Глава шестая
Это была его квартира. Он в ней когда-то жил. Почему получилось так, что ему пришлось оставить ее и даже сдать? Этого Рад не знал. Но вот настала пора вернуться в нее — и он снова был в ней. Он шел по квартире от входной двери вглубь, а за ним, беспрерывно гундя, тянулся ее нынешний обитатель. «А че ты приперся-то, че тебе надо, и так все путем, без тебя», — что-то вроде такого гундел квартирант. Это был тот кудлатый мужик, что, выскочив с вилами, заколол набросившуюся на Рада собаку неизвестного немого. Он чувствовал себя в квартире хозяином, он привык к жизни в ней, и появление Рада было ему не просто досадно, а казалось, он готов оспорить его права на нее.
Квартира была в безобразном состоянии. Засаленные, полопавшиеся на углах обои, облупившиеся потолки, затоптанный паркет, повсюду — воняющие кучи какого-то тряпья.
Рад вошел в дальнюю, самую свою любимую комнату, которую любил за просторность, за два больших окна в ней, за то, что свет заполнял ее, как свежий ветер правильно поставленный парус. Комната была еще в худшем состоянии, чем остальная квартира. Со сгнившими полами, с напрочь отодранными обоями, одно окно грубо заколочено горбылевыми досками, и вся завалена мусором — шелухой от семечек, клочками упаковочной бумаги, крышками от пивных бутылок, обрывками веревок, засохшими остатками еды, — вся в шарах свалявшейся пыли — притон, не комната.
— Подмести трудно было? — останавливаясь, спросил Рад мужика.
— А веника раз нет, — ответил мужик.
— А щеткой нельзя? — сказал Рад, отчетливо помня, что щетка в доме была.
— Хрен его знает, где она, щетка, — равнодушно отозвался мужик.
Щетка, впрочем, была не хрен знает где. Она стояла тут же, на виду — в одном из углов комнаты.
Рад взял ее и стал сметать мусор в кучу. Невозможно было терпеть этот гадюшник, эти Авгиевы конюшни. Мужик стоял рядом, смотрел, как он орудует щеткой, и гундел: «Хрен знает, где она была, твоя щетка. Не было ее. Ты знаешь где, так нашел».
Внезапно Рад почувствовал, что в комнате появился кто-то еще. Он перестал подметать пол и посмотрел в сторону двери. На пороге комнаты стоял его бывший сокурсник, финансовый директор крупной торговой компании, в загородном доме которого он жил последнее время. Бывший сокурсник был в длинном кашемировом пальто тонкой выделки, пальто расстегнуто, и в проем между разошедшимися полами стекал до колен двумя ручьями белый шелковый шарф.
— Продолжай-продолжай, — сказал Раду его бывший сокурсник. — Надо убраться, безобразие, что делается. Свинарник.
Рад ему не ответил. И не поспешил вернуться к своему занятию. Он стоял, смотрел на своего бывшего сокурсника и пытался понять, почему тот здесь. Откуда взялся. С какой стати так по-хозяйски разговаривает с ним. В его квартире!
— Продолжай-продолжай, — между тем уже нетерпеливо прикрикнул на него бывший сокурсник. И поманил рукой мужика в ковбойке: — Подойди ко мне. Есть разговор.
И мужик тотчас подобострастно бросился к нему, как-то по-обезьяньи пригибаясь, усиленно размахивая руками, лицо его осветилось вдохновенной радостью быть полезным бывшему сокурснику Рада, а из глотки вырвалось нечто похожее на ублаготворенное урчание.
Рад же, глядя ему вслед, неожиданно осознал, что квартира на самом деле давно ему не принадлежит, это теперь квартира его бывшего сокурсника, он ее владелец. Потому-то кудлатый мужик и вел себя с такой наглостью — что, казалось, готов был оспорить у Рада его права на нее. Хотя, оказывается, оспаривать было нечего. И как это все произошло?
Рад бросился вслед за покидающими комнату бывшим сокурсником и мужиком, чтобы остановить их, заявить, что это его квартира, он ее владелец, не кто другой, — но дверь за ними закрылась раньше, чем он достиг ее. А двери и не было — одна голая стена. Он был наглухо замурован в этой своей бывшей любимой комнате, превращенной в Авгиевы конюшни. Он был ее узником. Обреченным Гераклом. Которому не оставалось ничего другого, кроме как продолжить свой подвиг по очистке конюшен от грязи, надеясь на чудо неожиданного освобождения.
Звонок, прозвучавший где-то вдали, пришел к нему знаком этого освобождения. Должно быть, то позвонили в дверь квартиры. Чтобы вызволить его из его узилища, вернуть ему отнятое.
Рад проснулся. Он спал в кресле со скрещенными на груди руками, свесив голову набок, отчего шея у него затекла и стала, как каменная. Поднимая голову, он простонал от боли.
Звонок, сверливший барабанные перепонки, смолк. Но прежде чем ему смолкнуть, Рад понял, что это звонит телефон на тумбочке у кровати.
Он вскочил с кресла и бросился к телефону.
— Ты готов? — спросил в трубке голос Нелли.
— К чему? — оставаясь еще во сне, с чувством, что прошиб головой стену и распахнул на звонок входную дверь, проговорил Рад.
— Выходить на улицу, к чему, — сказала Нелли.
Рад наконец понял, где он и что с ним. Он был в Бангкоке, в отеле, называющемся «Liberty place» («Место свободы»), вернее, не отеле, а заведении типа отеля, сдающем комнаты на длительный срок, «room for rent», у себя в номере, и в ожидании Дрона с Нелли заснул. Дрон с Нелли, помогши с заполнением анкеты на ресепшене и проводив до номера, дали ему час на обустройство и оставили одного. Рад распаковал чемодан, побрился, принял душ, переоделся в летнюю одежду — все у него заняло чуть больше получаса. Готовый к встрече, он сел в кресло, сложил на груди руки — с намерением через минуту подняться и до встречи с Дроном и Нелли прогуляться немного по улице, — но так, значит, и не поднялся. Все же перенос на сорок две параллели — это было не то, что из Москвы до Питера.
— Вы где? — спросил он Нелли, пытаясь вспомнить, где они собирались встретиться.
— Внизу в холле, у тебя в отеле, около ресепшена, как договорились, — сказала Нелли.
— Лечу, — объявил он ей.
Номер его находился на пятом этаже, ничуть не стыдно вызвать лифт, чтобы спуститься, но Рад предпочел отправиться вниз по лестнице. Наружная стена у лестницы имела только несущий каркас, и в проемы в ней был виден внутренний двор гостиницы, огороженный бетонным забором, за забором посередине заваленного строительным мусором пустыря грохотал компрессор, и несколько рабочих в оранжевых комбинезонах, таская за собой черные змеи воздуховодов, копошились среди мусора, дробя отбойными молотками обломки бетонных плит. Похоже, там сломали какое-то строение и сейчас расчищали площадку под строительство нового.
Нелли сидела на большом угловом диване в холле одна. Она была все в той же белой вязаной шляпе с широкими полями, в тех же белых брюках до щиколоток, но вместо прежней блузки надела другую — впрочем, тоже белую, тоже свободно ниспадающую на бедра, — воплощая собой все ту же холеную свежесть жизненного благополучия. На большом круглом столе перед нею лежала раскрытая посередине пухлая простыня цветной газеты. Нелли смотрела ее, держа левую половину газеты на весу, и, приближаясь к столу, Рад прочитал название: «Bangkok post». Газета была на английском.
— Привет, — сказал он, останавливаясь у стола. — Интересное чтиво?
— А! — отозвалась Нелли, принимаясь сворачивать газету. — Пейпе как пейпе. Надо же где-то рекламу тискать. А таким, как мы, давать представление о местной жизни. Ну вот — убийство. Обнаружено тело, есть подозреваемый… Случается и такое в Бангкоке.
— Как и везде, — прокомментировал Рад.
— Нет, здесь не слишком часто, — серьезно ответила Нелли. — Каждый раз — событие. Не то что в Москве.
— Откуда ты знаешь, как в Москве? — Рад почувствовал нечто похожее на обиду за родной город.
— Следим! Пристально и пристрастно. — Нелли закончила сворачивать газету, поднялась с дивана и, мелко переступая вдоль стола, двинулась к нему навстречу. — Готов к труду и обороне?
— Как юный пионер Советского Союза, — подтвердил Рад, — ответ, который уже не был бы понятен тем, кто не носил на груди красного галстука. — А где Дрон? Ждет на улице?
— Мы с тобой вдвоем, — выходя к нему, сказала Нелли. — У Дрона непредвиденные дела.
— Как? — Огорчение было столь сильно, что Рад не смог скрыть его. Он надеялся уже прямо сегодня переговорить с Дроном. — До того срочные дела?
— Откуда я знаю. — Нелли подняла брови и опустила. Казалось, скрипнула дверца потайного шкафа, приоткрываясь, и тут же захлопнулась. Рад вспомнил: была у нее эта привычка: отвечая на вопрос, который ей неприятен, так вот недоуменно сыграть бровями.
— Но он к нам присоединится? — с надеждой спросил Рад.
— А тебя мое общество не устраивает?
Рад замялся с ответом. Ловкости во лжи ему всегда недоставало.
Нелли тронула его за плечо, направляя к выходу.
— Прогуляйся с младшим братиком. Не волнуйся, старший от тебя тоже никуда не денется. Не убежит от тебя Дрон. Сам еще от него сбежишь.
Обещание такой перспективы Раду не понравилось.
— Почему вдруг? — вопросил он.
— О, боже мой! — воскликнула Нелли. — По кочану да по кочерыжке.
Рад понял, ему не добиться от нее вразумительного ответа и остается лишь принять предложенные условия.
— Идем, идем, — сказал он, трогаясь с места и направляясь к выходу. В дверях, открыв их, он остановился, пропуская Нелли вперед. — И куда идем?
— В Пат-понг, — проходя мимо него, проговорила Нелли, — вы с Дроном прогуляетесь без меня.
— Что такое «Пат-понг»? — спросил Рад, отпуская створку дверей и выходя на крыльцо следом за Нелли.
— Район красных фонарей. Ну, в смысле, где проституток снимают.
Рад снова замешкался с ответом. Он не знал, как вести себя с нею, эта новая, сегодняшняя Нелли была ему неизвестна. Насмешничала она или серьезно? Одно дело с невинным видом украсить свою речь «мудозвоном», и другое — с тем же видом невинности направлять мужа в злачное место.
— Ты полагаешь, нам туда непременно нужно? — нашел он наконец нейтральную форму ответа.
— Нет, ну это как вам захочется, — сказала Нелли.
— Ага. Ну о\'кей, — проговорил Рад. — Учту.
Они шли узкой, с узкими тротуарчиками, с узкой проезжей частью, похожей на лесную просеку улочке — только роль леса играли дома и бетонные заборы. Над головой тянулись от столба к столбу черные змеи электрических кабелей и проводов, трансформаторные будки, поставленные прямо посередине тротуаров, заставляли время от времени сходить на дорогу, под ногами то и дело играли бетонные прямоугольные крышки канализационных люков. Изредка по улочке проезжали машины, прострекотывали мотоциклы с сидящими на заднем сиденье боком женщинами, тукоча, прокатил трехколесный крытый мотороллер с пассажирским сиденьем-скамейкой за сиденьем водителя, на пассажирском месте сидела пожилая европейская чета, у женщины на коленях лежал толстый сиамский котище, которого она гладила бугристыми артрозными пальцами. Около домов за ручными и ножными черно-золотыми швейными машинками вековой давности сидели портные — одни строчили на них, другие в ожидании клиентов дремали. Жара была такой — тело под одеждой мгновенно обволокло пленкой пота, словно упаковав в липкий чехол. Духоту усиливал стоявший в неподвижном воздухе сложный запах застойной канализационной воды, гниющих фруктов, выхлопных автомобильных газов.
— Вот мы живем, — указала Нелли на дом, мимо которого они проходили. Дом имел крыльцо во весь фасад, на улицу глядели три двери: «Coffee Max», «AdmiraI suites», «24 hours, grocery». Та, на которой было написано «AdmiraI suites» и за которой с несомненностью скрывался отель, находилась посередине и была самая неприметная между двумя другими. «Я для своих», — как бы говорила она.
— Room for rent? — спросил Рад.
— Room for rent, — подтвердила Нелли.
— Удобное местечко. Слева кафе, справа магазинчик. Да еще круглосуточный.
— За то и держим, — сказала Нелли. — Жаль, не было свободной комнаты для тебя. Сейчас с room for rent дико сложно: сезон. Пол-Запада сюда от зимы стекает. Страна буддийская, народ доброжелательный, сервис великолепный, все дешево. Вот увидишь — просто невероятно все дешево.
Рад промолчал. У кого щи пустые, тому и мелкий жемчуг, как страусиное яйцо — крутилось у него в голове перефразировкой пословицы.
— Так куда направляемся? — спросил он потом.
— Мы поедем с тобой в Главный дворец, — объявила Нелли, словно выдала ему государственную тайну. — Тебя интересует, почему Главный?
— Это, наверно, что-то вроде Кремля у нас?
— Примерно, — сказала Нелли. — Только в этом дворце никакой государственной власти. Королевская резиденция в другом месте. А тут — одно доходное место. Неиссякающий поток туристов.
— И мы — одни из них.
— И мы — одни из них.
— Отлично, — сказал Рад. — Никаких возражений.
— А какие у тебя могут быть возражения. — Нелли смотрела на него с улыбкой плотоядного коварства. — Что тебе еще остается, как не возражать? Куда захочу, туда и поведу.
— Ох, ты и мудра, — с той же подчеркнутостью, что была в ее улыбке, проговорил Рад.
— А раньше ты не замечал? Рад рассмеялся:
— До того ль, голубка, было в мягких муравах у нас. Теперь некоторое время молчала Нелли. Когда она заговорила вновь, можно было б решить, никакой пикировки между ними мгновение назад не было и в помине.
— Что ты выбираешь? — спросила она. — Есть вариант: сразу на такси — и до самого дворца. Или идем сейчас до метро, проезжаем несколько станций — и там берем «тук-тук». Отсюда «тук-тук» не повезет — далековато. Они только на небольшие расстояния.
— Что такое «тук-тук»? — спросил Рад.
— А, ты же не знаешь. — Нелли покрутила головой по сторонам. — Вон «тук-тук», — указала она на приткнувшийся к тротуару крытый мотороллер с пассажирским сиденьем, на каком проехала пожилая европейская чета с сиамским котом. Водитель мотороллера, опершись о локти, возлежал на пассажирском сиденье, ноги его были воздеты на сиденье, где ему полагалось быть при управлении мотороллером. — Это вообще тоже такси, но такое — без таксометра. «Тук-тук». Официальное их название.
— Давай на метро, а там на «тук-тук», — сказал Рад. Познакомлюсь немного с городом. Что на такси: едешь — и ничего не понимаешь: где едешь, куда едешь, что вокруг.
— Правильный выбор, — одобрила Нелли. — Пока ногами улицы не обтопчешь — считай, и не был в том месте.
Разговаривая, они миновали помпезный парадный подъезд отеля «ImperiaI Queen\'s Park», поднимающего себя в небо отвесной скалой сахарного бетона и играющего морем стекла, свернули в переулок, чья изогнутая форма заставила вспомнить о коленвале, прошли задним двором отвесной скалы «ImperiaI Queen\'s Park», мимо обширной стоянки мотоциклов и вывернули на просторную, ревущую автомобильными моторами улицу, посередине которой, поднятый на мощных бетонных лапах, тянулся широкий бетонный короб.
— Метро, — указала на короб Нелли. — Хотя они его так здесь не называют.
— Сабвей, — проявил осведомленность Рад. Нелли с улыбкой пожала плечами.
— Да нет, не догадаешься.
— Тьюб? — вспомнил Рад лондонское название метро.
— Не мучайся. Говорю же, не догадаешься. «Skytrain», так они называют. «Небесный поезд».
— Ну да, — покивал Рад, — раз не просто на земле, а над землей, то «скайтрейн». Логично. Но «метро» удобней.
— Ну и зови «метро», — сказала Нелли.
Улица, которой они шли теперь, была не только залита лаковыми телами ревущих машин и мотоциклов, но и вся в людской толчее. Стояли посередине тротуара тележки с готовой едой, хозяева тележек, широко улыбаясь, делали приглашающие жесты: «Nice food pIease! — Прекрасная еда, пожалуйста!» Рядом с торгующими всякой всячиной лавками, распахнутыми во всю ширь своих калашных зевов, скромно таились, глядя на белый свет лишь темной прохладой растворенных дверей, массажные салоны; около дверей на стульях, вытянув перед собой ноги, сидели литые мускулистые тайки. «Thay massage please — Тайский массаж, пожалуйста», — певуче и мягко говорили мускулистые тайки, провожая взглядами каждого, кто проходил близко к их босым ступням.
И еще повсюду на тротуаре лежали собаки. По одиночке, по двое, по трое. Они были все одной масти — рыжевато-опаловые, с умными вытянутыми мордами, похожие на лаек, только помельче. Глаза их источали печаль и унылость, встретившись с ними взглядом, просилось тут же отвезти взгляд. Время от времени собаки поднимались, переходили с места на место и снова ложились. Когда они поднимались, становилось видно, что они больны какой-то кожной болезнью: в пахах, на животе, на ляжках шерсть вылущилась, открылась голая кожа, и, видимо, там беспрестанно зудело — все у них на этих проплешинах было расчесано, разодрано в кровь, в язвах и струпьях.
Когда Рад с Нелли в очередной раз обошли разлегшуюся на асфальте группу собак — он слева, она справа — и вновь сошлись, Нелли взяла Рада под руку.
— Давай не расставаться никогда, — сказала она словами комсомольско-патриотической песни их детства. Тут же добавив: — Какой ты мокрый!
— А то ты — как в комнате с кондиционером.
— Естественно, — сказала Нелли. — Женщины не потеют.
Раду было неуютно от того, что она взяла его под руку. И оттого, что рука его при этом оказалась потной. Хотя прежде всего от того, что взяла его под руку. Не было ей никакой нужды опираться на его руку. Пусть и совсем чуть-чуть, но он все же знал свою бывшую Прекрасную Елену — так просто она подобных вещей не делала. Это был жест пересечения той невидимой, но несомненной границы, что пролегала между ним и нею как женой Дрона. И что же Нелли подразумевала под этим жестом? Чего-чего, а никаких иных отношений с нею, кроме как с женой Дрона, Рад не хотел. Никаких намеков на прошлое, никакой особой доверительности, никакой игры во взаимную тягу друг к другу поверх прошедших годов. Жена Дрона — и только.
— Ты бы просвещала меня, — сказал он, — где идем, что вокруг, как улица называется.
— Улица называется Сукхумвит-роад, — тотчас отозвалась Нелли. В голосе ее была прилежная послушность первой ученицы, вызванной к доске отвечать урок, который во всем классе никто больше не знает. — Это настоящая улица. Большая, видишь? Широкая, с оживленным движением. Длинная. А другие, вроде той, на которой живем мы, это не улицы. Это переулки. «Сои» — по-тайски. И собственных имен у них нет. Номера. Называются по имени улицы, от которой отходят, и номер. Наша — Сукхумвит, двадцать два. Запомни на всякий случай. Вдруг ты меня достанешь, я тебя брошу, и придется возвращаться самостоятельно.
— Это какое у тебя право бросать меня? — Рад изобразил возмущение.
— Ну, если ты меня достанешь.
— А ты не давай повода.
— За меня не беспокойся, — после некоторой заминки ответила Нелли, заставив Рада с удовольствием отметить про себя, что этот раунд остался, пожалуй, за ним.
Линия домов прервалась, справа по ходу был парк — простор зеленых газонов, асфальтовые дорожки, скамейки на их обочинах, редкие раскидистые деревья и вдалеке, в нитяной окантовке бетона, — обнаженное тело пруда, напоминающего своим изгибом вопросительный знак без точки. Группа по-спортивному одинаково одетых людей — белый верх, темный низ — занималась на берегу пруда какой-то гимнастикой, похожей на замедленный балетный танец. В едином замедленном движении поднимались-сгибались ноги, поднимались-сгибались руки.
Рад неожиданно поймал себя на чувстве зависти к этим людям на берегу пруда. Так, словно ему бы хотелось быть одним из них, знать смысл совершаемых ими движений и одушевлять те своим знанием.
— А знаешь, — сказал он Нелли, — мне не кажется, что я где-то в чужой стране. Такое ощущение, что яздесь свой.
— Естественно, — с живостью отозвалась Нелли. — Мы же люди империи. Соувьет Юниона. Азиатские лица для нас родные.
Вход в метро вырос перед ними в виде закрытой сверху округло-ступенчатой крышей и открытой по бокам лестницы. Точно как в Москве; только вместо того, чтобы направлять под землю, лестница призывала взойти над нею. Как и должно лестнице, ведущей к небесному поезду.
— Готов к полету по небесам? — спросила Нелли, приостанавливаясь перед ступенями.
— Не вполне. — Рад вспомнил, что он без денег. Приглашая приехать, Дрон обещал полностью обеспечить его пребывание здесь, но обещание пока никак не было подтверждено, и следовало найти банкомат, снять с карточки хотя бы какую-то небольшую сумму. — Полет по небесам ведь, наверное, не бесплатный?
— Не бесплатный, — подтвердила Нелли. И проявила проницательность. — Ты имеешь в виду, что еще не разжился местной валютой? Бат она называется.
— Да, надо бы найти банкомат, — сказал Рад. — Знаешь поблизости?
— Само собой. — Нелли сыграла бровями, словно вопрос Рада вызвал у нее досаду. — Но не поведу. — Она потянула Рада подниматься по лестнице. — Приказано тебя взять на содержание.
«Взять на содержание» — это было не слабо. Это была крепость уксусной эссенции.
Но, в конце концов, Неллины слова означали лишь то, что Дрон, дав обещание, был намерен исполнять его.
— Двинули, — шагнул Рад на лестницу.
Станция внутри была просторна, прохладна, торговали всякой всячиной мелкие магазинчики, одетые в таяющуюся, темную униформу служащие в окошечках касс только разменивали деньги, покупать проездные билеты следовало в автоматах.
— Отоваривайся, — подала Нелли Раду горсть монет. — Осваивай чужую технику. Цена в зависимости от зоны. Мы с тобой сейчас на «Фром-фонг», и — до «Национального стадиона».
Рад изучал схему метро, вчитывался в надписи около кнопок — она стояла рядом и посмеивалась. И только когда он опустил монеты в щель, нажал на кнопку и автомат выбросил им две магнитные карточки, издала возглас одобрения:
— Вау! Соображаешь. Меня так всякий раз, как приезжаю, всему заново учить приходится.
Турникет заглотнул магнитную карточку и выпустил ее наружу на дальнем конце своего узкого прохода.
— Сохраняйте билет до конца поездки, — дожидаясь Рада у выхода из турникета, голосом вокзального московского диктора проговорила Нелли. Добавив уже обычным голосом: — На улицу тоже через турникет. Нужно погасить карточку. Не погасишь — не выйдешь.
Рад сунул карточку в нагрудный карман рубашки.
— Как свирепо. Что дальше?
Дальше была еще одна лестница. Еще выше. Еще ближе к небу.
По небу, разграфленные серыми поперечинами шпал, струили себя в бесконечность, экстраполируя к точке, двумя колеями железнодорожные пути. А в небе напротив платформы, перекрывая его собой от зенита до самой земли, парило женское лицо с фиолетовыми ресницами. Ресницы были громадны, как опахала, обладательница таких ресниц в жизни, пожалуй, могла взлететь на них, словно на крыльях.
— Впечатляет? — перехватив его взгляд, проговорила Нелли. — «Emporium». Магазин такой. Торговый центр. Его реклама.
Теперь Рад увидел, что фиолетовые ресницы висели на здании, чело которого украшала эта надпись: «Emporium».
— Впечатляет, — сказал. — С улицы я и не обратил внимания. Не заметил. А тут выйдешь на платформу — и прямо по глазам.
— Реклама — двигатель торговли, — произнесла Нелли — с таким видом, словно она это сейчас и сочинила.
Вдали в небе на их колее возник поезд. Народ вокруг стал стягиваться к краю платформы, непонятно сбиваясь в тесные кучки. Рад собирался встать там, где было пусто, но Нелли повлекла его к одной из групп.
— А как ты думаешь, это что нам за знак? — указала она на зигзагообразную линию около края платформы.
Линия тянулась вдоль платформы, делая зигзаги через равные промежутки: зигзаг к кромке платформы — и зигзаг обратно, зигзаг к краю — и снова обратно.
Рад догадался:
— Обозначение места, где будут двери вагона?
— Точно.
Неожиданным образом такая, несомненно, чрезмерная забота о пассажире произвела на Рада впечатление.
— Это уже прямо как-то по-европейски! — воскликнул он.
— Нет, очень даже по-сиамски, — сказала Нелли.
— По-сиамски? — переспросил Рад.
— Ну прежнее название Таиланда — Сиам.
— А, так сиамские кошки — это тайские? — вспомнил Рад пожилую пару в «тук-туке».
— Получается, так, — согласилась Нелли.
— И все же — по-европейски, — чуть подумав, настаивающе произнес Рад.
— Да, это правда, тайцы очень тянутся к Европе, — сказала Нелли. Предоставив Раду догадываться, поняла она смысл его слов или просто решила не вникать в него.
Поезд накатил на платформу с мягкой бесшумностью сиамского кота, вышедшего на охоту. Окна вагонов были в рекламе, не видно внутри ни тени. Двери, когда поезд встал, оказались сантиметр в сантиметр точно напротив означенных линией мест. Они разошлись в стороны, и из них на открытую уличному жару платформу пахнуло прохладой.
Изнутри окна вагонов оказались прозрачными, как это бывает с зеркальными стеклами. Реклама на окнах лишь слегка затеняла их, приглушая уличный свет, как светофильтром. Половина лиц вокруг были европейскими. Рад, оглядываясь, навострил ухо, не послышится ли русская речь, — звучала тайская, английская, немецкая, по-видимому, шведская или норвежская, но русской не было.
— Как полагаешь, много сейчас в Бангкоке русских? — спросил он Нелли.
— Капля в море, — сказала она.
— Вот мы с тобой, да?
— Нет, конечно, не только мы. — Нелли стояла рядом, такая плоть от плоти всех этих европейских лиц вокруг — само воплощение западности , ее эталон, идеальный образчик. — Но русские в основном едут на курорты. На такой остров Пхукет, например. В Паттайю. Да и там их, впрочем, немного. Все же Таиланд — страна для западных людей.
Бангкок плыл за окном толчеёй жилых домов под красными черепичными крышами, бесчисленных отелей, однообразно возносящих себя к небу, многоярусных гаражей, похожих на ячеистые этажерки, кипением зеленых островков между ними. Поезд останавливался на станциях, деликатно шумел дверьми, вагон опустевал и вновь наполнялся. На одной из станций, свидетельствовавшей своим названием, что прежнее имя страны не забыто — «Сиам» называлась станция, — Рад с Нелли сделали пересадку на другую линию. «Национальный стадион», где им следовало выходить, оказалась следующей.
Когда, пройдя турникеты, спускались по лестнице на улицу, Нелли достала из сумочки кошелек, извлекла из него купюру и подала Раду:
— Возьми, пожалуйста, расплачиваться с водителем. Раз я с мужчиной, не уверена, что по тайским меркам это будет прилично, если расплачусь я.
Как жиголо, с внутренней усмешкой подумал Рад, принимая от нее деньги. Он посмотрел достоинство полученной разноцветной бумажки. Это была тысяча бат.
Перевести по курсу на доллары — двадцать пять долларов. Семьсот пятьдесят рублей.
— Договариваться с водителем — тоже мне?
— Договаривайся, — сказала Нелли. — Больше двухсот не положено. Двести — предел. Но, думаю, отсюда до Главного дворца бат сто. Ну, сто пятьдесят.
«Тук-туков» около станции стояло море. Однако, несмотря на столь вопиющую безработицу, и водитель того, что стоял в веренице первым, и того, что вторым, и тех, что пятым-шестым, ответили на просьбу Рада довезти до Гранд-паласа отказом. В переговоры с ним вступил только седьмой или восьмой. Это был жилистый мрачноватый таец с испитым землистым лицом, ведя разговор, он едва не физически ощупывал Рада глазами, — можно было подумать, он подряжается не просто везти, а совершает сделку, от которой кардинальным образом зависит состояние его кармана. Следуя наставлениям Нелли, Рад для начала предложил водителю сто бат. Ожидая услышать от него цифру в два раза больше. Но, к удивлению Рада, водитель принял его предложение не торгуясь.
— А ты говорила, сто пятьдесят, — подсаживая Нелли в «тук-тук» и следом за ней забираясь сам, довольно сказал Рад по-русски.
— Так вон их сколько без работы стоит, — ответила Нелли.
— А почему же они стоят, а ехать отказываются? Нелли на мгновение задумалась.
— Ждут, наверно, окончания какого-нибудь матча на стадионе, — выдвинула она новое предположение.
— Все ждут, а этот решил везти?
— Нетерпеливый, наверно, — теперь без всякой заминки отозвалась Нелли. — Или сердобольный. Пожалел нас.
«Тук-тук» летел по улицам в потоке машин стремительной стрекозой, перемещался с полосы на полосу едва не под прямым углом, нагло протискивался на светофорах между неповоротливыми жуками «ниссанов», «тойот», «опелей» поближе к «зебрам» переходов. Тело приятно обдувал поток теплого воздуха, рубашка перестала липнуть к телу. Это было совершенно особое удовольствие — мчаться вот так на стрекочущей сорокасильной мотолошадке открытым с ног до головы воздушному океану. Так, наверное, чувствовал себя человек в доавтомобильные времена, сидя в какой-нибудь пролетке, с грохотом влекомой по городскому булыжнику одинокой лошадиной силой.
Главный дворец был обнесен зубчатой белой стеной — Кремль Кремлем, только стена не красная и не такой впечатляющей высоты. И, как колокольня Ивана Великого маковкой с крестом, как круглые купола кремлевских соборов, возносились из-за стены к небу многоярусные шпили дворцовых зданий, золоченые пики похожих на ракеты многочисленных ступ — памятных знаков, воздвигнутых на месте захоронения буддийских святых.
Рад сошел на землю, подал руку сойти Нелли и вынул из кармана кошелек. Тысячебатовая купюра внутри одиноко соседствовала с ватагой чужестранных пришельцев. Рад отделил ее от них и, достав, подал водителю.
Водитель посмотрел достоинство купюры, уважительно-деловитым движением сунул ее в один из многочисленных карманов серо-голубого жилета, в который был облачен, и принялся из другого кармана вытаскивать сдачу. Вытащил одну купюру, другую, третью, полез в новый карман, извлек из него уже целый ворох денег, присоединил к тем, что держал в руке, стал считать, сосредоточенно шевеля губами. Нелли стояла поодаль со скучающим безучастным видом, но вместе с тем весь ее вид выражал нетерпение. «Долго он еще будет там у тебя копаться?» — так и говорила она этим своим видом.
— Could you be quick, please? — Могли бы побыстрей? — поторопил Рад водителя.
Водитель взглянул на него своим мрачным, неулыбчивым взглядом.
— Yes, quick. — Да, быстро, — сказал он и вновь принялся перебирать купюры у себя в руках. — That\'s all. — Вот все, — отдал он наконец пачку Раду. — O\'kay?
Рад, не отвечая ему, начал считать сдачу. Рядом с сотенной была двадцатка, за двадцаткой следовала пятидесятка, снова сотенная и снова двадцатка. Рад считал и не мог сосчитать. Казалось, у чужих денег при тех же цифрах на купюрах, что на привычных русских и долларах, было другое достоинство.
— O\'kay? — понукнул его со своего сиденья водитель. — Quick?
Рад досчитал деньги, но у него не было уверенности, правильно ли он посчитал. Он насчитал меньше, чем полагалось сдать водителю.
— Just a minute. — Минутку, — проговорил он, принимаясь пересчитывать деньги.
Водитель быстро и сердито заговорил что-то по-тайски.
— Рад! — позвала Нелли. — Да отпусти ты его.
— Go! — Отправляйся! — махнул водителю рукой Рад. «Тук-тук», все это время стрекотавший под сиденьем водителя стрекозиными крыльями вхолостую, тотчас встрепетал ими в рабочем ритме, и «тук-тук» рванул прочь.
Рад, продолжая пересчитывать сдачу, шагнул к Нелли. И наконец досчитал. Все было точно, он не ошибся и в первый раз. Вместо девятисот бат водитель сдал ему семьсот пятьдесят.
— Черт! — выругался Рад.
— Что, обманул? — Нелли улыбалась.
— Обманул, — сказал Рад. Он был расстроен. Если бы то были его деньги — и то неприятно, но распорядиться так чужими! — А ты говорила, сердобольный.
— Ошиблась. Наоборот: высокий профессионал. Сразу угадал в тебе доходного пассажира. — Нелли вновь взяла его под руку и повлекла вдоль белой крепостной стены, отделенной от тротуара зеленой полосой газона, к бурлившим толпой воротам. — Сразу видно, не много ездил по свету. Да?
— Не слишком, — признался Рад. — До того ль, голубка, было в мягких муравах у нас.
— Муравы, как я понимаю, особо мягкими не были. — В голосе Нелли прозвучали нотки разоблачительной иронии. — Недодал он тебе и недодал, еще из-за каких-то четырех долларов переживать. Сто пятьдесят бат — это же меньше четырех долларов!
— Ладно, уговорила, не переживаю, — сказал Рад.
— Переживаешь-переживаешь, — не поверила ему Нелли. — А ты в самом деле не переживай. Приехал — наслаждайся жизнью. Расслабься. — Она потрясла его руку. — Расслабься!
Билеты, согласно объявлению, стоили для граждан Таиланда двадцать бат, для всех прочих в десять раз больше — двести.
Рад отдал в кассу положенные четыреста бат, получил билеты, но оказалось, что босые ноги Нелли, предательски выглядывающие розовыми чистыми пальцами в прорезь босоножек — неодолимое препятствие для проникновения на территорию дворца. Ноги согласно правилам ни в коем случае не должны были быть босыми, и пришлось покупать носки, которые предусмотрительно продавались прямо тут же.
— Вопрос на засыпку, — сказала Нелли, сидя на бетонной боковине крыльца под ногами стоящих в кассу и натягивая свежеприобретенные черные носки на ступни. — Как полагаешь, почему нельзя с голыми ногами?
— Чей-то маленький бизнес? — спросил Рад. — Приварок к зарплате?
— О нет. — Нелли, разогнувшись, отрицательно поводила перед собой рукой. — Никто здесь не будет из-за какого-то дурацкого приварка рисковать местом. Здесь строго, чуть что — и на улицу. Вари котелком дальше.
Рад поварил. Впрочем, не слишком. Азарта варить эту кашу в нем не было. Положено в носках — и положено.
— Неуважение — заходить в святые места с голыми ступнями? — снова вопросом ответил он.
— Вот и мне бы хотелось знать, — сказала Нелли. — Тут, когда заходишь в буддийский храм, положено оставлять у порога обувь. Может быть, не хотят, чтобы я шлепала по полу с грибком?
— Или чтоб не подцепила его, — развил Неллину мысль Рад.
— Или чтоб не подцепила. — Нелли закончила с носками, обула босоножки и встала. — Одна только странность: это правило существует лишь здесь. Чем объяснишь?
— Сдаюсь. — Рад поднял руки. — Побежден. Положен на лопатки. Готов к казни.
— Расслабься, расслабься! — снова сказала Нелли. Щелкающая фотоаппаратами, жужжащая видеокамерами экскурсионная толпа окружала их, они двигались в ней по широкой дворцовой дороге в ту часть дворца, где можно было ходить уже только за плату, и от этой толпы вокруг исходил мощный ток бездельной созерцательной размягченности. — Какая казнь? Женщина метет языком. Треплется. Ради удовольствия. Доставь ей его. Расслабься!
— Я расслабляюсь, расслабляюсь, — ответил Рад. — Только не напоминай мне об этом ежеминутно.
— Хорошо, буду ежечасно, — с неколебимо серьезным видом отозвалась Нелли.
* * *
Уже хотелось есть, и Рад, только вышли с территории дворца на улицу, решил купить какой-нибудь еды у уличных торговцев. Перед глазами у него галлюциногенным видением так и стоял с фламандской живописностью свесивший с лотка свои пугающего размера пожарные клещи омар, которого он видел на одном из прилавков, когда они с Нелли еще только шли к метро.
— Нет, ни в коем случае, — наложила Нелли запрет на претворение его галлюцинаций в реальность, едва он заикнулся о своем вожделении. — Уличную еду не покупаем. Хочешь обойтись без неприятностей?
— Желательно.
— Тогда потерпи, — сказала Нелли. — Скоро должен позвонить Дрон — и пойдем куда-нибудь в ресторан.
Дрон оказался легок на помине. Нелли еще договаривала, мобильный у нее в сумочке зазвонил, — и был это не кто другой, как он.
— Через полчаса будут здесь, — сказала Нелли, поговорив и убирая телефон обратно в сумочку.
— С Тони? — спросил Рад. Ему хотелось, чтобы Дрон был один.
— Видимо. Я не уточняла, — отозвалась Нелли. Ей это было все равно: с Тони или один. — Пойдем прогуляемся, пока ждем, — предложила она. — Такой тут замечательный парк. Совершенно в английском стиле. Мы договорились — Дрон туда и подъедет.
До парка оказалось несколько минут хода. Огромное зеленое пространство откатывалось в сторону от дворца многократно увеличенным футбольным полем, и лишь по его периметру вздымались к небу кроны деревьев. За расстеленными на подстриженной траве матерчатыми и пластиковыми скатертями возлежали, пикникуя, группы людей, на раскладных стульчиках, с книгами на коленях, сидели юноши и девушки студенческого облика, бродили пары.
Десятка два человек, большей частью родители с детьми, пускали змеев. Это были разноцветные длиннохвостые змеи, изображающие дракончиков, они взвивались в воздух от легкой пробежки в десяток детских шагов и потом устойчиво лезли и лезли в небо, повисая в нем подобием восклицательных знаков, правда, без точки. Несколько человек привязали к драконьим головкам змеев воздушные шары, наполненные легким газом, и их змеи реяли в небе натуральными восклицательными знаками, только перевернутыми точкой вверх. Продавец змеев в белой майке с портретами всех четырех битлов на груди располагался со своим товаром в срединной части парка неподалеку от растущих по его краю деревьев. Змеи были выложены рядами на траве, расцветив ее зелень красными, желтыми, фиолетовыми, синими лоскутами, напротив каждого, лаково поблескивая круглыми боками, покоилась жестяная банка из-под пепси — или кока-колы, на которую была намотана суровая нить, державшая у своего истока драконью морду змея под уздцы. Поодаль, уже совсем под деревьями, около тележки с велосипедными колесами, с разноцветной связкой воздушных шаров над головой, притороченных к ручке тележки, стоял и продавец этих шаров.
— Нет желания? — спросила Нелли, указывая на продавца змеев кивком головы.
— В другой раз, — равнодушно ответил Рад.
— Гляди, другого, может быть, уже и не будет. Не попадем сюда.
— Ну значит, лишусь этого удовольствия.
— Это что, знаешь? — показала Нелли на стоящий между деревьями, у самой границы парка, белоснежный домик-башенку на довольно высоком постаменте. Домик был похож на те затейливо-вычурные строения, что рисуют в книгах про эльфов, гномов и прочих подобных обитателей сказочного мира. Его можно было бы посчитать кормушкой для птиц, если бы не его размеры, совершенно очевидно превосходящие любые разумные для кормушки, разве что если б она была рассчитана на какого-нибудь грифона.
— Не понимаю, что это, — сказал Рад.
— Домик для духов, — изрекла Нелли. — Помнишь, говорили в машине об обманных именах у тайцев, чтобы духи не могли сделать человеку зла? Вот домики для тех самых духов. Положено иметь у каждого жилища, у каждого места, которое бы ты хотел охранить: у магазина, которым владеешь, предприятия, фермы, около пруда, парка. Украшаешь его, ставишь туда пищу. Земля в Таиланде, чтоб ты знал, принадлежит духам. Человек ею лишь пользуется. Поэтому юридически владеть землей может только таец. Иностранец не может. Духи не разрешают. Скажем, квартиру в доме иностранец — пожалуйста, покупай. Но сам дом, небоскреб или хибару, — ни в коем случае. Запрещено.
— Надо же, — проговорил Рад. Все это было ему интересно в той же мере, в какой и посещение дворца.
Так, разговаривая о всякой всячине, в основном о том, что схватывал вокруг глаз, они прошли парк по диагонали в одну сторону, пересекли его вдоль короткой стороны и прошли по диагонали обратно. Неллин телефон пропищал эсэмэской. Нелли прочитала ее и махнула рукой:
— Идем. Уже ждут нас. Приехали.
Они вернулись к месту, откуда вошли в парк, — метрах в тридцати на дороге, притершись к тротуару, стояла лимузиноподобная «тойота» Тони, а около нее, одинаково с руками в карманах, в позе ожидания стояли трое: сам Тони, Дрон и высокий, с остатками коротко подстриженных темных волос на висках и острым лысым теменем, спортивный мужчина с тем вдохновенно-серьезным выражением лица, по которому почти наверняка можно было предположить, что это американец.
— Господи, — проговорила Нелли, — и Крис здесь.
— Кто такой Крис? — спросил Рад.
Появление рядом с Дроном нового лица почти наверняка означало, что их разговор снова откладывается.
Дрон увидел Рада с Нелли и, вытащив руки из карманов, замахал ими крест-накрест над головой.
— Крис — это Крис, кто еще, — сказала Нелли. — Понятия не имела, что он здесь. Как с неба свалился.
— Ваш друг?
— Может быть. — Нелли шла, не глядя на Рада, откровенно пренебрегая разговором с ним, она неотрывно смотрела на троицу около «тойоты» — словно пыталась что-то понять, что требовалось ей понять непременно и что она пока понять не могла.
— Американец? — все же спросил Рад еще.
Его физиогномические способности оказались на высоте.
— Американец, — коротко отозвалась Нелли. Дальше, до самой машины, они уже шли молча.
Впрочем, только они приблизились к машине, к Нелли незамедлительно вернулся дар речи.
— Крис! Вот неожиданность! А я и не знала, что вы здесь. Это вы не сообщили? Или Дрон мне решил сюрприз устроить? Кто из вас двоих мне сюрприз устроил?
Она словно обвивала этого Криса своим приветствием — подобно тому, как плющ обвивает собой беседку, находя в ней опору для своей крадущейся плюшевой зелени, чтобы, разросшись, скрыть под цветущим плюшем давшую ему поддержку опору. Крис, слушая ее, плавился в улыбке, пытался выбраться из-под стремительно опутывавшей его зеленой сети — подавал ответные реплики, но его речь по сравнению с Неллиной выглядела сплошными невнятными междометиями. В конце концов он рухнул под ее обвивающим натиском.
— I beg your pardon, — только и повторял он, сменив польщенную улыбку на смущенную. — Прошу прощения.
«Один американец засунул в жопу палец и думает, что он заводит патефон» — ворвалась в память Рада непонятно как удержавшаяся там дворовая детская дразнилка.
Ощущение в результате, когда, представившись, пожимал этому Крису руку, было не из приятных.
— Проводите здесь отпуск? — с щедрой любезностью утвердительно произнес Крис, встряхивая Раду руку.
— О да, отпуск, — не стал разубеждать его Рад Тони, с радостной доброжелательностью переводя взгляд с одного на другого, широко улыбался, сияя своими рафинадными зубами.
— Есть предложение, — обращаясь к Нелли с Радом, но по-английски, чтобы всем было понятно, проговорил Дрон, — прежде чем спланировать куда-то за стол, взять лодку и прокатиться по реке.
— Ой, мы с Радом умираем от голода, — протянула Нелли.
— Нет, Дрон, если у других нет желания, то можно сразу в ресторан, — уступающим тоном торопливо произнес Крис.
Видимо, идея прогулки по реке принадлежала ему.
— Хотят, хотят! — решительно пресек его поползновение на либерализм Дрон. — Ты разве не хочешь? — посмотрел он на Рада.
— Ну если по правде… — начал Рад. Он не чувствовал себя вправе быть категоричным. Что говорить, если представить их компанию в виде формулы, он был в ней зависимой величиной. И сильно зависимой.
— А ты разве не хочешь? — не дав ему договорить, посмотрел Дрон на Нелли.
— Нет, почему. Очень даже. Превосходная мысль, Крис: прокатиться на лодке перед обедом. — Поспешность, с какой Нелли развернулась на сто восемьдесят градусов, свидетельствовала о том, что желаниям американца должно было потрафлять, и во всю.
— О чем тогда речь! — воскликнул Дрон. — Тони, — глянул он на хозяина машины. — Вези на причал. Везешь?
— Со скоростью двести миль в час, — готовно отозвался Тони, тотчас открывая дверцу около своего водительского сиденья и окуная себя в прохладу «тойоты».
Рад ожидал, лодка окажется чем-то вроде московского комфортабельного речного трамвайчика, но причалившее к пристани плавучее средство было действительно лодкой. Только большой, чуть не двадцать рядов скамеек со спинками, разделенных посередине проходом, от солнца над головой натянут синий синтетический тент, которого, когда идешь по проходу, едва не касаешься головой, никакой капитанской рубки, властно возносящейся ввысь, рулевое колесо на носу, как у обычного автомобиля, круглые оконца датчиков скорости, давления масла на приборной доске — и все. Вдоль бортов, закрывая обзор, натянута плотная пластиковая лента, защищающая от брызг, наблюдать за берегами можно, лишь встав или глядя вперед, в незатянутое лентой носовое пространство поверх головы рулевого.
Причалы, впрочем, следовали один за другим, вот уж истинно, как трамвайные остановки, через несколько минут скамейки впереди освободились, и всей компанией удалось пересесть к рулевому прямо за спину.
После этого маневра Рад оказался на скамейке рядом с Крисом.
— Отлично, да? — обращаясь к нему, произнес Крис. Лицо его стало еще вдохновенней, ноздри, вбирая сырой аромат воды, раздувались. — Люблю водную стихию. Вам нравится, Рад?
— Разумеется, — подтвердил Рад.
— Как жизнь в Москве, Рад?
Рад хмыкнул про себя. Хорош был вопрос.
— В двух словах не расскажешь, — сказал он вслух. — Разнообразно.
— Да, разнообразно. Разнообразно, — понимающе покивал Крис. — Москва вся в огнях, совсем как Нью-Йорк. А игорных заведений — совсем как Лас-Вегас. Но инвестиционный климат все же оставляет желать лучшего, да?
— Инвестиционный климат в Москве — лучше, чем сейчас погода в Бангкоке, — не дав Раду ответить, с нажимом проговорил Дрон с передней скамейки, для чего развернулся на ней, перекрутившись жгутом, и, чтобы не соскользнуть с нее, ему пришлось взяться обеими руками за ее спинку. — Что вам Рад может сказать об инвестиционном климате? Ты, Рад, — стрельнул он на Рада глазами, — занимаешься инвестициями в российскую экономику?
Вопрос его подразумевал ответ, кроме которого Рад и не мог дать никакого другого.
— Нет, Крис, — сказал он, — я не специалист по инвестициям. Я ничего не понимаю в этом деле.
— Рад — мой коллега, — радостно объявил Тони, сидевший рядом с Дроном. Вслед Дрону он тоже развернулся назад, и оба они удерживались на сиденье, одинаково ухватившись руками за спинку. — Мы с ним специалисты по ведению спортивного клуба.
— О, как интересно, — вежливо отозвался Крис. Рад промолчал. Они встретились взглядами с Нелли, и он прочел в ее глазах насмешливое сочувствие тайной сообщницы. Два часа, проведенных наедине, словно бы связали их некими узами. Едва ощутимыми, но вместе с тем совершенно явными.
Пришествию сумерек Рад не поверил. Он решил, что это ему лишь кажется, что темнеет. И лишь когда берега начали растушевываться стремительно сгущающейся мглой, он понял, что опускается ночь. Но с чего вдруг так рано?
Дрон, Нелли, Тони и даже Крис в ответ на его вопрос о причинах темноты заулыбались снисходительными улыбками посвященных.
— Так ведь зима, Рад! — ответил ему Тони. — Зима! Зима, дошло до Рада. Действительно. Он и забыл, что зима. Зима в его сознании накрепко была связана с морозом и снегом, а раз жара — естественно, лето.
Когда подошли к последней пристани, в лодке осталась одна их компания. Дальше пассажирских пристаней больше не было, дальше тянулись уже портовые строения, громадными пауками нависали над причалами портовые краны. Начиналось устье, река раздвигала берега с легкостью силача, не знающего соперников, близко было море. Идти обратно рулевой отказался. Он в темноте не ходит, у него не оборудовано для темноты, переговорив с рулевым, сообщил Тони.
— Как может быть: занимается бизнесом — и не оборудовано? — недоуменно вопросил Крис.
— О да, вот так, — словно извиняясь за соотечественника, ответил Тони.
Чувство сообщничества, что связывало теперь Рада с Нелли, заставило их переглянуться. Им это было понятно — и Дрону, конечно же тоже, — как можно вести дела так неряшливо.
У входа на пристань шустрый подросток-дежурный на скудном английском сообщил, что лодок обратно больше не будет. Он уже снял с себя зеленую рубашку с металлическими пуговицами, должную изображать некое подобие формы, перебросил ее через плечо и, прижимая к груди наполовину опорожненную большую бутыль с пепси-колой и таких же размеров пакет с чем-то вроде картофельных чипсов, ждал, когда пристань очистится от последних пассажиров.
— Может, ты ошибаешься? — спросил его Крис.
— No, no. — Нет, нет, — решительно ответил ему подросток, не утруждая себя улыбкой. — Nothing! — Ничего!
С воды, пока были в лодке, казалось, что до полной ночной темноты еще есть время, но когда сошли на берег, выяснилось, что сумерки уже передали свои права ночи. Темно было — не видно земли под ногами. И ни единого электрического огня впереди, только позади — на столбах оставленного дебаркадера.
— Тони, ты ориентируешься, где мы? — спросил Дрон.
— В Бангкоке, — ответил со смешком Тони, но смешок был растерянный.
Вокруг были какие-то глухие трущобные постройки, заборы, пустыри, и все так же — ни единого огня. Вдруг вырастало на пути дерево, вырастали, словно мгновенно вымахнув из-под земли, кусты — заставляя обходить себя, сворачивать в сторону. Все шли за Тони, стараясь держаться поближе друг к другу, и уже не разговаривали, молчали, единственный звук, что остался, — звук шагов.
Улица невидимо возникла сначала наплывающим от нее запахом: гниющих фруктов и отработанных автомобильных газов. Вырвался из-за преграды, ударил в глаза игольчатым желтым светом один электрический огонь, другой — на столбе, в окне, в распахнутой двери торговой лавки. Никто не произнес ни слова, но все, не сговариваясь, и Тони первый, ускорили шаг.
— Бангкок, в принципе, безопасный город, — проговорил Дрон, когда уже ехали в такси, втиснувшись туда все впятером.
Это было нормальное такси — со счетчиком, с водителем, не торговавшимся о цене, единственно что он, согласившись взять всех пятерых, вытребовал обещание в случае, если остановит дорожная полиция, оплатить штраф.
— Безопасный-безопасный, — произнесла Нелли, отвечая мужу, — а я сегодня «Бангкок-пост» читала.
— И что там в «Бангкок-пост»? — оборачиваясь, с живостью спросил Крис. Его как самого длинноногого посадили вперед, рядом с водителем, и он ехал там в аристократическом комфорте.
Нелли помолчала.
— Все бывает в Бангкоке, — уронила она затем.
— Нет, а конкретно? Раз замахнулась — давай, — потребовал от нее Дрон.
Неллин ответ опять последовал не сразу.
— Не надо уезжать на сафари, когда уезжать не следует, — отозвалась она наконец.
Что было уже совсем непонятно.
Но, вероятно, как Раду было ясно, что она имела ввиду, говоря о «Бангкок-пост», так же ясна была ее фраза о сафари Дрону.
— Ладно, Крис, — изрек Дрон, — останемся в неизвестности. Моя жена любит загадки.
— Нет, Бангкок, в общем, безопасный город, — сказал Тони. Он, видимо, почувствовал себя обязанным заступиться за родную столицу. — Я, скажем, в Нью-Йорке не жил, но в Лондоне жил, Париже жил, Амстердаме жил. Я считаю, Бангкок безопасней.
— О! — вскинул вверх указательный палец Крис. Он, как развернулся назад, так и продолжал ехать вперед спиной. — Нью-Йорк — это еще тот город. Там к тебе на Парк-авеню подойдут — сам вывернешь карманы и отдашь всю наличность.
Никакой дорожный полицейский их по дороге к «тойоте» Тони, оставленной у причала, откуда они начали свой путь по реке, не остановил, они благополучно добрались до машины, и Крис как сидевший с водителем расплатился с ним. Дрон предпринял было решительную попытку сделать это сам, но Крис столь же решительно ее отклонил.
— Путешествие за счет фирмы, — сказал он, отдавая таксисту деньги. — Мне это все будет оплачено. — Принял у таксиста сдачу, взял выбитый чек и сунул все в портмоне. — Рекомендую, господа: путешествуйте за счет фирмы. Очень выгодно.
После тесноты такси лимузиноподобная «тойота» Тони рождала ощущение блаженной комфортности.
— Прекрасная у вас машина, Тони, — сказал Крис. Он теперь сидел сзади, рядом с Нелли, а впереди снова расположился Дрон. — Чувствую себя прямо в Америке.
— Американцу — везде Америка, — отозвался из-за руля, быстро глянув назад, Тони.
— Пожалуй, в этом есть правда, — чуть подумав, ответил Крис. — Не совсем так, но не без того.
Место, куда привез Тони, было опять у реки. Ресторан располагался на двухэтажном дебаркадере, наверху, под белыми конусами отражателей, висели на растяжках неяркие лампы, освещая «зал» мягким, приятным для глаза желтоватым светом, стоявшие вдоль перил столы были покрыты длинными синими скатертями. Ресторан был простоват, но вид, открывавшийся с верхнего этажа, с лихвой перекрывал его ординарность. Горела на черной стене ночи лента огней противоположного берега, тянулся через ночную воду гирляндой огней мост, со стороны устья шел большой двухпалубный теплоход — весь кусок света, будто плывущее по ночи отверстие в стекшее за горизонт время суток. На теплоходе играла музыка, верхняя палуба была усыпана танцующими парами; волна от теплохода дошла до дебаркадера, и он тяжело, медленно, как большое животное, плавно запереваливался на ней.
— Корпоративная вечеринка, — сказал Тони, указывая на проплывающий кусок света. — Большие компании часто нанимают для своих сотрудников корабль. А может, и не вечеринка, — тут же добавил он. — Может быть, кто-то богатый отмечает какое-то событие. Свадьбу. Или день рождения. Но очень богатый.
— Неважно, — остановил его Дрон. — Важно, что отличное место. У тебя отменный вкус, Тони. Теперь еще, чтоб была хорошая кухня.
— В тайских ресторанах плохо не кормят, — сказала Нелли.
— Это точно. Это точно, — закивал Тони. Ему была приятна ее похвала. — В тайских ресторанах плохо не кормят.
— Лично я согласен сидеть и просто смотреть на реку, — устраиваясь на стуле, объявил Крис. — Во мне, я чувствую, от такого зрелища пробуждается неукротимый романтик.
Дрон с Нелли, заметил Рад, при этих словах Криса быстро и словно бы удовлетворенно переглянулись. Но что действительно значили их взгляды, было ему недоступно. Впрочем, ему и неинтересно было, что они значат. Он видел, что сегодня разговора с Дроном уже не будет. Сознание этого делало неинтересным все.
Официант в белом капитанском кителе принес папки меню. Дрон взял себе жареного краба с толченым карри, Нелли жареный рис с морепродуктами, Тони жареного цыпленка со «стеклянной» лапшой, Крис, заявлявший, что с него достаточно одного созерцания ночной реки, затребовал для себя двойную порцию рыбы под сладко-кислым соусом, название рыбы было написано латиницей по-тайски, и Тони не смог перевести его на английский. Рад сделал заказ последним. После сегодняшнего дня для него было естественно следовать за Нелли, и он заказал то же, что и она. Нелли захлопала в ладоши:
— Нас двое! У нас компания. Рад, ты сделал правильный выбор. Дрон, ты со своим жареным крабом намучаешься. Просто не будешь знать, как его есть.
Дрон выставил перед собой руки, как две клешни.
— Я его просто раздеру вот этим. Без всякого инструмента.
Теперь захлопал в ладоши Тони:
— Правильно, Дрон, правильно! С жареным крабом нужно только так.
Крис оглядывал всех с победным видом:
— Везде и всегда предпочитаю рыбу. Красную, белую, с соусом, без соуса. Главное, чтоб поменьше костей.
— Это уж как повезет, — подначил его Тони.
— Мне везет, — осаживающе поднял руки Крис.
Еще для всех взяли несколько бутылок безалкогольного пива, две бутылки калифорнийского «Шабли». Было «Шабли» французское, но Крис оказался патриотом и настоял на калифорнийском: «Я вам ручаюсь: французское против калифорнийского — как эллинская цивилизация против римской». Убедить этим сравнением он никого не убедил, но бороться с ним за французское никто не стал.
Есть было положено ложкой и вилкой, ножи не подавались. Тони пил только пиво, но двух бутылок вина на четверых не хватило, пришлось заказать третью и потом четвертую. Время от времени по реке очередным куском света проплывал теплоход с играющей на нем музыкой, и когда он проходил мимо, дебаркадер снова слегка покачивало. Возвращаясь из туалета, Рад остановился у боковых перил и посмотрел на воду внизу. От светильника, висевшего над самыми перилами, на воду падал круг света, и все освещенное лампой пространство кипело рыбой. Их были десятки, сотни — крупных, стремительных, сильных рыбин, прошивавших своими похожими на торпеду блистающими чешуйчатыми телами высвеченное пятно во всех направлениях, отчего и возникало впечатление кипения, — наверное, ресторан их тут прикармливал, и возможно, Крис ел какую-нибудь счастливицу из этой стаи.
Обед занял часа три. Расплатился за стол Дрон. Тони пытался поучаствовать, Дрон ему не позволил. Крис, несмотря на свою принадлежность к звездно-полосатому флагу, вопреки распространенному мнению принял желание Дрона заплатить за всех как должное.
Он, оказалось, поселился на той же улице, что они, в отеле «Jade Pavilion», от которого до «AdmiraI suites» Дрона и Нелли было две минуты, а до «Liberty place» Рада две с половиной, и когда Тони, свернув с Сукхумвит-роад, остановился у «Jade Pavilion», Дрон с Нелли решили, что дальше они трое пойдут пешком. Тони не возражал против их решения. Ему еще предстояло ехать до своего дома.
Крис с вдохновенной победностью пожал всем руки и слегка волнообразным шагом зашагал к празднично-широким стеклянным дверям своего отеля. Рад наконец остался с Дроном и Нелли. Но теперь, если бы Дрон вдруг пожелал разговаривать, он и сам отказался бы от разговора. В конце дня, после ресторана — едва ли тот мог получиться, каким он был ему нужен.
Дрон, однако, когда подошли к их «room for rent», без лишних слов прощально взмахнул рукой:
— Давай до завтра. Завтра все. Трудный был день. Еще и сегодня нужно кое-что сделать.
— Что это тебе сделать? — с наигранным недовольством произнесла Нелли.
Ее недовольство было наигранным — Дрон ответил ей с раздражением, в котором от игры не было ничего:
— Брось! Будто не знаешь.
Оказавшись у себя в номере, Рад первым делом включил кондиционер. Кондиционер загудел, погнал прохладный воздух, и, постояв немного под ним, Рад отправился в душ. Когда он вышел из душа, надел свежее белье, причесался, было всего около одиннадцати. Время, в которое он последние месяцы никогда не ложился. А в Москве вообще подходило только к семи. Но чем было заниматься еще, если не ложиться?..