14. Космическая станция
От: SitePostAlert
Тема: Девушка на мосту
Ты больше не в клоаке, могу писать снова. Не получай здесь писем. Камни мои. Скоро на мосту опять. Война всерьез. Писать только мне, этот сайт, имя Девушка-На-Мосту, пароль не подножка.
В космическом лифте было скучно, как и предполагал Питер. Вроде воздушного перелета, только дольше и без видов из окна.
Слава богу, у родителей хватило здравого смысла не предаваться сантиментам по поводу перелета на шаттле к министерству колоний. Все-таки это та самая станция, где была Боевая школа. Им предстояло ступить именно туда, где драгоценный Эндер одержал первую победу. Да, убил мальчишку.
Но в космосе не остается следов. И ничто не подсказывало, каково было Эндеру лететь сюда. Они ведь уже не дети, оторванные от дома. Они взрослые, и в их руках может быть судьба мира.
А это уже, надо сказать, совсем как у Эндера.
Когда сюда прибыл Эндер, все человечество объединилось. Ясно было, кто враг, опасность была реальной, а Эндеру даже не надо было знать, что он будет делать, чтобы победить.
По сравнению с этим задача Питера была сложнее. Она могла казаться проще – найти по-настоящему умелого убийцу и ликвидировать Ахилла.
Но все было не так просто. Во-первых, Ахилл, сам будучи убийцей и нанимателем убийц, к такому заговору будет готов. Во-вторых, просто убить Ахилла мало. Не он был той армией, что оккупировала Индию и Индокитай. Не он был правительством, которое правило больше чем половиной населения Земли. Убив Ахилла, еще надо будет исправить все то, что он натворил.
Как с Гитлером во времена Второй мировой войны. Без Гитлера у Германии никогда бы не хватило наглости завоевать Францию и докатиться до ворот Москвы. Но если бы Гитлера убили непосредственно перед вторжением в Россию, то очень вероятно, что общим языком Межзвездного Флота был бы немецкий. Потому что именно ошибки Гитлера, его слабости, его страхи, его ненависть проиграли вторую половину войны, как его напор, его решения выиграли первую.
Убийство Ахилла может оказаться всего лишь гарантией подчинения всего мира Китаю.
Но все же, если его не будет, Питеру будет противостоять разумный противник. И его сторонники не будут так суеверно запуганы. Петра, Боб и Вирломи сбежали из Риберао-Прето при одной мысли о появлении там Ахилла… хотя оказалось, что они не ошиблись, все же страшно осложняла жизнь необходимость работать в одиночку, с помощью только папы с мамой.
А так как это были единственные люди, на которых он мог положиться, их надо учитывать.
Он и рассчитывал на них, но и злился тоже. Он знал, что это нерационально, но всю дорогу до министерства колоний его преследовало жгучее воспоминание, как родители в детстве его строжили, а Эндер и Валентина ничего неправильного сделать не могли. Будучи в основе своей человеком рациональным, он отметил должным образом тот факт, что после отбытия Эндера и Валентины в колонии родители стали его полностью поддерживать. Спасали его не один раз. Большего он не мог бы просить, даже если бы они его действительно любили. Они выполняли свой родительский долг, и даже с избытком.
Но это не снимало боль прошлых лет, когда все, что он делал, считалось плохим, любой его естественный инстинкт – оскорблением их версии Бога. Ну ладно, но при всем вашем осуждении помните вот что: это Эндер оказался Каином! А вы всегда думали, что это буду я.
«Дурак ты, дурак, дурак, – оборвал себя Питер. – Эндер не убивал брата, Эндер защищался от врагов. Как и я. Мне надо это преодолеть», – говорил он себе снова и снова во время перелета.
«Жаль, что здесь не на что смотреть, кроме этих дурацких телеэкранов. Или похрапывающего папы. Или матери, которая поглядывает на меня и подмигивает. Подмигивает! А почему бы не улыбнуться? Не посмотреть на меня с тем выражением обожания, как, бывало, смотрела она на Эндера или Валентину? Их-то она любила… Прекрати. Думай о том, что тебе следует делать, глупец.
О том, что тебе следует писать и публиковать, как Локку и как Демосфену, чтобы поднять народы свободных стран, возмутить правительства стран, которыми правят сверху. И нельзя допустить, чтобы эти слова затерялись среди потока новостей и событий. Но трудно привлечь внимание людей к войне, где не стреляют. Войне, идущей в далеких землях. Какое дело аргентинцам, что Индией правят люди, которых народ не выбирал? Фермеру в Калахари, ухаживающему за своими солнечными батареями, какое дело до того, что в Таиланде кого-то бьют ногой в лицо?
У Китая нет планов на Намибию или Аргентину. Война окончена. Так может, хватит орать впустую и пусть люди спокойно зарабатывают деньги?»
Вот был истинный враг Питера. Не Ахилл. Не Китай даже. Апатия остального мира – вот что играет им на руку.
«А я в космосе, лишен свободы передвижения, зависим куда более, чем раньше. Потому что если Графф решит не посылать меня обратно на Землю, то я не смогу улететь. Другого транспорта нет. Вроде бы он полностью на моей стороне. Но на самом деле его лояльность принадлежит этим отродьям из Боевой школы. Он рассчитывает использовать меня, как я рассчитывал использовать Ахилла. Я ошибся. А он может оказаться прав».
После такого долгого перелета злило, что, уже оказавшись здесь, надо было ждать, пока шаттл прогарцует вдоль линии причалов. Смотреть было не на что. «Окна» были закрыты, потому что в невесомости голова кружится, если смотреть, как все быстрее вертится Земля, пока шаттл подстраивается под вращение колеса станции.
«Может быть, моя карьера уже позади. Может, я уже заработал то упоминание в истории, которое у меня будет, – всего лишь сноска в чьей-то биографии, параграф в учебнике.
Может, действительно, лучшее, что можно сделать для восстановления моей репутации, – это чтобы меня сейчас красиво убили. Но, судя по развитию событий, мне предстоит погибнуть при несчастном случае в воздушном шлюзе, когда шаттл причалит к станции».
– Перестань себя жалеть, – сказала мать.
Он посмотрел на нее сердито:
– Ничего подобного я не делаю!
– И хорошо. Злись на меня, все лучше, чем раскисать.
Он хотел огрызнуться, но понял, что нет смысла отрицать вещи, очевидные для них обоих. Он действительно был подавлен, и действительно ему надо было работать. Как в день пресс-конференции, когда родители вытащили его из кровати. Это унижение ему повторять не хотелось. Он будет делать свою работу, и родителям не придется подгонять его, как ленивого школьника. И он не будет на них рявкать, когда они всего лишь говорят правду.
И потому Питер улыбнулся:
– Брось, мать. Ты же знаешь, что, если бы я горел, никто бы не дал себе труда даже на меня помочиться.
– Ну-ну, сынок, будем честными, – вмешался отец. – Сотни тысяч людей сделают это с удовольствием, только попроси. И несколько десятков тысяч готовы сделать это без всякой просьбы, едва представится возможность.
– Да, слава имеет свои преимущества, – заметил Питер. – А у кого окажется пустой пузырь, поучаствуют плевками.
– Какие вы мерзости говорите, – сказала мать.
– Ты так говоришь, потому что это твоя работа, – ответил Питер.
– Тогда мне за нее недоплачивают. Потому что рабочий день получается ненормированным.
– Твоя роль по жизни. Очень по-женски. Мужчин надо цивилизовать, и именно ты должна это делать.
– Да, с этим я, похоже, не справляюсь.
В этот момент сержант МЗФ, исполнявший во время полета обязанности стюарда, пригласил их на выход.
Поскольку шаттл причалил к центру станции, гравитации не было. Питер и его родители поплыли вперед, хватаясь за поручни, а стюард вбросил их сумки в шлюз сразу за ними. Сумки были перехвачены парой ординарцев, явно уже сотни раз выполнявших такую операцию и никоим образом не потрясенных личным прибытием самого Гегемона в министерство колоний.
Хотя, скорее всего, здесь никто об этом не знал. Питер с родителями прибыли по фальшивым документам, конечно же, но все-таки Графф должен был кому-то на станции сказать, кто они такие.
Однако вряд ли ординарцам.
Когда прибывшие уже достаточно далеко прошли по спице колеса, где уже четко определялся верх и низ, их встретил кто-то из более высокопоставленных сотрудников. Человек в сером костюме – форма министерства колоний – ждал у выхода из лифта с протянутой рукой.
– Здравствуйте, мистер и миссис Реймонд. Я заместитель министра Даймак. А это, очевидно, ваш сын Дик.
Питер слабо улыбнулся, услышав псевдоним, который Графф ему присвоил.
– Скажите мне, будьте добры: кто-то знает, кто мы на самом деле? Нам тогда не придется разыгрывать этот фарс.
– Знаю я, – негромко ответил Даймак, – и больше никто на станции. И я предпочел бы сохранить это положение.
– Графф здесь?
– Министр колоний возвращается с осмотра недавно оснащенного нового корабля. Через две недели ему предстоит первый рейс, и вы не поверите, какое здесь будет движение. По шестнадцать шаттлов в день, и все это для колонистов. Грузовики пойдут прямиком в сухой док.
– А мокрый док здесь тоже есть? – с невинным видом спросил Джон Пол.
Даймак ухмыльнулся:
– Флотская терминология очень живуча.
Вдоль по коридору Даймак провел их к вертикальной трубе, и они спустились за ним по шесту. Гравитация была еще достаточно слабой, чтобы это было просто даже для родителей – им как-никак было за сорок. Даймак помог им выйти в нижний – и потому более «тяжелый» коридор.
На стенах были старомодные полосы, указывающие направления.
– Отпечатки ваших ладоней уже зарегистрированы, – сказал Даймак. – Приложите руку вот сюда, и вам покажут путь в вашу комнату.
– Это осталось от прежних дней? – спросил отец. – Хотя мне трудно себе представить, чтобы вы здесь были, когда…
– Был. Я тогда был нянькой для новичков. Боюсь, что не для вашего сына. Но для вашего знакомого.
Питер не хотел ставить себя в жалкое положение, перечисляя известных ему выпускников Боевой школы. У матери таких волнений не было.
– Петры? – спросила она. – Сурьявонга?
Даймак наклонился поближе, чтобы голос нельзя было подслушать:
– Боба.
– Он наверняка был замечательным ребенком.
– Выглядел он тогда трехлетним. Никто не верил, что он по возрасту сюда может быть допущен.
– Сейчас он так не выглядит, – сухо сказал Питер.
– Да, я… я знаю о его состоянии. Это не обнародовано, но полковник Графф… то есть министр, он знает, что мне небезразлично, что происходит с… со всеми моими детьми, конечно, но этот был… я думаю, что первый учитель вашего сына точно так же к нему относился.
– Надеюсь, – сказала мать.
Сантименты стали такими приторными, что Питеру пришлось стиснуть зубы. Он приложил ладонь к пластине у входа, и загорелись три полосы.
– Зеленая, зеленая, коричневая, – сказал Даймак. – Но скоро вам это будет уже не нужно. Здесь не мили открытого пространства, где можно потеряться. Эта система полос всегда предполагает, что вы хотите вернуться к себе в комнату, кроме тех случаев, когда вы включаете пластину рядом со своей дверью – тогда она думает, что вам нужно в туалет, – к сожалению, у нас туалеты не в комнатах, а отдельно. Но если хотите пройти в кают-компанию, хлопните пластину дважды, и она вас поймет.
Он показал Виггинам помещение, где они будут жить, – длинную комнату с рядами коек по обеим сторонам узкого прохода.
– Боюсь, что у вас будет компания в течение той недели, пока мы будем загружать корабль, но долго здесь никто не задержится, а потом комната в вашем распоряжении еще на три недели.
– У вас запуск каждый месяц? – спросил Питер. – И откуда же берутся средства на такую скорость?
Даймак посмотрел безмятежным взглядом:
– Мне неизвестно.
Питер наклонился и, подражая Даймаку, сказал заговорщицким тоном:
– Я – Гегемон. И официально ваш начальник мне подчиняется.
Даймак шепнул в ответ:
– Вы спасаете мир, а мы осуществляем программу колонизации.
– Я мог бы в своих операциях использовать чуть больше денег.
– Так думал бы каждый Гегемон, – сказал Даймак. – Вот почему наши средства идут не через вас.
Питер засмеялся:
– Разумно. Если вы считаете программу колонизации жизненно важной.
– Это будущее человечества, – просто ответил Даймак. – У жукеров была правильная идея. Распространяться как можно шире, чтобы всю расу не уничтожила одна катастрофическая война. Хоть это их и не спасло, но… но мы не роевые насекомые.
– Правда? – усомнился отец.
– А иначе кто у нас королева улья? – спросил Даймак.
– Здесь, я думаю, – ответил отец, – это Графф.
– А мы его ручки и ножки?
– И рты, и… в общем, да. Чуть более независимые и менее послушные, чем рабочие муравьи, но именно так какой-то вид захватывает господство на планете – как сделали они и как сделали мы. Потому что надо уметь заставить многих индивидуумов отказаться от личной воли и подчиниться групповому разуму.
– То есть здесь мы претворяем в жизнь эту философию, – сказал Даймак.
– Или весьма передовую науку, – возразил отец. – Групповое поведение человека. Степени преданности. Я об этом много думаю.
– Очень интересно.
– Я вижу, что на самом деле вам совсем не интересно. И у вас я теперь прохожу под рубрикой чудаков, которые лепят теории. Но на самом деле я этого никогда не делаю. И даже не знаю, почему только что этим занялся. Просто… я впервые попал к Граффу домой, так сказать. И разговор с вами очень похож на разговор с ним.
– Я польщен.
– Джон Пол! – окликнула мать. – Мне кажется, ты смущаешь мистера Даймака.
– Когда люди ощущают сильную преданность своей общине, они перенимают манеры предводителя, как и его мораль, – продолжал отец, отказываясь прекратить.
– Это если у лидера есть личность, – заметил Питер.
– А как он иначе может быть лидером? – удивился отец.
– Спроси Ахилла, – ответил Питер. – Как раз обратный случай. Он перенимает манеры людей, которых хочет за собой повести.
– Я его не помню, – сказал Даймак. – Он здесь пробыл всего несколько дней, пока… пока не выяснилось, что за ним на Земле числится убийство.
– Когда-нибудь вам придется мне рассказать, как Боб заставил его сознаться. Сам он не говорит.
– Если он не говорит, то и я не скажу.
– Похвальное проявление лояльности, – заметил отец.
– На самом деле нет, я просто сам не знаю. Знаю только, что как-то была там использована вентиляционная шахта.
– А признание? – спросил Питер. – Эта запись все еще здесь?
– Нет, ее здесь нет. А если бы была, то входила бы в секретное личное дело подростка.
– Серийного убийцы.
– Законы мы замечаем только тогда, когда они работают против нас, – пожал плечами Даймак.
– Видите? – сказал отец. – Обмениваемся философиями.
– Как у дикарей на пиру, – поддержал Даймак. – Если вы не возражаете, я вам организую до обеда разговор с начальником службы безопасности Апханадом.
– На какую тему?
– Колонисты не составляют проблемы – они двигаются только в одном направлении, и связаться с поверхностью планеты им нелегко. Но вас наверняка здесь узнают. Даже если нет, легенду-прикрытие трудно долго поддерживать.
– Тогда не будем создавать легенду, – сказал Питер.
– Нет, создадим по-настоящему хорошую, – возразила мать.
– Просто не будем ни с кем разговаривать, – предложил отец.
– Вот именно эти вопросы майор Апханад и хочет с вами обсудить.
Когда Даймак вышел, Питер и его родители выбрали себе койки в конце длинного кубрика. Питер, конечно, выбрал себе верхнюю, но, пока он разгружал сумку в стенной шкафчик за койкой, отец обнаружил, что каждая группа из шести коек – три с каждой стороны – может быть отделена от других занавеской.
– Это наверняка позже приделали, – сказал отец. – Не могу себе представить, чтобы детишкам разрешено было разгораживаться.
– А они звуконепроницаемые? – спросила мать.
Отец задернул занавеску, и она сомкнулась у него за спиной как диафрагма. Оттуда ничего не было слышно. Потом отец раскрыл занавеску:
– Ну и как?
– Отличная звукоизоляция, – сказала мать.
– А ты пытался нам что-нибудь сказать? – спросил Питер.
– Нет, я вас слушал.
– А мы тебя, Джон Пол.
– Нет, я говорил. Не кричал, но ведь вы меня не слышали?
– Питер, – сказала мать, – тебя переместили в следующее отделение.
– Это не поможет, когда прибудут колонисты.
– Можешь тогда вернуться обратно и спать у мамочки с папочкой.
– А сейчас вам придется ходить через мою комнату, чтобы попасть в туалет.
– Это правда, – сказал отец. – Я знаю, что ты – Гегемон и тебе полагается лучшая комната, но вряд ли мы случайно влезем, когда ты будешь развлекаться с какой-нибудь девицей.
– Не слишком на это рассчитывайте, – мрачно огрызнулся Питер.
– Мы будем чуть приоткрывать дверь и говорить «тук-тук», – сказала мать. – У тебя будет время ее спрятать.
Питеру было очень неловко вести с родителями подобный разговор.
– Какие вы остроумные. Я просто счастлив сменить комнату, можете мне поверить.
И действительно, хорошо было остаться одному, даже если для этого пришлось вытаскивать все барахло из только что загруженного шкафчика и переносить в другой. Во-первых, теперь у него койка была нижняя. И во-вторых, не надо было слушать, как родители пытаются его ободрить и развеселить.
Ему нужно было время подумать.
И конечно, он скоро заснул.
Даймак разбудил его по интеркому:
– Мистер Реймонд, вы здесь?
Доля секунды понадобилась Питеру, чтобы вспомнить, что он теперь Дик Реймонд.
– Да, если вы не моего отца имеете в виду.
– С ним я уже говорил. Я настроил полосы так, чтобы они провели вас в службу безопасности.
Служба безопасности находилась на верхнем уровне, с наименьшей гравитацией, что имело смысл, поскольку, если от этой службы требовались действия, ее сотрудникам предстояло бежать вниз, куда бы они ни направлялись.
Когда Виггины вошли в кабинет, майор Апханад поздоровался с ними за руку по очереди.
– Вы из Индии или из Пакистана? – спросила мать.
– Из Индии, – ответил он, не гася улыбки.
– Я очень сочувствую вашей стране, – сказала мать.
– Я там не был уже… очень давно.
– Надеюсь, что ваши родные не пострадали под китайской оккупацией.
– Спасибо за ваши добрые чувства, – ответил Апханад с интонацией, дававшей понять, что этот вопрос закрыт.
Он предложил всем сесть и сел сам – за свой стол, пользуясь преимуществами своего положения. Питеру это было несколько неприятно, поскольку он уже привык, что главное место принадлежит ему. Пусть у него как у Гегемона не особо много реальной власти, но место во главе стола положено ему по протоколу.
Да, но здесь он инкогнито, и вряд ли с ним следует обращаться иначе, чем с любым гражданским посетителем.
– Я знаю, что вы – особые гости министра, – произнес Апханад, – и желаете, чтобы ваше уединение не нарушалось. Обсудить же нам следует только границы вашего уединения. Насколько вероятно, что вас узнают в лицо?
– Это возможно, – сказал Питер. – Особенно его. – Он показал на отца.
Вранье, конечно, бесполезное, быть может, но все-таки…
– Ага. И тогда, я полагаю, узнают ваши настоящие имена.
– Вполне вероятно, – сказал отец.
– Определенно, – сказала мать, будто гордясь этим фактом и несколько возмущаясь тем, что у этого человека могут здесь быть сомнения.
– Тогда… не следует ли приносить вам еду? И освобождать коридоры, когда вы будете следовать в туалет?
Питер представил себе этот кошмар.
– Майор Апханад, мы не хотим рекламировать свое присутствие, но я уверен, что осторожности вашего персонала мы можем доверять.
– Наоборот. Осторожность состоит в том, чтобы не считать верность персонала гарантированной.
– Даже вашу?
– Поскольку вы уже неоднократно мне солгали, – сказал Апханад, – я думаю, можно утверждать, что вы ничью верность не считаете гарантированной.
– Тем не менее, – заявил Питер, – я не собираюсь сидеть в этой трубе, как в тюрьме. Мне нужна будет возможность пользоваться вашей библиотекой, у вас наверняка она существует, и мы можем есть в кают-компании и пользоваться туалетом, никому не доставляя неудобств.
– Вот видите? – заметил Апханад. – Вы мыслите, совершенно не учитывая вопросы безопасности.
– Не можем же мы жить здесь как заключенные! – возмутился Питер.
– Он совсем не то имел в виду, – сказал отец. – Он говорит о том, как ты просто объявил решение для нас троих. Цена твоих слов, что меня узнают быстрее.
– Проблема узнавания действительно есть, – улыбнулся Апханад. – Вас, господин Гегемон, я сразу узнал. Смотрю телепередачи.
Питер вздохнул и откинулся на спинку кресла.
– Ваше лицо не настолько узнаваемо, как если бы вы были действующим политиком, – говорил Апханад. – Они просто стремятся выставлять лица на публику. Ваша карьера, если я правильно помню, начиналась анонимно.
– Но по телевизору меня показывали.
– Послушайте, – сказал Апханад. – У нас мало кто из персонала смотрит телевизор. Я фанат новостей, но большинство народу здесь оборвали связь со сплетнями Земли. Я думаю, что лучший для вас способ остаться неузнанным – вести себя так, будто вам нечего скрывать. Держаться чуть отстраненно – не вступать, скажем, в разговоры, ведущие к взаимным объяснениям, кто вы такой и что здесь делаете. Но если быть приветливым и не нагонять таинственности, то все должно быть хорошо. Люди не ожидают увидеть Гегемона и его родителей в этих кубриках. – Апханад усмехнулся. – Это будет маленькая тайна для нас шестерых.
Питер посчитал. Он, родители, Апханад, Даймак… да, и Графф, конечно.
– Я думаю, что покушений здесь опасаться не следует, – сказал Апханад, – поскольку на борту почти нет оружия, а то, что есть, хранится под замком. Всех прибывающих досматривают. Поэтому я предложил бы и вам не носить оружия. Вас учили рукопашному бою?
– Нет, – ответил Питер.
– На нижнем уровне есть гимнастический зал, отлично оборудованный. И там не только детские тренажеры – взрослым тоже необходимо сохранять форму. Им надо упражняться для поддержания мышечной массы и так далее, но для вас мы можем организовать обучение боевым искусствам, если вам интересно.
– Мне не интересно, – ответил Питер, – но идея хорошая.
– Если кого-то пошлют против нас, то этот человек будет куда лучше обучен, чем мы, – сказала мать.
– Или да, или нет, – возразил Апханад. – Если ваши враги попытаются здесь до вас добраться, надо будет послать кого-то, кто пройдет наш скрининг. Люди слишком спортивные у нас удостаиваются особого внимания. Мы, видите ли, очень опасаемся, что сюда зашлют кого-нибудь из антиколониальных групп для диверсии или терроризма.
– Или политического убийства.
– Так что вы поняли, – заключил Апханад. – Но я могу вас заверить, что мы с моими сотрудниками работаем очень тщательно. Ничего не оставляем без внимания.
– Другими словами, вы знали, кто мы такие, еще раньше, чем мы вошли в дверь.
– На самом деле раньше, чем стартовал ваш шаттл. Во всяком случае, догадывались.
Виггины попрощались с Апханадом и пошли вживаться в обиход станции.
Время здесь отсчитывали по Гринвичу, не по какой-либо особой причине, но потому, что это нулевая долгота, а какое-то время выбрать надо было. Питер обнаружил, что родители не настолько лезут в его жизнь, как он опасался, и удачно вышло, что за занавеской не слышно было, как они занимаются любовью или разговаривают о нем.
В основном он сидел в библиотеке и писал.
Статьи, разумеется, обо всем, на все доступные форумы. Много было сетевых изданий, счастливых получить работу Локка или Демосфена, особенно сейчас, когда все знали, что это псевдонимы Гегемона. Его самая серьезная работа велась в Сети, и не было способа обращаться к конкретным аудиториям. Но Питер продолжал рассуждать на темы, которые представляли особый интерес для различных регионов.
Целью всех его выступлений было раздуть пламя подозрений по отношению к Китаю и планам Китая. Под именем Демосфена он писал совершенно прямо об опасности, которая грозит миру, если позволить Китаю удержать Индию и Индокитай, и постоянно строил предположения, кто следующий. Конечно, он не мог опуститься до разжигания ненависти, потому что каждое его слово обернулось бы против Гегемона.
Было куда как проще, когда он был анонимом в Сети.
Но под именем Локка он писал как государственный муж, бесстрастно рассуждая о проблемах, стоящих перед различными странами и регионами. Локк почти никогда не писал откровенно антикитайских статей, но считал само собой разумеющимся, что следующее вторжение будет, и было бы неразумно делать долговременные инвестиции в возможные объекты вторжения. В таком роде.
Работа была тяжелая, потому что каждая статья должна была быть интересной, оригинальной, важной, – или ее просто не заметят. Ни в коем случае нельзя было создавать впечатление, что у него есть любимый конек – как у отца, который излагал Даймаку свои теории групповой лояльности. Хотя, если честно, раньше Питер от отца ничего подобного не слышал. И все-таки эти речи дали ему понять, как легко Локк и Демосфен, то есть сам Питер Виггин, могут сперва надоесть, а потом стать посмешищем.
Отец предлагал темы для статей, и некоторые Питер использовал. Что делают отец и мать в остальное время, когда не читают его статьи, не комментируют, не вылавливают ошибки, – Питер понятия не имел. Может, мать нашла комнату, где можно было бы прибираться.
Графф забежал в первое утро, но потом вернулся на Землю на том же шаттле, на котором прилетели они. Три недели он не возвращался, и Питер успел написать около сорока статей, опубликовав их в разных изданиях. Большинство статей принадлежали Локку. А наибольшее внимание привлекали, как всегда, статьи Демосфена.
Вернувшись, Графф пригласил Питера с родителями на обед в апартаментах министра, и это был веселый обед, за которым не обсуждалось ничего важного. Как только разговор касался текущих дел, Графф менял тему или отпускал какую-нибудь шутку – редко смешную.
Это озадачило Питера: Графф наверняка мог рассчитывать, что помещения его базы защищены от прослушивания. Видимо, это было не так, потому что после обеда Графф пригласил гостей пройтись и быстро вывел из обычных коридоров в служебные переходы. Они почти сразу перестали понимать, куда идут, а когда Графф наконец открыл дверь и вывел своих гостей на карниз, выходящий в вентиляционную шахту, они потеряли всякое чувство направления, кроме, конечно, ощущения, где «низ».
Вентиляционная шахта уводила «вниз»… очень далеко.
– Это историческое место, – сказал Графф. – Хотя мало кто об этом знает.
– Ага, – понимающе отозвался отец.
Раз он догадался, Питер понял, что догадка возможна, и догадался сам.
– Ахилл.
– Вот здесь, – пояснил Графф, – Боб и его друзья поймали Ахилла. Он думал, что здесь сможет убить Боба, но вместо этого Боб поймал его и подвесил в шахте. Мог и убить – друзья это советовали.
– А кто были эти друзья? – спросила мать.
– Он мне не говорил, но это неудивительно: я не спрашивал. Я решил, что лучше, если нигде не будет записано, даже у меня в голове, кто из детей был свидетелем унижения и беспомощности Ахилла.
– Это не имело бы значения, если бы он убил Ахилла. И не было бы больше убийств.
– Видите ли, – сказал Графф, – если бы Ахилл был убит, то мне пришлось бы выяснить эти имена, и Боб не остался бы после этого в Боевой школе. Мы могли бы проиграть войну, потому что Эндер весьма полагался на Боба.
– Эндеру вы позволили остаться после того, как он убил мальчишку, – заметил Питер.
– Это было случайно, и Эндер защищался.
– Защищался, потому что вы бросили его одного.
– Я предстал перед судом по этим обвинениям и был оправдан.
– Но вы просили сместить вас с вашего поста, – не сдавалась мать.
– И тогда меня назначили на должность министра колоний. Давайте не будем копаться в прошлом. Боб заманил сюда Ахилла не для того, чтобы убить, а чтобы заставить признаться. Тот признался, и очень убедительно. А так как я это слышал, то я тоже в его списке смертников.
– Так почему же вы до сих пор живы? – спросил Питер.
– Потому что, вопреки всеобщей уверенности, Ахилл не гений и тоже ошибается. Руки у него не бесконечно длинные, и его власти есть предел. Он не все знает. Он не все предусматривает. Я думаю, что половину времени он действует по обстоятельствам, ловя возможность, когда она представится.
– Если он не гений, почему он все время выигрывает у гениев? – возразил Питер.
– Потому что поступает неожиданно, – ответил Графф. – Он на самом деле не действует блестяще, он просто делает то, чего никто от него не ждет. Он держится на шаг впереди. А наши самые блестящие умы даже не думали о нем, когда он достигал своих самых впечатляющих успехов. Они считали себя снова штатскими, когда он организовал их похищение. Боб не пытался разрушить планы Ахилла во время войны, он пытался найти и спасти Петру. Понимаете? Я видел оценки Ахилла на тестах. Он мастер мимикрии и очень умен, иначе бы он сюда не попал. Он знал, например, как подделать психологический тест, чтобы его склонность к насилию осталась незамеченной, когда мы призвали его в Боевую школу с последней группой. Иными словами, он опасен. Но ему никогда не приходилось иметь дело с противником – настоящим противником. С тем противником, с которым имели дело жукеры, он не встречался.
– И потому у вас есть уверенность, – заключил Питер.
– Отнюдь. Но у меня есть надежда.
– Вы нас привели сюда, только чтобы показать эту шахту?
– На самом деле нет. Я сюда вас привел, потому что сегодня лично был здесь и проверил, что подслушивающих устройств нет. Кроме того, я здесь поставил звукопоглотитель, чтобы наши голоса не разносились по шахте.
– Вы думаете, что в министерстве колоний есть агенты врага, – сказал Питер.
– Не думаю, а знаю. Апханад выполнял стандартную проверку регистрации исходящих сообщений и нашел одно необычное, отправленное через несколько часов после вашего прибытия. Оно состояло из одного слова: «on». Ну, надо понимать, что стандартная проверка у Апханада куда более тщательна, чем у других был бы отчаянный поиск. Это сообщение он нашел, выискивая аномалии по длине, языковым оборотам и так далее. В поисках шифра.
– И это был шифр?
– Нет, не был. И потому его невозможно расшифровать. Это могло значить «они здесь» или «задание выполняется». Могло быть иностранное слово – есть несколько десятков распространенных языков, где такое слово имеет смысл. Могло быть «нет». Понимаете, в чем проблема? Апханада насторожил, помимо краткости сообщения, тот факт, что отправлено оно было через несколько часов после вашего прибытия и анонимными остались и отправитель, и получатель.
– Как может остаться анонимным отправитель в закрытом военном учреждении? – удивился Питер.
– Ну это очень просто. Отправитель воспользовался чужим именем.
– Чьим?
– Апханад был в недоумении, когда показал мне распечатку. Потому что, как утверждает компьютер, письмо послал сам Апханад.
– Кто-то раздобыл имя и пароль главы службы безопасности? – спросил отец.
– Да, это для нас унизительно, можете не сомневаться.
– Вы его уволили?
– Нам не прибавит безопасности, если мы уберем человека, который является нашей лучшей защитой в той операции, которую, возможно, запустило послание.
– Так вы думаете, что это слово общего языка и оно значит, что кто-то против нас что-то готовит.
– Я не считаю это невероятным. Я думаю, что сообщение послано открытым текстом. И не поддается расшифровке лишь потому, что мы не знаем, о чем идет речь.
– И вы учли возможность, – сказала мать, – что Апханад сам послал письмо, а для прикрытия доложил о нем вам.
Графф посмотрел на нее долгим взглядом, мигнул и улыбнулся.
– Я всегда говорил себе «подозревай всех», но сейчас я понял, что значит настоящая подозрительность.
Питер тоже такую возможность не учел. Но она вполне имела смысл.
– Но все-таки не будем делать поспешных выводов, – продолжал Графф. – Настоящий отправитель сообщения мог воспользоваться подписью майора Апханада, чтобы сделать главу службы безопасности главным подозреваемым.
– Давно ли он нашел это послание? – спросил отец.
– Пару дней назад. Я все равно должен был лететь сюда, так что не стал менять расписание.
– Чтобы не предупреждать?
– Да. Любое отклонение от стандартного расписания сказало бы автору письма, что оно обнаружено и, быть может, понято. Это заставило бы его изменить свои планы.
– И что же мы будем делать? – спросил Питер.
– Во-первых, я должен принести вам свои извинения за то, что полагал, будто здесь вам ничего не грозит. Очевидно, у Ахилла – или у Китая – руки длиннее, чем мы думали.
– Так мы возвращаемся домой? – спросил отец.
– Во-вторых, мы ничего не можем делать такого, что сыграет им на руку. Вернуться домой сейчас, до того как угроза будет идентифицирована и нейтрализована, – значит подвергнуть вас большей опасности. Засевший у нас агент может дать второй сигнал, который скажет им, когда и куда вы направляетесь. Какова будет ваша траектория снижения или еще что-нибудь.
– Кто рискнет убивать Гегемона, сбивая шаттл? – спросил Питер. – Мир будет возмущен, даже те, кто был бы рад моей смерти.
– Любые наши поступки, меняющие привычный образ действий, скажут агенту, что сигнал перехвачен. Это может ускорить переход к активной фазе, какая бы она ни была, раньше, чем мы будем готовы. Нет, мне не хочется этого говорить, но… наилучшим образом действий будет выждать.
– А если мы не согласны? – спросил Питер.
– Тогда я отошлю вас домой на шаттле, который вы сами выберете, и буду молиться, чтобы вы благополучно приземлились.
– Вы нас отпустите?
– Вы мой гость, а не пленник.
– Давайте тогда это проверим. Мы улетаем на следующем шаттле. На котором прилетели вы. Обратным рейсом.
– Слишком скоро, – возразил Графф. – Мы не успеем подготовиться.
– И он тоже. Я предлагаю, – сказал Питер, – чтобы вы пошли к Апханаду и велели ему обеспечить строжайшую секретность нашего немедленного отлета. Он не должен сообщать даже Даймаку.
– Но если он и есть тот, кто… – начала мать.
– То он не сможет послать сигнал, – закончил Питер. – Разве что найдет способ, чтобы информация просочилась и стала известна всем на станции. Вот почему необходимо, министр Графф, чтобы вы оставались с ним после того, как ему скажете. Чтобы, если это он, он не мог послать сигнала.
– Но это, скорее всего, не он, – возразил Графф, – а теперь вы даете знать всем.
– Но теперь мы будем ловить исходящие сообщения.
– Разве что нас просто убьют при посадке в шаттл.
– И кончатся наши беспокойства, – сказал Питер. – Но я думаю, здесь нас убивать не будут, потому что здешний агент слишком ценен, чтобы спалить его на этой операции.
Графф подумал.
– Значит, смотрим, кто может попытаться послать сигнал…
– А ваши агенты в точке посадки на Земле постараются засечь возможного убийцу.
– Это я могу сделать, – согласился Графф. – Но есть одна маленькая проблемка.
– Какая?
– Вы не можете улететь.
– Почему не могу?
– Потому что ваша пропагандистская кампания действует. Люди, которые читают ваши статьи, все активнее переходят в антикитайский лагерь. Движение пока не сильно заметное, но оно есть.
– Я и там смогу писать статьи.
– Постоянно рискуя быть убитым.
– И здесь это тоже может случиться.
– Да, но вы сами сказали, что это маловероятно.
– Давайте поймаем крота, который засел на вашей станции, – предложил Питер, – и отправим его домой. А мы тем временем направляемся на Землю. Здесь было очень хорошо, министр Графф, но нам пора.
Он оглянулся на родителей.
– Совершенно верно, – подтвердил отец.
– А как вы думаете, – спросила мать, – на Земле найдется местечко с такими же маленькими кроватками? – Она прижалась к отцу теснее. – Они так сблизили нашу семью.
