Глава 5

Женщина в зеркале загадочно улыбалась, водя руками по платью цвета индиго, отделанному шелковыми синими шнурами, которые, перекрещиваясь, спускались ей под грудь и тем самым подчеркивали ее полноту и красивую форму. В то время как другие ее платья только намекали на изящество фигуры, это в полной мере без смирения и робкой сдержанности демонстрировало все соблазнительные изгибы.

— Это платье очень тебе к лицу. Я знала, что оно пойдет тебе. — Мария, сидевшая в одном из кресел, уже одобрила платье из узорчатого белого муслина и сейчас являла собой идеальный образец самодовольства. — Оно подчеркивает все твои достоинства и при этом выглядит не таким смелым, как фиолетовое.

— А мне больше нравится фиолетовое. — Элайза, стоявшая перед соседним зеркалом, повернулась к нему боком и изогнулась так, чтобы увидеть, как смотрится спина. На ней было потрясающее творение модистки, украшенное золотой нитью, с широкой алой каймой по подолу. — В этом же все твои достоинства, кроме груди, дают волю воображения. Фиолетовое облегает тебя, когда ты двигаешься.

Это было верно. Нижнее платье из трикотажного шелка сидело настолько плотно, что под него едва ли можно было надеть нижнюю юбку. Верхнее же имело более традиционный покрой, но тончайший перкаль делал видимым и нижнее платье, и то, как оно облегает тело.

— Они оба шикарные. — Мария встала с кресла, подошла и расправила рукав, раздвинула края разреза в стороны, чтобы был виден синий шелк. — Но я думаю, что на музыкальный вечер у мистера Мосса тебе нужно надеть вот это.

Это заявление вызвало у Элайзы стон.

— С чего ты взяла, что он нас ждет? Мне кажется, падшая женщина вправе избавить себя от этой тягомотины. У меня совсем нет желания слушать, как арфисты нудно щиплют струны своей арфы, и общаться с личностями, которые говорят на языке, не понятном половине присутствующих, в том числе и респектабельным барышням.

— Куртизанки вполне респектабельны. Неужели ты так и не поняла этого? — Мария нахмурилась, разбираясь со складками на другом рукаве. — Даже филистимлянин с полным отсутствием музыкального вкуса понял бы важность светских мероприятий. Это будет приятным развлечением после игорного клуба.

Лидия снова провела ладонями по шелку платья. Надо его снять и отдать, чтобы упаковали.

— Мистер Роанок поговаривает о том, чтобы в следующем месяце устроить загородный прием. Он обсуждал этот вопрос с вашими джентльменами?

— Загородный прием! — Новость обрадовала Элайзу, и она повернулась к Лидии. — Заманчивая идея. Как ты думаешь, он пригласит капитана Ватерлоо? Загородные приемы всегда лучше, чем когда мужчины собираются без спутниц.

И в самом деле, мужчины без спутниц. И в самом деле, капитан Ватерлоо.

— Он не капитан, между прочим. Он был лейтенантом, но потом продал звание, так что, думаю, теперь он никто. — Она сама услышала, как безжалостно прозвучали ее слова. Замечательный способ ответить на его великодушие по отношению к Джейн.

Однако она уже ответила, тогда, за игорным столом, три дня назад. Нет смысла превращать великодушие в привычку.

— Он просто джентльмен, — добавила она спустя секунду, потому что этого от нее требовала порядочность. — Просто мистер Блэкшир, если вам интересно знать его имя. Я слышала, как кто-то его так называл. — Она позвала одну из помощниц и направилась в гардеробную в задней части салона.

— Блэкшир. — Элайза попробовала его имя на вкус, как попробовала бы дольку сочного апельсина. — Мне нравится.

Возможно, Элайзе и захочется развлечься с ним, когда они поедут на Чизуэлл. А почему бы нет? Это наверняка пойдет ему на пользу. Если он отодвинет в сторону свою надежду спасти кого-нибудь, то отлично проведет время. И Элайза, вероятно, тоже.

Она стала снимать платье через голову. Холодный шелк касался ее плеч, шеи, лица. В гардеробной тоже стояло зеркало поменьше, слегка помутневшее. И в нем отражалась женщина, в которой не было никакой загадочности. В нижней юбке и корсете она выглядела олицетворением всех ее разочарований. Покинутой. Осиротевшей. Лишенной средств. Уставшей и отчаявшейся, такой, какую уже ничто не спасет.

Лидия повернулась спиной к отражению прежде, чем сунула голову в вырез старого платья. Какой вздор. Спасение. Спасение уже давно стало для нее невозможным. А если бы и было возможным, она бы ему не обрадовалась. Она посмеялась бы в лицо любому, кто попытался бы ее спасти.

Из зала доносился веселый щебет — вероятно, дамы продолжали оживленно обсуждать капитана Ватерлоо. Что касается ее самой, то для себя она эту тему закрыла.

Лидия расправила складки платья из атласа цвета кларета. Он проявил добросердечность. Она отплатила ему тем, что ценила больше всего. Они в расчете, и теперь она может сосредоточиться на более важных вещах.

Джек Фуллер был весь в шрамах. Два года назад, когда они вместе попали в тридцатый полк и познакомились там, он был весельчаком с шевелюрой песочного цвета. Сейчас его волосы сохраняли прежний цвет, только их осталось очень мало, к тому же они были очень коротко стрижены — вероятно, для того чтобы смягчить контраст между заросшими и лысыми участками. По мнению большинства, ему повезло, что он остался в живых. Как думал он сам, Уилл так и не понял.

— Он будет трехмачтовым и с прямыми парусами, такой же, как этот, но больше. Триста пятьдесят тонн, а этот — всего триста. — Он подошел к борту, обращенному к порту. При каждом шаге он переносил часть своего веса на толстую трость. Домой он вернулся не только с ожогами, но и с хромотой. Врачи не сочли ампутацию необходимой — зачем резать, если человек и так не выживет, — и кость срослась неправильно.

Уилл пошел за ним. За береговой линией порта начинались длинные причалы, застроенные складскими помещениями, которые несколько дней назад заполнили грузами с судов.

— Я думаю, сейчас хорошее время, чтобы заняться древесиной.

— Даже лучше, чем ты думаешь. — Фуллер повернулся и указал тростью. — Видишь, на южном берегу, где идет стройка? Новые доки для древесины. Со временем, я надеюсь, там будет свой склад под стать нашим грузам.

Судно мерно качалось на речной воде. Рей и такелаж были сняты с мачт и лежали на палубе. Человек, не знакомый с морем, подумал бы, что в беспорядке. Запах дегтя пробудил у него воспоминания о путешествиях через Ла-Манш и обратно домой. Шаг через канаву — вот что это было по сравнению с тем, на что способно это судно.

— К тому же сейчас открылся американский рынок, а еще несколько лет назад такого не было. — Фуллер опустил трость и сунул ее под мышку. — Открыт для независимого торговца. Теперь Ост-Индия не захватит все себе, как она сделала это с чаем.

— Ты преуспеваешь, если учесть, что ты никогда не собирался заниматься семейным бизнесом.

Фуллер рассмеялся, рассмеялся от души, хотя любое движение губ вызывало у него боль. Уголки же возле глаз не покрывались морщинками от смеха, так как поврежденная кожа была неподвижна.

— Я действительно преуспеваю, если учесть, что мне предстояло гнить в братской могиле в Угумоне. И мой брат до сих пор считает, какое количество переселенцев должно оплатить проезд до Ньюфаундленда и сколько древесины для бочарной клепки и дубовых мачт должно вернуться назад, чтобы ходка была выгодной. — Он повернулся к северному берегу. — Вот у него дар к этому, и у нашего отца был талант. Думаю, мне мешает послать все это к дьяволу только извращенная семейная гордость.

Значит, очко в пользу извращенной семейной гордости, и еще одно в пользу практичности и жизнеспособности торговцев. Уж больно этот класс изобретателен и трудолюбив. У любого представителя аристократии, окажись он в положении Фуллера, вряд ли хватило бы мужества перестроить свою жизнь под новые условия. Инвестор благородных кровей не прогадает, если разместит деньги в таких руках, тут нет никаких вопросов.

Но есть другой: следует ли торговцу доверять инвестору? Три тысячи фунтов, вот сколько он пообещал этому человеку. В настоящий момент у него есть тысяча сто шестьдесят, причем сюда входят деньги, которые должны пойти на жизнь и аренду жилья.

Уилл остановился, чтобы оторвать клок от просмоленного куска пакли, который свисал из щели между планками. Эту штуку надо обновлять постоянно и когда судно в море, и когда стоит в порту, как сказал Фуллер. Кто-то должен то и дело штопать паруса, вытачивать новые рангоуты, смачивать палубу соленой морской водой. В таком путешествии нет времени для безделья.

— Ты когда-нибудь думал о том, чтобы отправиться в плаванье? — Он покрутил в пальцах клочок пакли. — Самому взглянуть на Новый Свет?

Фуллер покачал головой.

— Слишком большой риск. Штормы, болезни, продовольствие, которое может испортиться или закончиться. Я уже глядел смерти в лицо. И мне не хочется видеться с ней еще раз. А ты? — Он оглянулся. — Думаешь, тебе понравился бы переход через Атлантику?

— Но только не штормы и испорченное продовольствие, естественно. — Деготь прилип к его перчаткам. Вот глупец! Он не может потратить деньги на новую пару. — Но признаю, что есть нечто привлекательное в том, чтобы оставить все сложности позади и начать жизнь сначала.

— Я так не думаю. Это лицо будет со мной везде, куда бы я ни поехал. — Он наклонил голову и устремил взгляд на волны. — А трудности не выглядят и наполовину такими страшными, когда они происходят не с тобой. Они уже не сковывают ноги, как кандалы. Если бы я знал, что вернусь домой таким уродом, я бы женился на первой же девушке, которая согласилась бы выйти за меня. И сейчас она была бы со мной, с моими шрамами и всем остальным.

— Подозреваю, многие мужчины вернулись домой с ранениями, теми или иными. — Слова неуверенно повисли в воздухе. Стоило ли говорить что-нибудь еще. — Если не с такими, которые могут помешать женитьбе, то с такими, которые создают несправедливые сложности для жен. Да, я вряд ли бы обрадовался, если бы моя сестра вышла замуж за человека, который отяготил бы ее жизнь ночными кошмарами, забывал свое местонахождение или представлял себя на поле битвы при любом громком звуке.

— Я слышал о таких болезнях. — Фуллер кивнул, но не повернулся, тем самым предлагая Уиллу продолжать доверительный разговор.

— Ничего из этого не беспокоит меня. — Он бросил вниз клочок пакли и потерял его из виду, когда он присоединился к остальному мусору в Темзе. — Просто мой характер изменился. Мне кажется, женитьба требует определенного… оптимизма, а я не вижу в себе никакой… радости. Я уже не такой, каким был раньше.

Уилл, стоявший спиной к борту, облокотившись на поручень, повернулся вправо, в противоположную от Фуллера сторону, и еще раз посмотрел вниз, на воду. Глядя на мусор, он вспомнил слова, которые он когда-то так самонадеянно произнес.

«Я отнесу тебя в госпиталь. А потом отвезу домой, к семье. Клянусь своей душой, я не дам тебе умереть».

Были и другие слова, те, которые он никогда не произносил вслух.

«Последствия могли быть такими же, если бы я дождался санитаров. Он бы умер в любом случае. Но я об этом никогда не узнаю», «Он доверял мне. Он видел во мне командира и верил обещанию, которое мне не следовало давать».

По воде проплыл черный предмет. Обрывки воспоминаний, хранившихся в его душе: то утро с липким и холодным туманом. Его руки. Жилка на шее Толбота, бьющаяся под его большим пальцем. Звуки.

«Что делать? Оставить его мучиться — одному Господу ведомо, сколько это продлится, — среди трупов на поле или в этой адской церкви?»

Уилл резко втянул в себя холодный воздух. Это всего лишь эмоции. А значит, они уйдут. Он успокаивался раньше, успокоится и сейчас.

— Я бы удивился, не будь это обычным явлением — недостаток оптимизма. — Судя по голосу, Фуллер уже поднял голову и сейчас смотрел вдаль. — И все же я считаю, что женщина может стать исцелением. Душевная женщина. Терпеливая. С жизнерадостным характером, которая могла бы поддержать тебя, когда все кажется безнадежным, напомнить тебе, что есть хорошее в тебе самом и в мире. Ничто не привязывает к жизни лучше, чем дети, и если тебе повезет, они у тебя появятся.

Сожаление по поводу сказанных слов поцарапало горло Уилла и словно оставило металлический привкус. Его собственная непригодность для семейной жизни с женой и детьми — это мелочи. У Фуллера действительно мало надежды на ту уютную жизнь, которую он описал с глубочайшей тоской. До чего же извращен мир!

— Уверен, что ты прав. — Он опять обратил взгляд на палубу. — Я обнаружил, что у меня не хватает терпения для тех мероприятий, на которых можно встретить такую женщину. Для раутов. Музыкальных вечеров. Карточных вечеров с учтиво низкими ставками.

— Музыкальные вечера? — Фуллер вскинул голову, как гончая, которая учуяла запах и пытается выделить его среди общего букета.

— Для скучного ухаживания за дамой из хорошей семьи. — Он принялся стирать деготь с большого и указательного пальцев. — За такой, которая не мечтает выступать на публике, петь и, возможно, играть на пианино и ожидать, что все будут восторгаться ее талантами, нравится им ее игра или нет.

— Своеобразно. Должен признаться, я нечто подобное имел в виду, когда предложил тебе купить акции. — Он неопределенно взмахнул рукой. — У тебя облик благородного господина с твоими манерами и знанием музыкальных вечеров. Я рассчитываю представить тебя американцам, когда они приедут сюда. Благодаря тебе мой бизнес будет выглядеть возвышеннее, чем если им покажусь я.

Уилл рассмеялся и кивнул, однако в животе он чувствовал поднимающуюся, как муть со дна реки, тревогу. «Должен предупредить тебя, что я не уверен, удастся ли мне раздобыть деньги к концу апреля. Совесть требует, чтобы я посоветовал тебе не строить никаких планов, связанных со мной».

Нет. Он найдет деньги. Как-нибудь. Еще только первая декада марта. Нельзя быть таким, каким он себя только что описал, — лишенным оптимизма, потому что он еще не готов сдаться.

— Музыкальные вечера, — пробормотал он. — Наверное, нужно стать специалистом. Думаю, я могу получить приглашение на одно из таких мероприятий уже на этой неделе.

Жалость к самому себе — это зло для слабых духом. Но не для нее. Да, были времена, когда она испытывала удовольствие от пения, выступая перед сердечно настроенными соседями, однако всегда выходила третьей или четвертой, после самых талантливых барышень.

Лидия сняла вторую перчатку и бросила ее на колени. У мистера Мосса, несомненно, слишком много денег. Она заглянула в три двери, когда шла по коридору, и во всех комнатах видела как минимум полдюжины зажженных свечей и горящий огонь в камине.

А в этой комнате она наконец-то обнаружила ломберный стол.

Она разделила колоду на две стопки, перетасовала их с мелодичным шелестом, который напоминал отдаленные аплодисменты в музыкальной комнате. И этих аплодисментов ей оказалось достаточно. Она почувствовала — именно почувствовала, а не услышала, — что восемь карт из одной стопки упали подряд, не разделенные картами из другой стопки. Разве кто-нибудь из тех дарований, которые сейчас заливаются соловьем в музыкальной комнате, способен на подобное!

Ей удалось пропустить восемь карт, потом девять, десять и одиннадцать, прежде чем она краем глаза заметила слева, в дверном проеме, фигуру в черном сюртуке. Она в буквальном смысле спиной ощутила его появление. Мистер Блэкшир. Ей даже не понадобилось поворачиваться, чтобы посмотреть на него. Она знала, что он здесь, — видела его в последнем ряду в музыкальной комнате, когда во время антракта пробиралась к выходу. Очевидно, сама того не подозревая, она очень хорошо разглядела его сюртук. И жилет. Он надел тот же самый жилет медного цвета, в котором был, когда они встретились на Тоттнем-Корт-роуд, когда он вместе с сестрой ехал из Кэмден-Тауна. Благодаря тому, что мистер Мосс позаботился о ярком освещении комнаты, она отчетливо разглядела, как в ткани блестят нити.

Кто в Кэмден-Тауне заслужил того, чтобы он разоделся с такой пышностью? Почему-то этот вопрос заинтересовал только сейчас.

Хотя это не ее дело. Он вправе наносить любые визиты, какие ему вздумается. Она вернула ему деньги, и теперь каждый из них идет своей дорогой. Она, не поднимая головы, сдала две карты.

— Мистер Блэкшир, вы пришли, чтобы пошпионить за мной? — А вдруг он решил, что застал ее врасплох.

— Вовсе нет. Простите, что помешал вам. — Металлические нити на его жилете заискрились, когда он поклонился. — Я заметил, как вы ушли.

— Если мне не изменяет память, объявили антракт.

— Да, конечно. Я имел в виду, что вы удалились от общества, которое собралось в комнате с прохладительными напитками. Надеюсь, ничего не случилось?

— Ровным счетом ничего. — Она перевернула первую карту — туз треф, потом другую — трефовый король. — Должна признаться, вы нравились мне значительно сильнее, когда обвиняли меня в мошенничестве. Я не нуждаюсь в рыцарстве или приятных манерах.

— Тогда просто беседа. — Как же быстро он сбросил с себя галантную оболочку. Очень интересно. — Я искал вас, потому что хотел кое-что обсудить. Полагаю, вы догадываетесь, что именно.

Ах, конечно, догадывается, как же не догадаться. Если он не глупец, то наверняка будет задавать вопросы о той ночи в «Бошане». Она поняла это еще до того, как сдала ему бубновый туз.

Что ж, пусть задает любые вопросы. И получит ее ответы.

— И в самом деле. — Она наконец подняла голову и, повернувшись, одну руку положила на стол, а другую — на спинку своего стула. — Подозреваю, что вы искали меня, чтобы сделать комплимент по поводу моего нового платья.

— Вы ошиблись. Я пришел сюда совсем по другому поводу. — Он замолчал, но его взгляд все же скользнул по платью цвета индиго. — Однако я с удовольствием сделаю вам комплимент. Полагаю, на свете нет мужчины, который не оценил бы по достоинству это платье.

— Вполне возможно. Хотя я посоветовала бы вам приберечь свои похвалы до того момента, когда вы увидите еще одно новое платье. — Она изящным жестом накрыла ладонью короля и туз.

— Вы… флиртуете со мной, мисс Слотер? — Он на мгновение прищурился, как моряк, пытающийся разглядеть на горизонте цвета на флаге встречного судна. Затем его губы изогнулись и сложились в улыбку, которая отозвалась во всем его теле: он принял более свободную позу, сложил руки на груди и привалился к косяку.

Сейчас перед ней стоял мужчина, с которым ей хотелось иметь дело — энергичный и готовый к поединкам.

— Глупости. — Король и туз вернулись в колоду. — Если бы моя цель состояла в том, чтобы увести вас в сторону, я бы начала с эротического спектакля.

Ему понравилось. Он опять прищурился, вернее, он полуприкрыл глаза, а улыбка стала лукавой.

— Значит, это сольное выступление. Я заинтригован.

— Возможно. — Неужели он думает, что ее так легко шокировать? — Или, возможно, спектакль, который потребует добровольного участия какого-нибудь зрителя. — Она ничего не должна этому человеку. В беседе с ним ей незачем следить за тем, что она говорит, можно высказывать любую дерзость. С Эдвардом же все по-другому.

— И тогда вам точно удастся увести меня в сторону, это я гарантирую. А вот простым флиртом — нет. — Он стоял в той же расслабленной позе, однако от цели, ради которой пришел сюда, не отказался. — Я бы хотел, чтобы вы объяснили мне, что произошло за столом, когда мы играли в «Бошане».

Она снова разделила колоду на стопки и перетасовала карты.

— Вам просто крупно повезло, насколько я помню.

— Чушь. Это вы сдали мне карты. — Она не поднимала головы, но кожей ощущала его спокойствие. Он не собирался уходить, не получив ответа. — Я от всего сердца благодарен. — Ох, опять этот низкий тембр, тот самый, благодаря которому ему удалось вытянуть из нее согласие на то, чтобы он проводил ее до дома. — Только я никак не могу понять, как у вас это получилось. И зачем вы это сделали.

Она придала своему лицу сосредоточенное выражение и, притворившись, будто полностью поглощена картами, еще сильнее наклонила голову.

— Не кто-нибудь, а именно вы обвиняли меня в жульничестве.

— Вероятно, потому, что у вас это ловко получается. — Лесть. И в этой лести правда. — Вы же должны понимать, что я ничего никому не скажу. Ведь это было бы противно моим интересам, не так ли?

Возможно. А возможно, и нет. Но это не имеет отношения к делу. Он бы все равно никому ничего не рассказал, отвечало бы это его интересам или нет. Есть некоторые качества, которые женщина способна разглядеть в мужчине уже после нескольких встреч. Именно это качество она и разглядела в нем.

Надо прогнать его. Неблагоразумно уединяться с другим мужчиной, когда Эдвард находится поблизости.

Но Эдвард уже здорово пьян, второе отделение концерта он наверняка проспит и не заметит, вернулась она или нет. Кроме того, он сегодня чрезвычайно благосклонен к ней, и все благодаря новому платью, которое она уже один раз сняла, когда он заехал за ней, и наверняка снимет еще раз, когда он отвезет ее домой.

Не похоже, чтобы мистер Блэкшир искал ее ради предосудительных целей. Он просто решил расспросить насчет карт.

Никто никогда ее об этом не спрашивал.

— Закройте дверь. — Она взяла колоду и постучала ребром по столу. — И сядьте.

Шести шагов ему хватило, чтобы дойти до стула напротив нее. Для человека, привыкшего маршировать в строю, у него была на удивление легкая походка, небрежная и в то же время грациозная. Она не замечала этого раньше, потому что он шел позади нее в шести шагах.

Он сел. Она немного наклонилась вперед и вдруг уловила исходивший от него запах. Лавровишневая вода. А тогда в «Бошане», когда он стоял почти вплотную, этого запаха не было. Вероятно, у него есть повод надеть дорогой сюртук и нарядный жилет, а также помыться пахучим мылом.

Это не ее дело.

— Сдайте десять хендов. — Она выпрямилась, и аромат лавровишневой воды рассеялся. — Не меньше чем по три карты в каждом хенде и не больше чем по пять.

Он сдал молча плавными движениями. Не спросил зачем. Это было в его пользу.

— Хорошо, — сказала она, когда он закончил. — Теперь переверните карты картинками вверх. — И на запястьях, и на шее, и где-то в груди у нее бился пульс, взбудораженный предвкушением, при этом ее мысли текли спокойно, а зрение и слух оставались острыми.

Он пробежал обтянутыми лайкой пальцами по рубашкам карт, затем принялся с тихим шелестом переворачивать одну за другой, раскладывая так, чтобы показать ей всех королей, десятки и тройки. Он откинулся на спинку стула, и она, подняв глаза, обнаружила, что он выжидательно, со сведенными на переносице бровями, смотрит на нее.

Она несильно ударила ладонями по столу. Дала своим губам разрешение сложиться в загадочную, как у сфинкса, улыбку.

— А теперь говорите, прошу вас.

— Говорить? — Ее улыбка передалась ему, она замаячила в уголках его рта. — О чем?

— На любую тему. Ваша задача — отвлечь меня. — Продолжая пристально смотреть на него, она протянула руки к картам.

— Отвлечь вас. — Сосредоточенное выражение исчезло с его лица. — Боюсь, я не успел отрепетировать свой эротический спектакль.

Отлично. Это именно то, что надо.

— А вам никто и не позволил бы его играть. Вы должны отвлекать словами. Говорить на любую тему. Пока я не собрала последнюю карту, вам разрешается любая степень фамильярности. — Карты буквально звенели, когда она собирала их в колоду.

— Все это очень похоже на вызов, мисс Слотер. — Повернувшись на стуле, он привалился к спинке правым боком и одну руку положил на стол. Действительно, ему пора избавляться от рыцарства. Без него он значительно интереснее. — Как я полагаю, вы носите чулки? — Таким голосом хорошо соблазнять: мягкая хрипотца наполнена нотками, обещающими ласки.

Только она не позволит ему распускать руки, а единственный способ соблазнения, который она готова признать, сопровождается предложением о карт-бланш.

— Естественно, я ношу чулки. — Ни малейших изменений в тембре ее голоса.

— А какого цвета подвязки? — Он пристально смотрел на нее.

— Сегодня синие. — Она — на него.

— Синие. — Он повторил это слово, как будто пытался овладеть им. Продолжай он в том же духе, он запросто смог бы покорить любую даму, если бы она не обладала сильной волей или уже не была бы занята.

— Именно синие. Итак, один вопрос решен. Значит, вы так представляете себе процесс отвлечения? — Ей следовало бы чувствовать, как его взгляд скользит вверх, будто рука, к тому месту, где подвязка держит чулок. Возможно, позже она это почувствует. А в настоящий момент его слова лишь обостряют ее внимание и сосредоточенность. Вот дама треф, и большим пальцем левой руки она готова положить эту карту туда, где ей самое место в собираемой колоде.

— Это только начало. — Его голос зазвучал еще ниже. — Темно-синие, как корсаж вашего платья, или посветлее, как вышивка?

— Ярко-синий, вот как называется этот цвет. И он никакой не светлый. И я предупредила вас, что время ограничено. — Она слегка дернула головой, показывая, насколько слабо на нее действует этот разговор. — Если вы собираетесь составить опись моего нижнего белья, поторопитесь.

— Поспешишь — людей насмешишь. И есть определенное удовольствие в том, чтобы подолгу задерживаться на каждом предмете.

А ведь и правда. Задерживаться на подвязках, на других деталях.

— Вы, наверное, ужасно скучный любовник. — Еще три карты попали на свои места в колоду. — Уж больно окольными путями вы идете к цели. Не боитесь, что это отвлечет женщину?

— Насколько я помню, именно в этом заключалась моя задача. Я хоть немного преуспел?

— Убедитесь сами. — Она постучала по столу ребром колоды, чтобы подравнять карты, и положила перед ним.

Он взял ее. Сверху лежал трефовый туз. Длинными, гибкими пальцами он снял эту карту, потом следующую, потом еще одну и еще одну.

Она, несомненно, тщеславна. Разве можно прийти к иному выводу, когда видишь, как смягчаются ее черты от радости, стоит ему перевернуть карты, разложенные в четкой последовательности? Тузы, двойки, тройки, четверки. Он бросил на нее быстрый взгляд. Пятерки, шестерка, семерки и восьмерка, затесавшаяся в семерки, но не потому, что Лидия отвлеклась, а потому, что ее пальцы где-то ошиблись. К тому моменту, когда Блэкшир открыл туза пик, он уже сидел прямо, а на его лице было то же выражение, что и, вероятно, у Париса из Трои, когда три богини требовали от него решить, кто из них красивее.

Ни один мужчина никогда так на нее не смотрел. И скорее всего не посмотрит. Но от этого взгляда у нее внутри все затрепетало, как будто ее тело состояло из тикающих часов, а не из обычной плоти. Она вдруг поняла, что с радостью остановила бы это мгновение, если бы у нее была такая возможность. Она бы до конца дней безмолвно купалась в этом взгляде, способном творить такие чудеса.

Нет. С ней он ничего не сотворил. Лидия осталась такой, какой и была: деятельной, блистательной и запутавшейся. Раньше об этом знала только она. Сейчас узнал еще один человек.