Глава 24

Когда на следующее утро, за час до рассвета, Лилиан пришла на конюшню, стойло Грина было пустым. Бравада, которая до сих пор поддерживала ее плечи расправленными, а голову – гордо поднятой, исчезла, вытекла, как водород постепенно вытекает из воздушных шаров Жака Шарля, после чего они сдуваются. Вот и она сдулась, как тот шар.

Ах если бы она могла с такой же легкостью, как шар, улететь отсюда, подгоняемая легким ветерком, оставив здесь все проблемы, пусть даже вместе со своим разбитым сердцем! Ну почему все против нее? С одной стороны, ее любовь к Джеффри, с другой – извечное желание знать правду. Нет, она не может покинуть Сомертон-Парк, пока не доведет до конца сражения на обоих фронтах.

Куда делся Джеффри? Быть может, стоит подождать его здесь, в конюшне? Лилиан не думала, что после вчерашнего их договор останется в силе, но не знала, где еще его искать. Она уже заглянула в его комнаты и в кабинет – благо ключ по-прежнему был у нее. Выражение, появившееся на его лице, когда он понял, что она использовала этот ключ для обыска в семейном крыле, преследовало всю ночь. Острое сожаление не притупляла даже мысль, что она не желала навредить Джеффри, а всего лишь хотела докопаться до истины.

Необходимо его увидеть. Лилиан понимала, что убедить Джеффри в искренности своих чувств ей вряд ли удастся, но опасалась, что если даже не попытается, будет корить себя всю оставшуюся жизнь. И еще ей надо было рассказать Джеффри о подозрениях старого камердинера относительно смерти его отца. Он заслуживает знать правду. Так же как и она.

У нее сжалось сердце. Джеффри, вероятнее всего, чувствует не то же, что и она, и что-то от нее скрывает, что-то важное. И это как-то связано с книгой-тайником, где его отец хранил письма ее отца. К несчастью, она даже представить себе не могла, что это.

Внимание Лилиан привлекло нетерпеливое ржание и перестук копыт в соседнем стойле. Амира, должно быть, почувствовала ее присутствие и рвалась на прогулку. Пришлось срочно брать себя в руки и усмирять разбушевавшиеся эмоции. В конце концов, хорошая скачка пойдет ей на пользу. И даст еще один шанс встретиться с Джеффри.

Лилиан вошла в стойло, погладила лошадь по носу, оседлала и через несколько минут уже скакала галопом на восток, понятия не имея, куда держит путь. Этим утром ей, как никогда раньше, нужно было бездумное безрассудное бегство.

Над горизонтом уже показались первые солнечные лучи, когда Лилиан заметила коня Джеффри. Грин был привязан рядом с тем самым строением, которое граф накануне предложил ей приспособить под лабораторию.

Она попыталась вспомнить момент, когда Джеффри сделал ей предложение: он был так серьезен, так нежен, – но в памяти всплывало лишь выражение брезгливости и отвращения, исказившее его лицо, когда граф выгнал ее из библиотеки. Лилиан крепко зажмурилась. Надо любым путем избавиться от эмоций – они никуда ее не приведут.

Она придержала кобылу. Та обошла озеро шагом и остановилась рядом с Грином. Лошади приветствовали друг друга ржанием. Лилиан спешилась, привязала Амиру и подошла погладить Грина. Шерсть коня была прохладной и гладкой: явно давно не бегал, – и хорошо вычищенной. Значит, Джеффри провел здесь ночь.

Лилиан посмотрела на домик. Он выглядел необитаемым. Она бы проехала мимо, если бы не заметила Грина.

Решившись, она отвязала лошадей, отвела к задней стороне дома и, отыскав достаточно толстое дерево, привязала. Здесь их никто не увидит. Этим утром она получила отличную возможность объясниться с Джеффри вдали от многочисленных глаз и ушей.

Поднимаясь по ступенькам, она мысленно похвалила себя за то, что давно ничего не ела. При таком нервном напряжении еда все равно не смогла бы задержаться в желудке. Лилиан поклялась себе, что не уйдет отсюда, пока не узнает, что Джеффри от нее скрывает, и пока он не выслушает ее извинения. Она не могла заставить его их принять, да и не ждала этого, а всего лишь надеялась, что, выговорившись, избавится от гнетущего, грызущего чувства вины.

Она не постучала – просто открыла тяжелую деревянную дверь, проскользнула внутрь и остановилась, ожидая, когда глаза привыкнут к темноте. Тонкие лучики солнца проникали сквозь щели в ставнях, но почти не освещали помещение. Воздух казался застывшим, но Лилиан чувствовала: граф здесь.

Она подошла к дивану, тщетно стараясь избавиться от воспоминаний о том, что здесь происходило. Но это оказалось невозможно: все-таки здесь она впервые в жизни испытала оргазм. Тогда она чувствовала только нежность к мужчине и не знала, что это была любовь.

Диван оказался пуст. Насколько помнила Лилиан, слева у стены располагалось кресло и письменный стол, и направилась туда.

Негромкое сопение и храп заставили ее остановиться, но через несколько мгновений она расслабилась: это Джеффри, спит, – а приблизившись, увидела, что граф уснул прямо за письменным столом, скрючившись в кресле. Проснувшись, будет мучиться от боли в спине. Ну и поза: одно плечо упирается в подлокотник кресла, голова свесилась на грудь, нога закинута на ногу, а пальцы все еще сжимают карандаш. Вероятно, он откинулся на спинку кресла, о чем-то размышляя, и заснул.

Весь стол покрывали листы бумаги. Здесь же были письма их отцов, разложенные по датам. Джеффри пытался их расшифровать? Неужели он считает, что она не испробовала абсолютно все возможные варианты?

Лилиан склонилась над столом, но в тот же миг сильные пальцы обхватили ее запястье, и она испуганно вскрикнула.

– Что ты здесь делаешь? – Голос Джеффри едва ли можно назвать приветливым.

Она едва не выпалила, что искала его, но негодование одержало верх.

– Нет, что здесь делаешь ты?

– Мне казалось, что это строение принадлежит мне. Или что-то изменилось? – Он отпустил ее руку и, как маленький ребенок, потер кулаками глаза.

– Я не о твоей собственности! – воскликнула Лилиан, охваченная праведным возмущением, и ткнула пальцем в листок бумаги, что лежал перед ним на столе: – «MARCNTOY»… Marc Antony – Марк Антоний. – Ты думаешь, это и есть кодовые слова?

Джеффри побледнел, глаза стали злыми, а губы упрямо сжались.

Возмущение Лилиан иссякло, и она снова ощутила себя предательницей. С трудом проглотив комок в горле, она едва слышно проговорила:

– Ты нашел ключ и не собирался ничего говорить мне?

Граф вздохнул и выпрямился.

Лилиан скрестила руки на груди и опустила голову, почувствовав себя преданной. Она отдала ему все свидетельства, которыми обладала, надеясь, что он поймет: их единственный шанс узнать правду – работать вместе, даже если он ее ненавидит. Но, очевидно, у него было другое мнение: он хотел узнать все сам, оставив ее в стороне.

Джеффри встал и вышел, не сказав ни слова.

Разве может она его винить? Лилиан изо всех сил старалась не расплакаться, хотя слезы обиды и досады жгли глаза. Да, она может его винить! Конечно, ее признание шокировало его. И ранило. Но почему он не подумал о ее чувствах? О том, в какой ситуации она оказалась? Неужели он не понимает, что ее отца убили?

Джеффри вернулся с масляной лампой и простым деревянным стулом. Поставив его рядом с другим, он сел на жесткий стул и жестом предложил ей занять мягкий – более удобный.

Лилиан не стала дожидаться, пока он передумает.

После долгой паузы Джеффри сказал:

– Я думал, что знаю, как расшифровать письма, но ошибся. – Лилиан внимательно выслушала его гипотезу о ключе и о том, что, по его мнению, его следует искать в названии книги. – Но ничего не получилось, хотя всю ночь я пробовал разные варианты. – Его тон был холодным и бесстрастным, но Лилиан была рада и этому: по крайней мере он поделился с ней проблемой, а это уже немало. Возможно, когда все кончится, на этом можно построить будущее. Она всеми силами старалась не испытывать надежду, но та непостижимым образом проникала в сердце и наотрез отказывалась его покидать. – Оба участника переписки уже много лет мертвы. Боюсь, нам никогда не удастся разгадать шифр.

В душе Лилиан надежда боролась с отчаянием. Усилием воли загнав эмоции вглубь, она сосредоточилась на проблеме: работа всегда спасала ее в тяжелые моменты, – и принялась систематизировать имеющиеся факты. Зная своего отца, она понимала, что ключевое слово может быть любым, но поскольку не была знакома с Эдмундом Уэнтуортом, понятия не имела, какое слово могло устроить их обоих. Но если Джеффри прав в том, что его отец, будучи рассеян и забывчив, непременно оставил бы для себя ключ…

– А что, если ты не ошибся? – неожиданно пришло ей в голову.

Джеффри нахмурился.

– Я же сказал, что испробовал…

– Скажи еще раз, как должно работать ключевое слово. – Лилиан схватила листок бумаги и брошенный Джеффри карандаш.

– Напиши ключевое слово, пропуская буквы, которые уже использовались, затем остальной алфавит.

Лилиан начала писать:

Затем написала шифр еще раз на другом листе бумаги и, подвинув ему листок, взяла одно из писем.

– Попробуй так.

Джеффри внимательно взглянул на листок.

– Что это? – Его голос не был ни злым, ни раздраженным – искренне удивленным.

– Поскольку отец был ученым, то настоял бы на использовании латыни. Marcus Antonius.

Губы Джеффри чуть дрогнули, и при желании это можно было принять за слабую улыбку.

– Конечно, я должен был сам об этом подумать, – пробормотал он и сразу углубился в работу.

Лилиан оценила размер письма, которое было у нее в руках. Слова в нем складывались в связное повествование, что было бы сделать невероятно трудно, если бы каждое слово использовалось в послании.

– Попробуй первую букву каждого первого слова в предложении, – предложила она и взялась за дело.

Воцарилась тишина, которую нарушал только тихий шелест бумаги. Принимая во внимание все, что успело произойти за последние двенадцать часов, дружеская атмосфера казалась удивительной. Лилиан знала, что, если бы вышла замуж за Джеффри, их совместная жизнь протекала бы именно так – в совместном труде ради достижения общих целей.

Заныло сердце, и Лилиан тряхнула головой, чтобы избавиться от навязчивой мысли. Не следовало думать о том, что сама же сделала невозможным, так долго скрывая от Джеффри правду. И она принялась машинально переставлять буквы, не обращая внимания на результат, пока не добралась до конца письма. Только после этого откинулась на спинку стула и хмуро уставилась на результат своей работы:

Лилиан выпрямилась: это, конечно, еще не окончательный результат, но определенные слова уже просматриваются, – и прониклась уверенностью, что это правильный ключ. «FR – Father (отец)»? Нет, не похоже. Может быть, «FRM – Farm (ферма)»? «Firm (фирма)»? «From (от)»? «From T, yes, price (от Т, да, цена)». «ARR arrive (прибывать)»? «Arrive mid Oct with piece for exchange (прибывает в середине октября с предметом для обмена)».

Небеса опустились, накрыв Лилиан словно саваном. Цена? И еще предмет? Это не просто информация. Во что ввязался папа? Наверное, во что-то плохое, учитывая принятые меры по обеспечению секретности и то, как все это кончилось для обоих корреспондентов. Она повернулась к Джеффри.

Тоже закончив обработку письма, он всматривался в получившееся послание. То, что это именно послание, стало ясно по болезненной гримасе, исказившей его лицо.

Лилиан стало больно за них обоих, и она тихо спросила:

– Что у тебя получилось?

Их взгляды встретились, и Лилиан, вздрогнув, отпрянула – такая боль была в его глазах. Вероятно, нечто подобное он увидел и в ней, потому что его лицо смягчилось.

– Насколько я смог понять, здесь сказано: «Аутентичный, корсет, принадлежал Клеопатре, изумруды в золоте. Обмен на убежище и средства для жизни. Сообщите предложение».

Лилиан тоже прочитала вслух свое сообщение. В целом они соответствовали друг другу. Она закрыла глаза, не зная, что и думать. По ее убеждению, ожидать можно было чего угодно, но только не этого.

– Сокровище?

– Египетское сокровище, – уточнил Джеффри. – Как раз в соответствии с увлечением моего отца.

– Но не моего. Он никогда не выказывал ни малейшего интереса к подобным вещам, – задумчиво проговорила Лилиан и снова взглянула на свое сообщение. Что же это за начальное Т? Кто под ним скрывается? Явно не Эдмунд Уэнтуорт и не Чарлз Клэрмонт. Тогда кто? Очевидно, он был известен обоим корреспондентам. Судя по всему, это некий посредник при обмене, который должен был состояться. Но ведь ее отец общался только с учеными.

Лилиан медленно проговорила:

– При вторжении в Египет Наполеон взял с собой из Франции сто пятьдесят ученых, чтобы каталогизировать и классифицировать добычу.

Джеффри кивнул:

– Я помню.

Погрузившись в разгадку тайны, он, похоже, забыл о своем гневе, и его тон, вполне дружелюбный, пролился на истерзанное тело Лилиан живительным бальзамом. – Когда положение стало критическим, этот трус бросил их там. Они оставались в весьма затруднительной ситуации в Египте, пока их не спасли британские войска в 1801 году. Понятно, что мы избавили их от всех находок и сокровищ, включая Розеттский камень, и отправили на родину с пустыми руками.

– Совершенно верно! – воскликнула Лилиан, наконец увидев во мраке искры надежды. – После смерти моей матери отец все время оставался со мной в Англии, но до этого много путешествовал по континенту, занимаясь исследовательской и преподавательской деятельностью, так что вполне мог познакомиться с кем-то из тех ученых, что впоследствии оказались в Египте.

Вдруг она машинально схватила Джеффри за руку и воскликнула:

– Вспомнила! Трист! В университете мой отец делил комнату с французским ученым по фамилии Трист. Когда я была маленькая, он часто рассказывал о своем друге. Вот кто такой Т.

Джеффри замер, лицо его стало бледным как бумага, и, высвободив руку, резко встал. Деревянный стул, жалобно скрипнув, отлетел в сторону.

У Лилиан сжалось горло, к глазам подступили жгучие слезы, а ладонь – там, где соприкоснулась с рукой Джеффри, – еще горела. Но он был холоден словно лед, ходил взад-вперед по комнате, одной рукой сжимая бумагу, на которой записал послание.

– Итак, можно предположить, что этот самый Трист – один из тех ученых – каким-то образом смог сохранить корсет Клеопатры и вернулся домой во время беспорядков. Тогда Наполеон готовился объявить себя императором и присваивал все богатства.

Лилиан тоже встала и приложила все старания, чтобы ее голос тоже звучал так же холодно и бесстрастно: незачем ему знать, какую боль причинил ей его отпор.

– Да, и Тристу, безусловно, не понравилось, что его бросили в Египте на долгие годы. Он считал, что сокровище принадлежит ему по праву.

– И решил связаться со старым другом. – Джеффри остановился прямо перед ней.

Лилиан кивнула:

– Да, с моим отцом.

– И он попросил найти кого-нибудь в Англии, кто захочет купить этот предмет, чтобы начать здесь новую жизнь. – Джеффри сделал паузу, провел рукой по волосам и закончил: – Все это вилами по воде писано.

– Но вполне разумно, учитывая то, что нам известно, – возразила Лилиан и подвинула к себе одну из стопок писем. – Теперь надо расшифровать остальные, и станет ясно, правы ли мы.

Джеффри недобро прищурился, и Лилиан, затаив дыхание, села на свое место, решив, что останется здесь до тех пор, пока тайна не будет разгадана. Она не уйдет, даже если граф захочет ее вышвырнуть вон. Правда, она искренне надеялась, что до последнего дело все-таки не дойдет.

Он тоже сел на свой стул.

– Хорошо. – Он взял у нее письма, с которыми она собиралась начать работать, и вместо них подвинул к ней другую стопку. – Только я буду расшифровывать письма твоего отца, а ты – моего. Таким образом, мы ничего не сможем скрыть друг от друга.

Лилиан судорожно сглотнула, понимая, что он имеет все основания не доверять ей. И скорее всего никогда больше не будет доверять. Она была искренне признательна ему уже за то, что позволил ей остаться. Она отдала ему все свидетельства, которыми располагала, и он запросто мог приказать ей убираться из поместья. Она сознательно пошла на риск, желая показать, что верит ему, а вот сможет ли он взглянуть на происходящее именно под таким углом, покажет время. Придя к такому выводу, Лилиан погрузилась в работу.

Оба начали быстро писать, и постепенно Лилиан почувствовала, что на нее снизошло странное умиротворение. Каждое новое расшифрованное послание приносило очередное подтверждение ее гипотезы о французских ученых, и хотя ответ на вопрос, что и почему пошло не так и завершилось смертью ее отца и, возможно, отца Джеффри, еще не был получен, сознавать, что она оказалась права, следуя своей интуиции, было удивительно приятно.

Непонятно только, как Чарлз Клэрмонт и Эдмунд Уэнтуорт встретились и почему начали обмениваться письмами. Судя по расшифрованным сообщениям, к моменту начала переписки их план уже действовал. Очередные сообщения давали новые кусочки головоломки, из которых складывалась общая картина. Согласована цена. Решено, что Т должен привезти предмет в Англию лично. Установлена дата. Потом неожиданное препятствие: за Т следят и он не может покинуть Францию. Еще один план. Согласие дать взятку чиновникам наполеоновского правительства за безопасную передачу предмета в университет Бельгии, откуда его отправят ее отцу среди других научных бумаг. Т последует позже.

А потом…

У Лилиан перехватило дыхание, когда она прочитала следующее послание, и, не поверив своим глазам, перечитала еще раз:

Дрожащей рукой она отложила послание и, покосившись на Джеффри, убедилась, что он внимательно смотрит на нее. Вероятно, она издала какой-то звук и тем самым привлекла его внимание. Он был бледен до синевы – надо полагать, прочел аналогичные послания ее отца.

– Ты знал про взятку? – тихо спросила Лилиан и, вглядевшись в его лицо, испугалась, что его вот-вот стошнит.

Джеффри медленно покачал головой.

– Отец попросил меня доставить вазу, объяснив, что это бесценный антиквариат, который он давно обещал своему французскому другу, а отослать по обычным каналам из-за войны не представлялось возможным. Деньги, наверное, были внутри, но я об этом не знал.

Лицо Джеффри исказилось от едва сдерживаемого гнева, и Лилиан ему поверила. Ей очень хотелось обнять его, утешить; должно быть, сейчас ему очень плохо.

Когда он поднял глаза, Лилиан задрожала: в них была не просто боль – в них была смертная мука.

– Ты понимаешь, что это значит? – спросил он хрипло.

– Нет.

– Это значит, что я совершил предательство.