Книга: Быстрее С.
Назад: ЧАСТЬ 2
Дальше: ЭПИЛОГ

ЧАСТЬ 3

* * *
Волосы здесь отрастают в два счета. И так же быстро выгорают на солнце. Чтобы пряди не лезли в глаза, он собрал их сзади в хвост и перетянул разноцветной лентой. Лента тоже уже выгорела, но кому здесь какое дело! В счастливом краю, где круглый год можно ходить в плавках и сланцах, нет модных тенденций и придирчивых взглядов. Здесь каждый занят исключительно самим собой.
Бороду он тоже отпустил – просто однажды решил не сбривать растительность у себя на лице. В таком виде – в холщовой куртке, накинутой на плечи, с почерневшими от солнца ступнями, с фенечками, нанизанными на запястья, я едва могу узнать его.
Я зову его по имени. Он какое-то время не оборачивается, но я знаю – он услышал мой голос. Он медлит, дразнит меня, смотрит куда-то за горизонт, подкидывает в руке камешек. Потом наконец оборачивается, и я вижу его смеющиеся глаза.
– Привет! – говорит он одними губами.
Как же давно я его не видела!..
33
В переходе, истоптанном грязными подошвами, слышна флейта. За спинами идущих впереди меня людей я не вижу того, кто играет. Потом, после поворота, между людьми впереди открывается просвет, и я наконец могу разглядеть музыканта. Это худющая девчушка лет двенадцати в тяжеленных гриндерсах. В ее распущенные темные волосы вплетены цветные косички. Стеганный заношенный плащ, перчатки-митенки. У ног притулилась замызганная картонная коробка.
Притормозив, я лезу в сумку, достаю из кошелька пятьдесят рублей и кладу в коробку. Не отрывая ото рта флейты, девчонка кивает мне, потом ловко нагибается и, вынув бумажку из коробки, дно которой усеяно мелочью, кладет в карман.
Через пару минут, миновав длинный многолюдный переход с «Маяковской» на «Площадь Восстания», и проехавшись на эскалаторе, я попадаю наверх, во двор Московского вокзала. Вечный питерский ветер немедленно забирается за воротник. Сквозь арку выхожу на площадь и сворачиваю на Лиговский. Низкое небо изредка плюется в меня редкими каплями.
Я все еще в Пашкиной куртке – уж больно она удобная. А в Питере (не то что в столице) всем окружающим наплевать, что на тебе надето. Хоть кеды с дырой. Хоть пальто из «секонда». Хоть куртка с чужого плеча, на два размера больше. Главное, чтобы у тебя всегда были с собой зонт и шарф. Даже летом.
Цель моя – газетный киоск. Киоском, правда, его назвать трудно – на утлом столе, притулившемся у стены, пасьянсом разложены газеты и журналы, прикрытые от дождя огромным куском полиэтилена. Стоящая рядом тетка в дождевике поверх теплой куртки пьет из стаканчика то ли чай, то ли алкоголь. С другой стороны, сунув между столом и стеной толстый зад, спит черная откормленная собака.
Меня интересует свежая желтая пресса. Попросив приподнять полиэтилен, я тыкаю во все красочные обложки подряд. После прочтения таких журналов на руках остается типографская краска… Сгребаю увесистую пачку в купленный заранее пакет, отдаю деньги и, удачно попав на зеленый свет пешеходного перехода, уже через минуту оказываюсь на другой стороне Лиговки. На секунду замешкавшись, решая, где выпить кофе, здесь или на Невском, все-таки по привычке выбираю Невский.
В холодное время года в этом городе на улице не стоит находиться слишком долго, если вы, разумеется не желаете подхватить легочное заболевание. Передвигаться нужно энергично, от одного теплого кафе до другого. А лучше вообще никуда не выходить – сидеть на диване в каком-нибудь уютном заведении и тянуть свой вечный латте.
В кафе возле кинотеатра «Художественный» нет мест. И это днем в будни? Придется, видимо, тащиться до Владимирского проспекта – там, возможно, народу будет поменьше. Черт, надо было сначала выпить кофе, а после уже купить пару тонн газет. Поплотнее завязываю шарф и отправляюсь на прогулку вдоль проспекта.
Навстречу течет публика совершенно не столичного пошиба. Да и вообще не российского. Девушки в странных беретах, в шарфах, вязанных еще их бабушками, и вечных кедах в сочетании с юбками в пол. Помятого вида проамфетаминенные парни в модных клетчатых шляпах, косящие то ли под битников-постмодернистов, то ли под моделей из последней коллекции «Top Man». Доисторическая профессура в роговых очках с потертыми пластиковыми дипломатами. Дамы бальзаковского возраста, при встрече сующие вам распечатанные на принтере мелкие листовки с надписями типа «Отель на Морской улице. Недорого» или «Уютная квартира на час». Что ни личность, то богема – непризнанные поэтессы, невыспавшиеся музыканты, отчисленные студенты…
Питер – это совершенно отдельное, не принадлежащее, кажется, ни географически, ни социально к остальной России место. Приезжая сюда, ты либо навечно влипаешь всем сердцем в его серое небо, продрогшие улицы, вечное межсезонье и вязь садовых оград, либо в ужасе съезжаешь на третий день куда глаза глядят. Я не могу признаться этому городу в вечной любви – уж больно странное это место, что бы про него ни писали классики. Однако знаю я Петербург хорошо – у меня здесь уже несколько лет живет подруга детства. Так что все лавочки во дворах в районе Комендантского проспекта, все злачные заведения в историческом центре, все пересадочные станции в метро и все кофейни на Невском, Владимирском и Литейном я знаю как свои пять пальцев. И, наверное, хорошо, что мы прилетели именно в Питер: жить здесь слишком тяжко и мрачно, а вот пережидать столичную суету или предаваться философским размышлениям в квартире с видом на Финский залив (после третьей рюмки чаю) – очень даже неплохо!
Впрочем, да. Вернувшись на три строки вверх, внесу поправку – хорошо, что мы вообще прилетели…
После самолета чувства мои странно притуплены. Такое ощущение, что между окружающим миром и мной – толстый слой ваты. Вы можете палить рядом со мной из пушки – я ухом не поведу. Под моим окном может приземлиться летающая тарелка – я продолжу невозмутимо пить чай. Даже если в моей квартире прорвет трубы, если на улице на меня нападет грабитель или объявят третью мировую – думаю, мой пульс не ускорится ни на один удар. Не то что мне будет по фигу – просто я столько раз прощалась с жизнью в последнее время, что, скорее всего, кроме обычного любопытства, уже ничего не почувствую.
Да, и, кстати, я решила, что не вернусь в «Слухи» ни за какие двойные и даже тройные оклады. К черту! Напишу заявление – и адьос! И пусть Шило сама пишет книгу – какую хочет. Если уж я выжила, краткие мгновения собственного существования не стоит тратить на то, чтобы пачкать чистые листы «Майкрософт Ворд» дерьмовыми статейками…
Наконец, когда ветер, дующий в спину, почти ставит у меня на голове ирокез, а пальцы, держащие пакет, превращаются в сосульки, я добираюсь до тихой кофейни сразу за поворотом на Владимирский проспект. Высокий стул у окна с видом на «Рэдиссон» свободен, и я с удовольствием заказываю глинтвейн и пару запеченных в сладком тесте яблок.
Рядом никого нет, поэтому я с комфортом раскладываю на весь стол купленные журналы и, предвкушая веселое чтение, погружаюсь в передовицы.
Если судить о жизни в Москве по газетным заголовкам, кажется, что там и вправду наступил конец света. Майя немного ошиблись, и вся заварушка началась не в 2012-м, а уже сейчас. Итак, поехали. «Экспресс-газета» в красках описывает перестрелку в ресторане «Стакатто». Бла-бла, криминальный след, бла-бла, дележ сфер влияния… далее следуют комментарии каких-то милицейских чинов и обширная статистика заказных убийств за последние пару лет. Кстати, и про Ивана упомянули. «Участником перестрелки невольно стал молодой артист И. Серебров с друзьями. По словам самого Ивана (ха, с какой легкостью сочиняются несуществующие интервью, даже Шило в наших «Слухах» брезгует такими приемчиками), его больше напугала не сама перестрелка, а последовавший после нее пожар в помещении ресторана. Цитата: «Если бы не быстрая помощь подоспевших пожарных, мы бы могли сильно пострадать».
Если бы не быстрая помощь Паши с огнетушителем, не сидеть бы мне на Владимирском с газетой в руке… Ладно, едем дальше.
Первую полосу «Комсомольской правды» украшают внушительного размера фотографии обгоревшего самолета на взлетно-посадочной полосе Пулково. Борт залит пеной до самой макушки, кажется, что самолет просто засыпало снегом. Рядом виднеются машины скорой помощи и пожарная бригада. Речь в самом материале, разумеется, идет о катастрофе. Опять интервью со свидетелями (наверняка, тоже сочиненные впопыхах многоуважаемыми корреспондентами), подробный рассказ о том, как умерла от сердечного приступа несчастная пассажирка… И – бинго! – рассказ стюардессы Ольги Нестратовой (простоявшей, между прочим, соляным столпом до самого приземления!) о том, что ей в борьбе за жизнь этой самой пассажирки самоотверженно помогал известный артист Серебров. Н-да, надо признать, тут Иван предстает просто народным героем. Странно, что от его имени никаких признаний в материале нет.
Про несчастливый рейс пишут практически все газеты и журналы-еженедельники. Издания, выходящие раз в месяц, просто не успели поставить материалы в печать. К примеру, в журнале для подростков «Упс!» ничего, только мелкое фото Ивана в толпе прочей публики на пресс-показе какого-то кинофильма. В топку.
«Московский комсомолец» копает глубже. Среди прочего почти на последней странице нахожу заметку на четверть полосы с интригующим названием «Певец стал причиной остановки метро». Бла-бла, несколько дней назад Серебров был замечен в метро, бла-бла, поклонники устроили столпотворение, бла-бла… женщину, упавшую на рельсы, удалось спасти… бла-бла, поезда были остановлены почти на сорок минут… далее отличная строка: «По мнению редакции, это появление артиста в метро было продуманной пиар-акцией, которая закончилась несчастным случаем». Кто это у них там сидит такой умный?
Дальше я натыкаюсь на шикарный материал в журнале «Звездная пыль», специализирующемся исключительно на личных перипетиях медийных персон. От материала за версту несет мистикой и мертвечиной. Редакция выделила аж две полосы, чтобы сообщить, что известного хип-хоп-исполнителя Сереброва преследует злой рок (в названии мне видится каламбур: «Хип-хоп-исполнителя преследует рок… хард-рок»). Далее следует краткая перепечатка событий последних двух месяцев – авария (хозяин «мазды», оказывается, до сих пор в гипсе, какие-то проблемы с позвоночником), «Лужники» (с упоминанием смерти бедного парня-монтировщика), затем пара строк про пожар и перестрелку в «Стакатто» (тут уже упоминается четыре убитых человека и трое раненых), и в финале – сообщение о том, что Иван был среди пассажиров чудом спасшегося борта, севшего в Санкт-Петербурге на одном двигателе. Смерть в последнем эпизоде упоминается всего одна. Финал материала – более чем зловещий: местонахождение певца в настоящий момент неизвестно. Но в общем эффектно – гора трупов и пара фотографий Ивана с каких-то мероприятий.
Ну и, разумеется, апофеоз! Газета «Жизнь»! Ее я приберегла на десерт, после печеных яблок. Заголовок виден за двадцать метров – ну не красота ли? «Известный артист пропал без вести!» Круче, разумеется, было бы сообщить, что его похитили инопланетяне, но и так хорошо. Первую полосу украшает фото Ивана еще тех времен, когда он только делал первые шаги в коллективе «ТриТонны». Да, заголовок стоит того, чтобы купить издание. Что же внутри?
Три полосы! Неслыханная щедрость! Начинается материал с того момента, на котором закончилась статья в «Звездной пыли» – сообщается, что Иван Серебров, молодой музыкант, надежда российского шоубиза (тьфу!), вот уже неделю находится в неизвестном месте. По информации из надежных источников, в столице его нет. Последний раз артиста видели на борту несчастливого рейса «Москва – Санкт-Петербург», однако в здании аэропорта Пулково после приземления Ивана никто не видел. Попахивает просто Стивеном Кингом – Ивана наверняка сожрали лангольеры!
Усмехнувшись, я допиваю глинтвейн. Во время эвакуации нас вывезли куда-то за пределы пассажирского терминала, в административный отсек, а после в аэропорт вернулись все, кто хотел забрать свой багаж. У нас багажа не было, так что в Пулково мы так и не попали. Отделавшись от врачей «скорой помощи», которых вокруг толпилась просто тьма, мы выскользнули на стоянку, взяли первое попавшееся такси и укатили в город.
Далее «Жизнь» дает краткую хронологию всех несчастий, в которые Ивана угораздило вляпаться за последние пару месяцев (сдается мне, информацию просто перепечатали из «Звездной пыли», чуток сократив). Ну а дальше – бонус от издания: комментарии некоей заслуженной ведуньи Тамары, специалистки по заговорам и проклятиям, которая со стопроцентной уверенностью сообщает, что Сереброва сглазили конкуренты.
Ну и чушь! Ивану должно понравиться. Пробегая глазами строчки, я переворачиваю лист и обалдеваю. На меня с газетной полосы смотрит улыбающееся Машкино лицо.
Что за х..?
Третью полосу газета полностью посвятила Маше. То есть не Маше как таковой, а ее подробному рассказу о моей дружбе с Иваном. Сколько они ей заплатили? То есть… скорее всего, они просто ее нашли, а уж за возможность засветиться в прессе Маша родину продаст. Она выдала все – мои фамилию-имя-отчество, город рождения, место работы, любимое блюдо, дату знакомства с Иваном, информацию о нашей совместной работе над книгой. Выводы Маша сделала просто сумасшедшие. Цитирую: «Думаю, что книга – это просто предлог. Думаю, что у Ивана и Лизы роман, но они просто не хотят светиться перед публикой. Лиза звонила мне в ночь перед вылетом, сообщила, что они с Серебровым уезжают в командировку. Но я-то понимаю, что это вовсе не командировка, а свадебное путешествие». Пам-па-рам!
И – черт! – интервью проиллюстрировано фотографиями моей комнаты, нашей кухни, и даже моя полочка в ванной не осталась без внимания! Идиотка! Она пустила фотокора «Жизни» к нам домой!
Отдельным абзацем дана врезка: по заданию редакции журналист из «Жизни» звонил в «Слухи.ру», но там комментировать происходящее отказались, сообщив, что сотрудница Л. находится в отпуске за свой счет.
Подписан материал какой-то Дашей Барашкиной. Видимо, Кира Кефирова была уволена из газеты за профнепригодность.
Ну вот и к Машке пришла слава. Не одна я делаю в Москве карьеру.
Трясущимися руками сгребаю газеты в пакет. Ярость и злость кипятком ошпаривают мои внутренности. Это хорошо, что я в Питере. Была бы я в Москве, задушила бы Машу в состоянии аффекта. Голыми руками. И мне бы за это ничего не было.
Почему бы не внести на рассмотрение законопроект, разрешающий сезонный отстрел идиотов?
34
В номере тихо и темно из-за плотно задернутых штор. В углу на тумбочке горит крохотная лампа с желтоватым абажуром. Рядом, в тусклом круге света, стоит пепельница, полная окурков. Тяжелый сладковатый запах впитался в стены, ковер и мебельную обивку.
Он почти неделю не вылезает из гостиницы, но по одному лишь звонку явился какой-то парень, который притащил ему пакет дури. Теперь Иван не засыпает без косячка – а так как мы из соображений безопасности живем в одном номере, даже я уже не сдам тест на содержание марихуаны в моче.
Бросив на пол у входа надоевший пакет с прессой, дохожу до окна и впускаю в комнату дневной свет. Внизу по улице Марата ползут редкие автомобили. Асфальт уже влажный, но дождь, словно кокетка, еще не решил – ливануть или немного поломаться.
Из-под свернутого коконом одеяла на одной из широких кроватей, той, что ближе к окну, слышится недовольный вздох.
– Просыпайся! – говорю я. – Три часа дня!
Вздох повторяется, потом тело на кровати шевелится.
– Куда ты ходила без меня? – спрашивает Иван, высунув нос из-под одеяла.
– В город. Устала торчать в гостинице.
– А если бы со мной что-то случилось без тебя?
– Ну… разве что ты бы подавился во сне подушкой…
– Ты злая, – говорит он, опять укрывшись с головой.
– Угу.
Я отодвигаю шторы и сажусь на широкий подоконник.
– Тебе что-нибудь снилось? – спрашиваю я.
Это пароль. Мы задаем этот вопрос друг другу каждое утро – и тщательно перемалываем и анализируем после любые обрывки сновидений, запомнившиеся с ночи. Мы солдаты удачи – выигравшие очередное сражение за пару лишних мгновений под этим солнцем.
– Нет. Почти ничего. То есть… ничего существенного. Снилось, что мама печет для меня блинчики.
– Хороший сон. Со сметаной?
– С вареньем.
Я подхожу к двери, поднимаю пакет и вываливаю на кровать Ивана гору только что купленных газет и журналов.
– На вот, почитай! Желтая пресса наконец-то нашла своего героя.
Сначала слышится недовольное ворчание, смысла которого я из-за разделяющего нас одеяла понять не могу, потом появляется рука, нащупывает первое попавшееся издание и утаскивает его. Иван какое-то время возится, потом все же откидывает с лица одеяло, щурится на свет и, глянув на меня красными по известной причине глазами, принимается читать.
Я заваливаюсь на кровать и щелкаю пультом от телевизора. Под потолком на противоположной стене оживает плазма.
Fashion TV. Унылые девицы, бледные как спирохеты или, наоборот, зажаренные до цвета свежей моркови, таскают по подиуму свои модельные задницы, затянутые в новомодные тряпки.
Спутниковый музыкальный канал. Игрушечные медведи из нового клипа Muse, увеличенные до размера Годзиллы, громят город.
Спортивный канал. Сумасшедшие люди, заключенные в тесные кабины гоночных болидов, несутся куда-то на запредельной скорости.
Еще один музыкальный канал. Три блондинки из попсовой группы хвастаются гламурными масками от свиного гриппа: на лице каждой – разноцветная тряпочка, расшитая китайскими драконами и украшенная стразами.
Телеканал для домохозяек. Улыбчивая, смутно знакомая холеная тетка, которая последние лет десять наверняка не держала в руках ни скалок, ни мисок, толстыми пальцами в дорогих перстнях неуклюже смешивает тесто для пельменей, закатав рукава дизайнерского платья.
Интересно, чем занимается мозг, когда мы смотрим телевизор?
Иван рядом со мной выдает смешок, бросает на пол прочитанную газету и раскрывает другую. Я продолжаю щелкать кнопками – хотя ничего, по сути, не поменяется, даже если бы я этого не делала.
Наконец, когда я успеваю досмотреть до конца сцену погони гепарда за несчастной антилопой (финал забега, словно профессиональная Шахерезада, скрывает рекламная пауза), Иван бросает на пол последнее из просмотренных изданий и весело хохочет.
– Знаешь, а моя близкая смерть пошла мне на пользу. Так много обо мне не писали еще никогда. Как говорится, вот так и приходит слава. Отличный промоушн для первого альбома! Да и тебе пиар смотри какой! Ой, быть тебе звездой. Машка, кстати, не теряется! Может, ей к Малахову податься, на «Пусть говорят»?
– Да в гробу я видела такой пиар!
– Тихо, тихо, не кипятись! Какова эпоха, таков и пиар.
Иван откидывает одеяло, садится на кровати, демонстрируя белоснежные плавки от Кельвина Кляйна, с удовольствием потягивается.
– Так! Я в душ, бреюсь, и мы идем обедать.
– А потом?
– А потом – последний акт трагикомедии под названием «Мнимая смерть Ивана Сереброва». Где, как ты думаешь, можно найти приключения на собственную задницу в Питере?
– Везде!
– Отлично! Тогда я могу себя никак не ограничивать территориально. Итак, вперед, в погоню за старушкой с косой. Как ты говоришь, такого оборота событий она не ожидает? Ха-ха!
Иван в одних трусах выпрыгивают на середину комнаты и громогласно объявляет:
– Дамы и господа! Представляем вашему вниманию третью часть Марлезонского балета!
Интересно, третья часть – это уже финал, или наш балет больше похож на бесконечную мыльную оперу?
Иван между тем, ничуть не стесняясь, подходит к ванной, потом замирает на мгновение и спрашивает, распахнув дверь:
– Спинку потрешь?
– Ты уже взрослый мальчик, так что… как-нибудь сам.
Мы так срослись за последние дни, что, думаю, с легкостью могли бы давить друг у друга чирьи на заднице – безо всяких задних мыслей, простите за каламбур.
– Ладно, ладно, я понял. Хранишь верность Паше. Хвалю! – продолжает веселиться Иван. – Но если что, потом не говори, что я тебе не предлагал!
И он захлопывает дверь.
На экране запыхавшийся гепард провожает разочарованным взглядом унесшуюся в пыльные дали антилопу.
Я переключаю канал.
С экрана на меня смотрит Иван.
То есть технически он смотрит не на меня, а на невидимого журналиста за кадром. Но в первое мгновение мне кажется, что на меня. Я делаю звук погромче.
– …великий артист. Мы все выросли из его блестящих перчаток, лунной походки и концертных френчей. Он – это целая эпоха, мы муравьи по сравнению с ним.
Позади Ивана шумит какая-то вечеринка. Он одет в светло-серую футболку с перекрещенными на груди кольтами – вещь, в которой я видела его несколько раз в самом начале нашего знакомства. Видимо, это довольно старое интервью, еще тех времен, когда все звезды в унисон скорбели по кончине Майкла Джексона.
Далее следует перебивка из модно раздетых девиц, томно тянущих коктейли через трубочки у бара.
– Несомненно, одно из моих самых больших желаний, – снова появляется в кадре лицо Ивана, – стать таким же известным артистом, как Майкл. За это и умереть не жалко.
Дзынь!
В моей голове загорается красная лампочка.
Насколько сильно он мечтал тогда стать таким же знаменитым, как Майкл Джексон? Это было желание на десять по шкале из десяти? Желание на грани одержимости? Мечта на грани истерии?
Я встаю с кровати и стучусь в ванную. По ту сторону льется вода, Иван, кажется, что-то напевает. Я барабаню в дверь. Шум воды становится тише, и через пару секунд на пороге появляется мокрый Иван, прикрытый полотенцем.
– Ты все-таки передумала? – интересуется он.
– Насколько сильно ты мечтал стать Майклом Джексоном?
35
Он берет гамбургер обеими руками и откусывает кусок. Сзади немедленно вываливается кусок салата и падает вниз, в бумажную упаковку. Тут же сверху капает соус.
– Сто лет этого говна не ел! – жуя, говорит Иван. – Вкусно!
Я высасываю плотное месиво молочного коктейля из трубочки, чтобы запить свои «чикен макнаггетс». Еда из «Макдональдса» – вне зависимости от того, что вы заказываете – всегда падает на дно желудка единым тяжелым куском, и долгое время лежит там, не желая отправляться в дальнейший путь.
Зато сытно…
– Меня подвело доверие. Я их часто оставлял вдвоем. Когда уезжал, – продолжает Иван, уплетая свою порцию. – Гастроли, все дела… Понимаешь, да?
– Угу.
– Но мы же все животные… Инстинкты превыше совести…
За окном по вечернему Невскому проспекту шагают люди. В толпе, залитой неоном реклам, глаз мой выхватывает двух девчушек лет двенадцати, на головах которых надеты одинаковые светящиеся рожки.
– С чего это ты решил излить мне душу?
Иван облизывает палец, испачканный в соусе, смотрит на меня.
– Ну мы же, типа, пытаемся инсценировать мою смерть. А перед смертью герой обычно открывает душу кому-то из близких. Классический литературный прием.
– Но умирать-то ты не собираешься.
– Так я и во всех грехах каяться перед тобой не буду. Так, вспомнилось просто… Ты как-то спросила, почему у меня нет самого близкого друга. Вот я тебе и ответил. Банально, правда? До тошноты. Ты однажды возвращаешься в квартиру на полдня раньше, чтобы сделать любимой сюрприз, а у твоей девушки в постели – грелка во весь рост. С большими такими волосатыми яйцами. Так что, как в кино, была у меня любовь и лучший друг – и нету ни того ни другого. Одно приятно – они до сих пор вместе. То есть я… типа, их познакомил.
Иван в два укуса доедает свой сэндвич и принимается за картофель фри, щедро обмакивая каждый кусочек в сырный соус. Мне бы такой метаболизм, как у него – может есть все подряд, и все равно останется при своих шестидесяти пяти кило.
– Не хотелось отомстить?
– Отомстить? Не знаю… Хотелось, наверное… Столько всего пережил за пару дней, что уже и не вспомню, о чем конкретно думал. Я после этого, собственно, и из проекта ушел в одиночное плавание. Не из-за пафоса или амбиций. Просто понял, что нужно все поменять. За один раз. Квартиру, машину, образ жизни. Как ты говоришь? Все зло из-за женщин? Во-во…
Иван хихикает, пониже надвигает козырек бейсболки. Видимо, только тот факт, что поверх бейсболки он натянул капюшон от куртки, не позволяет окружающим понять, что где-то они этого чувака видели.
– Знаешь, давненько я себя не чувствовал обычным человеком. Это прикольно – можно сидеть вот так, расслабившись, жевать что-то в кафе, пялиться на окружающих. В этом есть свой кайф.
– Радуйся, что тебя еще не узнали. А то сейчас начнется, как тогда, в метро.
– Да пофигу! Тут все смотрят в меню, а не по сторонам. Ну почти все…
Он бросает взгляд куда-то за мою спину, потом снова принимается хрустеть картофелем фри.
– А начать сольник было несложно, – продолжает Иван. – Материала всегда много – ходишь, думаешь, записываешь. Мишка, Вадик и Илюха мне помогли, вот мы и соорудили нужное количество треков за восемь месяцев. Сейчас вообще свой альбом может выпустить любой желающий, у которого хватит денег на аренду студии. Да что там студии? Купил микрофон, прогундел в него что-то на собственной кухне, тут же свел в простейшей программе на своем ноуте – и добро пожаловать в интернет! Продюсерские компании скоро вымрут, как динозавры.
Теперь мимо окна проходят парень со спутницей, за спиной которой болтаются шикарные красные крылья. Вслед за ними вышагивает еще одна парочка – на голове парня красуется зеленая резиновая маска какого-то монстра. В Питере что, карнавал?
Поняв, что весь стакан с коктейлем мне не осилить, я отставляю его в сторону.
– Так ты собрался раскручиваться в интернете?
– Не знаю… не решил еще. У меня есть предложения от двух лейблов сразу… И вообще, в настоящий момент я собрался доесть свою картошку.
– А что дальше?
– Так это ты мне скажи.
Я не знаю, что дальше. Как реализовать сон номер один. Влезть на крышу и сигануть вниз? Мы же не камикадзе. А других вариантов у меня нет. Лучшим выходом из положения, на самом деле, будет вернуться в гостиницу, пока Сереброва не узнали и не устроили давку в этой закусочной. Переночевать, сдать номер и вернуться в Москву. Поездом.
Потому что абсурдность происходящего начала меня всерьез утомлять.
Какой-то парень с подносом, заставленным едой, протискивается мимо нашего столика. Глядя ему вслед, я понимаю, что с ним явно что-то не так. Сзади из-под куртки у парня торчит витой хвост из красной бархатной ленты, с кисточкой. А еще через секунду в окне, возле которого я сижу, появляется нечто белое. Я поворачиваю голову – и волосы шевелятся на моей голове. На меня смотрят пустые провалы глазниц. Рот, полный гнилых зубов, выгнут в похабной ухмылке.
Твою мать!
– О, сегодня же Хэллоуин! – говорит Иван.
Человек в маске скелета отлипает от окна и идет себе дальше. Сука!
– Круто! – хохочет Иван. – Лизка, мы с тобой все веселье пропустили!
Сердце, готовое уже выпрыгнуть из груди, постепенно возвращается к своему нормальному ритму.
– Ты чего, испугалась, что ли? Бледная такая.
– Нет… в смысле… Просто так неожиданно.
И это я еще сегодня днем думала, что меня даже банда террористов-смертников не испугает?
– Черт, – перевожу я дух. – Я как-то совсем выпала из календаря… Хэллоуин, говоришь? А мы без костюмов… Я не знаю. В смысле, не понимаю, что нам делать дальше. Ну, с твоим последним сном. У меня… нет предложений.
Иван бросает в рот последний ломтик картофеля, запивает его газировкой, вытирает руки салфеткой и откидывается на стуле.
– Зато у меня есть.
В следующий миг он поднимается из-за стола и громко спрашивает у кого-то за моей спиной:
– Ты, сука, кому средний палец показал?
И в ту же секунду над моей головой возникает летающий поднос – Иван, как тарелку для фрисби, отправляет его по воздуху куда-то за спину. Грохот, вопль, не успеваю я оглянуться, а посреди кафе уже возникает драка.
Иван одним прыжком долетает до кучки парней, сидящих за столом позади нас, и врубается в их компанию с кулаками. Валятся стулья, плещется кола, парят в воздухе салфетки. Окружающие мгновенно откатывают волной в стороны – и посреди пустого пространства, на полу, оказывается плотный клубок сцепившихся тел.
Трое на одного! То есть один на троих! Какого черта он вообще полез в драку?
Стоя над орущей матом и беспорядочно раздающей тумаки компанией, я думаю, не огреть ли кого из Ивановых противников стулом? Ох, и наваляют же ему сейчас…
Хотя… не факт. Иван довольно профессионально раздает плюхи – один из его противников уже отполз в сторону с разбитым носом.
Очереди к кассам мгновенно испаряются. Люди в форменной одежде по ту сторону прилавка, забыв про корпоративную этику, с азартом наблюдают за поединком. Сейчас они, чего доброго, ставки начнут делать. Выскочивший в зал администратор пытается увещевать дерущихся – но издалека, чтобы не попасть под раздачу.
Все заканчивается так же неожиданно, как и началось. Иван вскакивает на ноги, одергивает куртку, хватает меня за руку и с криком «Бежим!» несется к выходу.
– Ха-ха! – весело хохочет он, когда мы оказываемся на улице. – Давно я так не развлекался!
Из его разбитой губы сочится кровь.
– Ты чего взбесился? – кричу я.
Прохожие шарахаются от нас.
– А не хер мне хамить! – отвечает Иван. – Сидит, козел, пялится!
Из распахнувшейся двери «Макдональдса» на улицу вываливаются двое из тех троих, что только что участвовали в потасовке.
Теперь уже я кричу: «Бежим!» и, ухватив Сереброва за рукав, ломлюсь через проспект. На светофорах красный. Мы виляем между несущимися машинами. Визжат тормоза, подошвы скользят по мокрому асфальту. Добежав до противоположного тротуара, я тут же поднимаю руку.
«Опель» неопределенного серо-синего цвета тормозит у обочины. Мы с Иваном синхронно распахиваем двери и оказываемся в салоне очень вовремя – потому что в этот же момент один из наших преследователей яростно ударяет кулаком по капоту.
– Давай, давай, стартуй! – кричит Иван, усевшись на сиденье рядом с водителем, и мы стартуем.
Стартуем – формулировка весьма относительная. Потому что «опель», отчалив от тротуара, пытается втиснуться в поток машин. Делает он это весьма медленно, а оба парня из «Макдональдса» пытаются открыть дверцу со стороны Ивана. Тот цепляется обеими руками за ручку изнутри, какое-то время они тянут дверь в обе стороны сразу, но тут справа от нас, сигналя, проезжает автомобиль, и нашим преследователям приходится покинуть проезжую часть.
– Куда едем? – меланхолично интересуется человек за рулем – мужчина лет сорока пяти, с зачесанными сбоку на лысину редкими волосами, когда мы через пару минут останавливаемся на очередном светофоре.
– Сначала – в аптеку, – говорю я.
Иван удивленно оборачивается, и я киваю на его разбитую губу. Тот только сейчас с удивлением замечает, что у него подбородок в крови.
– Да… а потом – в ночной клуб, – сообщает он.
– В клуб? – переспрашиваю я.
– Ну разумеется! Сегодня же Хэллоуин! Какой-нибудь трэшевый шабаш – то, что нам сейчас нужно!
Мы минуем Аничков мост. Тротуары забиты костюмированной публикой.
– Стой, стой! – неожиданно кричит Иван. – Стой, притормози здесь на секунду!
Водитель, генеалогическое древо которого явно увешено гроздьями родственников-финнов, невозмутимо подруливает к обочине. Я с удивлением вижу, что Иван, выскочив на тротуар, пристал к какой-то костюмированной компании. Эй, да это же та четверка, которую я видела, пока мы сидели в Макдональдсе. Пара фраз, потом в руке Ивана появляется купюра, а уже в следующий момент одна из девушек меняет на нее свои крылья. Парень так же охотно отдает Ивану маску монстра – и тот возвращается в машину со счастливой улыбкой на устах.
– Сто баксов, и вот мы уже в костюмах. Это тебе, по должности положено! – передает он мне роскошные красные крылья из настоящих перьев, с коротким пушком сверху и длинными лоснящимися перьями внизу. – А это мне, – и он натягивает на голову маску. – Лучшее средство от угрей, прыщей и морщин – резиновые маски! Дешево и сердито!
Только сейчас я вижу, что Иван натянул на себя маску Франкенштейна.
36
It's close to midnight and something evil's lurking in the dark.
Бессмертный голос музыкального святого Майкла Джексона рвется из динамиков. «Триллер» – это ли не лучший саунд-трек для Хэллоуин-пати? Из темной арки, ведущей в другой зал, на меня смотрит светящийся человеческий скелет.
Under the moonlight you see a sight that almost stops your heart.
Две мертвые медсестры в драных белых чулочках и халатиках, едва прикрывающих ягодицы, целуются в метре от меня. Каждую украшает уродливый шрам на шее и парочка силиконовых сисек.
You try to scream but terror takes the sound before you make it.
Бармен напротив меня вопросительно поднимает бровь – на его лбу зияет огромная кровавая дыра, из которой, кажется, вытекает мозг.
– Повторить! – кричу я.
Он кивает, и в его руках появляется бутылка. Бармен подкидывает ее над головой, ловко ловит, повернувшись вокруг своей оси, и тут же наливает прозрачную тягучую жидкость в бокал. Еще мгновение – и бокал занимается синим пламенем.
You start to freeze as horror looks you right between the eyes.
Жидкое пламя стекает вниз, в другой бокал, и тут же гаснет, прихлопнутое сверху. Выпить залпом, втянуть в себя горячие сладкие алкогольные пары, поперхнуться, почувствовать, как на глаза наворачиваются слезы, разжевать кофейное зернышко. Выдохнуть.
You're paralyzed.
Кажется, в прошлый раз я сначала вдыхала, а потом пила. Или это было в позапрошлый раз?
В зеркале напротив меня, заставленном бутылками всех мастей, ангел с крыльями цвета вишни опускает пустой бокал на заляпанную барную стойку.
Я киваю бармену и разворачиваюсь лицом к залу.
Cause this is thriller, thriller night.
Диско-вурдалаки в цветных пиджаках и узких стиляжных брючках отжигают твист на танцполе. Между ними парит балерина килограммов сто весом, с черными усищами, ее волосатые ляжки затянуты в колготки-сеточку.
And no one's gonna save you from the beast about strike.
Лысая ведьма в остроконечной шляпе размахивает метлой в самой толпе. Жиголо в блестящих обтягивающих шортах, с кокетливыми заячьими ушками на курчавой голове, пытается задрать дырявую ведьмину юбку.
You know it's thriller, thriller night.
Чертовки гоу-гоу в корсетах и кожаных шортиках синхронно трясут задницами. Люцифер в кровавом плаще за диджейским пультом мастерски вертит в руках виниловую пластинку. Вместо дискотечного шара над сценой висит огромная осклабленная тыква.
You're fighting for your life inside a killer, thriller tonight.
Толпа полуистлевших мертвецов на огромных плазменных экранах марширует во главе с человеком в красной кожаной куртке и таких же штанах. Даже после того, как он ушел в мир иной, он будет получать свои «Грэмми» и награды «American Music Awards», становиться героем кинофильмов, продавать альбомы миллионными тиражами и доводить до истерик и обмороков фанатов со всего света.
Именно об этом мечтал человек в маске Франкенштейна, который сейчас прыгает на танцполе в толпе костюмированных уродцев.
Именно об этом втайне мечтает каждый из нас.
Не говорите, что это не так.
Вот только у того, кто там, наверху, исполняет желания, очень странное чувство юмора.
Франкенштейн выпрыгивает из толпы прямо у меня перед носом, снимает маску и, ухватив с барной стойки пачку салфеток, вытирает мокрое от пота лицо.
– Минералки похолоднее! – кричит он бармену, потом обнимает меня за талию и чмокает в щеку. – Красота! – кричит он мне. – Кстати, я тут кое с кем познакомился!
Начинается…
– Это Маша! – и Иван выдергивает из толпы худую высокую девицу в белом саване. Под мышкой девица держит пластмассовую длинную косу. На бледном (как и положено) Машином лице ярко выделяются пухлые напомаженные губы. Да, и, кстати, Маша – блондинка.
– Так вот ты какая, смерть! – улыбаюсь я.
– Что? – улыбается в ответ Маша.
– Приятно познакомиться, говорю!
Потом поворачиваюсь к Ивану и ору ему в ухо:
– Думаешь, если трахнешь ее, сможешь отыграться?
– Возможно! – хохочет он, по-хозяйски оглаживая Машу по плечу. Потом смотрит вверх, на экран над баром. Голодные мертвяки во главе с Майклом берут штурмом дом, в котором пытается скрыться его обезумевшая от ужаса подружка.
Иван качает головой, делает несколько жадных глотков из бутылки, которую ставит перед ним бармен, поворачивается ко мне.
– Наверное, мне нужно было захотеть мира во всем мире. Или еще чего-нибудь… полезного… Да?
– Наверное…
Иван допивает свою воду, бросает на стойку купюру и неожиданно срывает меня со стула.
– Давай к нам! – тащит он меня в толпу.
– Крылья! – кричу я. – Не помни крылья!
Хоровод тел стискивает меня и принимается болтать туда-сюда, как кусочек льда в коктейле.
Дородная монашка, задрав рясу, демонстрирует всем кружевные подштанники. Какой-то парень в мокрой белой майке и черной полумаске целует белокурого купидона в губы. Красная Шапочка, достав из лукошка таблетку экстази, глотает ее, не переставая ритмично попрыгивать. Зайчик с пивным животом пытается сесть на шпагат. Брюнетка в красном купальнике выбрасывает в толпу свое сшитое из шелка и набитое ватой сердце. Субъект в маске Билла Клинтона показывает мне длинный влажный язык, просунув его между резиновых губ. Софиты кружатся в хороводе у меня над головой.
Человек в маске Франкенштейна скачет в обнимку с худой высокой девицей в саване. Та, заливаясь от хохота, обхватывает задницу Ивана длинными костлявыми пальцами.
Это даже не триллер. Это трагифарс.
Может, мы уже умерли? Тогда, в самолете?
А сейчас наши души находятся в чистилище?
Мир вокруг меня пульсирует звуком. Кажется, сам господь бог, подобрав полы святого одеяния, зажигает с нами на танцполе.
Не для того ли он придумал эту планету, чтобы хорошенько повеселиться?
Пережитое за последние дни перемешивается в моей голове, словно разноцветные стеклышки в калейдоскопе. Всякий раз, как я делаю резкое движение головой, они складываются в новую картинку. Красная «мазда» падает с моста в реку. Человек со шрамом стреляет мне между глаз. Женщина в метро, забравшись обратно на платформу, раздает автографы навязчивым школьницам. Осветительные приборы, падая вниз на сцену в «Лужниках», взрываются ярким фейерверком. Иван бьет в челюсть какого-то человека в стильном пиджаке.
Тот, нелепо дрыгнув руками, валится в толпу. Толпа гостеприимно расступается, и человек в пиджаке оказывается на полу.
Кто-то позади Ивана тут же отвешивает ему тумака в затылок. Тот, развернувшись, толкает обидчика в грудь, и оба, сцепившись намертво, врубаются в рядом стоящих людей. Беззаботная тусовка на танцполе раскалывается.
Я отступаю на пару шагов назад, силясь понять, кажется мне все это или нет. Пока я трясу головой, к потасовке присоединяется охрана. Под музыку, не сбавляя ритма, пара широкоплечих парней в обтягивающих футболках (кажется, только они сегодня не в костюмах) оттаскивают куда-то в темноту Ивана и обоих парней, которые ввязались с ним в драку. Я бросаюсь следом.
Черт, как же кружится голова!
Когда я наконец оказываюсь в холле заведения (сплошь состоящего из темных закоулков, поворотов и тупиков, набитых тискающейся публикой), конфликт практически исчерпан. Иван и двое парней что-то уже выяснили между собой и теперь препираются с охраной.
– Мне все равно, кто вы, но вы должны немедленно покинуть клуб! – сообщает солидный мужчина в костюме. Даже без бейджа ясно, что он командует всеми вышибалами в этом заведении.
– Лиза, меня выставили! – удивленно разводит руками Серебров. Футболка его заляпана чем-то красным, маска безвозвратно потеряна, на джинсах грязное пятно. – А ведь не я первый начал.
Сдается мне, все было как раз наоборот…
– Аккуратнее граблями маши, урод! – говорит негромко Ивану парень с короткой стрижкой, в черном бархатном пиджаке и джинсах, тот самый, который первый получил на танцполе плюху. На левой скуле у него зреет замечательный синяк.
Его приятель, обладатель низких надбровных дуг и квадратной челюсти, стоит рядом и прожигает нас тяжелым взглядом – еще секунда, и мы с Иваном превратимся в пару угольков. Поверх рубашки на нем надета белая меховая жилетка, к краю которой сзади пришит капюшон с длинными заячьими ушами. На кончике носа у парня красуется темная пипка, щеки украшены нарисованными черточками усов. Ей-богу, мне стоит больших усилий не рассмеяться.
– Я тебя достану, сука! – произносит «зайчик» одними губами.
– Попробуй, – снова начинает закипать Иван. – Забудешь, как тебя звали!
– Что ты сказал?
– Что слышал, мудак! Я сейчас позвоню, тебя в два счета уроют! – Иван демонстративно лезет в карман за телефоном.
Парень в костюме зайца тут же делает к нему шаг, но охранники немедленно блокируют его сжатую в кулак руку. Несколько человек, вышедших в холл по каким-то своим делам, с интересом присматриваются к происходящему.
– Так, тихо! – встревает начальник охраны. – Быстро забрали свои вещи и на улицу.
– Ладно, едем в другое место, раз нас тут не хотят, – заявляет громко Иван, высвобождает свое плечо из цепких объятий охраны и демонстративно подает гардеробщику номерок. – Лиза, поехали!
Я долго пытаюсь вспомнить, в какой именно карман сунула свой номерок, потом долго соображаю, как мне сверху на крылья надеть куртку, потом решаю – к черту заморочки! – и выхожу вслед за Иваном на свежий воздух прямо в футболке. Заодно продышусь.
Вернемся в Москву – брошу пить.
Совсем.
Ну, попытаюсь…
Иван, отойдя на несколько шагов от входа и повернув за угол, присаживается на заплеванный подоконник низкого зарешеченного окна, достает сигареты. Остановившись рядом, я смотрю, как он пытается прикурить на ветру. Сама я питерского холода не ощущаю – то ли неожиданно потеплело, то ли во мне еще теплится выпитая самбука.
После уютного интерьера клуба улица, на которую мы вышли, смотрится странным диссонансом. Темный забор то ли школы, то ли детского сада напротив, через дорогу. Несколько припаркованных автомобилей. Редкие прохожие, укутанные в шарфы. Выбоины в асфальте. Разнокалиберный мусор, в изобилии разбросанный под ногами. Фонарь отбрасывает желтушный свет на мусорные баки, гнилыми зубами торчащие из темного зева арки.
У самых ног Ивана, возле старой, некогда розовой стены, выстроились в ряд пустые бутылки из-под дешевого пива и не менее дешевого энергетика. А еще несколько минут назад я пила самбуку по четыре сотни за порцию. Поистине, Питер – город контрастов. Какой идиот открыл пафосный ресторан в мрачном углу, больше подходящем для импровизированного гоп-стопа?
– Испачкаешь свои «Армани», – говорю я.
– Да к черту, я и так как свинья. – Иван затягивается. – Мудаки! – кричит он, обернувшись. Невидимая отсюда неоновая вывеска ресторана отбрасывает на асфальт красноватый отсвет. – И заведение говно. Эх, жалко, Андрюхи с нами нет, мы бы им устроили!
– Ты сам сюда решил ехать. Я предлагала в «Голландец».
– Друзья посоветовали! Только что открылось, бла-бла, крутая кухня, клевый диджей. Диджей, кстати, педрила, тебе не показалось?
– Что ты такой злой? В драку ведь нарочно ввязался!
– Я не злой, я энергичный! Туц-туц-туц! Давно не зажигал по-настоящему. Как в юности, без понтов и этикета. Ну что, куда двинем дальше?
В этот момент из-за угла показываются оба наших новых знакомых – тот, что в пиджаке, и тот, что одет зайчиком. Нас разделяют всего несколько метров. Разве мы с Иваном не должны сейчас быстрым шагом направляться куда-нибудь в темноту?
– Эй! – увидев нас, орет Пиджак.
– Пойдем отсюда! – тяну я Ивана за рукав. – Хватит уже понтов.
– Да ладно, что они нам сделают? – отмахивается тот.
– Иди сюда! – снова орет Пиджак. Какой у него, однако, противный голос.
– Сам иди! – отвечает Иван, вставая. – Надела бы ты куртку, замерзнешь, – говорит он мне.
– Потом, давай сваливать, – отвечаю я. Мысленно я уже несусь галопом в сторону Каменноостровского проспекта.
– Да все нормально! – улыбается Иван, бросая под ноги недокуренную сигарету. – Мы же с тобой везунчики, правда?
И он делает шаг в сторону подходящих к нам парней. Вернее, подходит к нам тот, что в пиджаке, а Зайчик, пикнув сигнализацией, открывает водительскую дверцу одной из припаркованных тут же машин и ныряет в салон. И вот это – самое неприятное обстоятельство за весь вечер.
Обычно под водительскими креслами или в боковых отделениях автомобильных дверей скромно ждут своего часа короткие алюминиевые биты. Или небольшие травматические пистолеты. На крайний случай – совсем уж крошечные кастеты, удобно ложащиеся в руку. А у нас с Иваном из оружия – разве что мое мифическое везение. Но именно на него Иван уповает больше всего.
– Что вам угодно, господа? – спрашивает он игриво, сунув руки в карманы.
Подошедший к нему вплотную Пиджак молча смотрит на Ивана в упор, а потом вдруг расплывается в улыбке.
– Слышь, а я тебя, кажется, по телеку видел.
– Да ты что? – продолжает задираться Иван.
– Ага, – говорит Пиджак. – А у тебя, типа, тут гастроли?
– Типа того, – кивает Иван.
Я слежу за вторым – он закрывает свое авто и направляется к нам. Уж слишком развязная у него походка.
– Слушай, а может, ты нам с братаном автограф дашь? – продолжает свою линию Пиджак.
Не может быть! Что, нам опять повезло, и конфликт закончится вселенским братанием и автограф-сессией?
– Хе, – расслабленно произносит Иван. – Может и дам. На чем расписаться?
– На моем стволе, – говорит подошедший Зайчик и приставляет ко лбу Сереброва пистолет.
Мы с Иваном замираем на месте.
«Блин, ну, чувак, ты крут!» – мысленно говорю я человеку с пистолетом. Но ведь это же шутка! Эти двое просто решили нас попугать. Это все – милый хэллоуинский розыгрыш.
И тут человек в костюме зайчика снимает пистолет с предохранителя.
Мы совершенно одни на безлюдной улице. В руках у Зайчика – совсем не травматический пистолет. Эта вороненая хреновина наверняка плюется настоящими пулями.
– Я вот что тебе скажу, – говорит Пиджак так же дружелюбно. – Здесь тебе не Москва. Тут левые понты не прокатят. Это Питер, сечешь?
Пауза длится долго. Бесконечно долго. И никто из нас четверых, кажется, не собирается ее нарушать. Ветер гонит по тротуару смятый пакет из-под чипсов.
Ну? И как мы выкрутимся на этот раз? У кого-нибудь есть подсказочка?
Я бросаю взгляд куда-то далеко, за спины стоящих перед нами парней, и кричу:
– Сюда!
Пиджак и Зайчик инстинктивно поворачиваются, и этой секунды нам с Иваном хватает, чтобы сорваться с места.
Позади раскатом грома доносится выстрел.
37
– Ты можешь бежать быстрее?
– Еще быстрее?
– Еще быстрее?
Это я спрашиваю у самой себя.
Легкие наполнены огнем. Сердце взрывается в грудной клетке. Во рту – вязкая соленая слюна.
– Еще быстрее!
Где-то впереди мелькают ботинки Ивана.
Марш-бросок вдоль безлюдного грязного переулка. Лужа. Яма. Снова лужа. Поворот направо, в темную арку. Спринтерский забег мимо песочниц, корабликов, горок и промокших скамеек. Лужа. Лужа. Вам все еще интересно, почему именно я ношу кеды?
Иван на мгновение попадает в полосу света, минуя узкую, заставленную автомобилями улочку, огибает обшарпанный киоск и несется дальше, вдоль длинного дома.
– Давай! – хрипит он, обернувшись. И, мастерски перелетев через какую-то каменную ограду между двумя одинаковыми домами, тут же снова пропадает в темноте.
Скачу следом, ощущая, как за спиной у меня реют крылья. Надо было выкинуть их к чертовой бабушке еще возле клуба и надеть куртку. А теперь куртка у меня в руках, и, сдается мне, она изрядно понижает аэродинамику моего тела.
Миновав улицу и киоск, прыгаю через ограду и неудачно приземляюсь на влажную землю, подвернув ступню. Боль ошпаривает ногу кипятком до самого колена.
– Черт!
– Что? – выныривает из темноты Иван. – Сломала?
– Надеюсь, нет.
Иван поднимает меня с земли и ставит на ноги.
– Как?
– Больно!
Позади слышится топот.
– Твою мать!
Иван оглядывает растерянно крохотный дворик, в котором мы оказались. Двор глухой – ни арки, ни прохода. Два подъезда, засыпанный землей фонтанчик посередине. И – слава богу! – ни одного фонаря. Лишь на третьем этаже сонно светится пара окон.
– Сюда! – тычет он пальцем в сторону пристроившихся у стены мусорных баков.
В два прыжка преодолев отделяющее нас от помойки пространство, мы втискиваемся в узкий проем между последним баком и стеной. В бок мне упирается водосточный желоб, под ногами россыпью поблескивают в темноте бриллианты битого бутылочного стекла. Крышек на баках нет, мусорную шапку крайнего с нашей стороны контейнера венчает сломанный деревянный стул.
Какое-то время в дворике царит тишина – я слышу лишь, как ветер треплет полиэтиленовые пакеты и как рядом прерывисто дышит Иван. Потом, когда я уже решаю, что мы оторвались, из-за угла показывается долговязая тень. Человек, в спину которому светит далекий уличный фонарь, движется крадучись вдоль ограды, останавливается, прислушивается. Мы с Иваном синхронно перестаем дышать.
Как же ноет нога!
Отлепившись от дома, к первой тени присоединяется другая, пониже и пошире в плечах. Думаю, это наш Зайчик. Какое-то время оба преследователя стоят неподвижно, потом о чем-то перешептываются и, развернувшись, уходят туда, откуда пришли.
– Думаешь, они от нас отстали? – шепчу я Ивану во влажный висок.
– Не знаю. Куда нам дальше?
– Придется возвращаться так же, как пришли. Сидеть здесь всю ночь мне неохота. А где мы находимся и где сейчас Каменноостровский проспект – я уже не понимаю.
– Ясно, – шепчет Иван. – Ну и воняет здесь! Блин, я сигареты, кажется, обронил.
– Потом будешь курить. Две минуты ждем и уходим.
Не знаю, сколько именно мы сидим за мусорными баками. Может, две минуты, может, десять. Смотреть на экран мобильного телефона мы оба не решаемся – чтобы не палиться.
– Ну что, уходим? – наконец, спрашивает Иван тихо. – Идти сможешь?
– Куда же я денусь?
Крадучись, мы минуем двор, прислушиваемся к тишине, царящей на улице, потом снова перелезаем через ограду и совершаем быструю перебежку до следующего дома. Вернее, это Иван совершает перебежку, а я просто хромаю позади в быстром темпе. Вот же угораздило меня подвернуть ногу в самый неподходящий момент!
– Давай руку! – Иван возвращается за мной. – Куда теперь? Нам нужно людное место. Где этот твой проспект?
Я беспомощно оглядываюсь по сторонам – далеко впереди светится вывеска круглосуточного продуктового магазина, слева высится небольшая часовня, обнесенная каменным забором. Я вообще не понимаю, где мы и куда дальше двигаться.
– Стой! – слышится далекий окрик за спиной.
– Бежим! – дергает меня Иван, и мы несемся вдоль домов. Клянусь, близость людей с пистолетом действует на мою ступню лучше любой анестезии!
Оторвавшись, Иван ныряет в первую же арку и тут же выскакивает обратно – проход закрыт решеткой. Рвемся дальше. Еще поворот направо. Тупик! Узкий проход между домами заканчивается сетчатым забором выше моего роста.
– Перелезешь? – спрашивает Иван, оглядывая препятствие. – Тут невысоко!
– Альтернативы у меня нет? – интересуюсь я.
– Думаю, нет.
– А наверху как быть?
Сетку-рабицу венчает двойная обмотка колючей проволоки.
– Э… Куртка! Кожа отлично подойдет! – Иван хватает куртку и, подпрыгнув, вешает ее сверху на проволоку. – Все, теперь не поранишься. Ну, давай!
Легко сказать!
– Я не смогу.
– Сможешь!
– Я никогда не лазила через заборы!
– Пора учиться! Хочешь, чтобы тебя пристрелили какие-то укурки?
– По твоей вине, между прочим.
– Потом разберемся. Я подсажу тебя. Лезь!
Сунув пальцы в дыры, я повисаю на заборе. В ту же секунду я чувствую две пятерни на своей заднице, и Иван выталкивает меня наверх – остается только уцепиться за висящую наверху куртку и перевалиться на другую сторону забора.
– Мамочки! – прыгаю я вниз.
Приземлившись на секунду позже меня, Иван ухмыляется:
– Отличная задница.
– Сам ты задница!
– Ты мне когда-то это уже говорила.
– С тех пор ничего не изменилось.
– Стой, сука! – орет сзади мужской голос.
Ну почему эти двое не оставят нас в покое?
Мы с Иваном улепетываем во дворы во все лопатки. Пашина куртка остается висеть на заборе. Хорошо, что телефон, деньги и карту гостя из гостиницы я сунула в карман джинсов.
Миновав длинную череду гаражей и спугнув слившуюся в поцелуе парочку под фонарем, мы оказываемся в большом дворе, засаженном деревьями. Дома выстроены ровным кругом – кажется, подперев друг друга стенами, они водят хоровод.
– Я сейчас сдохну! – выдыхаю я, согнувшись. Бежать дальше просто нет сил.
– Так, давай сюда, в подъезд, – говорит Иван, оглянувшись.
Подхватив меня под руку, он тащит меня к ближайшей двери. Закрыто! На двери кодовый замок. Мы бросаемся к следующему подъезду – такая же история. Дергаем третью дверь – бесполезно!
– Смотри, открыто! – восклицает радостно Иван, дернув темную дверь без номера подъезда над входом. – Давай сюда, только тихо!
Мы проскальзываем в узкий, пахнущий плесенью подъезд и прикрываем дверь. Нас поглощает кромешная темнота. Потом, спустя несколько секунд, я начинаю различать силуэты. Возле лестницы возвышаются кучей какие-то мешки, рядом навалены пластиковые магазинные ящики.
– Кажется, это черный ход, – говорю я.
– Отлично! Поднимайся наверх, глянем из окна во двор, – шепчет Иван.
Добравшись до пыльного узкого окошка, мы пытаемся разглядеть, что происходит внизу. Парочка романтиков уже куда-то испарилась – двор холоден и пуст.
– Я сейчас сдохну! – выдыхает Иван, привалившись к подоконнику. – Надо бросать курить!
– Тихо! Вон они!
Во дворе, с той стороны, откуда вошли мы, появляются наши заклятые друзья. Постояв в нерешительности у низкой ограды, окаймляющей растущие посередине деревья, эта парочка начинается действовать точно так же, как мы, – дергать все двери подряд.
– Наверх! – шепчет Иван, и мы бросаемся вверх по темной лестнице.
Шесть этажей, и вот мы на последней, узкой темной площадке. Сдерживая дыхание, прислушиваемся к тому, что творится внизу. В подъезде стоит гробовая тишина – а потом где-то в темноте едва слышно хлопает дверь.
– Блядь, они нас нашли! – шепчет Иван. – Вот пидоры!
– Тс-с! – зажимаю я ему рот. – Постоят и уйдут!
Те, кто вошел в подъезд, действительно стоят внизу. А потом начинают крадучись подниматься наверх.
Что же они бодрые такие? Обглотались экстази? Любой, даже самый упертый идиот на их месте давно бы поехал домой. Или в другой клуб, догоняться.
– Что будем делать? – шепчет мне в ухо Иван.
Я оглядываю площадку – здесь всего одна дверь, без ручки. Пару раз я лазала с друзьями на крыши в Питере в похожих домах – если я не ошибаюсь, эта дверь ведет на чердак, с которого должен быть выход на крышу. А если нам повезет, дверь не заперта.
Сделав шаг, я протягиваю руку, ощупываю обшарпанную деревянную поверхность, пережившую пару революций, одну блокаду и несчетное количество покрасок, и аккуратно толкаю ее.
Бинго! Нам снова повезло. Едва скрипнув, дверь распахивается.
– Добро пожаловать на крышу! – говорю я Ивану. Затем переношу ногу через порог и ступаю в абсолютную, вселенскую черноту.
38
В общем, вы уже поняли – все-таки крыша. Не мост.
Обычная питерская двускатная крыша старой шестиэтажки, выходящей фасадом на площадь Льва Толстого. Все то время, пока мы носились по темным переулкам и дворам, Каменноостровский проспект был у нас под боком. С высоты его огни кажутся такими уютными! Фонари заливают желтым светом вечно влажный асфальт, редкие парочки бродят исключительно в обнимку, из открытых окон проезжающих авто доносится музыка. Низко нависшее небо, до которого, кажется, с легкостью можно достать рукой, решило повременить с дождем до утра – чтобы народ мог беспрепятственно предаваться пьянству на лавочках, парапетах и всех открытых крышах города.
На длинном, покатом, покрытом скользкой влажной жестью пространстве мы не одни – считай, у каждой трубы сегодня праздничный пикник. Ни одна открытая крыша Питера не остается свободной ни на минуту – здесь вечно кто-то пьет, закусывает, целуется, слушает музыку, предается сексу или медитации. За те несколько минут, что мы с Иваном наслаждаемся свежим воздухом на высоте шестого этажа, я насчитала семь разношерстных компаний. Повсюду свечи, пара ухмыляющихся тыкв, несколько китайских фонариков, развешенных и расставленных тут и там. Крохотные подмигивающие огоньки дрожат на ветру. Пустые обертки и бутылки сметены ветром вниз, к самому краю крыши. Как минимум три компании притащили с собой гитары – в сумраке то тут, то там раздается нестройное бренчание. Совсем рядом, устроившись возле торчащих железных конструкций, оставшихся от снятых давным-давно рекламных щитов, какая-то компания слушает Боба Марли на стареньком бумбоксе.
Переместившись на крышу, наша лихая тарантиновская погоня сдулась в два счета.
– Как у тебя это получается? – спрашивает Иван.
– Что?
– Благополучно разрешать все то говно, в которое я вляпываюсь?
– Не знаю. Работа такая.
Иван хмыкает, смотрит вниз.
– Хорошо тут, – говорит он.
Мы с ним спустились к самому краю и теперь стоим, облокотившись на низкую каменную ограду, опоясывающую крышу по периметру.
– Ага, – киваю я. – Странно, что почти не холодно.
– Все равно, на, возьми! – снимает Иван с себя и набрасывает мне на плечи свою куртку. Странно, но крылья на спине совсем не мешают. Если честно, я почему-то не хочу их снимать.
Кто-то весело хохочет в темноте, секундой позже слышно, как внизу бьется брошенная с крыши бутылка.
– Умники, – качает головой Серебров. Потом поворачивается ко мне. – Так что, вот он, финал?
– Наверное, – говорю я.
Чем сильнее мы старались избежать судьбы, тем точнее вписывались в придуманный ею сценарий. Вот только, если честно, я уже запуталась, где причина, а где следствие.
– Здорово побегали, – смеется Иван.
– Угу.
– Как же курить хочется! Чуваки, сигаретки не найдется?
Иван оборачивается, смотрит наверх, туда, где возле трубы, с трудом держа равновесие, стоят оба наши преследователя.
Думаю, они устали не меньше нашего. Бабочка на шее парня в пиджаке сбилась в сторону, тот, что в костюме зайца, мокрый от пота и все еще тяжело дышит. Усы, нарисованные на его лице, растеклись, превратившись в черные, размазанные по щекам полоски. Он, разумеется, держит нас на мушке – но в контексте окружающей нас расслабленной обстановки, да еще в сопровождении томных ямайских ритмов, пушка в его руке смотрится, ей-богу, смешно и пошло.
– Сигаретой угостите? – переспрашивает Иван.
– Чё? – роняет Зайчик.
– Блин, чего же они такие медленные… Курить хочется. Сигареты есть?
Тот, что в пиджаке, автоматически лезет в карман, достает пачку сигарет, протягивает ее Ивану. Иван, сделав несколько осторожных шагов наверх, останавливается в полуметре от обоих парней, смотрит на них снизу, потом не спеша достает сигарету из предложенной пачки, щелкает своей зажигалкой, затягивается, выпускает дым и произносит:
– Меня Иваном зовут. Это Лиза. Будем знакомы?
– Э… – растерянно тянет парень в пиджаке.
– А можно и мне сигаретку? – слышится женский голос сбоку. От соседней трубы отделяется легкая тень, и какая-то девица в шароварах, смешной дутой куртке и с дредами на голове, ловко лавируя между натянутых проводов, подходит к парням. Зайчик опускает пистолет.
– Можно, – кивает Пиджак.
– Спасибо! Я две возьму? Клевый костюм! – говорит она Зайчику.
Девица выдергивает сигареты из пачки и, хихикнув, убегает обратно к своей компании.
Иван все еще держит на весу протянутую для рукопожатия руку, и парню в пиджаке ничего не остается, как пожать ее.
– Я Виктор. Это Толик.
– Очень приятно! – протягивает Иван руку и Зайчику.
Тот, подумав, перекладывает пистолет из правой руки в левую и дарит ему снисходительное рукопожатие.
– Чуваки, вы что, правда собрались в нас стрелять? – интересуется Иван, продолжая невозмутимо курить.
Повисает пауза.
– Ну да, – говорит Толик с вызовом в голосе.
– А если бы убили?
Толик и Виктор снова молчат.
– Да ну, – произносит Виктор. – Мы вас попугать хотели.
– Ха. Ну да, попугали. Только палить-то зачем?
– Палец сорвался, – обыденно заявляет Толик.
Виктор достает сигареты себе и Толику, хлопает по карманам в поисках зажигалки. Иван протягивает свою, парни прикуривают.
– Спасибо! – отдает зажигалку Витек. – А ты Серебров, да? Из этих, ну… с кем ты пел-то?
– С «ТриТоннами», – уточняет Иван.
– Во-во! Я в прошлом году у вас на концерте был. В «Метро».
– А, помню, мы приезжали, на день студента, – кивает Иван.
– Ага! Там еще тогда драка на входе случилась, – уточняет Толик.
При слове «драка» все трое хихикают.
– Слышь, ты извини, я правда не видел, когда тебя в темноте задел, – начинает объяснять Виктору Иван. – С телкой одной танцевал, Машей зовут. Она мне метра на два в рот язык засунула, думал, задохнусь!
Все трое громко ржут.
– Да ладно, – говорит Витек. – Бывает!
– Слышь, а у тебя что за ствол? «Макаров»? – продолжает светскую болтовню Иван.
– Ага. Купил с рук недавно. Сука, заедает, мы с ребятами на даче по бутылкам стреляли, два раза осечка была.
– Ясно. Дай посмотреть!
Отлично! Еще десять минут назад мы прыгали через заборы и рисковали схлопотать пулю в спину от этих двоих питерских ковбоев, а теперь Иван скорешился с ними за две минуты и как ни в чем не бывало разглядывает злополучный ствол!
Хмыкнув, я принимаюсь разглядывать, чем занята ближайшая к нам компания. Кажется, они разливают дешевый портвейн по пластиковым стаканчикам. Если честно, я бы сейчас и от портвейна не отказалась. Снова начинает ныть нога.
Вечно все шишки достаются мне. Ребра я уже ломала, теперь вот вывих стопы. Или что там у меня? Пора заканчивать заниматься героизмом в самом деле. Гореть в ресторанах, падать в самолетах, скакать по крышам. Можно мне хотя бы месяц нормальной жизни в качестве компенсации?
– А у тебя разрешение на него есть? – спрашивает Иван.
– Ну… В процессе. То есть будет скоро.
– А если менты увидят?
– Ну, я его в машине вожу, под сиденьем. Пока не светил.
– Я тоже подумываю ствол взять, – рассуждает Иван. – Сейчас идиотов полно в Москве, кризис, у всех башню сорвало. Музыкантов знакомых недавно прямо на улице пытались грабануть, прикинь! Какой советуешь взять?
– Не бери «Макарова», я не в восторге, – оживляется Толик. – Он неудобный, из него хрен куда попадешь. Какая-то фигня совковая, блин. Мне пацаны советовали «ТТ» брать, или «Вальтер ППК». Тот вообще можно в карман пиджака сунуть, и никто не заметит. Но «ТТ» не было, а за этот ствол я копейки отдал, по дешевке подвернулся.
– Ясно. Но так с виду он, кажется, неплохо выглядит.
Иван уже вертит в руках пистолет!
– Ну, если честно, можно и муляж купить, – вступает в дискуссию Виктор, швырнув окурок в трубу. – Кто там в темноте разберет, настоящий у тебя ствол или игрушечный? У меня знакомый в Штатах работает, обещал привезти полную копию «Беретты» за смешные деньги!
– Да что копия, что ты с ней сделаешь? – протестует Толик. – Разве что по лбу дашь кому-нибудь, так я и кулаком могу дело уладить.
– Нет, прикольно! – прицеливается куда-то в темноту Иван. – Хорошая игрушка.
Детский сад!
– Ты поаккуратнее, – говорю я. – Тут народу полно!
Иван, не слыша ничего вокруг, строит из себя крутого парня, размахивая стволом. Он прищуривает один глаз, вытягивает руку с пистолетом в сторону стоящего на другой стороне площади дома и пытается прицелиться. Витек и Толик горячо спорят о муляжах и настоящем оружии. А я понимаю, что мне до чертиков надоел этот балаган. Я карабкаюсь вверх по скользкой жестяной поверхности.
– Иван, отдай людям пушку и поехали.
– Да, чувак, давай, от греха, – протягивает руку Толик.
– А ты его на предохранитель поставил? – интересуется Витек.
– Да поставил, что я, дурак, что ли?
– Точно поставил? – спрашивает Иван, вертя пистолет в руках. – Тяжелый, зараза!
Нога моя скользит вниз, я пытаюсь ухватиться за что-нибудь, Иван, обернувшись, протягивает мне руку, и вдруг что-то тяжелое падает на жестяную крышу.
Не просто падает – валится с таким грохотом, что у меня закладывает уши.
А в следующую секунду где-то внутри, в районе солнечного сплетения, вспыхивает сверхновая. Боль протыкает меня, как шампур, и брызжет во все стороны яркими разноцветными искрами. Небо делает кувырок и оказывается у меня под ногами.
39
Отчего люди думают, что смерть – костлявая старуха с косой, в рваном саване?
Чушь!
Она вовсе не так выглядит.
Я ее видела.
Сегодня.
Сейчас.
Над краем крыши рождается свет. Он разрастается, плывет маревом в воздухе, густеет на глазах. Он не освещает все вокруг себя – он просто растворяет реальность по краям. Ночь, люди вокруг меня, город где-то внизу – все отступает на второй план, тускнеет, превращается в далекое зыбкое воспоминание.
Время, до этого момента несшееся вприпрыжку, замедляется, застывает, останавливается, теряет власть надо мной. Поглощается светом.
Это не свет от солнца или от лампы. Это не свет как абсолютная белизна. Это не то, что я могу видеть глазами.
Это свет на уровне ощущений.
Он звенит в ушах.
Он оставляет на языке яркий соленый привкус.
Он пробегает дрожью по моим рукам и ногам.
Он скручивает меня, тянет вниз и одновременно тащит вверх.
Свет постепенно концентрируется, сжимается, превращается в ослепительный вытянутый силуэт. Прожигая реальность насквозь, силуэт медленно движется ко мне, течет, словно ртуть.
Она и правда женского пола.
Я не вижу этого, я знаю.
Я видела ее уже много раз до этого. Когда именно? Раньше. Там, откуда она приходит, время не имеет значения.
Она кивает мне, как старой знакомой.
У нее спокойное печальное лицо.
У нее мое лицо.
Всякий раз, приходя за кем-то на эту сторону, она вбирает в себя черты человека, которого ей предстоит увести с собой.
Об этом я тоже знаю. Знала всегда. Просто вспомнила секунду назад.
– Привет! – говорю я ей. – Давно не виделись.
И улыбаюсь.
В светящемся зеркале напротив мое лицо растягивает губы в улыбке.
Ослепительный силуэт дрожит, мерцает, видоизменяется. От него отделяется яркий протуберанец, тянется ко мне, словно рука, пытается дотронуться до запястья.
В следующее мгновение что-то по эту сторону бытия стискивает меня, на секунду возвращая чувствительность в невесомое тело.
– Эй, дыши, давай! – кричит знакомый голос. – Дыши! Ну пожалуйста, давай! Не ленись! Ты задница! Не смей помирать! Они уже едут! Держись! Еще пять минут! Пожалуйста!
Что-то мокрое капает мне на лицо.
– Дождь пошел? – улыбаюсь я.
– Нет… То есть да. Дождь.
В груди пульсирует огромное солнце. Он делает мне больно!
Или это я делаю ему больно?
Я не хочу, чтобы было больно.
Он прижимает меня к себе, шепчет что-то. Я не могу разобрать слов.
Я слышу только, как ветер шумит где-то в вышине.
Я не могу дышать.
Я не хочу дышать.
Она, не отрываясь, смотрит на меня. Она спрашивает меня о чем-то. Я не могу понять, что ей нужно.
Свет обволакивает меня, проникает под кожу, растворяется в крови, растворяет меня в себе.
– Прости, прости, прости! – повторяет Иван.
Небо роняет на меня горячие соленые капли.
Назад: ЧАСТЬ 2
Дальше: ЭПИЛОГ