Глава девятая
Его разбудил телефонный звонок. Сонной рукой Рад нашарил на столике около кровати аппарат, нащупал трубку и, свалившись обратно на подушку, приложил трубку к уху.
— Алле, — прохрипел он.
— Спишь? — раздался в трубке голос Дрона.
— Теперь уже нет, — ответил Рад, по-прежнему лежа с закрытыми глазами.
— Подниматься собираешься? — спросил Дрон, и что-то в интонации, с какой он это спросил, Рада насторожило.
— Наверное, — отозвался он. — А который час?
— Утро. Уже утро, — сказал Дрон.
Он должен был на такой конкретный вопрос — о часе — конкретно и ответить, не государственная же тайна, и то, что отделался от вопроса, а не ответил, с несомненностью свидетельствовало о втором и третьем смысле, стоящем за его словами.
Глаза у Рада мигом открылись, он сбросил с себя одеяло и сел на кровати, опустив ноги на пол.
— В чем дело? — спросил он.
— Ты меня спрашиваешь? — тут же, как фехтовальщик, делающий выпад, встречно спросил Дрон.
— Ну спроси ты меня, — смиренно сказал Рад. Дрон в трубке помолчал.
— Что ты там натворил такое, что тебя выселяют? — выдал он затем Раду.
— Выселяют? Меня?! — воскликнул Рад.
— Тебя, тебя, — подтвердил Дрон.
Теперь в молчание впал Рад. Хотелось предположить, что все это шутка со стороны Дрона, но случившееся вчера не позволяло поддаться подобному искушению. Только почему в известность об этом ставил его Дрон?
— Интересно, — сказал Рад. — Почему это я получаю уведомление через тебя?
— Потому что номер для тебя заказывал я. Я заказывал — мне и по мордасам: чтобы вашего протеже духу не было.
— Это что, тебе позвонили? — уточнил Рад.
— Это мне позвонили, — фехтовальщиком, отбивающим удар, парировал Дрон. — Так что ты там натворил?
Рад, отнеся трубку в сторону, с шумом выдохнул воздух. Славное получилось пробуждение.
— В двух словах не объяснишь, — сказал он, поднося трубку обратно к уху. — И когда мне нужно съезжать?
— Check off, расчетный час, там у тебя — полдень, так что к полудню.
Рад чувствовал себя точь-в-точь нашкодивший первоклассник. Опыта расплаты за совершенный проступок еще нет, защитная реакция не выработана и впереди — разверзшаяся пропасть неизбежного воздаяния за содеянное.
— Ну что, — проговорил он неуверенно, — давай я побреюсь, приму душ — и встретимся?
— Да, через полчаса в «Кофи Макс», — принял его предложение Дрон.
После чего в ухо Раду ударили короткие сигналы разомкнутой связи.
Рад медленным движением положил трубку. Рядом с аппаратом, ярко алея, лежала плоская коробочка с презервативами. Рад взял ее и покрутил в руках. Никаких чувств это вещественное напоминание о вчерашнем происшествии в нем не вызвало. Разве что ироническое восхищение цветом упаковки. Как запрещающий сигнал светофора.
Он бросил презервативы обратно на столик и встал с кровати. Через полчаса в «Coffee Max».
Когда он, выйдя из лифта, проходил мимо стойки ресепшена, там за нею стояли трое: вчерашний дежурный, девушка, пришедшая ему на смену, которая, запомнилось Раду, стояла на ресепшене в день его приезда, и сама управляющая гостиницей — средних лет плотная тайка в очках, с короткой деловой стрижкой, в темном деловом костюме, туго обтягивавшем ее плотное тело. Вчерашний дежурный, завидев Рада, бросил негромко несколько слов по-тайски, и дежурная с управляющей вслед ему тотчас устремили на Рада взгляды. Про взгляд управляющей вполне можно было сказать, что она вперилась. На «Good morning» Рада никто из них ему не ответил.
Дрон уже ждал его. Он сидел в углу за самым дальним столом заведения Макса и потягивал сок из высокого тяжелого стакана. Судя по цвету, сок был грейпфрутовый. Сидел Дрон один, Нелли рядом с ним не было.
— Привет, — сказал Рад, подходя. Он старался держаться непринужденно и бодро. Самое плохое уже произошло, осталось только расхлебать кашу, что заварил. — А где Нелли? В Интернете? — Он глянул в сторону компьютера у входа, но перед монитором, застывше уставясь в экран, сидел пожилой господин, похоже, японец, с подвязанным под ворот рубашки цветным шейным платком.
— В гостинице Нелли, — сказал Дрон. — Пьет свой любимый фруктовый чай. Я решил не конфузить тебя перед ней. Или я не прав?
— Прав, прав. Ты настоящий товарищ. — Рад отодвинул стул от стола и сел, оказавшись напротив Дрона. — Я вчера, видишь ли, снял проститутку…
— Что?! — вскричал Дрон. Его сотрясло от смеха, и он поспешил опустить стакан с соком на стол, чтобы из того не выплеснулось. — Ну хват! И что? Вы там содом и гоморру устроили? Рад кивнул.
— В некотором роде. А тебе что сказали?
— В смысле объяснений? Мне ничего не сказали. — Дрон одолел смех, взял сок со стола и сделал глоток. — Сказали только, что другие постояльцы не желают иметь тебя в соседях и отель ради сохранения своей репутации вынужден отказать тебе в гостеприимстве. Сказали, хорошо еще, что твои соседи не стали настаивать на полиции.
Рад внутренне содрогнулся. Да уж, еще бы ко всему вчерашнему позору и полиция.
— Глупость это все, конечно, с моей стороны. Снять-то я ее снял, а пришли в номер.
Коротко, избегая деталей, он рассказал Дрону, что произошло между ним и этой Ланой, как произошло и почему она оказалась в чем мать родила в коридоре, Дрон слушал с живейшим интересом и в некоторых, особенно пикантных местах рассказа снова всхохатывал.
— Да, дорогой мой, — проговорил он, когда Рад умолк. — У твоей истории библейский привкус.
— То есть? — уточнил Рад.
— Ну, — сказал Дрон, — вавилонское столпотворение. Для того Бог и смешал языки, чтобы люди не могли между собой договориться. Вон, закажи завтрак, — указал он подбородком куда-то за плечо Рада. — Что будешь: континентальный, американский?
Рад обернулся, — оказывается, за спиной стояла, ждала его внимания официантка.
Он попросил двойную порцию сока и кофе. Все прочее встало бы ему сейчас поперек горла.
— Я вижу, — сказал Дрон, когда официантка ушла, — ты вчера и поддал?
— Поддал, — подтвердил Рад. — С твоим приятелем.
— С каким моим приятелем?
— С Майклом. Во всяком случае, меня он просил называть себя так.
Дрон, только Рад назвал имя «приятеля», переменился в лице. Оно у него словно омертвело, превратившись в подобие посмертной гипсовой маски.
— Откуда ты его знаешь? — таким же омертвелым голосом спросил он.
Рад понял, что его знакомство с Майклом-Майком не только не входило в планы Дрона, но было и нежелательным. Знать это — можно было бы ничего Дрону о нем и не сообщать. Но откуда же было знать об этом.
— Познакомились, — ответил он коротко, короче невозможно.
— Как вы с ним познакомились?
— Тони нас познакомил. — Рад постарался быть лапидарным и на этот раз.
Дрон смотрел на него с суровой требовательностью налогового инспектора. Потом лицо его медленно стало оживать, и он хлопнул себя по лбу, сделавшись тем привычным Дроном, которого знал Рад.
— Так ты что, на Пат-понге эту свою снял?
— На Пат-понге, — подтвердил Рад.
— А как тебя туда занесло? Откуда ты узнал о Пат-понге?
— Нелли просветила. Уж извини. — Рад развел руками.
— А там ты, получается, встретил Тони.
— Там мы встретились с Тони. — Рад не удивился его догадливости. Было бы странно, если бы Дрон не догадался.
— Хват, — проговорил Дрон, вновь поднимая свой стакан и делая глоток. — Хват, ничего не скажешь.
Пространство за спиной у Рада ожило. Мгновение спустя официантка возникла около стола. Она прибыла с целым подносом. Ему два стакана с грейпфрутовым соком, Дрону его омлет, гренки, ветчину, джем.
Рад поднял со стола принесенный официанткой стакан с соком и единым духом опустошил его почти до дна.
Дрон, не приступая к еде, не взяв в руки прибора, сидел и смотрел на Рада.
— И что вы с Майклом? Что он? О чем говорили?
— Да только о девочках, — сказал Рад.
— Ну уж? — как ловя его на неправде, с нажимом вопросил Дрон.
— Только, только, — заверил его Рад.
Дрон, продолжая смотреть на Рада испытующим взглядом, нащупал на столе перед собой нож с вилкой, взял их и, не опуская взгляда в тарелку, принялся вслепую отрезать от омлета кусок.
— Забудь о Майкле. Ты понял? Ты его не видел, не слышал, вы с ним ни по какому Пат-понгу не шлялись. Ни вчера, ни позавчера — никогда. Приснилось тебе.
Рад кивнул.
— Договорились.
Он снова поднял свой стакан и выпил сок, что еще оставался там. Дрон наконец опустил глаза в тарелку, подцепил вилкой отрезанный кусок омлета и отправил его в рот.
— Одна забавная деталь, прежде чем забыть окончательно, — сказал Рад. Хотя он и заявил Дрону, что уже забыл, на самом деле вычеркнуть из памяти в одно мгновение вчерашнюю встречу — это было невозможно. — Мы с Майклом вместе летели в самолете. Его место было передо мной.
— Надо же, — пробурчал Дрон с набитым ртом. — При двухстах пятидесяти посадочных местах… И что ты этим хочешь сказать?
— Ничего. Ровным счетом. Просто так, забавная деталь. При двухстах пятидесяти местах в самолете. — Тут можно было бы и поставить точку, но напоследок Рад решил расцветить свою «деталь»: — У него еще был ноутбук в сумке. Оберегал его, как золотой.
— Ноутбук? — переспросил Дрон. Но сделал он это через промежуток времени, за который успел отрезать новый кусок омлета, положить в рот, начать жевать, и его вопрос вновь прозвучал бурчанием. — Ну был и был. Все. Забыл!
Говоря это, он смотрел в тарелку перед собой, а закончив, поднял на Рада глаза. Они встретились взглядами, и Рад почувствовал, что теперь в посмертную маску превращается лицо у него. Он увидел распахнутый складень ноутбука на столе в рабочем кабинете у Дрона в «AdmiraI suites», черный плоский чехол сумки у задней стенки стеллажа, — с этой сумкой, заставив их с Нелли ждать себя с какой-то встречи, Дрон появился в аэропорту. И это была точно та же сумка, что у Майкла-Майка в самолете. Только чужих секретов ему не хватало. Взять и вляпаться в дела, ради которых летают через половину земного шара!
— Дрон, я забыл, — проговорил он. — Забыл. Не сомневайся.
— Постараюсь, — серьезно ответил Дрон.
Он тоже все понял. Понял, что Рад не просто соединил их, а связал посредством этого ноутбука. И что теперь должно было воспоследовать из сделанного ими взаимного открытия?
Следующие десять минут завтрака прошли в молчании. Дрон ел свой омлет, добавлял к нему, отрезая от светящегося ломтя небольшие куски, ветчину, потом принялся за гренки, намазывал их джемом, отхватывал желтоватыми, но крупными, крепкими зубами сразу по четверти бутерброда, Рад тянул второй стакан сока — теперь не спеша, маленькими глотками. Но когда официантка принесла кофе — Раду черный, Дрону со сливками, — Дрон, вылив сливки в чашку и помешивая в ней ложечкой, проговорил:
— Так что будем делать? Из «Либерти плейс» тебе нужно сматывать удочки — это без обсуждений.
Голосу его вернулось живое чувство, интонация ехидства, прозвучавшая в нем, была Раду как врачующий бальзам.
— Что, — поспешил он отозваться на приглашение Дрона к разговору, — заканчиваем завтракать — собираю чемодан и заброшу пока к вам? Пока ищем мне место, куда переселяться.
— Лихой какой! — Живые нотки в голосе Дрона не скрадывали нравоучительности его тона. — Чемодан — разумеется. Не в камеру же хранения на вокзал тебе с ним тащиться. А вот куда переселяться. Некуда переселяться. Все забито, заселено, забронировано до самого марта, до жары. Сезон! Я тебе это «Либерти плейс» нашел — на голову пришлось встать. И тоже заранее. А так, пришел — и тут же вселиться, это номер на сутки в одном отеле, номер на сутки в другом. Каждый день искать рыскать, каждый день переезжать. Геморрой, не отдых.
Рад был обескуражен. Он не ожидал здесь проблемы.
— Но я сюда не отдыхать приехал.
— Да? А я отдыхать. Кому твоими отелями заниматься? Мне! — Было непонятно, то ли Дрон всерьез устраивает ему выволочку, то ли играет в эту серьезность. — Или ты хочешь что-нибудь типа «Амбассадор-отеля»?
— Мне все равно, — стараясь сохранить вид прежней небрежности, смиренно сказал Рад.
— Ему все равно! Ты хоть представляешь, сколько там номер стоит?
— Откуда? — вопросом ответил Рад.
— Вот и не претендуй. — Дрон расхохотался. Поднял свою чашку и, подав ее вперед, изобразил ритуал чоканья с Радом, как если бы у них в чашках был не кофе, а нечто иной крепости. — Есть другой вариант, — сказал он, поднося чашку к губам. — Интересней. Слушай, что за вариант.
Оказывается, у них с Нелли была запланирована поездка на север, в горный Таиланд. Они собирались туда позднее, дав Раду сначала в полной мере вкусить Бангкока, но раз получилось, что он остался без крыши над головой, то Дрон предлагал отправиться в путешествие прямо сегодня. Экспресс в столицу северного края Чиангмай отходил ранним вечером, поменять купленные билеты — никаких особых проблем не должно было возникнуть, разве что придется ехать не первым классом. С чем действительно могла быть проблема — это с гостиницей. Номера в отеле заказаны там на более поздний срок, а значит, пристанища у них нет. Но Чиангмай — не Бангкок, можно будет поселиться не в центре, а где-нибудь на окраине, в гостинице попроще — что-нибудь непременно найдется, без сомнения. А той порой Тони включит здесь свои знакомства, и к их возвращению кров Раду будет обеспечен.
— В Таиланде, как и во всякой азиатской стране, патриархальные отношения — основа основ, — вновь принимаясь за кофе, подытожил свое сообщение Дрон. — Иметь сто рублей — имей, но и сто друзей в запасе держи. По-родственному, по знакомству, потребуется, — и луну с неба достанешь. Капитализм капитализмом, а чуть поскребешь — какая-то «Махабхарата».
— Давай заменим «Махабхарату» «Повестью временных лет», — сказал Рад.
— И? — не схватил Дрон.
— И получится Россия.
— А! — Дрон с удовольствием покивал. — Ну да, конечно. Какие сомнения. — Он допил свой кофе, окончательно утвердил чашку на блюдце, отодвинул их в сторону. — Так что насчет моего предложения?
Рад не имел ничего против предложения Дрона. На север, так на север. Скажи Дрон — на юг, он не был бы против юга. Что ему не нравилось — что Дрон, судя по всему, опять отодвигал их разговор в будущее.
— Дрон, твое предложение роскошно, — сказал он, опорожняя вслед ему свою чашку. — Но когда мы с тобой сможем поговорить? Крис уехал.
Дрон запрещающе вскинул руки:
— Подожди, подожди! Не готов. Билетами сейчас надо заниматься. Собираться еще… Подожди! — Он двинул стулом и поднялся. — И ты иди собирайся. Расплачивайся — и к нам с вещичками. На, — он достал портмоне, извлек из него ворох тысячных купюр, отсчитал несколько и подал Раду. — Подыстратился ведь, да? — На этих словах Дрон счел необходимым понимающе подмигнуть ему. — Восстанови кровоток.
Принимая от него деньги, Рад испытал чувство унижения. Поблагодарить язык у него не повернулся. Вместо благодарности он спросил — что его отнюдь не жгло, мог и не спрашивать:
— Скажи, может, знаешь, что значит «одия» по-тайски?
— «Одия»? — переспросил Дрон. — Никогда не слышал. Сейчас узнаем, подожди. — Они как раз подошли к стойке бара, чтоб рассчитаться, и Дрон, прежде чем попросить бармена позвать официантку, спросил у него: — Что значит по-вашему «одия»?
— Что-что? Как вы сказали? — Бармен не опознал в чужом произношении родного слова.
— Повтори, как ты говорил? — повернулся Дрон к Раду.
Рад про себя чертыхнулся. Очень ему это было нужно.
— О-одия! — старательно копируя интонацию проститутки, произнес он.
— О-одия! — воскликнул бармен. В произношении Рада слово оказалось ему доступно. — Это не по-нашему. Это по-английски. Oh, dear! — О, дорогой!
— Удовлетворен? — со смешком глянул на Рада Дрон.
Рад был более чем удовлетворен. Но вчерашняя виновница его сегодняшних неприятностей употребила еще одно запомнившееся ему слово. Может быть, оно тоже было английским, однако он не знал его и на английском.
— Что такое «фаранг»? — спросил он бармена.
— Ну это и я тебе могу ответить, — опередил бармена Дрон. — «Фаранг» — значит, «белый», «нетаец», «иностранец». Это вот точно по-тайски. Что тебя еще интересует?
— Нет, больше ничего. — Других тайских слов в словаре Рада не было.
Когда они шли к выходу из кофейни, пожилой японец с шейным платком, так все это время и просидевший в Интернете, как раз поднимался из-за компьютера.
— Позор! — вздымая руки, воскликнул он по-английски, обращаясь к Раду с Дроном. — Позор! Вложить деньги так бездарно!
Из глаз у него, оказывается, текли слезы. Возможно, обращаясь к Раду с Дроном, он на самом деле обращался к самому себе. Или, скорее всего, ни к кому. К судьбе. К небу. Похоже, он проверял курсы своих акций.
— Бедняга, — пробормотал Рад. Дрон не поддержал его.
— Жизнь — игра, — проговорил он, открывая стеклянную дверь, выходя на улицу и придерживая створку для Рада. — Кто-то выигрывает, кто-то проигрывает. Чувствуешь, что слабак, — не играй. Будешь без проигрыша. И без выигрыша! — поднял он вверх указательный палец.
* * *
Поезд уже стоял на перроне, поданный под посадку, но двери вагонов еще были закрыты. Вагоны, с крыши до колес, блестели, словно отглянцеванные фотографии, и при приближении к ним обдавали парным воздухом — видимо, перед самой подачей поезда их помыли. Напротив одного из вагонов в середине состава шел инструктаж проводников. Проводники, все, без исключения, мужчины, в серовато-коричневой, похожей на спецовку форме, стояли солдатской шеренгой, их начальник, в такой же форме, оглядывая стоящий перед ним строй властным надсмотрщическим взглядом, выкрикивал слова инструктажа — будто отдавал боевые команды. У проводников, с наглухо, словно на замок, закрытыми ртами, были исполненные осознания своей ответственности и служебного рвения лица.
— Вот как надо Россию держать, вот как! — указал на картину инструктажа Дрон. — Россия по-другому ничего не понимает. Азия ведь? — напоминая их разговор в «Coffee Max» сегодня утром, посмотрел он на Рада.
— Азия, — кивнул Рад.
Нелли, одетая по-дорожному — в брючном полосатом костюме из тонкого льна, отдающего шелковым блеском, в маленькой, обливающей голову соломенной шляпке, заставлявшей вспомнить о 20-х годах того века, в котором они родились и прожили пока большую часть своей жизни, — шла в стороне, чтобы не мешать им катить чемоданы, казалось, не слушала, как они время от времени перебрасываются фразой-другой, но тут она встрепенулась и вильнула к ним.
— Ой, Рад, и ты туда же, — сказала она. — Ты, я поняла, солидарен с Дроном?
Еще меньше, чем с Дроном, Раду хотелось молоть языком на эту тему с ней.
— А вот посмотрим, как они покажут себя в деле, — уклоняясь от ответа, кивнул он на строй проводников. — Впрок ли им таска.
В этот момент проводникам, похоже, отдали команду разойтись. Линейка их строя мгновенно ожила, утратила свою стройность и развалилась. Проводники перемешались, их броуновское движение породило две группы, и те, с каждым шагом отдаляясь друг от друга, двинулись одна к хвостовой части состава, другая к головной.
— Тайцы дорожат работой, как собака расположением хозяина, — сказал Дрон, глядя вслед спешащим к своим вагонам проводникам. — Иногда, как посмотришь на их прилежание, кажется, у них есть хвост, и они им прямо-таки с наслаждением виляют.
— Ну уж у кого-кого нет хвоста, так это у русского человека, — с горячностью проговорила Нелли.
— У русского человека нет, — с охотою согласился Дрон.
— А ты что думаешь? — посмотрела Нелли на Рада.
— Собачьего хвоста у русского человека точно нет, — откликнулся Рад.
— А какой же? — с экспрессией вопросил Дрон.
— Хвост черта? — проявила догадливость Нелли.
— Что-то вроде того, — сказал Рад. — Хотя я этого не утверждаю. Не готов взять на себя такую ответственность.
Дрон пустил короткий сочный смешок.
— Чего там, чего там! Уж если есть, так точно рогатого. Длинный, кольцом и с кисточкой. Вертит хозяином как хочет и выполняет функции мозга.
— Дрон, ты русофоб! — с негодованием произнесла Нелли.
— Ничего подобного! — воскликнул Дрон. — Я истинный и высококачественный русофил. Но как всякий истинный русофил люблю свой народ с широко раскрытыми глазами и не склонен слепо доверять ему.
— Идеология русской аристократии, — как оглашая приговор, проговорила Нелли.
— Счастлив комплиментом, — с удовольствием в голосе принял приговор Дрон.
Они дошли до своего вагона.
Проводник, весь ожидание пассажиров, уже стоял около него, дверь была открыта, обнажив ведущие внутрь ступени.
Едва заглянув в билеты, проводник схватил оба их чемодана и ринулся с ними по лестнице. Доволочив чемоданы до их мест, проводник получил от Рада с Дроном чаевые и, не произнеся ни слова благодарности, тут же понесся на свой пост у двери.
— Что?! — с победным выражением лица поглядела Нелли на Дрона. — Не у всех тайцев собачьи хвосты?
— Да-а… — с посрамленным видом протянул Дрон. — Однако ему не хотелось признавать свое поражение. — Но положенные обязанности он будет справлять со всей истовостью. Увидите!
Места их были недалеко от входа. Вагон напоминал собой русский плацкартный, только проход тянулся не сбоку, а посередине, и купе располагались вдоль него не с одной стороны, а с обеих. Пол купе был приподнят над проходом сантиметров на двадцать, и, хотя купе не были отгорожены от прохода, то, что в них приходилось подниматься, создавало иллюзию отдельного пространства. В каждом было по два широких мягких кресла напротив друг друга — соответственно проданным билетам, но никаких примет второй полки наверху — можно предположить, что ночь придется провести сидя.
Об этом — что же, так здесь и сидеть ночь? — наверное, с выражением комической обескураженности на лице, и были первые слова Рада, когда он осмотрелся.
Дрон с Нелли засмеялись. Он доставил им удовольствие своим вопросом. Вкупе, надо думать, с выражением лица.
— Нет, извини, — сказал Дрон, — как ты мог такое подумать? Мы что, не белые люди, чтобы ночь сидя? Все раскладывается, раздвигается, не волнуйся. Второй класс — это, конечно, не первый, но чтобы я повез жену с плебсом?
— Да ты бы и сам не поехал, — пожала плечами Нелли.
— Верно, я бы и сам не поехал, — согласился Дрон. Купе, которое они заняли с Нелли, и купе, в котором было место Рада, оказались напротив друг друга, и Рад, убрав чемодан под сиденье, перебрался к ним. Вдвоем на одном сиденье с Дроном было бы тесновато, и он сел рядом с Нелли.
— Ой, что это у тебя? — воскликнула Нелли, обхватывая его голову обеими руками и склоняя к себе. — У тебя же там рана!
Прядь волос, маскировавшая вздувшуюся шишку в коросте запекшейся крови от разорванной кастетом кожи, при взгляде на нее вблизи оказалась недостаточно густой.
Рад отнял Неллины руки от своей головы.
— Какая там рана, — сказал он. — Это уже ее последствия.
— А причина последствий? — В голосе Нелли прозвучала интонация следователя, ведущего допрос подозреваемого.
— Как обычно: случайно упал, — словно настоящий подозреваемый, увиливающий от показаний, ответил Рад. И вспомнил чеховского злоумышленника. — А из гаек мы грузила делаем. И отвинчиваем не все, оставляем. Нешто мы не понимаем?
Нелли с беспомощным гневом перевела взгляд на Дрона:
— А ты что? Что ты знаешь? Что произошло? Дрон давился от смеха.
— Нужно тебе допытываться! Ничего не произошло. Видишь, сидит. Живой-здоровый. Упал неудачно, сказал же. Не приставай к человеку.
Нелли помолчала. После чего указала глазами на голову Рада.
— Это вот из-за этого мы поменяли билеты иуезжаем?
— Оставь свои догадки при себе. — Дрон не повысил голоса, не сыграл им, наоборот — голос его словно бы обесцветился, сделавшись белым, и по изменившемуся лицу Нелли стало ясно — она оставит при себе все свои догадки. — Покажи лучше фотографии, которые получила. — добавил Дрон в голос краски.
В этот момент в купе Рада появился сосед. Это был опрятно одетый, в пиджаке и галстуке, несмотря на жару, молодой человек менеджерского вида, говоривший по-английски с беглостью пулемета. Они разобрались с Радом, у кого какая полка, у Рада оказалась верхняя, против чего он совершенно ничего не имел, но сосед, приговаривая, «вы старше», «вы старше», обязал Рада принять от него подарок в виде нижней. Зубы у соседа сверкали лазерной белизной — точно, как у Тони. Где-то в другом вагоне у него ехали знакомые, он попросил Рада присмотреть за своим багажом и отправился к знакомым приятно проводить время.
Вагон между тем заполнился. Проводник, что-то выкрикивая по-тайски, заполошно пробежал по проходу вглубь вагона — видимо, проверяя, нет ли провожающих или зайцев, — пробежал обратно, скрылся за тамбурной дверью, настала тишина, и следом за тем поезд тронулся.
— Ту-ту! — сказал Раду из своего купе Дрон. Нелли молча показала ему пачку фотографий, которую держала в руке.
Поезд, убыстряя ход, выехал из вокзальных сумерек, перрон остался позади, в глаза ударил мягко-лиловый свет завершающегося дня. Все убыстряющаяся смена живых картин за окном была сейчас интереснее Раду, чем картины жизни, умертвленной щелчком японской цифровой мыльницы.
— Понаслаждаемся пейзажами? — предложил он.
— Полагаешь, есть чем наслаждаться? — бросил Дрон.
Правда в его словах была. Смотревший своим парадным стеклянно-бетонным лицом на «роуды» и «сои», к железной дороге город был обращен исподом. Пялясь на мир подслеповатыми окнами, стояли, выбежав едва не к самой колее, жалкие, казалось, картонные постройки, в некоторых оконцах горел свет, открывая глазу убогое внутреннее убранство жилищ, у распахнутых дверей на раскладных стульях сидели, устало свесив с коленей набухшие жилами руки, морщинистые старухи. Сушилось развешанное на ветвях деревьев белье. Молодая женщина в измазанном кровью и слизью переднике чистила громадным черным ножом рыбу. Мужчина топором с долгой рукояткой колол дрова. В открытых очагах, сложенных из обломков бетонных плит, горел огонь, у громоздящихся на них сковородах и кастрюлях стояли женщины, что-то переворачивали на сковородах лопатками и ножами, что-то мешали в кастрюлях. В открытой нараспашку, заваленной остовами мотоциклов и велосипедов крохотной механической мастерской перед перевернутым вверх колесами велосипедом сидел на корточках молодой мужчина с голым торсом, перетягивал спицы. Остриженный наголо мальчик лет десяти, босой, с обнаженным торсом, в черных широких штанах, не достающих до щиколоток, сосредоточенно катил по пыльной щебенчатой дороге обод велосипедного колеса, направляя его тугой стальной проволокой.
Мгновенной ослепительной вспышкой Рад увидел себя таким же десяти-одиннадцатилетним в своем окраинном московском дворе, так же толкающим перед собой обод старого велосипедного колеса. И вспомнил, как называлась особо изогнутая на конце, чтобы войти в желоб колеса и удерживать на ходу колесо за край, толстая стальная проволока: правилка.
А следом он вдруг представил себя обитателем этого испода. Одним из тех, кто открывает здесь поутру глаза, здесь же вечером, отходя ко сну, их закрывает. И так изо дня в день, год за годом — всю жизнь.
Его сотрясло, словно от удара током. Это был бы какой-то страшный сон, не жизнь.
Рад отвернулся от окна, перевел взгляд на Дрона с Нелли. Дрон с Нелли сидели, тесно придвинувшись к самой стене вагона, обращенные к Раду их затылки свидетельствовали, что они погружены в то же занятие, которому только что предавался и он. Лежавшая на колене рука Нелли сжимала пачку фотографий.
Рад встал, соступил в проход и поднялся в их купе. Нелли повернула на звук его шагов голову.
— Что? — спросила она. — Насладился пейзажами?
— Да, готов к фотографиям, — сказал Рад, опускаясь на сиденье с ней рядом.
Дрон тоже, и с откровенным удовольствием, повернулся к окну спиной.
— Чем хороша фотография в отличие от жизни, — сказал он, — так тем, что фотография делает жизнь живописной.
— Особенно цветная, — вставила Нелли.
— Ее и имею в виду, — отозвался Дрон. — Фирма «Кодак» — лакировщик действительности.
— Но у Тони замечательная деревня, — непонятно для Рада произнесла Нелли.
— Да, у Тони замечательная деревня, — подтвердил Дрон — снова непонятно для Рада.
Он понял, о чем шла речь, когда Нелли начала показывать фотографии. Это были снимки, сделанные ею во время их поездки к Тони на родину. Дом родителей Тони с фасада. Дом Тониных родителей с торца. Со стороны веранды. Застолье на веранде. Стол — расстеленный на полу ковер, украшенный вазой со стоящим в ней искусно подобранным, богатым букетом. На циновках вокруг — мать и отец Тони, дядя Тони, жена дяди, племянники, племянницы, жены и мужья племянников и племянниц, сам Тони, Дрон, рядом с Дроном — овдовевшая Тонина сестра.
— Какая прелесть, смотри, — выхватил Дрон у Нелли из рук фотографию, где сестра Тони была снята крупным планом. Полюбовался сам, обернул снимок лицом к Раду. — Прелесть, да?
— Запал? — спросила Нелли.
— Не без того, — всхохотнув, отдал ей Дрон снимок. Тонина сестра и в самом деле была хороша. И совсем молоденькая.
— Двадцать шесть лет? — удивился Рад, неожиданно для себя вспомнив ее возраст.
— Я тебе говорил, тайцы выглядят моложе своих лет, — проронил Дрон.
Минут пять спустя в купе заглянула девушка в светло-коричневой пилотке и такого же цвета блузке с погончиками. Это была официантка из ресторана, собиравшая заказы на ужин. Девушка была вся приветливость, улыбка на ее лице производила впечатление появившейся на нем в миг рождения и с той поры не исчезавшей.
Она вернулась с прямоугольными пластмассовыми судками в руках, — фотографии еще не были досмотрены. «Вот и ваш обед!» — объявила она, опуская судки на одно из сидений в пустующем купе Рада. Нагнулась, извлекла из-под пола купе стол, ловко закрепила его одним краем за металлический выступ у окна, отщелкнула от внутренней стороны стойку и вставила ту в специальное отверстие на полу. Та же операция была произведена ею в купе Дрона с Нелли, после чего три коробочки из судка перекочевали на столы. «Enjoy!» — пожелала она приятного аппетита, подхватывая судки, чтобы двигаться дальше. С лица ее все это время не сходила улыбка, будто она и в самом деле родилась с ней.
Пока обедали, за окном наступила полная темнота, в вагоне зажегся свет. Вагонный кондиционер исправно гнал по проходу волну прохладного воздуха, может быть, даже более прохладного, чем хотелось бы.
Вновь возникшая официантка собрала освободившиеся судки и сервировала в купе Дрона и Нелли стол для чая и кофе. Стаканы были стеклянные, чайные ложечки мельхиоровыми. «Enjoy, — снова говорила она, наливая в стакан кипяток из большого электрического чайника с прозрачной проградуированной стенкой. Наливала в другой стакан и повторяла: — Enjoy!»
Рад чувствовал внутри холодок предвкушения неотвратимо приближающегося разговора. Сегодня разговор должен был состояться. Через пять минут или через час. Сегодня ему ничто не могло помешать. Лучших обстоятельств, чем дорога, для разговора просто невозможно было придумать.
Молодой человек менеджерского вида, чьи сумки покоились под одним из сидений в купе Рада, появился, когда Рад с Дроном, допивая кофе, уже перебрались за стол в пустующее купе, а Нелли, увидев, что вечер сулит ей одиночество, достала из сумочки книгу, чтобы провести время в обществе бесплотного собеседника, растиражированного на эту роль известным американским издательством «Рэндом хауз».
— Ну так, я понял… — только и успел произнести Дрон, предлагая Раду приступить к его рассказу, и тут в проходе около купе — впрямь чертиком из табакерки — возник сосед. Пиджак его был все так же застегнут на все пуговицы, застегнута верхняя пуговица сорочки, а узел галстука не расслаблен. Словно и в поезде он продолжал справлять свои ответственные менеджерские обязанности.
— Вот и я. Благодарю, что постерегли мои вещи, — сказал он, улыбаясь Раду почтительной улыбкой младшего, безоговорочно чтущего старшего по возрасту. — Надеюсь, я не слишком долго отсутствовал?
Рад не смог ответить с приличествующей случаю вежливостью. Объявиться так некстати!
Но неожиданно инициативу общения с соседом взял на себя Дрон.
— Присаживайтесь, присаживайтесь, дружище, — весь вдруг, и непохоже на себя, засветившись, указал он рукой на место рядом с собой. — Или хотите к окну?
Сосед не хотел к окну. Место рядом с Дроном его вполне устраивало. Он только хотел взять из сумки книгу.
— О, давайте я тогда все же пересяду. Вам будет удобней. — Дрон поднялся и пересел на сиденье рядом с Радом. — Вам, может быть, нужно поесть? — глядя, как сосед Рада вытаскивает из-под сиденья сумку, спросил он. — Мы-то, знаете, уже поели, а вы, может быть, хотели бы достать какие-то свои припасы? Доставайте, не стесняйтесь.
Он говорил все это с таким сочувственным участием к возможным проблемам соседа, с такой расположенностью к нему, что невозможно было не отозваться ответной приязнью и открытостью.
О том, что сосед поел со знакомыми, — об этом Дрону с Радом было поведано тут же. А через пять минут они уже знали, что сосед Рада и в самом деле работает менеджером в торговом доме, занимается оптовыми закупками и продажей стеклянно-волокнистых тканей, фирма принадлежит японцам, часто приходится ездить в Японию, и, кроме английского, он еще свободно говорит по-японски.
— Ах, боже мой! — Дрон мечтательно прикрыл глаза. — В вашем возрасте я тоже безумно хотел выучить японский. Не представилось, к сожалению, такой возможности.
— Разве поздно? — воскликнул Бобби.
Его звали Бобби. А тайское ваше имя, слюбопытничал Рад, когда сосед представился. О, для моих англоязычных друзей я Бобби, отозвался сосед.
Разговор тек, катился, скакал по камушкам набирающей силу горной речкой — словно бы сам по себе, естественным ходом, движимый взаимным интересом друг к другу. Бобби рассказывал, что едет в Чиангмай к родителям, вернее, не в сам Чиангмай, а под него, родительский дом в восьми километрах от города, у матери день рождения, и он везет ей подарки, три дня отпуска на работе, мать в его детстве хотела, чтобы он стал монахом, если из семьи вышел монах — добродетель, обретенная им в монашестве, распространится и на остальных членов семьи, но он не захотел в монахи и сейчас вымаливает у матери прощение — посылает родителям каждый месяц по двести пятьдесят долларов, они копят деньги — и покупают рисовые поля, рисовые поля — это надежная инвестиция, это, можно сказать, его будущая пенсия.
Рад с восхищением смотрел на Дрона — как лихо у него получилось придать разговору самодвижение, заставить Бобби так обнажаться. Дрон был талант.
Бобби говорил и говорил, рассказывал о своей жизни, вынутая им из чемодана книга лежала у него на коленях нераскрытой. Ясно было, что разговору с Дроном о том сегодня уже не быть.
Рад посмотрел на Нелли. Она сидела, откинувшись на спинку сиденья и общалась с собеседником из «Рэндом-хауз».
Рад встал и направился в туалет. Туалетов было два — один напротив другого. Внутри все сверкало и блестело чистотой, свешивался со стены толстенный рулон широких бумажных полотенец, висел около унитаза рулон белейшей двуслойной туалетной бумаги, флакон с жидким мылом над умывальником был заполнен до отказа, а около унитаза с массивным стульчаком из сверкающей белой пласмассы на блестящем никелированном держателе висел резиновый шланг с блестящим никелированным наконечником-краном — приспособление, позволявшее использовать унитаз как биде.
Когда он вернулся из туалета, в купе Дрона с Нелли как раз зашел проводник. Ни слова не говоря, проводник быстрыми, автоматическими движениями приподнял стол, вытащил из отверстия в полу крепежную стойку, подогнул ее, отнял стол от металлического выступа у стены и, соступив в проход, убрал стол обратно под пол купе. Следом он снова поднялся в купе, и теперь объектом его молчаливых автоматических действий стала верхняя полка, зализанно, так что, не зная, и не понять, что полка, прижатая к вагонной стене. Что-то у него под руками щелкнуло, полка отделилась от стены, перевернулась на сто восемьдесят градусов, громыхнула и оказалась висящей на мощных металлических кронштейнах в готовности принять на себя человеческое тело.
— Красиво! — сказал Нелли Рад по-русски.
— Да, всякий раз не успеваю понять, как они это делают, — отозвалась Нелли.
Проводник между тем, соступив в проход, снова наклонился и все из той же подпольной темноты вытащил на белый свет лестницу. Такими же автоматическими движениями разложил ее, сделав вдвое длиннее, приставил вертикально к верхней полке, короткий металлический хруст — и лестница оказалась сцеплена с ограждающим поручнем полки.
— Очень вам благодарна! — по-английски произнесла Нелли.
Проводник не ответил ей. Он уже был в купе Рада. Дрон с Бобби все сидели там, и сейчас Бобби что-то записывал для Дрона на листке бумаги.
Проводник, обращаясь к Бобби, буркнул по-тайски и, взявшись за край стола, изготовился убирать его. Бобби так же по-тайски ответил ему, сделал жест, из которого ясно было, что он просит проводника уйти, обещая все сделать сам, но проводник упрямо помотал головой и быстро-быстро запел по-тайски — быстро и сердито.
Бобби взял со стола листок, на котором писал.
— Он говорит, — сказал Бобби по-английски, — что должен исполнять свои обязанности. Он безусловно прав, это я был не прав, останавливая его.
Проводник уже отнимал стол от металлического выступа под окном.
Бобби на весу дописал на листке несколько слов и передал листок Дрону.
— Это вот, в дополнение к визитке, мой адрес в Бангкоке.
— Нас что, подталкивают укладываться спать? — спросил Рад у Бобби.
— Да, уже девятый час. Уже время. Можно лечь, — ответил Бобби.
— В Таиланде зимой рано ложатся спать, — по-русски сказал Дрон. — Это утебя еще не было возможности заметить. И то: темень же. А электричество, между прочим, дорогое.
— Кстати, в Чиангмай прибываем в семь утра с минутами, — крикнула услышавшая их Нелли. — Так что совсем даже не грех лечь.
Через полчаса Рад, задернув серовато-голубую синтетическую занавеску, свисавшую на крючках с верхней полки, лежал у себя на нижней, укрытый большой вафельной простыней, выданной проводником как одеяло, и пытался заснуть. Сна, несмотря на тяжелую предыдущую ночь, не было ни в одном глазу. Все в нем внутри стояло торчком. Быть здесь уже три дня — и не суметь сделать того, из-за чего сюда прилетел!