, плача и дрожа. Положила руки на укрытые пальто плечи, отодвинула Стефани и погладила по щекам. — Это ты!
Маркиз Хэтерфилд деликатно кашлянул.
— Как-то все это весьма… весьма странно выглядит, правда?
Эшленд глянул на два силуэта, обнявшихся на скамье в десяти ярдах от них. На четыре ноги в брюках падал слабый свет газового фонаря. Эмили сняла свой котелок, а Стефани то и дело трогала ее волосы и восклицала, какие они короткие.
Он пнул ногой камешки на дорожке.
— Она в самом деле рыжая?
— Вне всяких сомнений, — ответил Хэтерфилд.
Со скамейки послышался восторженный визг, которому вторил точно такой же ответный.
— О чем, дьявол все побери, они болтают? — осведомился Эшленд.
— О нас, старина. О нас.
— А ты откуда знаешь?
— Четыре сестры.
Мимо проехала двуколка, грохоча колесами. Эшленд смотрел, как она едет вдоль набережной, затем заворачивает на Чейни-уок. Туман сгущался все сильнее, холодно лип к коже.
— Пять минут, — негромко произнес Эшленд.
Два силуэта на скамье не обратили на него никакого внимания. Теперь они держались за руки и щебетали, как птички, перебивая друг друга и говоря одновременно. Как, дьявол их побери, они вообще могут понять хоть слово в этой мешанине?
— Женщины, — сказал Хэтерфилд и сунул руки в карманы.
— Были какие-нибудь сложности? — спросил Эшленд.
Хэтерфилд устало вздохнул.
— Одни сплошные сложности, старина. А у тебя?
— Я имею в виду вот такие сложности. — Эшленд кивнул на густые выжидающие тени вокруг. — Угрозы нападения. Вас уже кто-нибудь вычислил?
— Нет-нет. Мы неплохо спрятались.
— Вот пусть так и остается, Хэтерфилд, не высовывайтесь. Слышал про завтрашний бал?
— Приглашение пришло неделю назад.
— Не ходите. Смотри, ее не пускай! Ты меня понял?
В воздухе зазвенел смех Стефани. По крайней мере Эшленд решил, что это Стефани. Он никогда не слышал, чтобы Эмили издавала такие звуки.
— Понял, — ответил Хэтерфилд. — Да.
Проехала еще одна двуколка, следом за ней — карета. От лодок, причаленных у берега, доносился пьяный голос.
Эшленд сообщил:
— Две минуты.
И едва произнес эти слова, как уловил намек на движение — то ли звук, то ли просто интуиция подсказала, потому что все произошло с правой, слепой стороны.
Он резко повернулся. Среди окутанных туманом деревьев что-то вспыхнуло.
— Охраняй женщин! — бросил он Хэтерфилду и бросился к деревьям. Громкий треск расколол воздух. На скамье закричали. Еще рывок, он ворвался в рощицу и врезался в плотного человека.
— Ой, — вскрикнул тот.
Пистолет упал на мостовую. Эшленд пинком откинул его в сторону и нанес удар левой в челюсть незнакомца. Голова того запрокинулась; он рухнул на землю, как срубленное дерево.
Эшленд наклонился и сгреб воротник незнакомца в кулак.
— Кто ты такой? Кто тебя послал?
Тот взмахнул рукой. Сверкнул металл. Эшленд отпустил воротник и правым локтем с размаху ударил по запястью незнакомца. Что-то хрустнуло, нож, лязгнув, полетел на камни. Незнакомец взвыл от боли.
— Кто тебя послал?
Незнакомец рывком вскочил. Эшленд снова ударил его в челюсть, и на этот раз тот упал без движения.
— Проклятие, — пробормотал Эшленд.
За спиной раздался крик. Он круто повернулся. В густом тумане метались тени, то ли четыре, то ли пять, он не мог различить. Послышался смачный удар — чей-то кулак врезался в плоть. Кто-то громко взвыл. Голос Эмили, она что-то кричит.
Пистолет Эшленда давил ему на ребра, но для стрельбы слишком мало места. Герцог нащупал в траве нож, прыгнул вперед и схватил ближайшую же фигуру. Широкоплечий, приземистый — не женщина. Эшленд возвышался над ним по меньшей мере на восемь дюймов. Он с силой всадил правый локоть туда, где шея соединялась с плечом, и нападавший, не издав ни единого звука, рухнул на землю.
В туманной тьме бледным пятном мелькнуло лицо Эмили. Кто-то удерживал ее за шею рукой в толстом пальто.
Перед глазами Эшленда все побелело от ярости. Он испустил рык, уравновесил в руке нож и с поразительной точностью ткнул обрубком руки справа от Эмили, попав прямо в живот нападавшему.
Его хватка ослабла. Эмили ткнула локтем ему в ребра, он охнул и отпустил ее. Не дав Эмили упасть, Эшленд схватил незнакомца и приставил нож к его горлу.
— Кто ты? — прорычал он. — Кто тебя послал?
Тот что-то выдохнул.
— Что?
Раздался выстрел. Перед глазами что-то мелькнуло.
— К черту все! — взревел Эшленд, швырнул незнакомца на землю и схватил Эмили за руку. — В карету!
— Я не могу бросить Стефани! — закричала она.
— Мы здесь, — послышался возле уха голос Хэтерфилда, спокойный и уверенный. — Стреляли от реки.
— Веди женщин в карету, я прикрою! — Эшленд вытащил пистолет.
— Иду! — Хэтерфилд помчался прочь, подталкивая перед собой Эмили и Стефани, а Эшленд повернулся к реке. Ее окутывал туман, призрачный, непроницаемый. Как, дьявол его побери, можно оттуда прицелиться из пистолета?
Еще один выстрел. Пуля просвистела мимо уха.
Не от реки. С моста.
Эшленд выругался. Человек у его ног пошевелился, но разбираться с ним некогда. Эшленд почти бегом кинулся к карете, целясь в сторону моста Альберта. Хэтерфилд заталкивал внутрь принцесс, прикрывая дверь своим крупным телом.
— На юг, — скомандовал Эшленд кучеру, прыгая внутрь вслед за Хэтерфилдом. — Подальше от чертова моста.
Едва он захлопнул дверцу, карета рванула с места. Эшленд нашел Эмили, сгреб в охапку и прижал к груди.
* * *
— Никакого бала завтра не будет, — заявил Эшленд. Он держал нож в руке и крутил его, подставив под падающий в окно свет. Они только что пересадили Стефани и ее маркиза в безликую черную двуколку на Бромптон-роуд, и теперь в карете тяжестью повисло потрясение от случившегося.
— Мы уже не можем его отменить.
Эшленд взглянул на Эмили.
— Ты с ума сошла? Тебя только что чуть не убили!
— Он даже не пытался меня убить, иначе я уже была бы мертва.
— Тогда что он делал?
— Хотел увезти меня. Похитить. — Она говорила быстро, слова налетали одно на другое. Ей казалось, что мозги подпрыгивают, словно под электрическими разрядами, и мыслить она логически просто не в состоянии. Эмили пыталась восстановить последовательность событий, но перед глазами возникали только короткие картинки. Бурная радость от встречи со Стефани. Возможность прикасаться к Стефани, говорить с ней, словно они расстались несколько часов, а не месяцев, назад. Внезапное нападение, рука, сжимающая ее шею, побег к карете.
Неужели все это действительно случилось? С ней, тихой, ничем не примечательной Эмили?
— Ну, это в тысячу раз лучше. — Эшленд засунул нож в карман пальто и поморщился.
— Ты ранен!
— Ерунда. Царапина.
Она схватила его за левый рукав. Ткань была прорезана, края мокрые.
— Это не царапина! Тебя порезали!
— Да ради бога, Эмили. Видывал я и похуже.
Эмили посмотрела на израненное лицо, и сердце пронзило чувством вины.
— Да, но ты больше не в афганской пустыне. Ты в Лондоне. Со мной.
Эшленд прикоснулся к ее щеке.
— Да.
Призрачный свет от уличного фонаря скользнул по его лицу. Оно смягчилось, исполнилось тоски и теперь выглядело так, как в тот раз, когда она впервые сняла повязку в номере отеля в «Эшленд-спа».
Несколько недель назад. Целую жизнь назад. Как она скучала по нему, открытому, беспечному Эшленду!
Эмили расстегнула пальто, сюртук и жилет, вытащила из брюк полу белой рубашки и прежде, чем Эшленд успел возразить, вынула из его кармана нож и отрезала кусок ткани.
— К черту все, Эмили. Через четверть часа мы будем дома. Я не истеку кровью до смерти.
Но все же он позволил ей высвободить руку из пальто и сюртука. Позволил закатать рукав рубашки и обнажить порез — не особенно длинный и глубокий, хвала надежной зимней шерстяной одежде, но все еще кровоточивший. Эмили вытерла кровь и забинтовала рану.
— Ну вот. Ведь так лучше, правда?
Его крупная рука пассивно лежала у нее на ладони, даже мускулы не напрягались.
— Намного лучше.
Голос звучал хрипло. Эмили подняла взгляд, и ее глупые глаза налились слезами.
— Прости меня, Эшленд. Мне так жаль, что все это случилось! Ты такого не заслуживаешь.
— Нет. Я вообще тебя не заслуживаю.
Эмили прошептала:
— Ох, дурачок.
Она отпустила руку Эшленда и прижала ладони к его щекам. Они были теплыми и влажными от напряжения и лондонского тумана.
— Дурачок. Ты слишком хорош для меня. Дурачок. — Она поднялась со своего сиденья и оседлала Эшленда. — Дурачок. — Она поцеловала его в губы.
— Эмили. — Это единственное слово он пророкотал едва слышно.
Губы Эшленда захватили ее рот, но слишком медленно. Она просунула между ними язык и лизнула шелковистую полоску его губ.
И он мгновенно обхватил ее руками, вжимая в свое тело, и ответил на поцелуй, будто пожирая ее. Эмили сжимала его мускулистые ноги своими, ощущая его неудержимую силу, буквально втискиваясь в него.
— Я хочу тебя, — сказала Эмили. — Сейчас.
— Эмили…
— Сейчас, Эшленд. Пожалуйста.
Пальцы Эшленда закопошились с застежками ее брюк, расстегнули их и, лаская, скользнули внутрь. Большой палец потирал заветный бугорок, указательный нырнул внутрь. Эмили вскрикнула.
— Боже, ты уже влажная, такая влажная, — пораженно произнес он.
Она приподнялась. Он грубым рывком сдернул с нее брюки, спустив их до щиколоток. Воздух холодил кожу, но Эмили едва это заметила, потому что горячие пальцы Эшленда обхватили ее ягодицы. Она рвала застежки у него на брюках, расстегивала пуговицы. Увидев сквозь ткань напрягшееся естество, она задрожала.
Его пальцы скользнули между ее ягодицами. Его член заполнил ее ладони, слишком большой, чтобы удержать его.
— Обними меня за шею, Эмили, — сказал он.
Эшленд жарко, прерывисто дышал ей в щеку. На его лбу выступили бисеринки пота, словно он сражался в какой-то невидимой битве. Эмили обхватила его руками за шею, чтобы удержаться, и он медленно начал опускать ее на своего вертикально торчавшего друга.
— Эшленд. — Мозг Эмили затуманило от желания.
— Тихонечко, сейчас. — Двумя пальцами он нежно раздвинул складки и устроился между стенками прохода. — Не торопись.
— Не могу, — выдохнула она, отчаянно извиваясь на нем. Он крепко удерживал ее за ягодицы. Голос звучал твердо.
— Не торопись.
Она стала опускаться медленно, миллиметр за миллиметром, тихо умоляя о бесконечно растягивающемся наслаждении, о его вторжении.
— Сейчас. Сейчас, — прохрипел он.
Он входил все глубже и глубже. Карета подпрыгнула, но Эшленд удержал Эмили, не дав им разъединиться, и вот, последний раз качнув бедрами, он полностью погрузился в нее.
— О боже мой, — прошептала она. Теперь он находился глубоко внутри, прямо напротив входа в матку. Эмили шевельнула бедрами, стремясь ослабить боль, но двигаться было некуда.
— Эмили. — Эшленд целовал ее в шею, в подбородок, в ухо, неистово и нежно.
Она осторожно приподнялась. Тела издали хлюпающий звук — влажная плоть против влажной плоти, — насыщенный, плотский.
Карета снова дернулась, и Эмили резко опустилась. Резкий поворот, и Эшленд грубо выругался, пытаясь удержать ее на себе. Он приподнял бедра, и она жестко опустилась, поднялась, снова опустилась, удовлетворенно зарычав от наслаждения-боли, сладкого саднящего жара, от того, что вбивала в себя естество Эшленда. Снова и снова она возвращала на место его жаждущий член, а он бормотал ей на ухо непристойные, возбуждающие слова, рассказывал, как использовать его, говорил, что она с ним творит.
Основную работу сделала карета. Она рывками соединяла их, снова разъединяла, вынуждая цепляться друг за друга и дергаться, как пара охваченных похотью животных. Эшленд продолжал бормотать на ухо, побуждая Эмили не останавливаться, его пальцы нежно скользили по ее плоти, и темное пространство вокруг них наполнялось охами, хлюпающими звуками, земным запахом человеческого вожделения.
Это не было безупречным. Это было беспорядочным и несвязным, аритмичным и разнузданным. Воздух загустел и повлажнел от их пота. Губы Эшленда прижимались к ее коже, его руки удерживали ее тело, его член вонзался в нее и выходил наружу, внутрь и наружу, неистовый от желания, снова и снова терся о место слепящих ощущений. Эмили вцепилась в его черные плечи, тяжело дышала, напрягалась изо всех сил, почти там, почти, почти, о Господи…
Карета совсем не вовремя повернула направо. С ее губ сорвался досадливый стон.
Эшленд, крепко удерживая ее, потянул на себя.
— Давай, Эмили. Кончай прямо сейчас, — потребовал он, прижав большой палец к ее заветному бугорку, вбиваясь еще глубже, и она внезапно сорвалась с обрыва, раскаленная добела, и тело целиком запульсировало от потрясения и восторга.
В миг оргазма Эшленд приподнял ее и сдвинул в сторону, одним быстрым движением вытащил носовой платок и излил в него свое горячее семя, а его правая рука крепко прижимала к груди ее содрогающееся тело.
Эшленд потихоньку начинал приходить в себя и даже что-то соображать. Эмили лежала, прижавшись к нему, и тяжело дышала, положив руку поперек его груди. Святой Иисус. Она только что отымела его в карете до бессознательного состояния.
Он не мог шелохнуться. Все мышцы словно онемели. Он с большим трудом засунул носовой платок обратно в карман и подвинул Эмили так, чтобы она лежала хоть немного удобнее. Она неловко шевельнулась, приподняла голову, и Эшленд вспомнил, что ее брюки болтаются на щиколотках.
— Извини, — выдавил он, потянулся и поддернул ее брюки наверх, на место. Затем спрятал не опавший до конца член в разрез своей ширинки и застегнул пуговицы.
— Не говори так. И не нужно ни о чем жалеть. — Эмили обняла его за шею. От этого простого жеста в груди у Эшленда потеплело. Перед ним снова женщина, которую он знает. Его женщина. Его Эмили.
И он убьет любого, кто попытается ее обидеть.
Карета снова куда-то завернула. Эшленд выглянул в окно как раз вовремя, чтобы заметить Веллингтона верхом на коне.
— Гайд-Парк-корнер, — произнес он ей в ухо. — Почти приехали.
Эмили приподнялась.
— Не нужно было этого делать. Твой носовой платок.
Мозги Эшленда были окутаны туманом, как сам Лондон.
— А что с ним такое?
— Эшленд, я… я должна тебе кое-что сказать…
Карета замедлила ход и подпрыгнула на выбоине в мостовой, разъединив их.
— Потом, — сказал он.
Пропустив Эмили через черный ход, ключ от которого у него был, Эшленд кивнул спускающемуся с лестницы Гансу. И сам Эшленд, и Эмили молчали, пробираясь через кухню и поднимаясь по черной лестнице, а когда добрались до площадки второго этажа, где находилась спальня Эмили, часы как раз пробили час.
У двери в свою комнату она обернулась.
— Тебе нельзя входить. Со мной ночует мисс Динглеби. Она ждет меня, значит, наверняка еще не спит.
— Я знаю. Я сплю в соседней комнате.
— Что?
Он поцеловал ее в губы.
— Просто ляг и поспи. Поговорим утром. Ты хорошо себя чувствуешь?
— Да.
— Я был не слишком груб?
Она опустила голову.
— Нет-нет! Ты был безупречен, а вот я груба. Я хотела этого. Мне требовалось… очиститься от всего этого…
— К вашим услугам, мадам. — Он снова поцеловал ее. — Утром прими горячую ванну. Боюсь, все будет болеть. Если бы не твоя чертова мисс Динглеби, я бы…
— Нам нужно поговорить, Эшленд.
— Потом. Завтра. Тебе нужно отдохнуть.
— И тебе.
— Я вернусь к себе в комнату, когда повидаюсь с твоим дядей. Хороших снов. А я позабочусь, чтобы с тобой сегодня ночью ничего не случилось. И каждую ночь впредь.
Она хотела что-то ответить, но он показал на дверь, одними губами произнес «мисс Динглеби» и открыл дверь.
Убедившись, что она в безопасности внутри, услышав, как мисс Динглеби настойчивым голосом задает вопросы, а Эмили твердо и резко отвечает, Эшленд торопливо спустился с лестницы и подошел к личному кабинету Олимпии, откуда еще выбивалась полоска света.
В голове прояснилось. Энергия вновь вернулась, Эшленд буквально вибрировал решимостью и дверь распахнул, не постучавшись.
В комнате было пусто, только Ормсби, дворецкий, выключал лампы.
— Где его светлость? — требовательно спросил Эшленд.
Ормсби поднял глаза.
— Мне очень жаль, ваша светлость, но герцог уехал.
