Глава 7
До церкви Даддингстон ехали полчаса. Проезжая через деревню Вест-Даддингстон, Люк придержал лошадей. Эмма взглянула поверх его плеча – он смотрел на женщину средних лет, выходившую из-за церкви, согнувшись под весом двух на вид очень тяжелых корзин.
– То, что надо. – Люк остановил лошадей и передал Эмме вожжи. – Подожди здесь. Я сейчас.
Слегка заинтригованная, она взяла вожжи. Люк направился к женщине. Эмма находилась слишком далеко, поэтому слышала лишь обрывки разговора, но по быстрой речи женщины и энергичной жестикуляции могла сказать, что та подпала под обаяние Люка. А может быть, свою роль сыграло и то, что он англичанин и явно принадлежит к аристократии.
– Это вы про Колина Макмиллана? О да! – воскликнула женщина и заговорщицки понизила голос – должно быть, рассказывала Люку все, что знает об этом человеке.
Эмма честно призналась себе, что вид Люка будоражит ее даже сейчас, хотя она, почти не расставаясь, провела с ним последние несколько дней. Глядя на него, она размышляла об этом. Должно быть, сначала дело было только в вожделении, в ее необъяснимой тяге к распутникам, которую она безуспешно пыталась преодолеть. Но теперь, когда физическое желание сделалось таким мощным, что угрожало ее самообладанию, к нему примешалось нечто большее, гораздо большее.
– О да, сэр, – услышала она слова женщины. – Это недалеко. Вон через ту горку, а тамочки – через тисовую рощу.
Люк нагнулся и взял корзины, которые женщина поставила на землю в начале разговора.
– Позвольте вам помочь. Куда вы шли?
Эмма, усмехнувшись, покачала головой. И этот человек утверждает, что он не джентльмен!
Женщина начала возражать, сказала, что это слишком далеко и нечего ему ради нее утруждать себя, но Люк мягко настаивал, и наконец она показала в дальний конец улицы, туда, откуда Люк с Эммой въехали в деревню. Люк прошел мимо двуколки, подмигнув Эмме, улыбнувшейся ему, затем женщине. Та вежливо присела в реверансе и поспешила за Люком.
Через несколько минут он вернулся.
– Ну, она рассказала мне кое-что про Макмиллана. – Он взобрался в двуколку и забрал у Эммы вожжи.
– Я вся внимание.
– Похоже, он обмакивает пальцы в разные кастрюльки. Владеет большим участком земли вдоль побережья и производит там соль. Является частичным собственником угольных копей Даддингстона и основную часть работников нанимает тут, в Вест-Даддингстоне. Кроме того, еще владеет мыльной мануфактурой неподалеку.
– Святые небеса! Деловой человек, – пробормотала Эмма.
– Да уж. – Люк нахмурился. – Любопытно, почему такой человек связывается с мерзавцами вроде Роджера Мортона.
– Думаю, есть только один способ узнать.
– Спросить, – сказал Люк.
– Именно.
Спустя десять минут они проехали через железные ворота к особняку, напомнившему Эмме отцовский дом в Бристоле. Только этот был старше, что подчеркивалось круглыми сказочными башенками с зубцами и прорезями для лучников по обеим сторонам фасада.
Люк осадил лошадей и посмотрел на дом.
– Рановато для светского визита.
– Наш визит сложно назвать светским, – напомнила Эмма.
Из конюшни прибежал мальчик, взял вожжи. Люк с привычной легкостью соскочил с двуколки и помог сойти Эмме.
– Готова? – пробормотал он.
Она кивнула, коротко выдохнула:
– Да.
Он улыбнулся и повел ее к массивным парадным дверям.
Едва они приблизились, дверь отворилась. На пороге стоял мужчина, наверняка дворецкий – пожилой, очень худой, прямой, с бесстрастным взглядом.
– Сэр. Мадам.
Люк посмотрел на него со скучающим видом.
– Лорд Лукас Хокинз и миссис Андерсон желают видеть мистера Макмиллана.
Эмма облегченно выдохнула. Она просила его использовать ее девичью фамилию, опасаясь, что у Макмиллана возникнут подозрения, если он узнает, что к нему с визитом явилась жена Генри Кертиса.
– Позвольте вашу карточку, сэр, – чуть презрительно произнес дворецкий. Эмма отметила, что не слышит и намека на шотландский акцент.
Люк возвел глаза к небу.
– Нет. Нет никаких карточек.
– Очень хорошо, сэр. Я осведомлюсь, дома ли мистер Макмиллан. Прошу меня простить.
Дверь довольно громко захлопнулась.
Эмма взглянула на Люка.
– А если он нас не примет?
Люк пожал плечами и спокойно ответил:
– Мое имя открывает передо мной двери в большинство подобных домов. – Он поморщился. – Разумеется, не потому что это я, а потому, что оно связано с герцогом Трентом.
– О, – выдохнула Эмма.
– Все знают Трента. Хотя бы понаслышке. И каждому хочется подольститься к нему, добиться его благосклонности.
– И часто ты пользуешься своим именем, чтобы получить какую-то выгоду? – Эмма спросила без неприязни. Ей и в самом деле было любопытно, потому что до сих пор он этого не делал.
– Нет, – бесстрастно ответил Люк. – Я этого терпеть не могу и сегодня воспользовался именем исключительно ради тебя. И ради моей матери.
Она хотела прикоснуться к нему, но торопливо опустила руку, потому что дверь снова распахнулась.
– Мистер Макмиллан собирался поехать на мануфактуру, но готов вас принять, – все так же презрительно возвестил дворецкий. – Прошу следовать за мной.
Они вошли в огромный холл, где все было из белого мрамора за исключением позолоты на люстре и нескольких предметов позолоченной мебели, расставленных вдоль стен.
Шаги их отдавались зловещим эхом, пока они пересекали огромное пространство.
Люк за спиной у Эммы передернул плечами и прошептал:
– Почти как в Айронвуд-Парке.
Это ее удивило. Она всегда представляла себе дом его детства величественным и внушительным, но никак не холодным и голым. Впрочем, сейчас не время расспрашивать.
Они прошли вслед за дворецким сквозь арку дверного проема и стали подниматься по изогнутой дубовой лестнице. На площадке он распахнул чудовищную резную дверь и объявил:
– Миссис Андерсон и лорд Лукас Хокинз, сэр.
И отошел в сторону, давая им возможность войти в комнату.
Люк с Эммой шагнули в элегантную гостиную, обставленную темной мебелью (еще здесь были мраморные столешницы и позолоченные канделябры), чем-то напоминающую гостиную, где ее отец принимал посетителей в те давние дни, когда в их дом в Бристоле приходили с визитами.
В центре комнаты стоял мужчина – худой, как и его дворецкий, старый, с копной густых седых волос. Он улыбнулся и протянул обе руки, приветствуя их, словно встречал старых друзей, которых долго ждал.
– Ну, доброе утро, – тепло обратился он к Эмме с легкой шотландской картавостью, но почти незаметным акцентом, словно много лет провел в Англии. – Должно быть, вы и есть миссис Андерсон.
– Рада знакомству, – пробормотала она, слегка заинтригованная, поскольку ожидала встретить человека крайне неприятного, но его интонации ничем не напоминали тон его письма к Мортону.
– И лорд Лукас. Как приятно наконец-то познакомиться с вами! Я имел честь встретить вашего брата на обеде в Лондоне прошлой весной.
Люк искоса взглянул на Эмму, и, несмотря на насмешливое выражение его лица, она заметила мелькнувшую в глазах боль и только теперь поняла, как сильно он ненавидит отношение к нему людей, считающих его не отдельной личностью, а приложением к герцогу Тренту.
– Рад знакомству, – вежливо отозвался Люк, но на его щеке дернулся мускул, и Эмме показалось, что он стиснул зубы.
– Я был очень рад услышать о его бракосочетании и несколько недель назад послал поздравительное письмо. Вы не знаете, он его получил?
– Простите, – буркнул Люк, – представления не имею.
Макмиллан не сумел уловить его настроения и разливался соловьем:
– Я также написал ему о предложенных парламентом мерах, обеспечивающих некоторое облегчение тем из нас, торговцам, кто потерял в море всю соль во время прошлогодних штормов.
– Мм. – Лицо Люка помрачнело еще больше.
– Надеюсь, вы передадите брату, что это, конечно, начало, но этого недостаточно, если Британия – в частности Шотландия – хочет видеть дальнейший рост торговли солью.
Последние слова вывели Люка из себя. Он сказал сердито:
– Мистер Макмиллан, я не посыльный брата. Расскажите ему все это сами, черт побери!
Глаза Макмиллана расширились, и Эмма шагнула вперед.
– Мистер Макмиллан, большое спасибо за великодушный прием в вашем доме.
Макмиллан перевел настороженный взгляд на нее.
– Мы надеемся, что вы поможете нам в одном очень важном деле.
Макмиллан некоторое время изучал ее, и в этом оценивающем взгляде она увидела наконец человека, кто написал то письмо Роджеру Мортону. Но тут он улыбнулся и широким жестом показал на диваны и кресла, стоявшие у стены.
– Прошу вас, присаживайтесь и поговорим. Могу я предложить вам что-нибудь освежающее?
– Спасибо, – пробормотала Эмма. Люк все еще кидал на хозяина злобные взгляды, поэтому она воспользовалась минутой, когда Макмиллан заговорил со слугой, стоявшим у двери, схватила Люка за руку и почти беззвучно прошептала: – Сядь!
Люк уголком губ выдохнул и едва заметно кивнул.
Эмма опустилась на диван с обивкой насыщенных оттенков красного и золотого. Люк сел рядом, чуть ближе, чем допускалось между просто знакомыми людьми, но они уже давно стали друг для друга чем-то большим. И Эмме было совершенно все равно, что подумает Макмиллан. Тем не менее она заметила оценивающий взгляд, который хозяин замка, вернувшись после разговора со слугой, бросил на них с Люком.
Макмиллан сел в кресло напротив них, положил руки на подлокотники с кисточками и любезно кивнул.
– Ну и чем я могу быть вам полезен?
Эмма бросила взгляд на Люка. Судя по сильно сжатым зубам, он все еще злился. Она собралась с духом – похоже, объясняться придется самой.
– Мы ищем того, кто может обладать сведениями, касающимися исчезновения вдовствующей герцогини Трент.
Макмиллан наморщил лоб. Он, как и все прочие в стране, наверняка знал, что герцогиня пропала еще весной.
Люк неловко поерзал. Ей хотелось прикоснуться к нему, но они находились в доме постороннего человека, который внимательно за ними наблюдал. С желанием утешить Люка придется подождать.
Макмиллан перевел взгляд на Люка.
– Я слышал о герцогине. Печальная история.
– Да, – процедил сквозь зубы Люк, – печальная.
– У нас есть свидетельства того, что исчезновение герцогини может быть связано с человеком по имени Роджер Мортон, – мягким голосом произнесла Эмма. – И у нас есть основания думать, что вы знаете этого человека. Возможно, знаете, где мы можем его найти.
При упоминании Роджера Мортона Макмиллан внезапно замер, переводя взгляд с Люка на Эмму и обратно. Пальцы его сжали подлокотники кресла.
– Да, я его знаю. Но что привело вас к мысли, будто он причастен к исчезновению герцогини?
Эмма снова взглянула на Люка. Тот, похоже, не собирался отвечать, поэтому пришлось говорить ей:
– Многие видели их вместе. В частности, семья отыскала одного из слуг герцогини, утверждавшего, что она покинула дом с мистером Мортоном и отправилась с ним в Уэльс, где он снял для нее дом, в котором они вместе провели несколько летних недель.
Макмиллан в упор уставился на нее, затем покачал головой и пробормотал:
– Очень похоже на Мортона – ввязаться в такое дело.
Эмма поколебалась, но решила пока не спрашивать об отношениях Роджера с Генри. Кажется, достаточно и связи с исчезновением герцогини.
– Не расскажете ли вы нам, сэр, откуда вам известен мистер Мортон?
– Да, разумеется. Он несколько лет назад работал на меня в одной из моих контор в Лондоне. Человек он амбициозный и очень умный, сделал несколько превосходных инвестиций и пять лет назад сказал, что покидает меня, чтобы заняться собственными потенциально выгодными проектами.
– Но вы поддерживали с ним связь?
– Верно. Я, если можно так выразиться, присматривал за ним. Меня интересовали его успехи, как интересуют и все прочие амбициозные люди, доказавшие свои таланты.
Люк, прищурившись, посмотрел на Макмиллана.
– Вы считали его человеком честным и порядочным?
Макмиллан хмыкнул и ответил:
– Вероятно, понятия «честность» и «порядочность» имеют разное значение в моем и вашем мирах, милорд.
Люк огляделся.
– Хмм. Насколько я успел заметить, мистер Макмиллан, мы находимся в одном и том же мире.
– Верно, верно. – Макмиллан говорил весьма любезным тоном. – Однако я имел в виду вот что: чтобы добиться успеха и богатства, требуется не только трудиться ради этого денно и нощно, но также и бороться за это. Причем иногда способы борьбы не относятся к тем, которыми принято восхищаться.
– Понимаю, – сказал Люк.
Эмма сомневалась, что он действительно понял. Вот она поняла очень хорошо: существует нечто основополагающее, куда более важное, чем деньги, что отделяет людей вроде Люка от людей вроде нее и Макмиллана.
В гостиную вошли двое слуг. У одного на подносе стояла ваза с прелестными небольшими пирожными, у второго – чайник и чашки.
Когда чай разлили и Эмма, поднеся чашку к губам, сделала глоток, Макмиллан заявил:
– Несмотря на все это, у меня никогда не было оснований считать, что Мортон занимается чем-то предосудительным или незаконным.
– Когда вы в последний раз получали от него известия? – спросил Люк.
– Около года назад. Прошлой весной он рассказал мне о новом проекте, в который намеревался вложить деньги, о пивоварне около Бристоля. Он попросил меня о денежном займе, чтобы помочь им с партнером.
Два года назад. Тот самый сезон, который Эмма провела в Лондоне. Когда встретила Генри.
– И вы дали ему деньги?
– Я одолжил ему деньги. Как я уже сказал, он человек компетентный. Я проанализировал предоставленную мне информацию касательно этого бизнеса и счел вложение удачным. Однако его партнер оказался глупцом…
– Его партнер? Как его звали? – нетерпеливо спросила Эмма.
– Кертис. – Макмиллан нахмурился. – Кажется, его звали Гарри.
– Генри, – негромко поправила она.
Генри был в одной упряжке с Роджером Мортоном с самого начала. Эмма уставилась на свою полупустую чашку с чаем и быстро-быстро заморгала.
Люк накрыл ее руку ладонью, остановив неистовую пляску пальцев, выстукивавших по бедру барабанную дробь. Эмма замерла, а когда посмотрела на Макмиллана, обнаружила, что тот с интересом изучает их сцепленные руки.
– Расскажите все остальное, – хрипло велел Люк. – Что случилось с займом и пивоварней Мортона и Кертиса.
Эмма помнила пивоварню – Генри «одолжил» у ее отца несколько тысяч фунтов, чтобы вложить их в дело. Больше отец этих денег никогда не увидел. А сама она была всего лишь пешкой в грандиозной, ужасной интриге, затеянной с целью украсть состояние отца.
Макмиллан покачал головой.
– Иногда люди с небольшими средствами теряют разум, заработав состояние, и предаются пьянству и пороку. Когда я отправил Мортону письмо, напоминая о выплате долга, он сообщил мне, что Кертис пьет и играет в азартные игры, а потенциальные возможности их инвестиций уплывают из рук из-за глупости партнера. И попросил отсрочку.
Лицо Макмиллана посуровело, глаза помрачнели, и Эмма внезапно поняла, почему этот человек так успешен в делах – он не жалеет глупцов.
– Я отправил ему еще одно письмо, на этот раз угрожающее, поскольку он нарушил предписанные договором условия – совершенно законные. В письме написал, что ему следует избавиться от Кертиса и продолжать дело самостоятельно. Предупредил, если он не вернет мне деньги в оговоренное время, я обращусь к властям.
– Полагаю, деньги он вернул вовремя? – спросил Люк.
– Верно. Выплатил всю сумму целиком за неделю до указанной даты.
– А что произошло с Кертисом? – полюбопытствовал Люк. – Он вам говорил?
– Нет. Это имя не упоминалось. Я решил, что он последовал моему совету и избавился от болвана.
Похоже, Мортон избавился от Генри, утопив его ночью в Эйвоне.
– Вам известно, где мистер Мортон сейчас? – спросила Эмма, чувствуя, как пересохло горло.
– Он держал квартиру в Бристоле.
– Оттуда он давно уехал, – угрюмо отозвался Люк. – Как, по-вашему, куда он мог отправиться? Обратно в Лондон?
– Несомненно.
– Но куда в Лондон? – спросила Эмма, чувствуя, как ухнуло в пятки сердце. Город так велик, что найти в нем человека так же не просто, как иглу в стогу сена.
– Последнее, что я слышал, – он поселился где-то неподалеку от доков. – Макмиллан пожал плечами. – Но возможно, его судьба переменилась.
Эмма подалась вперед.
– Может быть, у вас есть какая-то информация, какая-то зацепка, которая поможет нам отыскать место его пребывания, мистер Макмиллан? Есть ли у него семья? Вы знаете кого-нибудь из его родственников?
– О, точно! – Макмиллан постучал пальцем по подбородку. – Родственники. Насколько я припоминаю, у него есть замужняя сестра. Однажды нас совершенно случайно представили друг другу.
– Вы знаете, где она живет? – спросил Люк.
– И как выглядит? – добавила Эмма.
– Простите, милорд, я в самом деле не помню. В тот единственный раз, когда я ее видел, она стояла около церкви в Сохо. Они только что вышли со службы – Мортон, его сестра и ее муж, такой рыжеволосый краснощекий ирландец. Выглядел так, словно только что прибыл в Лондон. А вот как выглядела она… – Макмиллан наморщил лоб. – Темноволосая, как и ее брат. Такого же роста и сложения. Они вообще были очень похожи – я помню, даже заметил что-то на этот счет. Подумал, они близнецы, так и сказал, но они ответили – нет, у них больше года разницы, причем сестра старше.
– А имя ее мужа вы не помните? – спросил Люк.
– О’Бинн или О’Брайан? Я не уверен, извините. Что-то в этом роде. А может, я и ошибаюсь.
– Вы нам очень помогли, – сказала Эмма. – Спасибо огромное.
Люк взглянул на нее.
– Похоже, мы отправляемся на юг?
– Да, – пробормотала она. – В Лондон.
Макмиллан наклонил голову набок, глаза его блестели любопытством.
– Если вы не против, миссис Андерсон, я все же спрошу: что связывает вас с вдовствующей герцогиней Трент? Похоже, вас очень интересует местопребывание Мортона.
Она открыла рот, чтобы ответить, и тут же его закрыла. Она не хотела признаваться, что была замужем за Генри Кертисом. Больше не хотела иметь никакого отношения к этому ублюдку и даже рассеянно подумала, нет ли возможности вернуть девичью фамилию.
– Миссис Андерсон – близкий друг нашей семьи, – пришел на выручку Люк. – Очень близкий. Моя мать всегда умела обращаться с детьми и со временем стала для миссис Андерсон почти родной. Разумеется, она заинтересована. Наша мать для всех нас очень важна.
Голос его звучал по-аристократически напыщенно, а в тоне проскользнула предостерегающая нотка, заставившая Макмиллана мгновенно отступить.
– Разумеется, – сочувственно отозвался он. – Что ж, желаю вам всего самого хорошего. Надеюсь, вы найдете Мортона, а уж он сумеет помочь вам отыскать вашу дорогую мать.
– Я тоже надеюсь, мистер Макмиллан, – тихо произнесла Эмма.
В последний вечер в Эдинбурге Люк с Эммой пообедали в роскошных апартаментах отеля «Камерон».
Еда была великолепной, более того – им прислуживали официанты. После первого блюда (холодный суп и огурцы) они с удовольствием съели салат, затем что-то типично шотландское, состоящее из пресных лепешек, хаггиса – телячьего рубца – и утки, фаршированной шалфеем, в ароматной подливке. На десерт подали разнообразные фрукты со сладкими сливками, сыр и цукаты.
Чувствуя себя сытым и довольным, Люк взглянул на свой бокал с вином – нет, тот еще почти полон, значит, причина не в спиртном. Все дело в сидящей напротив женщине.
Во время еды они почти не разговаривали, но это Люка устраивало. Ему нравилось, что молчание их не угнетает, что они не чувствуют неловкости и немедленной потребности заполнить его каким-нибудь светским щебетом.
Эмма положила в рот кусочек залитой сливками груши и вздохнула.
– Божественно, – пробормотала она. Проглотила и улыбнулась Люку. – Куда вкуснее хаггиса.
– Он тебе не понравился?
– Не особенно. Но зато теперь я могу сказать, что пробовала его.
Люк хохотнул.
– Это точно.
Они какое-то время ели молча. Затем Эмма нарушила молчание:
– Люк?
– Мм?
Эмма твердо посмотрела на него, помешивая ложкой мороженое.
– Почему тебе не нравится, когда твое имя связывают с братом?
Мирный покой, который он с трудом обрел, моментально исчез. Впрочем, это в любом случае была иллюзия.
Люк потер переносицу, внезапно почувствовав усталость.
– Ты в самом деле хочешь поговорить об этом сейчас?
Эмма задержала на нем долгий внимательный взгляд и отвела глаза.
– Нет, раз это тебя расстраивает.
– Ах, Эмма. – Он разочарованно покачал головой. За последние дни его тяготила каждая вторая тема для разговора.
Люк отложил ложку и откинулся на спинку стула, ощущая приятную шелковую обивку.
– Дело не в том, что мне не нравится, когда мое имя связывают с ним, – спокойно произнес он. – Дело в том, что я не люблю, когда меня с ним сравнивают и решают, что я ему во всем уступаю. И еще в том, что к этому выводу приходят даже до того, как успеют сравнить меня с ним. И в том, что мне всегда не нравилось (и всегда будет не нравиться) быть хуже него.
Эмма смотрела на него, приоткрыв рот и наморщив лоб.
– Но это же неправда!
– Попробуй пожить рядом с братом, считающимся образцом совершенства. Попробуй состязаться с ним – и проиграть во всем, в чем только возможно.
– Люк, – сказала она, понизив голос, словно собиралась хорошенько отчитать его.
У него так отяжелели веки, что опускались сами собой. Он внезапно почувствовал себя безмерно уставшим.
– Я не хочу об этом разговаривать. Не хочу говорить про Трента. Потому что всякий раз, как упоминается его имя, я снова оказываюсь в его тени. – Он заставил себя открыть глаза. – Я пытаюсь выйти из этой тени, хочу делать что-то сам, жить так, как мне нравится, быть самим собой. Но всегда, когда заходит речь о нем, каждый раз, как кто-нибудь напоминает мне, какое он совершенство, я вспоминаю, что вероятность этого ничтожна.
Эмма кивнула и отодвинула тарелку.
– Ты закончил обедать?
Люк моргнул, удивленный такой резкой сменой темы.
– Да.
Она встала и позвала служанку убрать со стола.
Персонал отеля «Камерон» гордился своим отличным обслуживанием, и через две минуты грязная посуда исчезла и на столе осталась ваза с цветущим вереском.
После того как служанки вышли, Эмма заперла дверь на щеколду. Люк остался на месте. Губы его изогнулись.
– Запираешь меня в номере?
Она повернулась к нему, скромно сложив руки.
– Я и раньше тебе говорила, что терпеть не могу, когда ты спускаешься вниз и напиваешься. Как, например, вчера ночью.
– Вчера ночью, – повторил он негромко, уставившись на ее губы и вспоминая тот поцелуй, что перевернул в нем все. Он едва удержался, чтобы не овладеть ею прямо на месте, и с трудом заставил себя уйти из комнаты.
Господи, как ему нравятся ее губы! Нравится их цвет – такой насыщенный красный. Нравится их форма – они пухлые и гладкие. Нравится их вкус. Ему нравится…
– И в предыдущую.
Он заставил себя оторвать взгляд от ее губ и посмотреть в глаза.
– И в ночь перед той.
– Не обязательно мне напоминать, – сухо произнес он. – Я был не настолько пьян и помню каждую из этих ночей.
Эмма прислонилась к двери, скрестила на груди руки и тоже посмотрела ему в глаза.
– Я хочу, чтобы вы кое-что поняли, лорд Лукас Хокинз.
Он выгнул бровь, удивляясь тому, что она назвала его полным именем.
– И что именно?
– Тебе не понравится. Я считаю необходимым упомянуть человека, о котором ты не любишь разговаривать.
Люк заскрипел зубами. Черт побери, опять, Трент. Разумеется, ей непременно нужно вернуться к разговору о его проклятом святом братце.
– Я его не знаю, – сказала Эмма, – но слышала о нем только хорошее.
– Разумеется. – Он попытался говорить безразлично, но не удержался и едва ли не прорычал это. – Ты им восхищаешься. А если бы познакомилась, начала обожать. Все его обожают.
– Но я знаю тебя, Люк. – Ее голос смягчился. – И восхищаюсь я именно тобой. Обожаю тебя. И не собираюсь сравнивать тебя с кем бы то ни было, потому что ты – это ты. Именно такой, какой мне нравится.
– Хорошо. – Он, Люк, черт побери, не желает, чтобы Эмма – из всех людей на свете – сравнивала его с Трентом. Потому что, как и все прочие, она сочтет, что он уступает брату во всем.
И он надеется, она никогда не познакомится с его братцем.
– Уже поздно, – мягко произнесла Эмма. – Завтра утром нам нужно выехать очень рано, если мы хотим добраться до Лондона за пять дней.
Она вынула из комода ночную рубашку и спряталась за ширму, стоявшую у кровати. Зашуршала ткань, и Люк зажмурился, вспоминая прошлую ночь. Вспоминая сегодняшнее утро и то, что он рассказал ей про свои желания.
Он хотел дать ей все это и много больше. Искупать ее в наслаждении. Довести до высот восторга. Кертис был недостоин ее.
Люк стоял возле кровати, когда она появилась из-за ширмы в той самой невинной белой ночной рубашке, что сводила его с ума все прошлые ночи.
Он вспомнил ее слова о том, что она хочет жить в настоящем. Именно так в основном жил он и стал осторожнее, только познакомившись с ней.
Он не хотел сделать ей больно. Но желание доставить удовольствие ей и получить его самому перевесило все резоны.
Эмма заплела волосы в толстую косу и перекинула ее на спину. Люк решил, что это надо исправить.
Эмма остановилась возле ширмы. Люк протянул ей руку.
– Иди сюда, – хрипло произнес он.
Она подошла, взяв его за руку. Он притянул ее к себе и пробормотал:
– Повернись.
Эмма повиновалась. Люк развязал тонкую ленточку в косе и положил ее на стол. Медленно расплел косу, наслаждаясь гладкими густыми волнами, которыми ему так редко удавалось полюбоваться во всей их полной медной красе, и поцеловал Эмму в макушку.
– Сегодня я не пойду вниз.
Она облегченно выдохнула.
– Потому что хочу остаться с тобой. Это то, чего хочешь ты?
– Да. – Слово было сказано шепотом, твердо, без тени сомнений в голосе.
Люк закрыл глаза. Естество уже затвердело, тело пылало, требовательное, нетерпеливое.
– Скажешь мне, если я сделаю то, чего ты не хочешь. Что тебе не нравится. Что ты считаешь унизительным, или неприемлемым, или слишком порочным и развратным…
Эмма быстро повернулась и посмотрела ему в лицо:
– Прекрати, Люк.
– Нет. Ты должна знать. Если я стану слишком… – Господи, как это назвать? Грубым? Скотским? Диким? – Просто вели мне перестать. Обещай, Эмма.
Он не мог позволить себе взять эту женщину, переступая установленные ею границы.
Она подняла на него глаза, в которых сверкали золотистые искорки.
– Я хотела этого… хотела тебя с того самого первого вечера. И ты это знаешь, правда?
В тот первый вечер он ее не знал. Видел только ее красоту, представлял, сколько наслаждения может подарить ему ее тело. Сейчас она казалась ему намного красивее. То, как она на него смотрит – с доверием, желанием, вожделением, – заставляет его хотеть ее гораздо сильнее, чем в тот первый вечер. Но он боится, что этот взгляд изменится, наполнится недоверием, отвращением, неприязнью. И если подобное случится, он вряд ли это переживет.
– Тогда ты меня не знала, – сказал Люк.
– Зато знаю теперь и хочу еще сильнее.
Он поцеловал ее, притянув к себе одной рукой. Другую запустил в восхитительную, мягкую массу волос, прижимая к себе ее голову, завладев ее ртом.
Он покусывал ее губы, то верхнюю, то нижнюю. Язык вторгся в ее сладкий рот, повторяя действия, которые скоро предстоит проделать его естеству. Люк прижимался к ней, стараясь дать члену хоть какое-то облегчение, но для этого существовал только один способ. Он поцеловал ее в уголок губ.
– Ты такая вкусная, Эмма, – простонал он и лизнул ее ухо. – Такая вкусная.
Положил ладонь ей на спину и ощутил, как она задрожала. Ладонь заскользила ниже, ниже и легла на упругие округлые бедра. Выпутавшись из ее волос, он опустил и другую руку и обхватил оба мягких полушария. Целуя ее в губы, в щеку, в нос, он вжимался в нее все сильнее.
Эмма ахнула.
– Ты ангел, – прошептал он.
Взявшись за подол ее ночной рубашки, Люк задрал его кверху, ощутил под ладонями обнаженную кожу ягодиц и сжал их. Эмма обвила руками его шею и притянула к себе, целуя так чудесно, дерзко полизывая языком его губы.
– Эм, – бормотал Люк между поцелуями. – Господи, Эмма.
Он жестко стиснул ее бедра, но попытался смягчить это ласковыми поглаживаниями пальцев. Отпустил ночную рубашку и скользнул руками к груди, чтобы развязать ленты у шеи.
– Сними это. – Голос его дрожал. Пальцы дрожали. Он стремительно переставал владеть собой.
Господи. Это катастрофа. Он дикое, грубое животное, пытающееся побороть свои основные инстинкты. Безнадежно пытающееся быть порядочным мужчиной. Надежным мужчиной. Таким, как его брат, которого он никогда не любил.
Неужели он сделает ей больно? Обидит Эмму так же, как обижал всех остальных?
Люк отпустил ее ночную рубашку. Нет. Это неправильно. Как и все решения, которые он принимал в своей чертовой проклятой жизни, это неправильно.
