О ДОРОГОМ

Не знаю, как вы, а я себе рубашки за двести долларов не покупаю. Я считаю, что двести долларов – дорого за рубашку. А вот давеча в Майами купил. И даже потом ужинал в ней с одним миллионером и его русской женой. Причем русская жена говорит:

– Ой, я знаю эту фирму. Она очень дорогая. Наверное, долларов двести...

А миллионер говорит:

– Двести – это дорого за рубашку. Особенно в такое время, когда инфляция и все такое. И вообще, здесь скоро будет вторая Веймарская республика...

Я говорю:

– Это когда у них там столько денег напечатали, что коробок спичек стоил 100 тысяч марок?

– Точно, – говорит. – Поэтому не надо покупать такие дорогие рубашки. Вот я, к примеру, миллионер, а моя рубашка стоит пятьдесят долларов. А твоя в четыре раза дороже. Это недальновидно, – говорит.

Мы с женой переглянулись.

– Вы, – говорим, – конечно, правы, господин миллионер, только мы не то чтобы гоняемся за двухсотдолларовыми рубашками. Просто так получилось. Мы ее вынуждены были купить...

...А накануне, надо сказать, нас пригласили американские друзья, у которых есть сын – одноклассник нашего сына. Только не в гости пригласили, а в магазин, который держат их родственники. Они решили пригласить туда состоятельных людей на следующий день после Дня благодарения, чтобы распродать свою дорогую продукцию. И, видно, решили, что мы тоже состоятельные.

– Мы, – сказали они, – заскочим в магазин, а потом поедем в кубинский ресторан.

– Хорошо, – говорим. – Давно мы не были в магазина х ...

Приезжаем в магазин. Здорово. Если кто бывал в бутиках Сохо, так – точно, как там. Народ волочится, щупает товар, морщится от цен. Цены, прямо скажем, кусаются. Куртки какие-то по две с лишним тысячи, джинсы по шестьсот, рубашки, как уже отмечалось, по двести.

Ну, мы тоже подивились наглости хозяев и подошли к стойке, где стояло вино и сыры всякие. Я стал с сомелье разговаривать. Оказалось, он предлагал словацкое вино. Очень неплохое, между прочим. Красное и белое. Довольно приятное на вкус.

Вообще-то я больше – по водочке или текиле, но, думаю, попробую-ка я словацкого вина.

И попробовал. Один бокал попробовал, второй. Подружился с сомелье. Он мне и третий налил. И тут я думаю, а где это мои жена и сын? Смотрю, сын слоняется без дела с одноклассником, а жена стоит и разговаривает с пожилой дамой и ее, по-видимому, мужем. Дай, думаю, подойду, поразговариваю. Не все же время с сомелье разговаривать...

Подошел. Разговор, конечно, идет светский. То есть американцы расспрашивают жену про Путина. И жена им бойко отвечает и для пущей убедительности жестикулирует.

Я говорю:

– Если вы не прекратите говорить о Путине, я начну говорить о Буше, а это может плохо кончиться.

Американцы говорят:

– Мы и сами не можем понять, как так получилось, что нами восемь почти что лет руководил идиот...

Я говорю:

– Тогда лучше давайте о Путине. Потому что я за этого, как вы выражаетесь, «идиота» – голосовал...

Они говорят:

– Да мы тоже.

Тут хозяйка бутика подходит и говорит:

– Ну как, вам нравится мой магазин?

– О, – говорим, – конечно! Замечательный просто магазин. Прямо глаза разбегаются.

Жена спрашивает:

– А как вообще бизнес?

Хозяйка отвечает:

– Ой, постучите по дереву! Очень неплохо, знаете ли, идет наш бизнес.

И видя, что жена ни по какому дереву не стучит, говорит:

– Вы все-таки по дереву постучите!

Жена говорит:

– Вы не волнуйтесь, у меня глаз добрый.

– Ну, тогда хорошо, – говорит. И отходит.

Я стою с бокалом красного вина, и американцы говорят:

– Если вы не хотите говорить о Путине, то хотя бы скажите, как вам нравится вино?

Я уже раскрываю рот, чтобы похвалить словацкое вино и заодно хозяев бутика за предоставленную возможность пощупать сыр и дорогие вещи, как моя жена, у которой действительно обычно добрый глаз, производит какое-то импульсивное движение, которое завершается контактом с моей рукой, держащей бокал со словацким красным вином, и этот бокал взмывает ввысь!

И, согласно физическим законам, его содержимое выплескивается, и фонтан багровых брызг притягивается к земле. Я заливаю рубашку, сорок пар джинсов по шестьсот, несколько курток по две тысячи, немеряное количество свитеров по триста-четыреста, кожаное пальто (боюсь сказать за сколько) и другой ассортимент.

Кроме того, я заливаю пожилую американку, одетую в Дольче Габбана, ее мужа-мебельщика, свои практически новые туфли и белоснежную шаль своей жены, чего особенно жаль.

– Ёлы-палы, – с неподдельным удивлением говорю я. – Вроде бы небольшой бокал, а я, кажется, облил тут все.

– Саша, – говорит моя жена, – мы им испортили «мерчандайза» тысяч на десять!

– А также вот бабушкино модное достояние, – говорю. – Извините, бабушка...

– Какой кошмар! – говорит жена. – Нам придется все это купить!

– Это, – говорю, – вряд ли, – а вот майку какую ты мне тут найди, поскольку моя рубашка непригодна для похода даже в «Макдональдс», а не то что в кубинский ресторан.

Но жена меня не слушает, а очень переживает и пытается спрятать испорченный товар под еще неиспорченный.

Залитая мною бабушка говорит:

– Вот вы еще свитерок не заметили – надо тоже спрятать. Хотите, я вам помогу?

– А разве хозяйка магазина вам не родственница? – спрашиваю.

– Родственница, – отвечает, – но я ее не люблю. Тут и хозяйка подскакивает и видит все в багровых тонах. Потому что спрятать мало что удалось.

– О, – говорит, – майн гот! – Что это? Вино? Какой ужас! Вы же говорили, что у вас добрый глаз...

– У нее глаз действительно добрый, – говорю. – Посмотрите, сколько незадетого товару у вас осталось!

– Извините нас, пожалуйста, – говорит моя жена, чуть не плача.

Хозяйка что-то буркает и уходит. Прибегают два мужичка, начинают убирать. Я говорю:

– Что-то с рубашкой надо делать. Пойду куплю из того, что не залил.

И купил. Одну из самых дешевых. За двести. За что меня потом отругал миллионер, который ничего про все это не знал.

А потом мне подарили словацкое вино на память. И мы пошли в кубинский ресторан. А хозяева бутика не пошли, потому что сильно расстроились. И в ресторане я сидел рядом с женой и осторожно пил сангрию.

И больше ничего такого не случилось, если не считать, что вечером перед отлетом в Бал-Харборе – трезвым – я поцарапал чей-то «мазерати». Но тут уж жена ни при чем. Я просто не рассчитал угол. Хорошо, что хозяина «мазерати» не было поблизости, потому что он бы наверняка расстроился. И моя страховка тоже расстроилась бы. А так его не было.

А потом мы, как я уже говорил, ужинали с миллионером и его русской женой. И миллионер выговаривал мне за расточительность. А потом я заплатил за ужин, и он меня похвалил за это и поблагодарил. А я сказал:

– Ну, нам пора, а то завтра рано вставать, лететь домой и вести радиопрограмму «Оса».

А миллионер спросил:

– А где стоит ваша машина?

– На паркинге D, – сказал я.

– И моя тоже, – сказал он. – А какая у вас машина?

– Рентованная, – честно сказал. – «Тойота Хайландер». А у вас?

– «Мазерати», – с достоинством ответил он.

– Дорогая машина, – сказал я.

– Ну, нам пора! – сказала жена.

И мы ушли, опрокинув на прощание капучино на соседнем столике...