СЛУЧАЙ

Случай свел их.

Приятель, женатый полковник ВВС, неглупый мужик, давно добивавшийся одной дамочки, получил, наконец, ее согласие отобедать вместе в Домжуре и по какой-то необъяснимой глупости пригласил с собой его третьим.

Дамочка была женой другого полковничьего приятеля, и все годы полковник держал ее в поле зрения как объект уместной страсти, отчетливо сознавая, что страсть как раз и неуместна: друг, раз, дамочка вся из себя недотрога, два. Но уже семь лет, как они развелись, и полтора года, как тот, ради кого она развелась, бросил ее, это было известно, так что, отрыдав свое, она была свободна и, по слухам, не чуралась новых связей, короче, полковник начал, наконец, нужный маневр. То ли он все же оробел в последний момент, то ли еще почему, но обед приключился втроем, и довольно оживленный.

Э, нет, он вспомнил, как было. Полковник попросил провести их в Домжур: полковник не был туда вхож, а он был. И дальше чисто фигурально предложил присоединиться к ним, а он отчего-то взял и присоединился не фигурально, а реально.

Начали внизу в баре, выпив по аперитиву (полковник – водки) и закусив орешками, после чего перешли в зал, где заказали закусок, супу и филе по-суворовски, фирменное блюдо Дома, добавив опять же вина и водки. Он знал, что не должен перетягивать одеяло на себя, и рассеянно смотрел по сторонам, впрочем не забывая рассмеяться соленому анекдоту полковника, охотящегося за своей жертвой еще и с помощью офицерских анекдотов, или подлить вина в фужер жертве. Она была тоненькая, миленькая, застенчиво моргала зелеными глазками и не походила на женщину с богатым любовным опытом. На кого она походила, он сказать не умел, но подумал, что, пожалуй, на недотрогу и походила.

Летчик, меж тем, напивался. Это было странно, потому что женщина не давала к тому повода. Она весело щебетала, дружелюбно поглядывала на обоих, не выказывая никому предпочтения – видно было, что, слегка напряженная поначалу, она сделалась естественной и чувствовала себя в своей тарелке, и в этом плане замысел товарища удался. Но, может быть, за ним водилось больше тонкости, чем можно было предположить, и, может быть, это одинаково ровное отношение женщины к старому знакомому и к новому говорило полковнику больше, чем он показывал.

Так или иначе, лицо у него сделалось красное, он стал как бы задремывать на ходу, и в одну секунду они невольно обменялись взглядами по этому поводу, хотя уже в следующую полковник проснулся и предложил тост: за хорошую-пригожую! Он сказал: охотно . И опрокинул полную рюмку водки.

Она вдруг шепнула ему: если и вы напьетесь, кто же пойдет меня провожать? – Мы не пойдем, а поедем, у меня служебная машина, проговорил летчик, демонстрируя, что, несмотря на выпитое, четко владеет ситуацией, как и положено военному человеку.

Ни с того ни с сего она рассказала, что все лето ходила в бассейн, а с осени оказалось, что абонементы нарасхват, и ей не досталось. П-позвоните мне завтра, я п-постараюсь вам помочь , сказал он, отчего-то заикаясь, и записал свой номер на салфетке.

Она сложила салфетку в сумочку, и так это началось.

Они встретились у бассейна, куда он привез абонемент, и сразу распрощались: ее сеанс начинался через десять минут. Она вошла внутрь, переоделась и скоро уже одолевала своим обычным брассом свой обычный километр. День был теплый, почти летний, над открытым бассейном вился легкий пар, стекла здания, из-под которого она выплыла четверть часа назад, были чисты и не запотели. Она плыла от здания в обратную сторону, как вдруг оглянулась, будто ее кто позвал, и ясно увидела за стеклом – его. Он разглядывал ее немного сверху, и она засмеялась в воде: словно рыбу перед покупкой, как говорила потом. А он, отчего-то вернувшись, хотя уже ушел, смотрел на нее через чистое прозрачное стекло, за которым она плавала в прозрачной чистой воде, и мысль о ней как о чистом прозрачном существе не оставляла его.

Потом они шли по бульварам к ее дому, листья шуршали под ногами, как в лесу, и он пригласил ее в Поленово: к друзьям в поленовский музей и на грибную охоту в настоящих лесах. Они поехали на машине еще одного его друга, этот друг был с женой и двумя собаками.

Как это все случается – совершенно невозможно предугадать. Он потерял счет случаям и помнил лишь основные: первая жена – искусствовед, вторая – балерина, между ними и во время них – другие, в романы с которыми бросался как в омут с головой, и они бросались, и либо затягивало, либо нет, но омутные состояния кружили голову и скрадывали страх жизни. У него и сейчас была приятельница, после того как он, долго терпя невнятицу и нескладицу, ушел от балерины, как всегда, в никуда. Он сбрасывал прошлое целиком, как кожу, со всем, что там содержалось, включая детей и квартиры, отчего делался одиноким и неприкаянным, впрочем и в браках, и в романах оставаясь таким же. В двадцать лет, обольщая девушку путем сумасшедшей езды на автомобиле, он на скорости врезался в дерево, после чего в течение полугода его собирали в институте травматологии по частям. Испуганная девушка, в целости и сохранности, ни разу не навестив его в больнице, выскочила замуж за соперника, сделавшего впоследствии неслыханную карьеру. А у него появилось время задуматься о ценности чувств и ценности карьер, поскольку сам до поры до времени двигался по той же тропе и в том же направлении, и еще о чем-то, что не облекалось в слова, он не любил этого делать, оно просто вбрасывалось в кровь. Как-то его переломало не только физически. Он встал на ноги, преодолев физику, все-таки двадцать лет и мужества не занимать, но какие-то цели перестали манить. Манила, скорее, жизнь сама по себе. Так легко оказалось ее потерять, что, обретенная вновь, она стала самой крупной целью. Мелкие уколы, мелкие ссоры, мелкие страсти, какие встречались на каждом шагу, удивляли и огорчали. Теперь им владело недоумение: неужто это может быть содержанием такой хрупкой и такой важной вещи как жизнь, готовой оборваться в любой миг, не нелепо ли? Ему делалось скучно, он топил свою скуку в легких флиртах и дружеских попойках, где его слегка вздернутый нос и легкий нрав обеспечивали ему неизменную симпатию. На то, что он потерял в автокатастрофе глаз, друзья и подруги не обращали внимания.

Он не оставил науки, какой был предан в университете. Напротив, крупный ученый, испытывая к нему, по-видимому, ту же симпатию, что и многие, сделал его ученым секретарем международного научного общества, которое возглавлял. Под его началом способный ученый секретарь быстро и толково написал интересную, полудиссидентскую по мысли диссертацию. Старик был доволен. Он жил один, с собакой, и ученый секретарь отчасти заменил ему сына. Он, в свою очередь, никогда никого о том не оповещая, полюбил старика. Чистые человеческие отношения, не так уж и часто встречающиеся, – пожалуй, и есть то, чего мы взыскуем и особую жажду чего можно рассматривать как одно из последствий автокатастрофы.

Он и собака старика ждали возвращения старика с конференции из-за границы. Собака принялась тоненько скулить в ту минуту, как самолет по расписанию должен был приземлиться. Нервничала, никак не могла улечься на своей подстилке, подбегала к дверям на каждый звук лифта. Едва старик открыл своим ключом дверь, собака кинулась к нему, обхватив передними лапами за предплечья рук, как бы обняв, и замерла в такой позе. Старик поцеловал ее и поздоровался с ученым секретарем. Все в порядке? – Да. Как она вас любит, заскулила точно по прибытии самолета. – Их любовь безупречна и абсолютна, ни один человек не достигает такой силы любви.

Он умер через два месяца. Сел в машину, тронул с места, проехал несколько сот метров и ткнулся в дерево. Видевшие это прохожие вызвали «скорую». «Скорая» зафиксировала смерть от инфаркта.

Без защиты старика оказалась без защиты и его диссертация. Ему не простили ни полудиссидентского ее характера, ни покровительства академика-полудиссидента. Старого ученого им было не достать, зато на молодом ученом секретаре отыграться – милое дело. Он плюнул и ушел из аспирантуры и из института, в котором работал, на улицу. Не в первый и не в последний раз. Он был потрясен не только смертью старика, но и тем, как повторились обстоятельства: машина-дерево-катастрофа. На этот раз необратимая. В ожидании «скорой» люди увидели мчавшуюся к месту аварии собаку. Она стала бросаться на машину, пытаясь лапами пробить или хотя бы опустить боковое стекло. А потом склонила обессиленно голову и завыла. Как она выскочила из квартиры – загадка.

Он хотел было взять собаку к себе, но уход из института срифмовался с уходом из первой семьи, и он слонялся, бездомный, от друга к другу, где приютят. Он запомнил, что любовь собаки безупречна и абсолютна, но его все еще тянуло к людям, и он все еще искал чего-то у них. А собака пропала.

Ему исполнилось сорок, когда он входил в поленовский лес вслед за парой друзей и парой псов, и еще вслед за маленькой женщиной, которую знал не больше пары недель. Золотилось, краснело, зеленело, желтело, голубело. Та пора, прекрасней которой не бывает. В березовой роще они то нагибались за белым или подберезовиком, то вскидывали головы вверх и смотрели, как просвечивает сквозь тонкий рисунок листьев яркая голубизна неба. В дубовой роще прислонялись к толстой коже стволов разгоряченными щеками и ладонями, не столько чтобы охладиться, сколько чтобы, согласно верованиям друидов, набрать новой силы. Прыгая с кочки на кочку среди осин, вопили от радости, завидя красную шапочку подосиновика. Раздвигая колючки кустарника, добирались до отдельного, царственно стоящего в пожухлой траве боровика. Под пыльными, в паутине, низко лежащими еловыми ветвями нападали на гнездовье маслят. Друзья переговаривались, собаки лаяли где-то неподалеку.

В дубовой роще они обнялись в первый раз. Попав оба на одну кочку – во второй.

Выбираясь из-под ели, выпрямляясь и собираясь поцеловать ее в третий раз, он сунул ей ножом в глаз.

Не нарочно, конечно.

Грибная охота была свернута. Помчались в Москву. Он молился, чтобы доехали без приключений. Сдали пострадавшую в Гельмгольца, собак повезли домой, он остался ждать в вестибюле, когда кто-то выйдет и что-то скажет.

Она вышла сама часа через полтора с повязкой на глазу. Удивилась, что он ждет. Честно сказать, он тоже был удивлен. Ну вот, теперь я пират, сказала она, нежно глядя на него одним глазом. У него упало сердце. Не пугайтесь, глаз цел, ранку зашили, каждый день велели ходить на перевязки, будете ходить со мной? – Спрашиваете!

Кто-то наверху забавлялся повторами.

Спустя полгода они поженились.

А спустя еще двадцать лет он, не сделав карьеры, но сделав судьбу, сказал как-то между делом: старик ошибался. – Какой старик, спросила она. Мой шеф. – В чем? – В том, что человек не может сравниться с собакой, а выходит, что может. – Да в чем сравнение? – В чем, в чем… неважно, в чем…

Он до сих пор не умел и не любил говорить слова.