Когда я наконец добираюсь до вершины завала, Бен хватает меня за запястья, но я, задыхаясь, прошу сначала затащить наверх Сэмми. Мне не на что опереться, чтобы сделать последний рывок, так что я просто вишу на краю и жду, когда Бен снова придет на помощь. Но вот он втаскивает меня в тесное пространство между завалом и потолком. Темнота здесь не такая беспросветная, можно разглядеть его худое, перепачканное в цементной пыли, исцарапанное лицо.

– Проход прямо по курсу, – шепчет мне Бен. – Футов сто, наверное. – Здесь ни встать, ни сесть, так что мы лежим нос к носу. – Кэсси, там… там нет ничего. Лагеря больше нет. Он… просто исчез.

Киваю. Я собственными глазами видела, на что способен «глаз».

– Надо отдохнуть, – говорю я.

Я запыхалась, и меня почему-то волнует качество моего дыхания. Когда я последний раз чистила зубы?

– Сэм, ты в порядке?

– Да.

– А ты? – спрашивает Бен.

– Что значит «в порядке»?

– В данном случае это высказывание, у которого постоянно меняется смысловое содержание, – отвечает Бен. – Они там все осветили.

– Самолет?

– Видел. Большой транспортник.

– У них очень много детей.

Мы ползем к полоске света, которая просачивается в завал. Продвигаемся с трудом. Сэмми хнычет. Руки у него в глубоких царапинах, а все тело в синяках от камней. Теснота такая, что даже ползком мы обдираем спину о потолок. Один раз я даже застреваю, и Бен тратит несколько минут, чтобы перетащить меня в более или менее свободное пространство. Темнота понемногу отступает, свет уже так ярок, что на фоне черного занавеса видно кружение пылинок.

– Я пить хочу, – жалуется Сэмми.

– Еще чуть-чуть, – подбадриваю его. – Видишь свет?

Иные, чтобы осветить территорию комплекса, спешно установили столбы с прожекторами, так что из нашего лаза можно увидеть всю восточную часть Долины Смерти. Вокруг голая земля, точь-в-точь как в лагере беженцев, только в десять раз больше.

А над нами ночное небо все усыпано беспилотниками. Их сотни, они зависли на тысячефутовой высоте и отсвечивают серебром. Под ними, правее от нас, на земле огромный самолет. Он стоит носом к нам, то есть будет взлетать прямо над нашими головами.

– Они уже посадили…

Бен не дает мне договорить:

– И включили двигатели.

– Где север?

– На два часа. – Бен показывает направо.

У него абсолютно бесцветное лицо, что называется, ни кровинки, челюсть отвисла, как у запыхавшейся собаки. Когда он подтягивается вперед, чтобы лучше рассмотреть транспортник, я замечаю, что весь перед его рубашки пропитался кровью.

– Ты сможешь бежать? – спрашиваю я.

– Должен – значит смогу.

Я поворачиваюсь к Сэму:

– Как только вылезем отсюда, забирайся мне на спину, понял?

– Я могу бежать, Кэсси, – протестует Сэмми. – Я быстро бегаю.

– Я его понесу, – вызывается Бен.

– Не говори глупости.

– Я не так слаб, как тебе кажется.

Наверное, его задели слова Воша.

– Конечно, ты не слабый, но, если отстанешь, нам всем конец.

– Если ты отстанешь, тоже.

– Он мой брат, мне его и нести. И потом, ты ранен и…

Рев двигателей заглушает мои слова, самолет, набирая скорость, начинает движение в нашу сторону.

– Пора! – кричит Бен.

Я его не слышу, но понимаю по губам.