Глава 2
«Хоть конь рад меня видеть», — подумал Уоллингфорд, хотя причиной радости Люцифера было скорее всего яблоко в руке хозяина.
— Какой же ты прожорливый, старина, — промолвил Уоллингфорд, наблюдая за тем, как яблоко исчезает с его затянутой в перчатку ладони. Он снял перчатку с руки и погладил коня по лбу. — Вообще-то я не должен здесь находиться, потому что это наверняка приведет к разного рода проблемам.
Конь фыркнул и ткнулся носом в грудь хозяина, оставив на его сюртуке яблочную мякоть.
— Тебе легко говорить, старина, — вздохнув, произнес герцог, — тебя лишили способности к воспроизведению потомства.
Люцифер вновь тихонько фыркнул.
— Хотя, знаешь, в этом твое счастье, — сказал Уоллингфорд, продолжая чесать лоб коня, вытянувшего от удовольствия шею. — От женщин одни проблемы, хотя иногда с ними бывает довольно приятно провести время. А с этой вряд ли что-то получится, разве только я окажусь еще большим негодяем, чем думает обо мне дед.
Над головой герцога дождь барабанил по черепичной крыше, но внутри воздух был пропитан влажным теплом и простыми земными запахами соломы, лошадиного пота и навоза.
— Интересно, что она хотела этим сказать, — негромко рассуждал Уоллингфорд, гладя шелковистую шкуру гнедого, кажущуюся темно-коричневой в тусклых отблесках фонаря. — С какой стати она назначила встречу в конюшне? Представляешь, написала записку по-итальянски, словно я не догадаюсь, что это не почерк служанки. — Герцог покачал головой. — Я конченый глупец, правда? Слишком долго находился без женского общества. Целых четыре недели, Люцифер.
Мерин тихонько заржал от удовольствия и запрядал ушами.
— Я совсем потерял голову. Ничего в ней такого нет. Обычная девушка. Каштановые волосы, карие глаза. Хотя нет, не совсем карие. Такие, знаешь, с золотистым отливом, напоминающие по цвету херес. Немного светлее, чем у ее сестры. А лицо! Они с Александрой очень похожи, и все-таки она совсем другая. Есть в ней какая-то свежесть и изысканность, которую я не могу описать…
— Синьор? — раздался в полумраке конюшни голос.
Уоллингфорд уткнулся лбом в шею коня и глубоко вдохнул.
— Не утруждайтесь, мисс Харвуд. Я знаю, кто вы.
— О дьявол, — произнесла Абигайль уже менее сладко. — В таком случае, зачем вы сюда пришли?
Герцог еще раз вздохнул, а потом выпрямился и обернулся.
Она стояла в окружении роящихся в воздухе пылинок. Ее голова была покрыта тонкой шерстяной шалью, карие глаза смотрели на него вопросительно, а их внешние уголки слегка приподнимались, как у старшей сестры. Хотя одно небольшое отличие имелось. Уоллингфорд всегда сравнивал глаза леди Морли с кошачьими, в то время как мисс Абигайль казалась ему эльфом — грациозным, озорным и очень обворожительным. Она сняла с головы шаль, и ее волосы заблестели в тусклом свете фонаря, напомнив своим оттенком глянцевую скорлупу спелого каштана.
— Ваша светлость?
Уоллингфорд выпрямился и произнес высокомерно:
— Я пришел сюда, чтобы указать на крайнюю неуместность назначения встречи с незнакомцем в конюшне. Сожалею, что ваша сестра этого не сделала.
— Но вы не незнакомец, — с улыбкой сказала Абигайль. — Мы целый час беседовали за ужином.
— Даже не пытайтесь состязаться со мной в остроумии, юная леди.
— О! — Абигайль поежилась. — Скажите это еще раз, прошу вас.
— Я сказал, даже не… — Герцог осекся и сложил руки на груди. — Послушайте, что вы все-таки здесь делаете? Вам, как и мне, прекрасно известны правила.
— О да, правила мне известны. Но ведь они для того и созданы, чтобы их нарушать. — На губах Абигайль все еще играла очаровательная улыбка, освещающая все вокруг.
«Чтобы их нарушать…»
Плоть Уоллингфорда внезапно восстала, движимая неожиданно пробудившимися инстинктами.
— Святые небеса, — с трудом вымолвил он, — вы же не хотите сказать…
Абигайль рассмеялась и протестующе подняла руку.
— О нет! Все не так, как вы думаете. Я понимаю, что предвкушение играет в амурных делах не последнюю роль.
— Предвкушение, — ошеломленно повторил Уоллингфорд.
— Да, предвкушение. Я знаю, что в любви вы настоящий эксперт, но сегодня нам лучше ограничиться всего лишь поцелуем. Вы со мной согласны?
— Поцелуем?
Абигайль вновь рассмеялась.
— Вы ведете себя прямо как конюх, с которым я встретилась перед ужином. Точно таким же тоном, как вы, он произнес: «Un bacio».
Уоллингфорд ошеломленно сделал шаг назад.
— Конюх?
— О да. Он был немало удивлен, как мне показалось. Но быстро пришел в себя…
— Представляю.
— …и очень мило выполнил мою просьбу. Это ваш конь? Ты чудесное животное, да, мой дорогой? — Абигайль прошла мимо графа и взяла морду Люцифера в ладони. — Да, мой милый, ты действительно восхитителен. Замечательный породистый конь.
Обрадованный Люцифер тихонько заржал.
Уоллингфорд покачал головой:
— Послушайте, мисс Харвуд. Вы хотите сказать, что целовались с конюхом? Здесь?
— Да, а еще мы обнимались. И кстати сказать, поцелуй итальянца был намного приятнее, чем у конюха нашей конюшни.
— У конюха вашей конюшни? — Уоллингфорду показалось, что пол закачался и начал проваливаться у него под ногами. Ему даже пришлось ухватиться за деревянное ограждение стойла Люцифера, чтобы не потерять равновесие.
— Да, его зовут Патрик. — Абигайль повернулась к герцогу: — Он брат одной из служанок моей сестры. О! Ха-ха-ха! Я знаю, что вы подумали. Нет, нет, уверяю вас, я не целуюсь с кем попало и где попало. — Абигайль принялась гладить голову Люцифера, и Уоллингфорд готов был поклясться, что конь ему подмигнул.
— Прошу прощения, мисс Харвуд, что пришел к подобному неуместному умозаключению.
— О, какой вы грозный! Вы всегда так вскидываете брови? Как там у Шекспира? «Пускай над ними нависают брови, как выщербленный бурями утес над основанием своим, что гложет свирепый и нещадный океан» .
— Вы совсем с ума сошли?
— Нет, совсем немного, поверьте. Я уже сказала, что, как правило, не целуюсь с конюхами. А если подобное вдруг случилось, то это всего лишь часть эксперимента.
— Да вы действительно сошли с ума!
— Вам легко говорить. Уверена, у вас отбоя нет от молочниц и служанок всех возрастов с тех самых пор, как вам сменили панталоны на брюки.
Уоллингфорд вознамерился возразить, но не нашел слов.
— Вот видите? В то время как я, благовоспитанная молодая леди, которая всего месяц назад отпраздновала свой двадцать третий день рождения…
— Двадцать третий!
— Да. — Абигайль вздохнула. — Понимаю, что выгляжу смешно. И тем не менее я стою здесь с вами и пребываю в совершенном отчаянии. Ведь я вознамерилась подыскать себе любовника до конца этого года.
— Любовника? А почему не мужа?
— О, я не собираюсь выходить замуж. Ну, если только дядя не принудит выйти замуж за какого-нибудь отвратительного богача, подвесив Александру над ямой с гадюками, чтобы вырвать у меня согласие…
— Над ямой с гадюками?
— Ну или с кобрами. Они тоже весьма ядовиты. Или с какими-то другими гадами. Знаете, я где-то прочитала, что шесть из десяти самых ядовитых змей в мире обнаружены в Австралии. Остается лишь удивляться, почему люди вообще соглашаются там жить. Хотя, думаю, у них просто нет выбора.
Абигайль замолчала, и Уоллингфорд откашлялся.
— Но вы все же хотите избежать подобного развития событий и собираетесь вести жизнь, полную бесчестья, и сознательно грешить перед Богом и людьми.
— Нет, ты только послушай! — Абигайль почесала Люцифера за ушами, а потом грустно улыбнулась. — Скажите, ваша светлость, сколько лет вам было, когда вы впервые переспали с молочницей?
Пятнадцать. Это слово едва не сорвалось с губ захваченного врасплох Уоллингфорда, но он все же успел сдержаться. Да, ему было пятнадцать лет. Он проводил лето в родовом поместье на севере, в то время как мать поправляла здоровье на побережье, а отец испускал последний вздох в старинной спальне Уоллингфордов, подорвав здоровье чрезмерными возлияниями и падением с лошади, нанесшим решающий удар по его многострадальной печени. Да, Уоллингфорду было всего пятнадцать лет, и он чувствовал себя очень одиноким. Сестра вышла замуж, а брата отправили к тетке. Предоставленный себе, он целыми днями бродил по поместью под грузом готового свалиться на него титула, одинокий и возбужденный, каким может быть лишь подросток. Молодая работница с фермы — да, именно она, черт бы побрал проклятую проницательность мисс Харвуд! — без труда завоевала его внимание.
И кстати сказать, тогда Уоллингфорд совершенно не чувствовал себя согрешившим. Все это пришло позже.
— Даже не пытайтесь обсуждать со мной подобные вещи, мисс Харвуд, — произнес он. — Мы здесь не для того, чтобы выяснять разницу между мужчинами и женщинами.
— Совершенно с вами согласна. Мы проведем здесь всю ночь, ибо более тупоголового и упрямого мужчины я еще не встречала ни разу в жизни. Вообще-то это служанка сказала, что, если я хочу выбрать себе лучшего любовника из всех возможных, нужно поцеловаться с разными молодыми людьми, дабы понять собственные предпочтения. Первым был лакей Джон…
— Лакей Джон?
— А потом его брат Джеймс — тоже лакей…
— Ну конечно.
Абигайль продолжала загибать затянутые в перчатки пальцы.
— Был еще Патрик. Как раз перед нашим отъездом. Так что видите: это вряд ли можно назвать распутством. Скорее простым любопытством.
Уоллингфорд оглядел изящную фигурку девушки, неземные черты ее лица и ударил кулаком по старому деревянному столбу, подпиравшему крышу.
— Но ведь вы рисковали! Святые небеса! Редкий мужчина согласится довольствоваться единственным поцелуем.
— Почему?
— Потому. Поцелуй — всего лишь прелюдия, поэтому ни одна благовоспитанная молодая леди не станет начинать с того, что может повлечь за собой продолжение.
— Глупости. Поцелуи сами по себе очень приятны. Если, конечно, партнер умеет целоваться. Вы хотите сказать, что никогда не целовались лишь ради поцелуя?
— Нет, — ответил Уоллингфорд и тут же понял, что солгал. Было время, когда он считал, что поцелуи — это самое сладкое удовольствие, какое только может быть на свете.
Когда молочница увлекла его за собой в высокую сочную траву луга и накрыла его губы своими, Уоллингфорду даже в голову не пришло запустить руку ей под юбку или приспустить лиф платья, чтобы увидеть грудь. Нет, он не мог думать ни о чем, кроме ее губ и маленьком сладком язычке, касающемся его языка. Так они и лежали, целуясь, на протяжении целого часа, пока их не спугнуло стадо коров. Впрочем, спустя неделю очаровательная молочница все же лишила Уоллингфорда невинности на сеновале, и произошедшее затмило собой все, что было прежде. Но в тот первый невинный час поцелуев было достаточно. Они были для Уоллингфорда верхом блаженства.
— Нет, — повторил герцог, — ни один мужчина не ограничится поцелуями, если может получить больше. И он возьмет свое — силой или с помощью уговоров, если он настоящий мерзавец или пребывает в отчаянии. Вы ходили по лезвию бритвы, мисс Харвуд. Просто удивительно, что вас никто не изнасиловал и не опозорил.
— Ну, раз уж вы об этом заговорили, должна признаться, что Гарри Стаббс научил меня одному хитроумному приему, от которого мужчина тотчас же теряет сознание, так что я вполне…
— Кто такой Гарри Стаббс, черт возьми?!
— Один парень из паба. Славный малый. Научил меня всему, что я знаю о лошадях. Прежде чем стать букмекером, он промышлял подделкой документов.
Уоллингфорду показалось, что из его легких откачали воздух. Ухватившись за столб, он смотрел в честные, цвета хереса, глаза мисс Абигайль Харвуд, на ее изогнутые в улыбке губы и кожу, светящуюся изнутри, точно выставленное на солнце масло.
— Мисс Харвуд, — еле слышно промолвил он, — вы самая удивительная женщина из тех, что я когда-либо встречал.
Абигайль вскинула брови, и ее глаза просияли.
— О, благодарю вас! Почту эти слова за величайший комплимент. Ведь вы наверняка встречали на своем пути самых разных и очень интересных людей.
— Вообще-то это был не комплимент.
— О, ваша светлость! — Абигайль повернулась и поцеловала Люцифера в нос. — Вы еще многого не знаете о женщинах.
Уоллингфорд почувствовал себя уязвленным.
— Раз уж на то пошло, я знаю все, что мне надлежит знать. Например, то, что вам не следует разгуливать без сопровождения по итальянским конюшням посреди ночи. Именно поэтому вы должны немедленно вернуться в свою комнату.
— Я не могу этого сделать.
Абигайль склонила голову набок, искоса взглянула на герцога, и он пропал. Пропал! Мир вокруг словно перестал существовать, уменьшившись до размеров этого красивого чарующего существа с лучистыми кошачьими глазами, которые смотрели на Уоллингфорда так, словно их обладательнице были известны все его сокровенные тайны.
— Почему? — выдохнул герцог.
— Потому что вы еще меня не поцеловали. — Мисс Харвуд медленно повернулась. — Впрочем, возможно, вы вовсе и не собирались меня целовать.
Дождь забарабанил по крыше сильнее, в отдалении прогремел раскат грома. Пламя фонаря мигнуло и задрожало. Казалось, здание стонет под порывами ветра. Люцифер принялся перебирать ногами, а потом выгнул длинную шею, настороженно повел ушами и посмотрел на своего хозяина, словно хотел спросить: «Ну что, старик?»
Только вопросы были ни к чему. Уоллингфорд просто не имел выбора. Причем с того самого момента, когда мисс Абигайль Харвуд впервые вплыла в зал гостиницы и стряхнула со шляпы дождевые капли, тотчас же образовавшие светящийся ореол над ее головой.
Уоллингфорд шагнул вперед.
— Кто-нибудь говорил вам, мисс Харвуд, — глухо проворчал он, — что свои желания нужно высказывать с большой осторожностью?
Абигайль запрокинула голову.
— О, — восторженно прошептала она и положила ладони на грудь герцога. — Бергамот.
— Бергамот?
— От вас пахнет бергамотом, я с ума схожу по этому запаху.
Несколько мгновений Уоллингфорд смотрел на Абигайль, завороженный написанной в ее глазах радостью предвкушения. Когда в последний раз леди смотрела на него столь же искренне и естественно? Ему нравилось ее лицо. Уоллингфорд взял его в ладони, наклонился, накрыл ее губы своими, и в то же самое мгновение он — неприступный герцог Уоллингфорд — снова превратился в пятнадцатилетнего мальчишку. Солнце вновь грело его голову, сочная трава щекотала лицо, одурманивая своим теплым ароматом, а пухлые губы пылко отвечали на его призыв, словно их обладательница вообще не собиралась останавливаться, словно этот поцелуй был для нее всем.
Только эти губы благоухали вином и сливочным десертом, кожа пахла душистым мылом, а вовсе не коровьим навозом и прокисшим молоком. На его поцелуй отвечала Абигайль Харвуд, маленький сказочный эльф, излучающий жизнь, юность и изобретательность, коих сторицей хватило бы на двоих. Она прижималась к груди мужчины, как если бы встала на носочки в попытке сократить разделяющее их расстояние.
Уоллингфорд поднял голову и прошептал:
— Мисс Харвуд!
— Абигайль, — сказала она.
Уоллингфорд обхватил руками талию Абигайль, приподнял ее и сделал несколько твердых шагов по направлению к стойлу Люцифера. Ноша оказалась легкой и податливой в его руках, изящной, но в то же время сильной. Уоллингфорд позволил Абигайль соскользнуть к стене стойла, когда вновь накрыл ее губы в поцелуе. Только теперь он действовал более напористо, проведя языком по нежному изгибу губ.
— О, — выдохнула Абигайль, и язык герцога ворвался в ее приоткрытый рот.
Теперь она стояла на полу, прижимаясь спиной к стене стойла, а герцог упирался в деревянную поверхность руками, ибо Абигайль отвечала на его поцелуй столь страстно, что он с трудом держался на ногах. Абигайль обвила шею герцога руками, ее губы дрожали и раскрывались ему навстречу, а согнутая в колене нога коснулась его лодыжки.
Словно сквозь пелену тумана до слуха Уоллингфорда донеслось недовольное фырканье Люцифера.
— Отстань, — пробормотал Уоллингфорд.
— Что? — испуганно охнула мисс Харвуд.
— Я сказал, отстань! — прорычал герцог, а потом обратился к Абигайль: — Ничего, моя дорогая. — И вновь погрузился в карамельно-сладкие глубины ее рта.
Голос разума твердил герцогу, что мисс Абигайль Харвуд не простая деревенская девушка, не скучающая жена иностранного дипломата, и ему лучше было бы воспринять фырканье собственного коня как предостережение и немедленно остановить это сумасшествие.
Только вот голос этот звучал сейчас где-то очень далеко.
— О, Уоллингфорд, — промолвила мисс Харвуд, слегка отстранившись. Слова эти коснулись губ герцога и тут же впитались в кожу. — Это было чудесно. Огромное спасибо. — Она убрала ногу с лодыжки Уоллингфорда.
— Спасибо? — ошеломленно спросил герцог, мысли которого смешались и вращались теперь в круговороте страсти и блаженства.
— Поцелуй был поистине чудесен. — Абигайль убрала руки с шеи герцога и потрепала его щеке, точно расшалившегося пса. — Вы мне идеально подойдете.
— Идеально… подойду?
Уоллингфорд все еще упирался руками в стену.
Абигайль грациозно проскользнула под его рукой и покрыла голову шалью. Герцог лишь успел отметить, как красиво поблескивают в тусклом свете фонаря ее глаза.
— Да. Только пора возвращаться назад, пока меня не хватились. Полезно иметь репутацию постоянно исчезающей куда-то особы, но даже терпение Александры имеет пределы. — Абигайль еще раз потрепала герцога по щеке. — Господи, вы кажетесь таким ошеломленным.
— Я не… Какого черта? — беспомощно пробормотал Уоллингфорд.
Абигайль улыбнулась:
— Не бойтесь. Я уверена, что скоро мы с вами вновь встретимся. Я верю в судьбу и поэтому знаю, что наши пути не могут не пересечься снова. Вы будете моим первым любовником. Я уверена в этом. О Господи! Уже половина одиннадцатого. Мне пора бежать.
— Послушайте…
Абигайль быстро поцеловала герцога в щеку и застегнула ворот пальто. Затем она чмокнула в нос Люцифера и наклонилась, чтобы поднять с пола большой зонт.
— Мисс Харвуд!
Она обернулась и приложила палец к губам.
— Не ходите за мной! Вдруг нас кто-то увидит? — промолвив это, Абигайль ушла.
Герцог, дрожа всем телом, прислонился к стене, и Люцифер ткнулся мордой ему в руку. Большие карие глаза коня сочувственно смотрели на хозяина.
— Даже не думай, — пробормотал Уоллингфорд. — Ничего не изменилось. Я не затем проделал тысячу миль, чтобы, сбежав от одной предприимчивой молодой леди, стать жертвой другой.
Люцифер моргнул своим большим карим глазом.
— Да и потом она совсем не подходит на роль герцогини. Совсем.
Люцифер принялся жевать сено. А Уоллингфорд по-прежнему стоял, прижавшись к деревянной стене стойла, и смотрел на фонарь.
— Не знаю, что на меня нашло. Совсем голову потерял.
Люцифер никак не отреагировал на эти слова, полностью поглощенный поеданием сена.
Уоллингфорд выпрямился и сделал глубокий вдох.
— В любом случае ничего не поделаешь. Я больше никогда ее не увижу. Ну разве что через несколько лет, когда мы вернемся в Лондон, обзаведемся семьями и все такое. Вот тогда я буду просто счастлив стать ее первым любовником, ха-ха-ха. — Шляпа упала с головы Уоллингфорда. Он поднял ее с усыпанного соломой пола и водрузил на место. — Эта девица совершенно ненормальная.
Люцифер продолжал задумчиво жевать сено.
— Ничего не поделаешь, — повторил Уоллингфорд и направился к дверям. При этом он ощутил, что в его мышцах появилось какое-то странное ощущение, будто они вдруг превратились в желе. А губы припухли, горели и казались невероятно чувствительными.
Капли дождя барабанили герцога по спине, а здание гостиницы маячило впереди расплывчатым пятном. Сунув руки в карманы, Уоллингфорд ускорил шаг, чтобы укрыться от дождя. Он внимательно глядел под ноги, чтобы не наступить в лужу, и вскоре врезался в грудь собственного брата.
— Эй! — воскликнул лорд Роланд. — Вышел прогуляться?
Припухшие губы Уоллингфорда приоткрылись и сомкнулись снова.
— Да, — кивнул он. — Захотелось глотнуть свежего воздуха.
— Ах вот оно что, — протянул лорд Роланд, с полей шерстяной шляпы которого струйками стекала вода.
Братья с минуту смотрели друг на друга.
— Ну, я пошел, — произнес Уоллингфорд, сворачивая направо.
— Пока, — ответил Роланд, поворачивая налево.
В зале гостиницы мисс Абигайль не оказалось. Но Уоллингфорд вовсе ее и не искал. Он просто привычно окинул взглядом помещение, а до его чуткого слуха донеслись голоса постояльцев. И это вовсе не означало, что он кого-то искал или к чему-то прислушивался. Нет, конечно.
Хозяин заведения и его жена суетились в углу, раскладывая соломенные тюфяки и шерстяные одеяла. Уоллингфорд смотрел на это с возрастающим ужасом. Ведь это были его соломенный тюфяк и его шерстяное одеяло.
За одним из простых, грубо сколоченных столов все еще теснились постояльцы. Они о чем-то разговаривали и смеялись. За другим, обхватив огненно-рыжую голову, сидел Финеас Берк. При этом он смотрел на стакан с граппой так, словно ожидал, что тот с минуты на минуту встряхнется и станцует джигу.
Уоллингфорд плюхнулся на стул рядом с ним, окропив все вокруг себя каплями дождя.
— Ты мокрый, — заметил Берк, не поднимая головы.
— Спорить не стану.
Уоллингфорд заметил стоящую рядом с Берком бутылку. Взял ее в руки и поболтал. Вина осталось не так уж много, но на глоток хватит. Спиртное обожгло припухшие от поцелуев губы Уоллингфорда.
— Похоже, дамы с комфортом устроились наверху, — произнес он.
— Это точно.
— И уж наверняка их драгоценные задницы проведут ночь не на соломенных тюфяках.
— Верно.
Уоллингфорд положил мокрую шляпу на стол перед собой и смотрел теперь на узор из мелкой клетки.
— Надеюсь, это всего на одну ночь, — сказал он. — Завтра мы снова отправимся в путь, и я больше никогда не увижу их снова, да поможет мне Господь.
— Если не принимать во внимание пари. — Берк допил содержимое своего стакана и со стуком поставил его на стол. — Пари, что ты заключил с леди Морли за десертом.
В голосе Берка послышалось осуждение. Уоллингфорд заставил себя перенестись на пару часов назад за этот самый стол. Мисс Харвуд и леди Сомертон с сыном покинули их компанию достаточно рано, оставив в душе Уоллингфорда чувство раздражения. Леди Морли язвила в своей привычной манере, и он — как, впрочем, и всегда — заглотил наживку. Словно это был не он, а какой-то другой Уоллингфорд.
— Послушай-ка, — ощетинился герцог, — ты ведь тоже не остался в стороне, помнишь? Это ведь ты озвучил ставки.
— А я и не отрицаю. — Берк порывисто встал из-за стола, перешагнул через скамью и взял со стола шляпу.
— Куда собрался? — поинтересовался Уоллингфорд.
Берк водрузил шляпу на голову. На его лице застыло угрюмое выражение, а зеленые глаза потемнели от горящей в них решимости. Именно так он смотрел на Уоллингфорда, когда тот намеревался помешать его экспериментам.
— На улицу, — мрачно буркнул Берк. — Прогуляюсь.
Уоллингфорд испустил вздох.
— В таком случае осмелюсь посоветовать тебе прихватить зонт.
