Глава 7

Я НЕ МОГУ ЗАСТАВИТЬ СЕБЯ ЕЩЕ РАЗ ВЗГЛЯНУТЬ НА ДЭЯ перед тем как уйти. Когда Патриоты Рэйзора уводят меня подальше от главного входа пирамид Фараона, я стараюсь не поворачиваться к Дэю лицом. Так будет лучше, говорю я себе. Если все пройдет хорошо, это будет всего лишь недолгая разлука.

Забота Дэя о моем благополучии сейчас действительно может сорвать весь план. По словам Рэйзора все хорошо спланировано, но что, если что-то пойдет не так. Что если вместо того, чтобы встретиться с Электором, меня застрелят на месте, как только обнаружат? Или они могут связать меня и отправить в комнату для допросов, а там избивать, пока я не потеряю сознание. Я видела, как это бывает, много раз. Я могу умереть, прежде чем закончится этот день и задолго до того, как Электор узнает, что меня нашли. Миллион вещей могут пойти не по плану.

Вот почему я должна сосредоточиться, напоминаю я себе. А я не смогу этого сделать, если взгляну Дэю в глаза.

Патриот ведет меня внутрь пирамиды, вниз по узкому проходу, идущему вдоль одной стороны стены. Здесь очень шумно. Сотни солдат толпятся на нулевом уровне. Рэйзор сказал мне, что они поместят меня в одну из пустых комнат в казармах на первом этаже, где по плану я должна была бы прятаться перед тем, как проникнуть на «Династию». Когда солдаты выбьют дверь и попытаются схватить меня, я должна буду попытаться сбежать. Нужно сделать все, как задумано.

Я ускоряю шаг, чтобы не отставать от своего сопровождающего. Мы доходим до конца прохода, откуда через охраняемую дверь (толщина пять и шесть дюймов, высота десять футов), которая ведет с главного этажа в коридор первого, где находятся казармы. Патриот проводит карточкой по замку на двери. Раздается звуковой сигнал, затем загорается зеленая лампочка и дверь открывается.

— Окажите сопротивление, когда за вами придут, — говорит мне Патриот так тихо, что я едва его слышу. Внешностью он ничем не отличается от других солдат здесь, зачесанные назад волосы и черная форма. — Убедите их, что вы не хотите быть пойманной. Скажите, что пытались добраться до Денвера. Хорошо?

Я киваю.

Он отворачивается. Он внимательно изучает коридор, затем поднимает голову, чтобы осмотреть потолок. В коридоре в ряд висят камеры наблюдения, всего восемь штук, каждая направлена на вход в комнаты казармы. Прежде, чем зайти в коридор, Патриот достает карманный нож и срезает им одну из блестящих пуговиц со своего мундира. Затем он подходит к дверному проему, прижимает ноги к каждой стороне дверной рамы и подпрыгивает.

Я оглядываюсь по сторонам. Сейчас здесь нет других солдат, но что, если кто-то выйдет из-за угла? Не удивительно, если они схватят меня здесь (все-таки, это наш план), но что будет с моим сопровождающим?

Он приближается к одной из камер видео наблюдения, затем ножом соскабливает защитный слой с проводов. Когда появляются сами провода, он достает срезанную блестящую пуговицу и прикрепляет к ним.

Фонтан искр. И к моему удивлению, все камеры видео наблюдения в коридоре перестают работать.

— Как ты вывел их из строя только одной...? — начинаю я говорить.

Патриот спрыгивает вниз и движением руки показывает мне, что нужно поторопиться.

— Я хакер, — отвечает он, когда мы переходим на бег. — Раньше работал здесь в командном центре. Я немного подпортил им проводку. — Он гордо улыбается, показывая при этом ряд ровных белых зубов. — Но это еще ничего. Подожди, пока не услышишь, что мы сделали с Башней Конгресса в Денвере.

Впечатляет. Если бы Метиас присоединился к Патриотам, он бы тоже стал Хакером. Если бы он был жив.

Мы бежим вниз по коридору, но он делает знак остановиться у одной их двери. Казарма 4А. Он достает карточку ключ и проводит им по электронному замку на двери. Щелчок, затем дверь немного приоткрывается — внутри восемь рядов коек и прикроватных шкафчиков.

Хакер поворачивается ко мне.

— Рэйзор сказал оставить тебя здесь, чтобы быть уверенным, что тебя обнаружат нужные солдаты. Они из специального патруля.

Конечно, это имеет смысл. Это подтверждает мою догадку о том, что Рэйзор не хочет, чтобы меня избили до полусмерти солдаты из другого патруля.

— Кто...? — начинаю говорить я.

Но он дотрагивается пальцами до края своей фуражки прежде, чем я успеваю закончить вопрос.

— Мы все будем наблюдать за твоей миссией через камеры. Удачи, — шепчет он. Затем он разворачивается и быстро идет по коридору, пока не исчезает за углом.

Я делаю глубокий вдох. Я одна. Осталось только дождаться солдат, которые арестуют меня.

Я быстро захожу в комнату и закрываю дверь в казарму. Здесь очень темно, нет окон, а дверь не пропускает даже полоску света. Убедительное место, где я могла бы прятаться. Я не иду вглубь комнаты; я хорошо знаю, что здесь находится, ряды коек и общая ванная комната. Я прислоняюсь к стене рядом со входом. Лучше оставаться здесь.

Я протягиваю руку, чтобы в темноте нащупать дверную ручку. Руками, я пытаюсь измерить расстояние от пола до ручки (три и шесть футов). Скорее всего, столько же футов от ручки до верхней части дверного проема. Я вспоминаю, какое расстояние от верха дверного проемы до потолка. Примерно два фута.

Хорошо. Теперь я знаю все детали. Я снова облокачиваюсь на стену, закрываю глаза и жду.

Проходит двенадцать минут.

Затем, дальше по коридору, я слышу лай собаки.

Я резко открываю глаза. Олли. Я узнаю этот лай где угодно — моя собака все еще жива. Каким-то чудесным образом, он все еще жив. Я одновременно испытываю радость и смятение. Какого черта он здесь делает? Я прислоняюсь к двери и слушаю. Несколько секунд тишины. Затем снова лай.

Моя белая овчарка здесь.

Я быстро фокусирую свои мысли. Единственная причина, почему Олли здесь, это потому, что он пришел вместе с патрулем, который ищет меня. И есть только один солдат, которому могла прийти в голову мысль использовать мою собственную собаку, чтобы найти меня: Томас. Я вспоминаю слова Хакера. Рэйзор хотел, чтобы меня обнаружил «нужный солдат». У него на уме определенный патруль.

Конечно, патрульный (то есть человек), которого имел в виду Рэйзор, это Томас.

Скорее всего, Коммандер Джемесон приказала Томасу выследить меня. Для этого он использует Олли. Но из всех патрулей, которыми я хотела бы быть обнаружена, Томас последний в списке. Мои руки начинаю дрожать. Я не хочу снова видеть убийцу своего брата.

Лай Олли становится громче. А вместе с ним, я слышу шаги и голоса. Я слышу голос Томаса, кричащего что-то одному из солдат. Я задерживаю дыхание и сосредотачиваюсь на деталях.

Они прямо за дверью. Их голоса стихают, сменяясь щелкающими звуками (солдаты снимают оружие с предохранителей, звук похож на оружие их серии М, стандартные винтовки).

Дальше все происходит как в замедленной съемке. Дверь со скрипом открывается и в комнату врывается свет. Я делаю небольшой прыжок, выставляя ногу вперед и наступая на дверную ручку, в тот момент, когда дверь открывается в мою сторону. Когда солдаты входят в комнату с оружием в руках, я хватаюсь за верхнюю часть дверного проема, используя дверную ручку как опору. Я подтягиваюсь вверх. Без единого звука, я запрыгиваю на верхнюю часть двери, как кошка.

Они не видят меня. Скорее всего, в темноте они вообще ничего не видят. Я быстро пересчитываю солдат. Томас ведет группу, рядом ним Олли (к моему удивлению, у Томас в руках нет оружия), за ним стоят четверо солдат. Еще больше стоят снаружи, но я не могу посчитать, сколько точно.

— Она здесь, — говорит один из них, прижимая руку к уху. — У нее нет шансов попасть на дирижабль. Коммандер ДеСото подтвердил, что один из его солдат видел, как она заходила сюда.

Томас ничего не говорит. Я наблюдаю, как он осматривает темную комнату. Затем его взгляд останавливается на двери.

Наши взгляды встречаются.

Я спрыгиваю вниз и валю его на землю. В момент слепой ярости, я готова сломать его шею голыми руками. Это было бы так легко.

Остальные солдаты поднимают свое оружие, но в суматохе я слышу, как Томас выкрикивает приказ.

— Не стрелять! Не стрелять! — Он хватает мою руку. Мне почти что удается вырваться и пробежать мимо солдат, но еще один солдат толкает меня и я падаю на землю. Теперь все они наваливаются на меня, хватая меня за руки, поднимают на ноги. Томас продолжает кричать своим людям, чтобы те были осторожней.

Рэйзор был прав на счет Томаса. Он захочет доставить меня живой Командеру Джемесон.

Наконец, они связывают мне руки и так сильно толкают меня на пол, что я не могу пошевелиться. Над головой я слышу голос Томаса.

— Рад снова видеть вас, Мисс Ипарис. — Его голос дрожит. — Вы арестованы за нападение на солдат Республики, за организацию беспорядка в Баталла Холле и за предательство. У вас есть право сохранять молчание. Все, что вы скажете, будет использовано против вас в суде. — Он не сказал ничего о том, что я помогала преступнику. Он все еще притворяется, что Республика казнила Дэя.

Он поднимают меня на ноги и ведут вниз по коридору. К тому времени, когда мы выходим на улицу, только несколько солдат, проходящих мимо, с интересом наблюдают за нами. Люди Томаса бесцеремонно запихивают меня на заднее сидение джипа, приковывают руки к двери и застегивают в железные кандалы. Томас садится рядом со мной и приставляет оружие к голове. Так нелепо. Джип едет по улицам города. Двое других солдат в машине наблюдает за мной в зеркало заднего вида. Они ведут себя так, как будто я какое-то опасное оружие — хотя я думаю, так оно и есть. От такой иронии судьбы, мне хочется смеяться. Дэй — солдат Республики на борту «Династии», а я очень ценный пленник. Мы поменялись местами.

Томас пытается игнорировать меня во время поездки, но я не свожу с него взгляд. Он выглядит уставшим, бледные губы и темные круги под глазами. На щеках небольшая щетина, вот это сюрприз — Томас никогда не выходит на улицу, пока не убедиться, что выбрит начисто. Наверное Коммандер Джемесое хорошо потрепала его за то, что дал мне уйти из Баталла Холла. Возможно, они даже допрашивали его.

Минуты тянутся очень долго. Никто из солдат ничего не говорит. Тот, который ведет машину, неотрывно смотрит на дорогу и единственные звуки, это шум работающего двигателя и приглушенные звуки с улиц. Я почти уверена, что все они слышат, как стучит мое сердце. Я могу видеть джип, который едет впереди нас и в заднем стекле иногда появляется полоска белой шерсти, вид которой заставляет меня улыбаться. Олли. Я бы хотела, чтобы он был со мной в одной машине.

Я обращаюсь к Томасу.

— Спасибо, что не причинил Олли вреда.

Я не жду от него ответа. Капитаны не разговаривают с преступниками, говорил он. Но к моему удивлению, он встречается со мной взглядом. Кажется, он все же готов нарушить протокол.

— Твоя собака оказалась полезной.

Его, это собака Метиаса. Во мне снова закипает гнев, но я быстро успокаиваюсь. Ярость не поможет мне привести наш план в действие. Все же странно, что он оставил Олли в живых, он мог выследить меня и без него. Олли не полицейская собака и у него нет опыта в слежке. Он не смог бы помочь, когда они пересекли пол страны, чтобы найти меня; он полезен только в небольшом пространстве. Что означает, что Томас оставил его в живых по другим причинам. Потому что он заботится обо мне? Или...он все еще вспоминает Метиаса. Я вздрагиваю от этих мыслей. Томас отворачивается от меня, не дождавшись ответа. Опять долгое молчание.

— Почему ты разговариваешь со мной?

— До допроса тебя будут держать в Тюрьме Хай Дезет, а после, суд решит, что с тобой делать.

Время привести в действие план Рэйзора.

— После допроса, я могу гарантировать, что суд отправит меня в Денвер.

Один из солдат, сидящих впереди, прищуривает на меня глаза, но Томас поднимает руку вверх.

— Пусть говорит. Мы должны доставить ее невредимой. — Затем он поворачивается ко мне. Кажется он похудел с того момента, когда я видела его в последний раз, даже его волосы выглядят тусклыми и грязными. — И почему же?

— У меня есть информация, которая сможет сильно заинтересовать Электора.

У Томаса дергается уголок рта, он очень хочет расспросить меня сейчас обо всем, что я знаю. Но это нарушение протокола, а он уже и так нарушил достаточно правил, беседуя со мной. Кажется, он решил пока не давить на меня.

— Посмотрим, что мы сможем вытянуть из тебя.

Странно, что они решили отправить меня в тюрьму в Вегасе. Меня должны допрашивать и судить в родном штате.

— Почему меня оставляют здесь? — спрашиваю я. — Разве я не должна быть на полпути в Лос-Анджелес?

Теперь Томас смотрит прямо перед собой.

— Карантин, — отвечает он.

Я неодобрительно смотрю на него.

— Что, чума добралась до Баталла Холла?

От его ответа по спине у меня пробегает дрожь.

— Лос-Анджелес под карантином. Целиком.

ТЮРЬМА ХАЙ ДЕЗЕТ.

КОМНАТА 416 (20Х12 КВАДРАТНЫХ ФУТОВ).

НА ЧАСАХ 22:24; ТОТ ЖЕ ДЕНЬ, КОГДА МЕНЯ АРЕСТОВАЛИ.

Я сижу в нескольких шагах от Томаса. Между нами старый хлипкий стол — ну, если не считать солдат, которые охраняют его. Каждый раз они неловко переминаются с ноги на ногу, когда я смотрю на них. Я слегка раскачиваюсь на стуле, борясь с усталостью, и перебираю цепи, в которыми скованы руки, скрестив их за спиной. Я перебираю мысли в голове — я вспоминаю о том, что Томас сказал на счет Лос-Анджелеса и карантина. Но у меня сейчас нет на это времени, напоминаю я себе, но эти мысли не оставляют меня. Я пытаюсь представить себе Университет Дрейка с пометками чумы, Рубиновый сектор, где на улицах дежурят патрули. Как такое возможно? Как мог целый город оказаться в карантинной зоне?

Мы сидим в этой комнате уже шесть часов, и Томас еще ни разу не оставил меня одну. Мои ответы на его вопросы водят нас по кругу, и я делаю это так тонко, что он даже не понимает, что я манипулирую разговором, пока он тратит на меня очередной час. Он пытался угрожать убить Олли. На что я отвечала, что в таком случае, унесу всю информацию с собой в могилу. Он пытался угрожать мне. На что я снова напоминала ему, что унесу информацию с собой в могилу. Он даже пытался применить на мне игры с разумом — хотя ни одна из них и отдаленно ему не помогла. Я только продолжаю спрашивать его, почему Лос-Анджелес в карантине. Меня обучали тактике допроса, так же как и его, и вот последствия. Он пока еще не применял на мне физическую силу, как когда-то на Дэе. Это еще одна интересная деталь. Неважно как сильно Томас переживает за меня, если его командир прикажет применить силу, он это сделает. Если он до сих пор этого не делал, это значит, что Коммандер Джемесон приказала ему не трогать меня. Странно. Даже если это так, я могу точно сказать, что его терпение почти иссякло.

— Скажите мне, мисс Ипарис, — говорит он после недолгой паузы. — Что мне нужно сделать, чтобы получить от вас полезную информацию?

Я невозмутимо смотрю на него в ответ.

— Я уже сказала. Я обменяю ответ на просьбу. У меня есть информация для Электора.

— Ты не в том положении, чтобы торговаться. И ты не сможешь молчать вечно. — Томас откидывается на спинку стула и нахмуривается. Свет флюоресцентных ламп отбрасывает темные тени под его глазами. На фоне пустых белых стен (на них ничего нет, кроме двух флагов Республики и портрета Электора), Томас выглядит зловеще в своей черно-красной капитанской форме. Метиас носил такую же. — Я знаю, что Дэй жив, а ты знаешь, где его найти. Ты заговоришь, спустя всего несколько дней без воды и еды.

— Не нужно делать предположений, о том, что я сделаю или не сделаю, Томас, — отвечаю я. — Что же касается Дэя, ответ очевиден. Если бы он был бы жив, он бы сразу кинулся спасать своего младшего брата. Любой дурак бы до этого додумался.

Томас старается игнорировать мой выпад, но по его лицу я вижу, что он раздражен.

— Если он жив, он никогда не найдет своего брата. Его местоположение засекречено. Мне не нужно знать, куда Дэй захочет пойти. Я хочу знать, где он сейчас.

— Нет никакой разницы. Ты не сможешь его поймать. Он не попадется на туже удочку дважды.

Томас складывает перед собой руки. Неужели всего пару недель назад мы двое сидели вместе и обедали в кафе в Лос-Анджелесе? Мысли о ЛА снова возвращают меня к новостям о карантине, я представляю это теперь уже пустое кафе с табличками о карантине.

— Мисс Ипарис, — говорит Томас, кладя раскрытые ладони на стол. — Мы можем продолжать так до бесконечности, и ты можешь продолжать врать, качать головой, пока не выдохнешься от усталости. Я не хочу причинить тебе вред. У тебя есть шанс искупить свой грех перед Республикой. Не смотря на все, что ты сделала, начальство все еще считает, что ты можешь быть полезной.

Так. Коммандер Джемесон точно в этом участвует и мне не должны навредить во время допроса.

— Как мило, — отвечаю я так, что в каждом моем слове слышится сарказм. — Я удачливее Метиаса.

Томас вздыхает, склоняет голову и раздраженно потирает переносицу. Он сидит так какое- то время. Затем он делает знак остальным солдатам.

— Всем выйти, — резко говорит он.

Когда солдаты оставляют нас одних, он снова поворачивается ко мне, наклоняется вперед, кладя руки на стол.

— Мне жаль, что ты сейчас здесь, — говорит он тихо. — Я надеюсь, вы понимаете, Мисс Ипарис, что это был мой долг.

— Где Коммандер Джемесон? — отвечаю я. — Она ведь кукловод, не так ли? Я думала она тоже придет меня допрашивать.

Томас не обращает внимание на мою насмешку.

— В данный момент она находится в Лос-Анджелесе, следит за карантином и докладывает обо всем Конгрессу. При всем моем уважении, мир не вращается вокруг тебя.

Находится в Лос-Анджелесе. Эти слова шокируют меня.

— Неужели ситуация с чумой настолько серьезная? — Я решаю спросить еще раз, смотря Томасу прямо в глаза. — ЛА в карантине из-за болезни?

Он качает головой.

— Эта информация засекречена.

— Когда это прекратиться? Все сектора в карантинной зоне?

— Перестань спрашивать. Я сказал тебе, что весь город в карантинной зоне. Даже если бы я знал, когда это превратиться, у меня нет причин говорить тебе об этом.

Я сразу же понимаю по его лицу, что его слова на самом деле означают: Коммандер Джемесон не рассказала мне, что происходит в городе, поэтому я понятия не имею. Зачем ей нужно держать его в неведении?

— Что произошло в городе? — продолжаю я, надеясь узнать больше.

— Это не относится к твоему допросу, — отвечает Томас, нетерпеливо постукивая пальцами по руке. — Лос-Анджелес больше не ваша забота, Мисс Ипарис.

— Это мой родной город, — отвечаю я. — Я там выросла. Метиас погиб в нем. Конечно, это меня касается.

Томас молчит. Он поднимает руку, чтобы убрать с лица темную прядь волос, его глаза похожи на черные дыры. Проходит несколько минут.

— Так вот к чему все это, — наконец тихо бормочет он. Интересно, он говорит это, потому что тоже слишком устал сидеть здесь шесть часов подряд. — Мисс Ипарис, то, что случилось с вашим братом...

— Я знаю, что случилось, — прерываю я его. Мой голос дрожит от нарастающего гнева. — Ты убил его. Ты продал его государству. — Слова так сильно ранят меня, что я едва могу их произнести.

Он вздрагивает. Он тихо кашляет и выпрямляется на стуле.

— Приказ пришел прямо от Коммандера Джемесон, и последнее, что я сделаю — это ослушаюсь ее приказа. Ты должна знать эти правила так же хорошо, как и я, хотя должен признать, что не очень-то следуешь правилам.

— Значит, ты решил предать его только за то, что он узнал, как на самом деле погибли наши родители? Он был твоим другом, Томас. Вы выросли вместе. Коммандер Джемесон не дала бы тебе шанса — и сейчас ты бы ни сидел за этим столом — если бы Метиас не порекомендовал тебя в ее патруль. Или ты забыл об этом? — Я повышаю голос. — Ты бы не стал рисковать своей репутацией, чтобы помочь ему?

— Это был прямой приказ, — повторяет Томас. — Приказы Коммандера Джемесон не обсуждаются. Что из этого ты не поняла? Она узнала, что он взломал базу данных погибших людей и много других засекреченных документов. Твой брат нарушил закон, и не однократно. Коммандер Джемесон не может держать авторитетного капитана в своем патруле, который совершает преступления прямо у нее под носом.

Я прикрываю глаза.

— И поэтому ты убил его в темном переулке, свалив все это на Дэя? Потому что ты, виляя хвостом, прыгнешь за своим командиром со скалы?

Томас с силой ударяет руками по столу, что я даже подпрыгиваю от неожиданности.

— Это был подписанный приказ из Калифорнии, — кричит он. — Ты понимаешь, что я говорю? У меня не было другого выбора. — Затем его глаза расширяются, он не ожидал, что сможет сказать эти слова, только не так. Меня они тоже шокируют. Он продолжает говорить, теперь гораздо быстрее, как будто пытаясь стереть вырвавшиеся слова. В глазах у него странный блеск, причины которого я не могу объяснить. Что это значит? — Я солдат Республики. Когда я присоединился к армии, я дал клятву подчиняться своему командиру любой ценой. Метиас произносил туже клятву и нарушил ее.

Есть что-то странное в том, как он говорит о Метиасе, какие-то скрытые эмоции, которые сбивают меня с толку.

— Государства уже давно нет. — Я делаю глубокий вдох. — А ты трус, который оставил Метиаса на его милость.

Томас с силой сжимает глаза, как будто я ударила его ножом в спину. Я пристальней смотрю на него, но он замечает, что я анализирую его поведение, и быстро отворачивается от меня, опустив голову на руки.

Я снова думаю о брате, тщательно перебирая в памяти то время, которое он провел в компании Томаса. Метиас знал Томаса с детства, задолго до моего рождения. Всякий раз, когда его отец, швейцар в нашем доме, брал Томаса с собой на работу, он вместе с Метиасом играли часами напролет. В военные видео игры. Игрушечные пистолеты. Когда я родилась, я помню, как часто они болтали в нашей гостиной и, что они всегда были вместе. Я вспоминаю балл, который получил Томас на Испытании: 1365. Отлично для ребенка из бедного сектора, но средне для детей из Рубинового сектора. Это Метиас подал Томасу идею стать солдатом. Он потратил много времени, обучая Томаса всему, что знает сам. Томас никогда бы не поступил в Университет Хайлендд в Изумрудном секторе без помощи моего брата.

Я успокаиваюсь, когда все кусочки головоломки встают на свои места. Я помню, как взгляд Метиаса задерживался на Томасе во время их тренировок. Мне всегда казалось, что таким образом мой брат учит Томаса правильно держать себя. Я помню, каким спокойным и мягким был Метиас, объясняя Томасу все, что нужно. То, как он дотрагивался до его плеча. Тот вечер, когда я с Томасом и Метиасом ужинала в кафе, и Метиас впервые заметил слежку Хиана. То, как рука брата иногда задерживалась на руке Томаса чуть дольше, чем нужно. Тот разговор с братом, когда он ухаживал за мной в день своего первого инструктажа. Как он смеялся. Мне не нужна подружка. У меня есть маленькая сестра, и я могу заботиться о ней. И это была правда. Он встречался со многими девушками из колледжа, но никогда дольше недели и всегда относился к ним с вежливой незаинтересованностью.

Так очевидно. Как я могла не заметить этого раньше?

Конечно, Метиас никогда не говорил со мной об этом. Отношения между офицерами и подчиненными строго запрещены. И жестко наказываются. Это Метиас порекомендовал Томаса в патруль Коммандера Джемесон... Должно быть он сделал это ради его же блага, даже не смотря на то, что знал, что в этом случае любые отношения между ними станут невозможными.

Все эти мысли промелькнули за одну секунду.

— Метиас был влюблен в тебя, — шепчу я.

Томас не отвечает.

— Ну? Это правда? Ты должен был знать.

Томас по-прежнему молчит. Вместо этого он продолжает прятать голову в руках и повторяет.

— Я дал клятву.

— Подожди минуту. Я не понимаю. — Я облокачиваюсь на спинку стула и делаю глубокий вдох. Мои мысли теперь в полном беспорядке. Молчание Томаса говорит мне больше, чем я могла бы от него услышать. — Метиас любил тебя, — говорю я медленно. Мой голос дрожит. Он сделал для тебя так много. Но ты все равно предал его? Я трясу головой, не веря своим словам. — Как ты мог?

Томас поднимает на меня взгляд, на лице появляется смущенный румянец.

— Я никогда не доносил на него.

Мы долго смотрим друг на друга. Наконец, я говорю сквозь сжатые зубы.

— Расскажи мне, что случилось.

Томас смотрит прямо перед собой.

— Админы по безопасности выследили его, когда он нашел лазейку в системе, — отвечает он. — В базу данных о погибших гражданах. Сначала он доложил об этом мне, понимая, что передам это Коммандеру Джемесон. Я всегда предупреждал Метиаса по поводу хакерства. Ты слишком часто переходишь дорогу Республике, в итоге и ты можешь сгореть. Оставайся верным, оставайся преданным. Но он не слушал. Ни один из вас меня не слушал.

— Так ты сохранил его секрет?

Томас снова опускает голову на руки.

— Тогда я впервые поругался с Метиасом. Он во всем мне признался. Я обещал, что никому не расскажу об этом, но в глубине души, хотел этого. Я никогда ничего не скрывал от Коммандера Джемесон. — Он делает небольшую паузу. — Получается, что мое молчание не имело никакого значения.. Админ все же решил передать информацию Каммандеру Джемесон. Вот как она узнала. Затем она приказала мне позаботиться о Метиасе.

Я молча слушаю его. Томас никогда не хотел убивать Метиаса. Я пытаюсь представить себе подходящий сценарий. Возможно, он даже пытался уговорить Коммандера Джемесон поручить это кому-то другому. Но она отказала, и он все равно решил это сделать.

Интересно, Метиас когда-нибудь пользовался своей привлекательностью и отвечал ли Томас взаимностью. Зная Томаса, я в этом сомневаюсь. Любил ли он Метиаса? Он пытался поцеловать меня после бала в честь поимки Дэя.

— Праздничный бал, — размышляю я, в этот раз вслух. Мне не нужно объяснять Томасу, что я хочу сказать, он все понимает. — Когда ты пытался....

Я замолкаю, замечая, что Томас продолжает смотреть в пол, выражение его лица меняется с полного безразличия на гримасу боли. Наконец он запускает руку в волосы и бормочет.

— Я стоял на коленях рядом с Метиасом, наблюдая, как он умирает. Моя рука держала тот нож. Он...

Я жду, голова слегка кружится от его слов.

— Он просил меня не причинять тебе вред, — продолжает Томас. — Его последние слова были о тебе. И я не знаю. В день казни Дэя, я пытался уговорить Коммандера Джемесон, чтобы она не арестовывала тебя. Но ты слишком все усложняешь и людям трудно защищать тебя, Джун. Ты нарушила так много правил. Как и Метиас. В тот вечер на балу, когда я смотрел на твое лицо... — Его голос надламывается. — Я думал, что смогу защитить тебя, а единственный способ был держать тебя поближе к себе, и я хотел завоевать тебя. Я не знаю, — повторяет он с горечью. — Даже Метиасу едва удавалось уследить за тобой. Каковы тогда были мои шансы?

День казни Дэя. Пытался ли Томас помочь мне, когда сопровождал вниз, чтобы проверить склад электробомб? Что если Коммандер Джемесон готовила мой арест, а Томас хотел добраться до меня первым? Для чего, чтобы помочь сбежать? Я не понимаю.

— Я заботился о нем, ты знаешь, — говорит он, нарушая тишину. Он притворяется храбрым, изображая фальшивый профессионализм. Но я все еще слышу нотки грусти в его голосе. — Но я также солдат Республики. Я сделал то, что должен был.

Я отталкиваю стол в сторону и делаю выпад, хотя и знаю, что все еще прикована цепями к стулу. Томас отпрыгивает назад. Я с силой сжимаю руки, падаю на колени, и пытаюсь схватить его за ногу. Сделать хоть что-нибудь. Ты больной. Ты настолько извращенный. Я хочу убить тебя. Я еще ничего не хотела так сильно за всю свою жизнь.

Нет, это неправда. Я хочу, чтобы Метиас был жив.

Солдаты снаружи, должно быть, услышали грохот, потому что они резко врываются внутрь и, прежде чем я успеваю понять, что происходит, меня окружают несколько солдат, надевают еще одни наручники и отвязывают от стула. Они поднимают меня на ноги. Я яростно пинаюсь, вспоминая технику каждого удара, который изучала в школе, лихорадочно пытаясь освободиться. Томас так близко. Всего в нескольких шагах.

Томас просто стоит и смотрит на меня.

— Это был самый милосердный способ для него, чтобы умереть, — выкрикивает он. От этого у меня начинает кружиться голова, я знаю, что он прав, Метиаса наверняка замучили бы до смерти, если бы Томас не убил его в той аллее. Но мне все равно. Меня ослепила ярость и злость. Как он мог сделать такое с тем, кого любил? Как он смеет оправдывать себя? Что с ним такое?

После смерти Метиаса, в те ночи, когда Томас в одиночестве сидел в своем доме, он хоть раз снимал свою маску? Он когда-нибудь прятал в себе солдата и давал волю чувствам?

Меня вытаскивают из комнаты и тащат по коридору. Мои руки дрожат — я стараюсь выровнять дыхание, успокоить бешено колотящееся сердце, вернуть мысли о Метиасе обратно в потайной уголок своего сознания. Крошечная часть меня надеется, что я ошибалась на счет Томаса. Что он не тот, кто убил моего брата.

На следующее утро на лице Томаса не осталось и следа от каких-либо эмоций. Он говорит мне, что суд Денвера решил выполнить мою просьбу встретиться с Электором и меня решили отправить в Государственную Тюрьму в Колорадо.

Я направляюсь в столицу.