Глава 3

Опять погруженная в темноту библиотека с эркерным окном. Его рука сжимает стеганый подлокотник кресла. На этот раз смотреть нельзя. Она рассердится — ей не понравилось, как он, во время их разговора в коридоре, упомянул тот инцидент, — и наверняка найдет способ еще немного облегчить его карманы. Какой же ты идиот.

Но остановить он себя уже не мог, это было бы равносильно тому, чтобы оттолкнуть от берега прилив. Медленно, но решительно он встал с кресла и наклонился вперед, желая подглядеть. Еще один дюйм, еще один, и он увидел эркер из-за книжного шкафа.

Он почти поверил в то, что она соткана из лунного света, покрытого рябью, как в океане, когда удаляешься от берега. Руки подняты над головой. Голова запрокинута. Если бы всю картину не портил проклятый Роанок… Неожиданно, словно прочитав его мысли, она положила бледную руку на грудь мужчины и толкнула его.

Роанок попятился и — очень любезно с его стороны — закачался и исчез. Она открыла глаза.

У Уилла сердце едва не выпрыгнуло из груди, в голове застучало. Неужели на ее лице снова появится это выражение полнейшей уязвимости? Но нет. Она знала о его присутствии, и ее соблазнительные губы изогнулись, слегка, у самых уголков, приподнялись вверх. На этот раз ему не удалось застать ее врасплох. Его сердце успокоилось.

Она не стала натягивать спущенное на плечи платье. Уверенно, без малейшего стыда она ответила на его взгляд.

Одна ее рука поднялась и зазмеилась по бархату. Другая опустилась и потянулась к нему ладонью вверх. Она поманила его пальчиком.

«Да». Он вышел из-за шкафа, чтобы она могла видеть его, а она встала так, чтобы и он мог видеть ее. Ее взгляд стал медленно скользить вниз по его телу, и когда опустился ниже талии, ее глаза расширились.

«Не льсти себе. Она работала в веселом доме. Она видела всякие размеры». Чей это такой назойливый голос? Ах, его собственный. Вот странно.

Не важно. Ситуация выглядит многообещающе. А в странностях разберемся позже. Он спокойно стоял, пока ее взгляд совершал обратный путь. А когда он добрался до его лица, шагнул к ней. Тень к лунному свету. И игра им предстоит такая же утонченная, как та, которую извечно ведут тень и лунный свет.

Звук… птица? В этом доме, среди ночи? Нет, не может быть… он же оставил открытым окно, прежде чем… чтобы в комнату проникал свежий ветер и чтобы он не заснул… Нет. Нет. Нельзя заканчивать ни одну из этих мыслей, иначе они приведут его к ужасающему результату. Плохо то, что он не сможет помешать этому результату, но хуже другое: он не представляет, насколько он может быть ужасающим.

В нем поднялось нетерпение, и он взял ее лицо в ладони. Его окутал нежный аромат розовых лепестков — так было всегда, когда он подходил к ней в том темном коридоре. Сейчас он узнает, какова она на вкус. Он быстро наклонил голову и припал к ее губам.

Но она уже исчезла. Его руки обнимали пустоту там, где было ее лицо. Его охватило дикое, граничащее с сумасшествием отчаяние — и вдруг он почувствовал, как кто-то коснулся предплечья.

Ей каким-то образом удалось оказаться позади. Быстрая, как ртуть. Ну и пусть. Главное, что она здесь. Она повернула его спиной к окну, заставила встать туда, где недавно стояла сама, а потом… потом… окинула его жадным взглядом и опустилась на колени.

«Да. О Господи, да».

— Быстрее. — Пальцы, ставшие непослушными, принялись сражаться с пуговицами. — Это мечта, и мы должны закончить, прежде чем я… — Нет, это было ошибкой — говорить такое вслух. Полуночная тьма уже начинала рассеиваться. — Пожалуйста, поспеши. — Он уже успел узнать: суровое «пожалуйста» никак не действует на нее. — Если бы ты могла хотя бы… — Нет, ее очертания колеблются, хотя он и с бешеной скоростью расстегивает пуговицы, она растворяется, как до этого растворился Роанок. Она медленно наклонилась к нему, ее губы приоткрылись. Но он все равно слышит шум с улицы. Стук подков. Чей-то крик. Зачем только он открыл окно?

Он наконец-то освободился от бриджей и ощутил слабое, мимолетное прикосновение ее губ… но ему этого было мало. Он проснулся — возбужденный, голодный и одинокий, в своей кровати.

Уилл ощупал матрац рядом с собой, там было пусто. Однажды утром он проснется и обнаружит на этом месте женщину. Однажды пробудится для более сладостных утех, чем те, что дарит ему правая рука.

Однако он все же дотронулся до себя, закрыл глаза и прислушался к ощущению, которое пробуждало нежное прикосновение пальцев. Ему сейчас очень не хватает похотливой, ничем не обремененной партнерши, способной осчастливить их обоих. Дамы, которая умеет воспринимать жизнь легко и ничем не рискует, оставаясь с ним.

А вот кто ему совсем ни к чему — так это чья-нибудь любовница и тем более такая жестокая. Да еще и безжалостная. Дразнящая своими эротическими спектаклями. По собственной прихоти отнимающая у него деньги.

Его дыхание участилось, когда он обхватил плоть всей рукой. Какой же таинственной она выглядела, стоя на коленях перед ним. Поза смиренная, глаза дикой кошки, готовой заглотнуть тебя всего и выплюнуть косточки. Он именно такой и представлял ее себе — во сне, — а о чем это говорит ему? Лишнее свидетельство того, что он вернулся в Англию психически больным.

Не страшно. От его руки вверх до головы поднималось наслаждение, и ему не хотелось ни о чем думать, если только не представлять те способы, какими можно было бы использовать ее жестокость себе во благо. А еще мечтать, как он безжалостно разложил бы ее на полу в библиотеке и показал бы, что все прошлые удовольствия — это лишь бледная тень истинного наслаждения.

«Да», — сказала бы она хрипловатым голосом. Он буквально слышал его наяву. Она произнесла бы его имя, а потом глухо застонала бы, и под эти одурманивающие стоны он заставил бы ее испытать одно удовольствие за другим.

Он с силой втянул в себя воздух, выгнулся и в изнеможении рухнул на простыню. Дыхание обжигало горло и рот, расслабление принесло с собой слабый привкус стыда. Господи. Он точно психически неуравновешенный. Ему, наверное, не суждено ужиться с нормальной женщиной. Не говоря уже о женщине благородных кровей. На что он рассчитывал, грезя о demimondaine, которая недвусмысленно выразила ему свое презрение?

Он отбросил одеяло, выпрыгнул из кровати и сразу ощутил, как его разгоряченное тело обдало холодом. Да, он специально оставил это окно открытым. Чтобы утром не валяться в кровати. Через час должна прийти его сестра, а потом он отправится на очередное испытание терпения. И куда же он подевал свой лучший жилет?

Лидия застегнула свой ридикюль и для большей безопасности намотала его завязки на руку. На долгом пути от Кларендон-сквер до Треднидл-стрит ею не заинтересовался ни один вор-карманник, и маловероятно, что обратит внимание сейчас, когда ее защищают внушительные стены банка. Однако она все равно крепко прижимала к себе ридикюль, поглаживая шелк, скрывавший банкноты, с которых она начнет строить свое будущее.

В кошельке одна сотня. Сто тридцать ждут ее дома в ящике. Осталось накопить всего тысячу семьсот семьдесят.

Две тысячи, вложенные под пять процентов, принесут ей сто фунтов в год. А ста фунтов годового дохода вполне хватит на респектабельную жизнь для одинокой дамы. Не на роскошную — маленький домик, сальные свечи, чай без сахара, — но на приличную, когда все будет в хорошем состоянии, и она даже сможет откладывать по десять фунтов в год на служанку.

Она бросила взгляд на Джейн, которая сидела на банкетке и терпеливо ждала, когда дойдет очередь хозяйки. Джейн — хорошая девушка и отличная служанка: трудолюбивая, неприхотливая. Она заслуживает большего, чем бегать по городу с мелкими поручениями.

Правила приличия предполагали, что респектабельная дама не может ехать за границу или появляться в деловых учреждениях без сопровождения. А так как Лидия сегодня изображала из себя респектабельную даму, Джейн пришлось изображать из себя ее компаньонку.

Клерк в рабочем халате закончил дела с мужчиной в очках, и настала очередь Лидии. Джейн послушно поспешила к ней, припадая на одну ногу. Вероятно, она натерла мозоль, пока они шли две мили от Сомерстауна. Видимо, дорога домой будет для них нелегкой.

Но сейчас не это главное. Лидия села, расправила юбку своего самого простого и самого дорогого темно-голубого платья. Джейн тоже села, но через секунду после нее — она тщательно соблюдала все правила поведения компаньонки благородной дамы, которые ей втолковала Лидия. Следом сел клерк и сложил руки на столе. Он улыбнулся, но улыбка была удивленно-снисходительной, и она уродовала его и без того невыразительное лицо с характерно скошенным подбородком.

Лидия прокашлялась и гордо расправила плечи.

— Я хотела бы купить сертификат об аннуитете. — Она все произнесла правильно? — Инвестировать в один из аннуитетных фондов. ВМФ, если точнее.

— Мы все жаждем поддержать наш флот, не так ли? — Снисходительность звучала даже в его голосе, когда он склонил голову перед ее патриотическим порывом. — Но это всего лишь один из аннуитетов, что мы предлагаем, причем один из самых новых. Возможно, вы слышали о консолидированных аннуитетах? С прошлого века это считается надежным вложением. Хорошим выбором для дам, которые любят гарантированный доход.

Великий Боже. Он считает ее тупой как пробка.

— Как я понимаю, аннуитет гарантирует доход уже по своей природе. В Консолях в настоящий момент выплачивают всего три процента. В ВМФ же пять. — Она устремила властный взгляд на Джейн. — Мисс Колльер, разве не так было написано в той газете, что вы мне читали? Не пять процентов?

Джейн великолепно отбила подачу, кивнув и бросив извиняющийся взгляд на клерка.

— Так я и думала. Я остановилась на фонде ВМФ.

Клерк откинул голову, как будто хотел всесторонне оценить клиентку.

— У вас есть поверенный?

«Ты думаешь, я притащилась бы в этот банк одна, если бы он был?»

— Мои средства не настолько велики, чтобы нанимать поверенного. — Вниз не смотреть. Взгляд не отводить. И ни в коем случае не допустить, чтобы дрогнул голос. — В настоящий момент я хотела бы вложить только сто фунтов.

Она заметила, как дернулись его брови, прежде чем он наклонился вперед, взял перо и в задумчивости несколько раз постучал им по нижней губе.

— Это действительно небольшая сумма для инвестирования. Даже от аннуитета ВМФ вы в конце года получите лишь пять фунтов.

— Ваши вычисления не расходятся с моими. — «Честное слово, неужели у тебя так много клиентов, которые не умеют рассчитать пять процентов от ста?» — Это на пять фунтов больше, чем если бы я ничего не вкладывала.

Он продолжал стучать пером по нижней губе. Она чуть подалась вперед.

— Сто фунтов — это только начало. Надеюсь, со временем я еще кое-что добавлю к ним.

— Вы раньше вели с нами дела? — Его взгляд переместился с ее глаз на ее рот, потом на изящное, сделанное с большим вкусом золотое ожерелье, и его брови изогнулись сильнее. Он кончиком пера почесал нос.

— Нет, я никогда не имела удовольствия… — Она замолчала и выдохнула. Ей казалось, что ее легкие заполнены черной стоячей водой.

Что-то в его жестах и наклоне головы отомкнуло замочек в глубинах ее памяти и выпустило на свободу ошеломляющие воспоминания.

Она раньше не имела дела с банком. Она имела дело вот с этим клерком.

Лидия опустила глаза и еще крепче сжала в руке ридикюль. В борделе она старалась поменьше смотреть на лица, а если и видела их, то заставляла себя забывать. Правда, забывать получалось не всегда.

Она опять прокашлялась, как будто только из-за помехи в горле не смогла договорить предыдущую фразу.

Нет, я никогда не имела дел с вашим банком.

Она поняла, почему у него на лице появилось столь странное выражение: он пытался припомнить, видел ли ее раньше. Она четко определила тот момент, когда он вспомнил. Его брови сошлись на переносице, ноздри раздулись, губы медленно сложились в похотливую ухмылку, в глазах зажегся алчный огонек.

Затем он перевел взгляд на Джейн.

Лидия резко встала. Она бы проглотила оскорбление и осталась, если бы дело касалось только ее. Господь свидетель, она хорошо в этом разбиралась.

Но Джейн была виновата только в том, что занимала должность служанки при любовнице видного джентльмена. Маловероятно, что она когда-либо слышала о миссис Пэрриш, а надобности в том, чтобы рассказывать ей об этом заведении, не было.

— Я не желаю тратить время на ваши бесполезные вопросы. — Она встала так, чтобы закрыть собой девушку от отвратительных взглядов клерка. — Как я понимаю, для вас эти сто фунтов — слишком незначительная сумма, чтобы уделить ей внимание. Я поищу другой банк для своих инвестиций. Пойдемте, мисс Колльер.

Клер даже не встал. Он смотрел то на нее, то на Джейн с выражением, от которого у нее переворачивалось все внутри. Быстрым шагом, тем, который сумела бы вынести стертая нога озадаченной служанки, Лидия вышла из банка. Будь проклято ее себялюбие. Она протащила несчастную девочку целых две мили, и теперь им придется тащиться обратно. Их поход не дал никаких результатов. Ее ста фунтам не суждено прирасти еще пятью.

Яркий выезд — коляска с красными колесами, грум в стильной ливрее из зеленого бархата на запятках — полностью затмевал Марту, одетую в платье приглушенных тонов.

— Можешь считать, что это не моя идея, — проговорила она после того, как Уилл сел рядом с ней и взял вожжи, — но мистер Мирквуд настаивал. Он сказал, что это единственный экипаж, подобающий для светских визитов.

— Он правил именно этой коляской, когда ухаживал за тобой?

Лошади вели себя великолепно: были полны энергии и отзывались на малейшее движение вожжей. И естественно, отлично подобраны: обе вороные, лоснящиеся и одинакового роста.

— Если говорить точно, то он не ухаживал за мной. Приличия не позволяли. — Марта смотрела прямо перед собой. — Мы познакомились в начале моего вдовства, и его поведение как землевладельца вызвало у меня уважение. Потом, когда поместье мистера Расселла у меня отобрали, мистер Мирквуд оказался настолько любезен, что предложил мне руку. — Румянец все больше и больше разливался по ее лицу, пока она полностью не покраснела.

Многое изменилось в его отсутствие. Жизнь шла вперед без него, иногда в непредсказуемом направлении. Люди, к которым он вернулся, уже не такие, какими они были, когда он уходил. В его отсутствие у несентиментальной младшей сестрички развился вкус к супружеству, и она успела побывать замужем дважды. Второй муж был с ней: крупный здоровяк, который быстро заделал ей ребенка и заставлял ее краснеть с частотой, приводящей в замешательство.

— Как поживает маленькая Августа? — Уилл натянул вожжи и остановился, чтобы пропустить пешеходов. Те сразу же вышли на дорогу.

— Очень хорошо. Здорова. — Родители Блэкшира никогда не восприняли бы ее слова, как должное: из-за выкидышей и частых детских смертей они потеряли ровно столько наследников, сколько дожило до зрелости. — Ползает по всему дому. Пытается вставать, хватаясь за мебель. Делает успехи, которые положено делать десятимесячному ребенку. Но я не обманываю себя мыслью, что ее достижения интересны еще кому-то, кроме папы и мамы.

— Поверь мне, дядям они тоже интересны. — Господи. Как же так получилось? Разве не вчера они сидели рядышком в классной — семилетняя девочка и десятилетний мальчик? Она спокойно и внимательно слушала, а он ерзал и только ждал момента, когда мисс Йорк отпустит их и можно будет выбежать в сад. — Она уже произносит какие-нибудь слова?

— Мистер Мирквуд считает, что да. А я еще не уверена. Но ты можешь прийти к нам в любое время и взглянуть на нее своими глазами. — Она повернулась к нему. — Я была бы рада. — Вот что ее заботит. Хочет вовлечь его в семейный круг, чтобы он побыстрее излечился от всех душевных недугов и стал тем самым братом, которого она помнила. — Возможно, я устрою званый обед и приглашу ту самую даму, которую мы собираемся навестить.

— Разве ты ничему не научилась у Китти? Разве ты не знаешь, как следует вести себя замужней сестре? Ты должна выбирать юных барышень, приглашать их к себе и навязывать мне с упорством, обратным моей незаинтересованности. — Он шутливо дернул ее за поля шляпки. — Как бы то ни было, нам придется исключить миссис Толбот из твоего списка. Не рассчитывай, что она станет тебе сестрой, она всего лишь вдова моего друга, с которым я служил в тридцатом полку. Я дал ему слово, что буду заглядывать к ней, если вдруг случится… в общем, если случится так, как случилось. Надеюсь, ты не стала слишком важной дамой, которой не пристало появляться в Кэмден-Тауне.

Уилл смотрел на дорогу, выжидая, когда появится возможность объехать медленно трясущуюся телегу, но чувствовал, что сестра внимательно наблюдает за ним. Он догадывался, что она тщательно анализирует его объяснение, перебирая каждое слово, как будто чаинки в чашке предсказательницы.

— И часто ты заглядываешь к ней?

Уилл помотал головой.

— Последний раз — несколько месяцев назад, чтобы вернуть вещи Толбота: письма и прочее. Для светского визита я решил прихватить с собой родственницу.

— Да, правильно, так того требуют приличия.

— Приличия и прагматизм. Будь я один, я бы не знал, о чем говорить. У нее есть ребенок — мальчик лет двух или около того, — и я думаю, у вас с ней хватит тем для беседы на пятнадцать минут визита.

— Кэмден-Таун. — Она провела рукой в лайковой перчатке по юбке из тонкой шерсти, как будто конечная цель их небольшого путешествия требовала от нее более безупречного вида, чем обычно. — Слишком долгий путь от Сент-Джеймса для пятнадцатиминутного визита.

— Никакая дорога не покажется мужчине долгой, если у него есть такая замечательная коляска. — Когда полоса слева освободилась, он подстегнул лошадей. — Вот увидишь, твой муж полностью согласится со мной. — Он чувствовал, что ее слегка расстроило то, что он своим легкомысленным замечанием пресек ее попытки заговорить на серьезную тему. Он и сам чувствовал разъедающую тоску, порожденную недостатком открытости между ними. Но что он мог сказать, чтобы заставить ее понять природу его обязательств? Поэтому он покрепче ухватился за вожжи и сосредоточил свое внимание на управлении коляской.

Пятнадцать минут, слава Богу, пролетели очень быстро. Все в миссис Толбот располагало к приятному общению. Теперь он понимал, как солдата может поддерживать мысль о возвращении к ней, такой грациозной, душевной, естественной, с теплым взглядом чистых голубых глаз.

Она вынесла ребенка, и Марта должным образом выразила свое восхищение малышом.

— Он похож на своего отца? — спросила его сестра, похлопывая мальчика по копне нестриженых рыжевато-каштановых волос.

— Он полная копия мистера Толбота. Надеюсь, со временем это сходство не исчезнет. Мой муж так и не заказал себе миниатюрный портрет, так что Джеймс — это все, что у меня есть с точки зрения памяти о муже. — Пока она говорила, то смотрела на сына, но, закончив, подняла глаза на Марту. Ее лицо на мгновение осветила короткая улыбка, которой она, вероятно, прикрывала свою тоску.

Уилл посмотрел на руки. Нет. На диванные подушки из голубой парчи, поблекшей и стертой настолько, что через истончившуюся ткань проглядывала набивка.

— Пусть он не оставил свой портрет, зато оставил немалую сумму на совершеннолетие мальчика. Не многим детям так везет. — Это была другая миссис Толбот, жена брата Толбота и мать нескольких детей, которым не посчастливилось лишиться отца и получить раннюю независимость. — Жаль, что он не позаботился о том, чтобы миссис Толбот могла воспользоваться частью денег, чтобы оплатить аренду и другие расходы. Уверена, любой, кто обладает хоть каплей гордости, не захотел бы жить у кого-то из милости.

— И правда, я попросила бы его об этом, если бы знала о размещении денежных средств. — Вдова Толбота покраснела, ее взгляд уперся в пол. — Но у нас не было привычки обсуждать подобные вопросы. — Ее прямая, напряженная осанка говорила о многом. Было очевидно, что она не расслаблялась ни на секунду с тех пор, как переехала в этот дом, где ей на каждом шагу напоминали, каким тяжкий бременем стали для родственников она сама и Джеймс.

Он снова поглядел на стертые подушки и провел пальцем по контуру цветка на шелке. Господи, как же он ненавидит это ощущение беспомощности. Ее нужно забрать отсюда, поселить в собственном доме, а у него нет такой возможности, и он даже приблизительно не знает, когда она появится.

Все оставшееся время разговор крутился вокруг маленьких детей и методов их воспитания, особенно много беседовали о сроках появления первых зубов. Наконец пятнадцать минут истекли, и Уиллу с Мартой пора было уезжать.

— Как умер ее муж? — спросила его сестра, когда они сели в коляску. Этот вопрос в буквальном смысле оглушил его, и ему пришлось сделать над собой немалое усилие, чтобы устоять на ногах.

— При Ватерлоо. Я не… гм… — Он подобрал вожжи и повернул голову, чтобы посмотреть ей в лицо. — Мне трудно представить, что тебе действительно хочется знать истинный характер его ранений.

— Ранений… — Она задумалась над словом. — Значит, смерть не была мгновенной?

— Нет, не была. — Нечего тревожить ее душу подробностями. Пусть остается в неведении. Ей не надо знать, как долго человек может метаться между жизнью и смертью, когда ни одна из них не может заявить на него свои права. — Хотя миссис Толбот я этого не сказал. — Он стегнул лошадей, и они ускорили бег.

«Вы сделали все, что могли, — сказал ему хирург. — Результат был бы практически таким же». Он многократно повторял про себя эти слова. Почему же он так и не услышал в них оправдания?

— Ты правильно сделал. — Похвала сестры уколола его, как швейная игла. — Она искренне благодарна за визит, я это сразу поняла. — Краем глаза он увидел, что она повернулась к нему и нахмурилась. — Как получилось, что она живет у родственников из милости? Разве вдове участника войны не полагается какая-то пенсия?

— Толбот не был офицером. — Он переставил ноги — одну вперед, другую назад — и ослабил вожжи. — Армия старается не зачислять женатых мужчин в ряды срочников, вот и получается, что вдовам таких военных не на что жить.

— Полагаю, она знала, на какой риск он идет. Жалко только, что вдова должна страдать из-за выбора мужа.

«Он тоже страдал, Марта. Поверь мне, хоть тебе трудно представить, как он страдал. Слава Богу, ты никогда не сможешь этого вообразить». Еще когда они были в гостях у миссис Толбот, на него навалилась черная тоска, и он всеми силами сопротивлялся ей. А сейчас вдруг понял, что устал с ней бороться. Пусть приходят и печаль, и гнев, и уныние, и непрекращающееся самобичевание, которое поднимается к сердцу клубами угольной пыли. Он уже давно привык к их обществу.

— Действительно жалко, — как можно более беззаботно произнес он. — Жалко, что никто не потрудился добиться обеспечения благосостояния вдов политическими методами.

Эта была одна из тем, над которой его сестра будет рассуждать всю обратную дорогу до Сент-Джеймса, причем от него не потребуется никакого участия, кроме одобрительного мычания. И правда, когда они подъезжали к Хай-Холборну, она уже успела перейти от бедственного положения вдов к несправедливой системе построения присвоения офицерских званий и еще много к чему. Нить рассуждений он потерял где-то на середине пути.

Однако в какой-то момент его внимание привлек ее изменившийся тон.

— Взгляни на тех несчастных женщин. — Она перегнулась через него и указала на тротуар. — Кажется, одна из них ранена.

Уилл взглянул. Если бы женщины стояли спиной к нему, он бы ее не узнал. Ни в ее осанке, ни в облике не было ничего знакомого. Она была одета в простое темно-голубое платье с высоким горлом и шла очень медленно, поддерживая за талию прихрамывающую девушку. Ее голова была склонена к девушке, и она говорила. Наверняка что-то ободряющее — в общем, такое, что подталкивало бедняжку сделать еще один шаг к их неведомой цели.

Уилл втянул в себя воздух и почувствовал тяжесть хромой, как будто сам поддерживал ее. Он хорошо знал, как трудно удерживать равновесие, когда другой человек наваливается на тебя всем своим весом. Если нести его на спине, то достаточно наклониться вперед. Если на руках, тогда приходится откидываться назад, чтобы центр тяжести оставался на месте. Если же человек опирается на тебя сбоку, вся нагрузка падает на позвоночник и плечи.

Он выдохнул.

— Я знаю эту даму. — То ли это знакомство, о котором стоит рассказывать близким? Но поздно, он уже рассказал. — Ту, что повыше. Во всяком случае, я с ней встречался. — Уилл уже направил лошадей к тротуару. Он просто не мог поступить иначе.

«Ты ей не нравишься, — прозвучал в голове огрубевший от угольной пыли голос. — Она не обрадуется твоей помощи. И не тешь себя мыслью, что это шанс исправить ошибку, связанную с Толботом». К черту голос. Она в беде, и больше ничего не имеет значения.

В его душе вновь неожиданно пробудилась радость жизни, когда он перегнулся через борт коляски и окликнул ее.