Глава 16
Кросс не касался женщин шесть лет. И мог устоять против них… до сегодняшнего дня.
До того момента, когда он поднял Пиппу и понес к кровати, где она спала всю свою жизнь. Уложил и придавил к перине своим мощным телом и обещанием наслаждения, которого она никогда не знала. Восемь дней назад она стояла в его кабинете и просила научить всему, что он знает о погибели, и вот теперь получит урок, о котором просила, сама того не понимая. Тот, которого так отчаянно хотела.
Кросс поцеловал ее по-другому, не тем поцелуем, от которого перехватывало дыхание. Но таким же опустошающим. Медленные ласки губ и языка, которые заставили ее прильнуть к нему, жаждать наслаждения, которое мог дать только он.
Пиппа довольно вздохнула. И он поймал звук очередным поцелуем, прежде чем поднять голову и встретить ее взгляд.
– Ты самая невероятная женщина из всех, кого я знал, – прошептал Кросс. – Вызываешь во мне желание научить тебя всем низким, порочным вещам, которые я когда-либо делал… о которых мечтал.
Слова овеяли наслаждением и жаром. Они разожгли в ней бушующее пламя, заставив закрыть глаза.
Кросс коснулся губами ее щеки и прошептал:
– Тебе это понравилось бы?
Пиппа вздохом выразила согласие.
– Комната кружится…
Его губы прихватили мочку ее уха.
– Думал, что только я это заметил.
– Но в чем причина?
– Мой маленький ученый… если у тебя есть время задумываться над этим, значит, я недостаточно хорошо выполняю свою роль.
А потом Пиппе уже было все равно, кружится комната или нет, поскольку земной шар слетел с оси, губы Кросса завладели ее ртом, а руки гладили ее бедра, поднимая сорочку. И Пиппа не хотела ничего другого, кроме как касаться его везде, где только можно.
Рука Кросса скользнула под сорочку и сжала ее попку, и он приподнялся, прежде чем развести ее бедра.
Когда он устроился между ними и твердый жар прижался к ее пульсирующей сердцевине, Пиппа подумала, что умрет от наслаждения. И стала извиваться под ним, пытаясь стать еще ближе, думая только о том, как бы прижаться еще теснее.
Кросс оторвал губы от ее губ и выдохнул ее имя. Снова прижал своим телом, пронзая молниями наслаждения.
На мгновение застыл, и она открыла глаза, чтобы встретиться с его взглядом. И прижался к ее лбу своим.
– Ш-ш-ш, дорогая. Я дам тебе все, что ты хочешь, но ты должна лежать спокойно. Если твой отец услышит, твоей репутации настанет конец.
– Мне все равно, – прошептала Пиппа, снова начиная раскачиваться. И это было правдой. Она готова навеки погубить себя. Зато будет свободна от Каслтона и сможет остаток жизни провести с Кроссом, в его логове греха. В его объятиях. Где он только захочет.
«Он никогда этого не допустит», – прошептал практичный внутренний голосок. Но Пиппа постаралась его заглушить. Все возможно сейчас, сегодня ночью, с ним. Завтра она окажется лицом к лицу с остатком своей жизни. А сегодняшняя ночь принадлежит ей.
Сегодняшняя ночь принадлежит им.
Сегодня ночью нет места для практичности.
– Покажи мне все. Все, что ты знаешь. Все, что любишь. Все, что желаешь.
Кросс закрыл глаза. Лицо исказилось приливом того, что могло быть болью или наслаждением, и Пиппа приподнялась на локтях, прижимаясь к нему. Грудью к теплой груди. Наслаждаясь тем, как ее бедра обнимают его, узкие и сильные, как тяжелая, твердая плоть уткнулась в ту ее часть, которая мучительно хотела его принять.
Пиппа извивалась, проверяя, подходят ли они друг другу, и Кросс что-то прошипел, чуть приоткрыв глаза, сиявшие оловом в свете свечей.
– Ты заплатишь за это.
– Не можешь же ты винить меня за желание экспериментировать, – улыбнулась она.
Кросс тихо рассмеялся:
– Не могу. В конце концов, без этой твоей особенности я бы не был здесь. Сейчас.
Он снова поцеловал ее, быстро и крепко.
А когда они снова ловили губами воздух, он поднял голову:
– Чем еще могу помочь в ваших исследованиях, миледи?
Пиппа молча смотрела на него.
«Останься со мной, – хотелось сказать ей. – Позволь мне остаться с тобой».
Но она понимала, что это бесполезно. И вместо этого развела лацканы его фрака и прижала ладони к жилету.
– Думаю, исследования прошли бы лучше, будь ты обнаженным.
– Правда? – делано удивился он.
Пиппа укоризненно вскинула брови, но Кросс усмехнулся, скатился с нее, вскочил и мигом избавился от фрака, жилета и рубашки, прежде чем вернуться к ней.
– Это поможет?
– С точки зрения факта, добрый сэр, – сказала она, кладя руку на гладкую кожу его спины. Ей очень понравилось, как он застыл от ее прикосновения. – Поможет, и даже очень. Но вы не обнажились до конца.
Он прижался поцелуем к ее шее, слегка прикусил, так что Пиппа вздрогнула и вздохнула.
– Ты тоже.
– Но вы не выражали желания видеть меня… без всего.
Кросс поднял голову:
– Поверьте, леди. Я хочу видеть вас без всего каждый момент каждого дня.
– А как же балы и званые ужины? – ахнула она.
Его белые зубы блеснули в коварной улыбке, и Пиппа еще больше полюбила его за это.
– Ни ужинов. Ни балов. Только это.
Словно чтобы подчеркнуть эти слова, он поднял подол ее ночной сорочки, и вскоре белое одеяние уже летело через всю комнату, приземлившись на Тротулу, которая испуганно фыркнула. Оба уставились на собаку, и Пиппа рассмеялась:
– Может, отослать ее?
Глаза Кросса весело сверкнули, и одно это послало по ней озноб наслаждения.
– Возможно, так будет лучше.
Пиппа деловито подошла к собаке, подвела к двери и открыла ровно настолько, чтобы Тротула протиснулась в щель. Закрыв дверь, Пиппа вернулась к Кроссу и долго оглядывала его мускулистое тело.
Он ждал ее.
«Он само совершенство».
Кросс был само совершенство, и она стояла перед ним обнаженная, окутанная светом свечи. И тут же смутилась, смутилась больше, чем в ту ночь в его кабинете, когда коснулась себя, следуя точным указаниям. По крайней мере тогда на ней был корсет. Чулки.
Сегодня ночью на ней не осталось ничего. Сплошные недостатки, которые только подчеркивались его совершенством.
Кросс долго смотрел на нее, прежде чем протянуть мускулистую руку, ладонью вверх, в приглашении, против которого было невозможно устоять.
Пиппа шагнула навстречу ему без колебаний, и он перекатился на спину, притянул ее к себе, пристально глядя в глаза.
Она нервно попыталась прикрыть груди руками:
– Когда ты смотришь на меня так… это слишком.
Кросс не отвел глаз:
– Как я смотрю на тебя?
– Не знаю, как сказать… но чувствую себя при этом так, словно видишь меня насквозь. Словно… если бы мог, проглотил бы меня.
– Это желание, любовь моя. Желание, которого я не испытывал доселе. Меня просто трясет от него.
Пиппа перестала сопротивляться. Потому что это обещало неземные наслаждения.
Когда она оказалась достаточно близко, чтобы коснуться, Кросс поднял руку и стал гладить ее пальцы, скрывавшие груди от его взора.
– Я дрожу от желания, Пиппа. Пожалуйста, любимая, позволь тебя увидеть.
В голосе звучало столько муки, что она не смогла отказать. И медленно положила ладони ему на грудь, на жесткие рыжие волоски, припорошившие кожу.
Ее отвлекли эти волоски, их игра над мышцами, дорожка, которая сужалась до чудесной темной линии через плоский живот.
Кросс лежал неподвижно, пока она касалась его твердых, совершенных мышц.
– Ты так прекрасен, – прошептала Пиппа, проводя по его рукам от плеч до запястий.
– Счастлив, что вы одобряете, миледи.
Она улыбнулась:
– О да, милорд. Вы удивительный образец мужской красоты.
Белые зубы блеснули снова, когда Пиппа набралась мужества и стала водить пальцами по мышцам его груди, плеч и предплечий, повторяя про себя латинские названия. И продолжая исследовать изгибы и впадины его тела. Он со всхлипом втянул в себя воздух, выгибаясь от ее прикосновений. Тогда она застыла, гордая своей властью. Как он наслаждался ее прикосновениями. Хотел их. Она снова провела по его телу большим пальцем.
Кросс зашипел от удовольствия и положил руку на внутреннюю сторону ее колена, послав сквозь нее волну жара.
– Не останавливайся, любимая. Меня еще в жизни не обольщали столь искусно.
Он положил палец на ее колено:
– Скажи, что это?
– Коленная чашечка.
– Мммм…
Пальцы скользнули выше:
– А это?
– Прямой мускул.
Пальцы скользнули к внутренней стороне ее бедра.
– Умная девочка. А это?
– Приводящая мышца.
Еще выше…
– Грацильная…
Пиппа, задыхаясь, развела ноги, чтобы дать ему лучший доступ. Он вознаградил ее тем, что двинулся еще выше, едва прикасаясь.
– А здесь, любимая? Что это?
Она покачала головой, отчаянно желая большего:
– Это… это не мышца.
Кросс чуть усилил нажим. Достаточно, чтобы свести ее с ума.
– Нет?
– Нет, – выдохнула она.
Он отнял руку, оставив вместо прикосновения неутоленное желание.
– Вижу.
Пиппа сжала его пальцы.
– Не останавливайся.
Кросс тихо рассмеялся и, приподнявшись, прильнул к ней сводящим с ума поцелуем, сосал, лизал и предъявлял свои права, пока она не потерялась в нем… в его ласках. И только когда снова прижалась к нему, задыхаясь, почти потеряв голову от нахлынувшего желания, он дал ей то, чего она жаждала.
Он стал гладить ее пульсирующую плоть, сначала нежно, потом страстно, давая ей именно то, что она хотела.
– Джаспер! – охнула она, и он вознаградил ее тихий крик. Большой палец обводил то место, где сосредоточилось желание.
Снова этот потаенный грешный экстаз, который он показал ей раньше… И Пиппа хотела получить его в объятиях Джаспера, в его тепле. С ним.
«С ним».
– Нет.
Она сжала его руку, мешая двигаться.
– Только с тобой.
Его взгляд смягчился.
– Прелестная Пиппа… я хочу тебя больше, чем ты представляешь. Но я не могу взять тебя. Не могу погубить.
– Мне все равно, – вырвалось у нее. – Я так хочу.
Кросс покачал головой, но так и не отнял руки от ее потаенного места.
– Ты не захочешь этого. Уже завтра. Когда поймешь, что наделала.
Она легла на него, поцеловала грудь, с удовольствием услышав тихий стон.
– Не пожалею. Я так хочу, – прошептала Пиппа в его волосы. – Если мы не можем иметь… – «друг друга»… Последнего она не сказала. – Сегодняшний вечер наш.
Она подняла голову, умирая от желания, неутоленной потребности в низменного рода любви.
– Пожалуйста, – взмолилась она, гладя его волосы, плечи, живот. – Пожалуйста, Джаспер!
Он закрыл глаза. Мышцы на шее напряглись.
– Пиппа, я пытаюсь поступать как надо. Быть порядочным.
Она, как никто, понимала его. Однажды Кросс обвинил ее в том, что она живет в черно-белом мире. Но в этот момент к этому миру примешались и оттенки серого. Она видела, что его «правильно» было совсем неправильным. Что порядочность не принесет утешения никому из них.
Завтра он может вспомнить о чести и порядочности.
Завтра все вернется к правильному и неправильному. Черному и белому. Правде и лжи.
Но сегодня все изменилось.
Пиппа подалась вперед, прижавшись голой грудью к его голой груди. Прижавшись губами к губам в долгом поцелуе. Отказываясь слышать о порядочности.
– Вот это правильно, Джаспер. Одна ночь с тобой. Моя первая ночь… моя единственная ночь. Пожалуйста.
Кросс сжал ее грудь, и она почувствовала, какой конфликт бушует в его душе. И полюбила его за это еще больше.
– Ты пожалеешь об этом. Ты и твоя нелюбовь к нечестности.
Она не пожалеет. Пиппа знала это абсолютно точно.
– Никогда. Никогда не пожалею о встрече с тобой.
Именно в этот момент до нее дошло, что это правда. Что до конца жизни, став женой Каслтона или старой девой с погубленной репутацией, она будет знать, что эта ночь была самой прекрасной в ее жизни. И навечно запомнит этот момент. И будет наслаждаться им.
– Это и твоя первая ночь, – продолжала она. – Твоя первая ночь за шесть лет.
Его глаза потемнели. И она увидела в них обещание наслаждения.
– Пусть это буду я, Джаспер. Пусть она будет моей. Пожалуйста!
Большой палец обводил ее сосок, посылая молнии наслаждения. Прямо в то место, где лежала его рука – невыносимое искушение. Она охнула, и он поцеловал ее, прежде чем отстраниться.
– Я с самого начала пытался тебе противиться. И каждый раз безуспешно.
– Не стоит и сейчас добиваться успеха, – прошептала она. – Я этого не вынесу.
– У меня не было ни единого шанса, – ответил Кросс, широко раздвигая ее бедра, и потянул ее на себя, пока она не оседлала его. Ее голая попка прижималась к твердому свидетельству его возбуждения. Он привлек ее к себе и стал целовать долгими мучительными поцелуями, от которых сладкая боль распространялась повсюду: в груди, в бедра, в мягкое местечко между ними.
Пиппа стала раскачиваться. Он оторвал от нее губы. Глаза под тяжелыми веками сверкали наслаждением.
– Но я погублю тебя, Пиппа. Покажу тебе наслаждение, которого ты никогда не знала. О котором никогда не мечтала. Снова и снова, и снова, пока не будешь молить, чтобы я не останавливался.
– Я уже прошу: не останавливайся.
Кросс улыбнулся и стал перекатывать соски между пальцами, пока они не затвердели и не заныли.
– Я даже не мечтал об этом.
Он притянул ее к своему рту и стал брать губами, зубами и языком, пока Пиппа не обезумела от ощущений.
Человеческое тело действительно поразительно.
– Джаспер… – прошептала она, вкладывая в это имя все свое желание, наслаждение и изумление, и он, продолжая сосать, проник в нее одним пальцем и стал мучительно медленно двигать.
– Ты такая тугая там… истосковалась по моим губам.
Но в эту игру могут играть двое.
– Вы тоже тверды, милорд.
Он прижался к ней. Раз. Другой. Пиппа вздохнула от наслаждения.
– Это ты делаешь меня твердым, мой маленький ученый.
Она не смогла устоять.
– Я бы с удовольствием исследовала это необычное явление, если бы могла.
Он взял ее руки и положил на то место, где ткань едва не лопалась.
– Кто я такой, чтобы мешать твоим исследованиям?
Ее пальцы играли на твердом возвышении, и ей очень захотелось его увидеть. Ощутить. Быть с ним любым возможным способом.
Пиппа коснулась пуговицы и встретилась со свирепым взглядом Кросса.
– Можно…
– Я только об этом и мечтаю, – тихо засмеялся он.
И Пиппа так и сделала. Расстегнула его брюки и ахнула, увидев его, твердого, длинного и…
– О господи, – прошептала Пиппа, не в силах сдержаться и потянулась к нему, гладя и лаская. Кросс ответил тихим стоном, и она неуверенно замерла.
– Тебе бо…
– Это невероятно, – прошептал он в ответ и взял ее руку, показывая, как правильно касаться его. – Когда я впервые встретил тебя, – выдохнул Кросс, – хотел ощутить твои пальцы на мне. Не мог не смотреть на них. Был ими одержим.
Пиппа безошибочно читала в его глазах желание.
– Они кривые.
Он снова поцеловал ее.
– Они идеальные. Я никогда еще не чувствовал себя так близко к раю.
Тем временем его пальцы скользили внутрь и обратно с шокирующей легкостью.
– Это еще ближе к небесам. А вот это уже рай.
Пиппа приподнялась, чтобы предоставить ему лучший доступ, позволить его пальцам проникнуть еще глубже.
Волна за волной ощущений накатывала на нее, пока она не потеряла силы. Руки легли на его грудь.
– Ты так прекрасна, – сказал он. – Такая нежная и скользкая… само совершенство.
Пиппа кричала и не могла остановиться, когда он вышел из нее. Не могла перестать двигать бедрами, прижимаясь к нему, моля о наслаждении, которое он показал раньше… наслаждении, которое научил ее находить и требовать. Кросс проник вторым пальцем в нее, и она выгнула спину, приветствуя ощущения.
– Такая тугая. Такая мокрая, – шептал он, и эти слова лишали ее остатков стыда.
– Я хочу быть в тебе, когда ты кончишь.
Пиппа никогда не слышала таких странных, непонятных выражений. Но вдруг поняла, что тоже этого хочет.
– Пожалуйста…
– Пожалуйста, что?
Ей следовало бы сгореть от унижения. Но она слишком сильно хотела его.
– Пожалуйста… возьми меня.
Кросс тихо выругался.
– Я больше не могу ждать ни минуты.
Она подумала, что он подомнет ее под себя, и попыталась слезть с него, чтобы было удобнее сменить позицию, но он остановил ее.
Сбитая с толку, Пиппа взглянула на него.
– Но не стоит ли нам…
– Нет.
Пусть она неопытна, но знала примерную позицию. Поэтому Пиппа уперлась ладонями в его грудь, чувствуя, как сильно бьется его сердце.
– Ты уверен? Я никогда не читала о… Я должна быть под…
– Кто из нас делал это раньше?
Пальцы продолжали двигаться, подчеркивая его искусство, и Пиппа только вздохнула, ощущая, как кости превращаются в желе.
Когда наслаждение стихло, оставив ее опустошенной и сгорающей от желания, вернулась логика.
– Все было только для меня, – указала она.
Кросс усмехнулся:
– Доверьтесь мне, моя умная леди.
Он шевельнул бедрами, и кончик его плоти вошел в нее, даря почти невыносимое наслаждение.
– Я помню основные движения.
Он медленно скользнул в нее, и Пиппа подумала, что сейчас умрет от невыносимого жара, от ощущения того, что он растягивает и наполняет. Немного больно, немного странно, и все это вместе составляет наслаждение. Ее глаза широко раскрылись, когда Кросс вошел до конца и замер, с беспокойством глядя на нее. Руки легли на ее бедра.
– Пиппа! Тебе больно, любимая? Мне остановиться?
Она убьет его, если он остановится. Эта была самая поразительная вещь, которая с ней случилась. Все страхи, и вопросы, и тревоги, которые Пиппа питала по этому поводу, оказались необоснованными. Теперь она это понимала: и выражение лица, и румянец, и знающие улыбки, которые она наблюдала у сестер, у лондонских дам. И она хотела. Хотела всего.
– Не смей останавливаться, – прошептала она. – Это удивительно.
Пиппа приподнялась, и Кросс тихо выругался.
– Это так и есть, правда? – согласился он. – Это ты удивительная.
Его руки вели ее, поднимали, позволяли скользить по его твердой жаркой длине.
– Боже… Пиппа, это так… ты такая…
Кросс снова приподнял ее, и они оба застонали, когда она вобрала его в себя. Боль прошла. Ее прогнало невыразимое наслаждение.
– Все хорошо, любимая?
Она любила его еще больше за то, что заботился о ее комфорте. Приподнялась, проверяя, раз за разом повторяя движения. Словно объезжая его.
– Да… это чудесно. Замечательно, – благоговейно прошептала она и снова стала раскачиваться, глядя ему в глаза.
Кросс снова показал ей, что делать, шепча, когда она нашла свой ритм:
– Так, любимая, так, не делай ничего, что не кажется правильным. Получай наслаждение, дорогая.
Каждое слово подчеркивалось мощным выпадом. Он гладил все ее тело, изгибы грудей и живота, нежные тайны бедер и то место между ними, где изменил все. Где она изменила все. Где он передал ей власть и контроль и дал шанс обрести свое наслаждение.
Он был так обольстителен. Во всем. В том, как наблюдал за ней, сузив глаза, лаская ее в ритме движений. Ритме, который быстро привел обоих на край. Пиппа не могла сдержаться, хотя знала, что не стоит это говорить.
– Я люблю тебя, – прошептала она, глядя на него, охваченная эйфорией, чувствуя себя королевой.
«Чувствуя себя так, словно наконец, наконец-то все сделала правильно».
Хотя сделала наименее правильную в своей жизни вещь.
Кросс снова стал двигаться, входя глубоко. Пиппа поднималась и опускалась, раскачиваясь сильно и быстро, когда он стал ласкать то местечко между бедер. Только он знал, где коснуться, как предъявить на нее права, как уничтожить… Его большой палец двигался уверенными кругами, пока она гналась за его и своим наслаждением.
– Да, любовь, бери его себе. Бери… ради меня.
– Я хочу этого, – призналась она, горя честным неукротимым желанием. – Хочу ради тебя.
– Знаю.
Кросс стал сосать вершинку ее груди, чуть прикусывая зубами, и Пиппа вновь ощутила удивление и страсть и разлетелась на тысячу осколков в его руках. Ее тело дрожало от напряженности этого момента. Она положила руки ему на плечи, глядя в глаза. Голубое против серого.
– Я люблю тебя, – снова вырвалось у нее.
Это признание, казалось, окончательно лишило его самообладания. Кросс прижал ее бедра к своим, и стал врываться в нее, выгибая спину, снова унося ее ум и тело в буре страсти.
– Пиппа! – выкрикнул он, и звука ее имени на его губах было достаточно, чтобы снова послать ее через край, прямо в океан наслаждения. Но на этот раз он был с ней. Сильный и уверенный.
«Совершенство».
Пиппа упала ему на грудь, и Кросс обнял ее и прижал к себе.
– Пиппа, – прошептал он у ее виска. – Филиппа…
Благоговение в его голосе заставило сжаться сердце, и она почувствовала, как он отстранился, хотя и оставался в ней, ближе, чем кто-то когда-либо был. Более важным, чем кто бы то ни было.
Она любила его.
А он собирался жениться на другой.
Из-за нее.
Она не может этого допустить. Должен быть какой-то выход. Решение, которое сделает обоих счастливыми.
Пиппа закрыла глаза, наслаждаясь прикосновением его теплой груди под щекой, и на какое-то мимолетное мгновение представила, что это такое – узнать счастье с ним. Быть его женой. Его женщиной. Его спутницей.
«Его любовью».
Больше эта таинственная эмоция не являлась мифом. В ней нельзя было усомниться. Она реальна и имеет силу, о которой Пиппа до сей поры не знала. Которую не могла отрицать.
Кросс шептал ей в волосы. И слова были скорее дыханием, чем звуком.
– Ты такая замечательная. Я мог бы лежать здесь вечно, с тобой в моих объятиях, укрывшись от всего мира. Даже сейчас я жажду тебя, любимая. И буду страдать по тебе вечно.
Пиппа подняла голову:
– Но это вовсе не обязательно.
Кросс отвел глаза:
– Обязательно. Ты – моя главная забота, Пиппа. Тебя я могу спасти. Обеспечить твое счастье. И так и будет. И этого будет достаточно.
Она ненавидела каждое сказанное им слово.
– Достаточно для чего?
Что-то сверкнуло в серых глазах. Боль? Сожаление?
– Достаточно для нас обоих.
Но этого недостаточно! По крайней мере, для нее!
– Нет, – прошептала она. – Недостаточно.
Кросс провел ладонью по ее обнаженной спине, посылая озноб желания.
– Придется довольствоваться этим.
– Но ты не обязан жениться на ней, – тихо сказала Пиппа, расслышав мольбу в этой фразе. И презирая себя за это.
– Обязан, дорогая. Если я не сделаю этого, ты будешь опозорена. А я такого не позволю.
– Мне все равно. Ты можешь жениться на мне, и если я должна выбрать, за какого графа выходить замуж, тогда…
– Нет, – попытался перебить Кросс.
Но Пиппа окончательно разошлась:
– Я выбираю тебя.
Голос ее сорвался. Кросс прижал ее к себе, поцеловал в висок и прошептал ее имя, перед тем как сказать:
– Нет. Ты выбираешь не меня.
Но она выбрала.
– Почему?
– Потому что ты выбрала Каслтона.
Это была одновременно правда и ложь.
– Как ты выбрал дочь Найта?
«Хотя лежишь здесь со мной».
Его руки замерли.
– Да.
– Но ты ее не знаешь.
– Не знаю,
«Ты любишь меня?»
Она не может спросить его. Не может услышать ответ.
Но Кросс, похоже, услышал и приподнял ее подбородок. Заглянул в глаза.
«Да», – похоже, подумал он.
Он уложил Пиппу на спину, так и не выйдя из нее, и снова стал любить ее ум, и душу, и тело, двигаясь в ней со спокойной уверенностью, глядя ей в глаза. Целуя холмики ее грудей и колонну шеи и прикусывая мочку уха. Шепча ее имя в долгой, прекрасной литании.
«Во всем этом нет ничего грубого. Ничего животного».
Это было медленно и обольстительно, и Кросс двигался в ней, казалось, часами, изучая ее, касаясь и исследуя, целуя и гладя. И когда наслаждение омыло Пиппу приливной волной, поднимая все выше, она не смогла больше сдержать его. Он ловил ее крики губами. И, наконец, обрел свою развязку, ошеломляющую и великолепную, прежде чем заговорить снова. И снова шептал ее имя. Но Пиппа уже не слышала слов. И ловила только значение.
Он прощается с ней.
Они лежали несколько долгих минут, пока дыхание не выровнялось, пока мир не вернулся. Больше игнорировать действительность было невозможно. Мир сиял красками рассвета, огромными алыми стрелами за окном.
– Тебе нужно поспать, – шепнул он, целуя ее в голову.
Пиппа отвернулась от времени и его марша и припала к его жару.
– Я не хочу спать. Не хочу, чтобы это кончалось. Не хочу, чтобы ты уходил. Никогда.
Не отвечая, Кросс обнял ее и держал, пока Пиппа уже не чувствовала, где кончается она и где начинается он. Где он выдыхал и где она вдыхала.
– Не хочу спать, – повторила она, качаясь на волнах дремоты. – Не позволяй мне заснуть. Одной ночи недостаточно.
– Ш-ш-ш, любимая, – бормотал Кросс, гладя ее по спине. – Я здесь. Со мной тебе ничего не грозит.
«Скажи, что любишь меня», – мысленно умоляла она, зная, что он не скажет, но отчаянно желая этого.
Желая этого, даже если не могла получить его. Но, может, ей останется его сердце?
«Останется его сердце».
Словно Кросс мог вырвать его из груди и отдать на хранение.
Разумеется, не мог.
Хотя она сама сделала бы именно это.
Хотя знала, что у него ее сердце будет в опасности.
Этому не бывать.
Кросс долго ждал, прежде чем заговорить, но она уже заснула.
– Одна ночь – все, что у нас есть.
Когда Пиппа проснулась, его уже не было.
