Страшный сад
Петропавла привели отнюдь не в НАСЕЛЕННЫЙ ПУНКТИК. Когда Белый Свет, на котором разыгрывались события последнего времени, подошел к концу, Остов Мира вдруг заявил голосом гида:
– СТРАШНЫЙ САД.
Петропавел не то чтобы оробел, но сильно проникся: словосочетания такого рода действуют независимо от обстановки, а потом… кто их всех тут знает, верить им в конце концов или нет! А Белый Свет между тем и правда несколько… потемнел, что ли.
Кстати, было не очень понятно, водят его уже или просто ведут, а это ведь далеко не одно и то же! Хотя… зеваки-то кое-какие попадались, правда не толпы зевак и не на улицах, а так… – отдельные и в чистом поле. Но появлялись ли они в связи со Слономоськой или вне всякой связи со Слономоськой, этого у них на лбу написано не было. А если и было, то слишком мелко.
– Как Вы думаете, коллега, – Пластилин Бессмертный взял Воще Таинственного под руку, – Слономоська когда-нибудь выйдет из того ступорального состояния, в которое его погрузила мысль о том, что он Слономоська?
– Я бы на его месте не вышел, – лично прореагировал Воще Таинственный. – Мысли типа «Слономоська есть Слономоська» воще безысходны, так что надеяться фактически не на что.
– Но нам ведь нужно с ним как-нибудь взаимодействовать! – сразу же заволновался Пластилин Бессмертный. – Иначе глупо получается: Слономоська существует, но не мыслит. Во всяком случае, не говорит о том, что мыслит.
– Мыслить и говорить о том, что мыслишь, – разные вещи, – напомнил Воще Бессмертный. – Говорить о том, что мыслишь, – это уже называется «общаться», а не «мыслить».
– Общение и мышление в принципе исключают друг друга, – сказало в промежутке между двумя зевками Противное-без-Глаза (так тут теперь называли Безмозглое – впрочем, ему было все равно, как тут теперь его называли).
– Из этого высказывания, – с радостью подхватил противоречивый Пластилин Бессмертный, – как раз и следует, что Слономоська мыслит; он же не общается ни с кем!
Воще Бессмертный погладил Пластилина по голове – ласково, словно чужое дитя.
– Дело в том, – ни с того ни сего начал Петропавел, не зная, как он будет продолжать, – …что я не вижу выхода из создавшегося во мне положения…
– … и это совершенно естественно, – тихо поддержал его Воще Таинственный.
– Значит, Вы, – в свою очередь поддержал Воще Таинственного Пластилин, с непонятной радостью посмотрев на Петропавла, – на пути к тому, чтобы стать бессмертным, ибо только бессмертие есть полное отсутствие какого бы то ни было выхода!
– Почему только бессмертие? – оживилось вдруг полумертвое Противное-без-Глаза. – Безмозглость – это тоже полное отсутствие выхода. Тем более что безмозглость в данный момент вакантна.
– Каких-то полдня всего вакантна! – поспешил придраться Пластилин Бессмертный.
– Не спорьте со мной, не то засну навеки, – пригрозило Противное-без-Глаза, и испуганный Пластилин умолк. – Тем более что все уже согласились называть меня не Безмозглым-без-Глаза, а Противным-без-Глаза, к чему я отношусь абсолютно без интереса, но таким образом безмозглость как признак, как метафизическое свойство, согласитесь, зависает в пространстве…
– Зависает, зависает! – подлым голосом поддакнул Старик-без-Глаза, вполне аутентичный старик, вообще лишенный детских черт, что поразило Петропавла чуть ли не больше, чем все остальное в этой ситуации.
– Вы же были Смежным! – крикнул ему вслед Петропавел.
– А ты – смешным! – не растерялся Старик-без-Глаза и рассеялся в окружающей действительности.
– …тем более, – продолжало Противное-без-Глаза, – что пациент уже идентифицировал себя в качестве Слономоськи, а большего от него не добиться. То есть никакого развития характера, по-моему, не предполагается. – Противное-без-Глаза зевало уже даже не через слово – через слог.
Петропавел понял, что пациент – это он. Если бы у него было хотя бы немного свободного времени, он, может быть, продуктивно и поразмышлял бы о том, не в сумасшедшем ли он доме… тем более эта терминология – пациент и всё такое! Но времени не было ни секунды!
– К тому же, тут уже давно очередь на Слономоську, – все так же героически не засыпая, продолжало активизировавшееся Противное-без-Глаза. – Кому же не понравится, когда его водят?.
– Э-э, нет! – Петропавел вмиг осознал ситуацию. – Я уже привык быть Слономоськой, мне… мне приятно это, а вот Безмозглым – ни за что!
Собеседники повели себя так, будто он опять ничего не сказал, хотя совершенно явно услышали сказанное.
– А Бессмертным у него еще будет время побыть. Вагон времени! – мрачно схохмил Воще Таинственный.
– Между прочим, Нидерландец хотел еще Безмозглым побыть! – мелочно заметил Пластилин, сделав вид, что ему как бы обидно за обделенного друга. – Полетали бы с его, более или менее!…
– Да он уж Тридевятый давно, Ваш Нидерландец, и поди узнай, чем он там у себя за тридевять земель занимается – может, спит как сурок! – нахамил отсутствующему Воще Таинственный.
– Пусть этот Безмозглым будет, Нидерландца нет нигде! – Откуда ни возьмись вмешавшийся в разговор Грамм Небесный, оказывается, уже слетал за тридевять земель и все разузнал.
– Да пусть! – утешился собственной непоследовательностью Пластилин и задел за живое Грамма: – Вот уж кому-кому, а Вам бы в первую очередь не мешало амплуа поменять… Варьируетесь тут, понимаете ли, в пределах одного жанра!
Но Грамма Небесного и след простыл… даже замерз уже.
– Я не хочу быть Безмозглым! – заметался в совершенно разные стороны Петропавел.
На него посмотрели плохо. И сказали:
– На Ежа Вы согласились чуть ли не со скандалом, от Слономоськи руками и ногами отбрыкивались, теперь от Безмозглого нос воротите, хотя, как бы это сказать, насчет мозгов у Вас… А что поразительно – так это патологическое стремление занять ту или иную… гм, должность навсегда! Просто синдром штатности. В каждом случае: если уж кем-то быть – так навеки! Вы конформист. Или коммунист.
– Должность? – Петропавел все-таки нашел к какому слову придраться.
– Ну, не должность, не должность!.. – плаксиво затянул Пластилин, а Воще Таинственный, взглянув Петропавлу прямо в глаза Слономоськи, тихо взорвался:
– Все-таки ужасно трудно с Вами! Как с мертвецом…
Петропавел не успел отреагировать надлежаще строгим образом, поскольку все обернулись на страшный шум. Какие-то гонцы доложили о поступлении новых сведений – в том числе и по поводу Спящей Уродины. Последнее сильно взволновало Петропавла: Спящая Уродина всё еще оставалась его последней надеждой!
– Где ее нашли? – он едва протиснулся к источнику информации. Им оказался Гуллимен, которого, наверное, наконец кто-то отгвоздил от борта арены, как пришлось предположить Петропавлу. Гуллимен имел вид повесы и был явно под хмельком.
– Ее не нашли, – уточнил он, глядя на Петропавла так, словно ничего не случилось во время той памятной им всем корриды. – Просто о ней прошел слух.
– Как это – «прошел слух»?
– Ну, так, как говорят «прошел дождь» или «прошел год», – дружелюбно отвечал Гуллимен.
Между тем Гуллимена уже ставили в курс актуальных событий: повесу под хмельком живо заинтересовала вакансия Слономоськи.
– Нет никакой вакансии! – из последних сил упорствовал Петропавел.
– Вот настырный! – вздохнул Ой ли-с-Двумя-Головами. – Ну, хорошо: хочешь, мы посмертно объявим тебя Почетным Спономоськой, если тебе так дорог этот образ? Будешь Безмозглым Почетным Слономоськой!
– Не буду, – с последней решительностью заявил Петропавел. – Я вообще ухожу отсюда.
– Очень сожалеем, но это уже абсолютно исключено. – Хор голосов прозвучал как никогда слаженно. И как никогда окончательно.
– А в чем дело? – как никогда окончательно испугался Петропавел.
– Дело в позиции. Еще одной позиции, занимаемой конкретно Вами. Без которой уже не обойтись. – Такими короткими фразами объяснил суть дела Остов Мира. – Количество возможных комбинаций напрямую зависит от количества имеющихся в распоряжении позиций.
Петропавел не понял – тоже как никогда окончательно, в чем и признался.
– Не понял – не надо, – не мудрствуя ответил Остов Мира. – Тем более что Воще Безмозглому и не обязательно что бы то ни было понимать.
– Безмозглому – кому?..
То, что выяснилось впоследствии, Петропавел отказывался переваривать. Как из тумана всплывали перед ним доводы: что-то насчет пресловутой вакантной позиции Безмозглого, которая, дескать, вынужденно вакантна, а кроме того, насчет усталости Воще Таинственного быть настолько Таинственным и желания его стать Белым Таинственным, ибо позиция Белого вакантна случайно, или по недосмотру, и наконец насчет освобождения таким образом позиции Воще, на которую пока воще никто не претендует. В силу каковых обстоятельств Петропавлу и предлагалось теперь сделаться Воще Безмозглым.
Ничего более отвратительного, чем Воще Безмозглое, он себе не представлял. И именно этим ему полагается быть теперь?
– Я свободная личность! – декларировал он.
– Это понятно, – поняли его. – Но обстоятельства… Они стеклись таким образом, что в данной точке пространства и времени для данной свободной личности существует только одна свободная позиция и таким образом только одна возможность воспользоваться своей свободой.
Петропавел принялся немотивированно выкрикивать отдельные звуки.
– Ну, что тут скажешь! – дружно развели руками присутствующие. – Воще Безмозглое!
Придя в себя, Петропавел спросил:
– А готовить меня к этой новой… должности не будут?
– Да нет, – сказал Воще Таинственный, начиная понемногу белеть. – У тебя и так все славно получается. Тебя будто сама природа создала быть Воще Безмозглым!
– И на пень меня сажать не надо?
– Так это Белое Безмозглое на пне сидело… на какой-то поляне, забыл название, – объяснил Грамм Небесный, на мгновение случившись возле, – а ты же Воще Безмозглое. Тебе зачем на пне сидеть?
– Да вроде незачем, – согласился Петропавел. – А где я тогда буду сидеть?
– Сиди тут, если хочешь, – разрешили ему. – А мы побежали передавать из уст в уста миф о Спящей Уродине, о которой прошел слух.
– Я тоже хочу передавать, – альтруистично проявился Петропавел.
– Ну, передавай… – Срываясь с места дружного гурьбой, на бегу разрешили ему и тут же коллективно развили необратимую скорость.
– Как это делается – из уст в уста? – чуть не насмерть задохнулся на бегу Петропавел.
– А вот так! – Гуллимен подпрыгнул и заорал во все горло; – Как известно, прошел слух!
Ему ответил дружный раскат (впрочем, тут же и закат) хохота.
– Так вот, слух прошел – и опять ни слуху, ни духу. – Гуллимен развел руками. – И все снова выглядит так, как будто этот миф придуман не нами. Очень смешно.
– Очень смешно, – серьезно подтвердили остальные, продолжая нестись с необратимой скоростью.
– А этот миф придуман вами? – еле выдохнул Петропавел.
– Теперь уже неважно кем!.. Когда что бы то ни было уже придумано кем бы то ни было, вопрос об авторстве теряет всякий смысл, – по-быстрому объяснил Пластилин Бессмертный. – Продолжайте передавать из уст в уста, – обратился он к улепетывавшему Гуллимену,– ужасно интересно!
– Так вот! Миф обрастает свежими подробностями. Поговаривают, что Спящая Уродина все это время не столько спала, сколько…
– …бодрствовала? – не выдержал Петропавел.
– Экий Вы… конкретный! – Гуллимен словно в первый раз увидел Петропавла. – Раз не спала – так обязательно бодрствовала? Да нет… насчет того, бодрствовала она или нет, ничего неизвестно. Поговаривают же, что она не столько спала, сколько снилась.
– Снилась… кому? – схватился за соломинку Петропавел. Соломинка тут же и обломилась – Гуллимен развёл руками и поинтересовался:
– Не слишком ли много вопросов, если учесть, что у Вас мозгов совсем нет?
– Это… просто так говорится, что нет, – той же монетой отплатил Петропавел.
– Просто так ничего не говорится!
Ну, здравствуйте!..
– Тут все, между прочим, только и делали, что убеждали меня в обратном! – воскликнул Петропавел. – А именно в том, что слова говорятся просто так – безо всяких оснований.
– Может быть, говорятся-то и без оснований. – Гуллимен вздохнул. – Но, как правило, для чего-то. То есть безосновательные заявления тоже могут преследовать некую цель. Высказывание обычно беспочвенно, но обычно не бесцельно.
…Внезапно те, кто бежали впереди, резко остановились – бегущие следом попадали на них. Петропавел, до этого тащившийся сзади, оказался на самой вершине пирамиды.
– В чем дело? – спросил он оттуда, как с трибуны.
– СТРАШНЫЙ САД… начинается, – раздался снизу сдавленный – в частности, им самим – шепот. И чрезвычайно стройная до этого момента пирамида развалилась в полном беспорядке, Петропавла отшвырнуло в сторону. Где-то на пути в сторону он потерял сознание.
Очнувшись, он только и успел произнести:
– Не будь я Воще Безмозглым…
– С какой это стати? – услышал он рядом с собой. – С какой это стати ты присвоил себе мое амплуа, когда я давно уже в очереди?
Рядом с ним стоял совершенно очевидно Безмозглый Нидерландец с дурными намерениями в руках.
– Тихо-тихо, – попытался урезонить его Петропавел, с опаской поглядывая на дурные намерения, – я воще…
– И о Воще думать забудь! – прервал его Безмозглый Нидерландец. – Воще теперь Тридевятый. Его просто никогда уже не видно: он постоянно за тридевять земель, даже на окрик не отзывается… Э-э-эй, Воще Тридевятый!
Отзыва действительно не было.
Ну, слава Богу!.. В голове Петропавла стало светло, как в больнице. Теперь, когда все их дурацкие вакансии заняты, он может наконец стать тем, кем был когда-то… вот только бы вспомнить, Петром или Павлом!
Он машинально огляделся по сторонам, как бы ища того, кто помог бы ему ответить на этот вопрос… И даже хотел было закрыть глаза, чтобы сосредоточиться, но тут прямо из-под земли вынырнул перед ним всадник. Всадник-с-Двумя-Головами. И белый его конь стал перед Петропавлом в точности как лист перед травой – Петропавел даже удивился такому разительному сходству коня с листом.
– Не спи! – только и сказал Всадник-с-Двумя-Головами.
Впервые за все время их знакомства он произнес слова – причем выглядело всё так, словно Всадник-с-Двумя-Головами за этим и прискакивал!
