LEVEL THREE
1
Тишину разбивает звук падающей воды.
Кап!
Кап!
На кухне течет кран.
В наушниках «Сплин» врублен на всю катушку – но даже сквозь оглушительные гитарные запилы я слышу этот чертов звук падающей воды. Я существую между этими каплями.
Кап! – вдох.
Кап! – выдох.
Леха ушел в магазин. Из еды в квартире – килограмм гречки, рис, тушенка, какие-то глупые макароны… На плите уснул чайник. В окнах – солнце, цепляющееся за ветви озябших деревьев. Я – Алиса в стране несбывшихся Чудес.
Я уже неделю не могу протрезветь. Точнее – не хочу. Мне очень нравится дрейфовать в Саргассовом море собственного опьянения. У раковины выстроился хоровод пустых разнокалиберных бутылок из-под алкоголя. Печень попросила суверенитета от остального организма и пытается существовать самостоятельно. Окружающий мир размыт, неясен и похож на старый полароидный снимок.
Перманентное опьянение помогает мне не чувствовать тихого, скользкого, пульсирующего в солнечном сплетении ужаса. Ужаса, который то взбирается вверх по позвоночнику, хватает за горло цепкими ледяными пальцами, то отпускает, уползает в угол, за шкаф, прячется в сумерках.
И тогда я снова делаю глоток. Уж лучше пусть мои руки трясутся с похмелья, чем со страху…
ЗАО «Адреналин» больше нет. Офис пуст. Мебель вывезена. Пальма возвращена в магазин. В баре нет свежих эклеров. Водитель Никита уволен без объяснения причин. Золотая табличка с названием фирмы покоится в Вадиковом гараже.
Телефоны отключены. В квартирах никто не живет. Мы не пользуемся банковскими картами. Наши страницы в социальных сетях удалены. Вы не увидите никого из нас на улице – а если и увидите, не узнаете.
Мы не можем полностью покинуть социальную систему, мы просто стараемся как можно реже с ней взаимодействовать.
Кроме Лехи, я не видела никого из наших больше месяца. Маша, по настоянию Вадима, три недели назад улетела в Рим. Андрей, кажется, уехал к друзьям под Тулу. Вадик… я не знаю, чем занимается Вадик. В тот день, когда после случившегося с Савельевым мы ликвидировали все упоминания о ЗАО «Адреналин», Вадик попросил нас исчезнуть до тех пор, пока он не узнает что-то конкретное. И пока не придумает, что нам делать дальше.
Никаких созвонов. Никакого общения. В настоящий момент мы – пятеро человек-невидимок. Люди Аркадьева не могут нас достать.
Пока не могут…
А ведь у меня с самого начала были плохие предчувствия насчет этого заказа…
– Мы сидели и курили. Начинался новый день, – поет в моих наушниках Саша Васильев.
Ага. Новый день. Точная копия старого.
День сурка. Настоящее продолженное. Five o’clock. Время всегда пить чай. Вернее, коньяк.
Я сижу на кухне, на полу. Возле моих коленей – наполненная до краев пепельница. Рядом – наполненный до краев бокал. А я ведь давала себе слово бросить вредные привычки!
Я смотрю в окно. За стеклом – мир, в котором я не была уже три недели.
Леха не выпускает меня на улицу. Он сам ходит за продуктами. В рукаве у него нож, на поясе – газовый «вальтер». Чтобы изменить внешность, он побрился наголо, отрастил усы и приобрел на лоточных развалах круглые черные очки. В старом плаще и любимых перчатках без пальцев он больше похож на попрошайку, чем на программиста со стажем.
Наличных денег почти не осталось – все, что у нас было на руках, мы отдали за эту небольшую, почти пустую двушку в Чертаново. Заплатили за три месяца вперед – но кто знает, где мы будем через три месяца… Кухонный гарнитур советских времен, старенькая стиральная машина, два надувных матраца. Блеклые бумажные обои рассохлись на швах. Рамы демонстрируют три слоя краски. Отличное место для того, чтобы залечь на дно…
На работе я взяла отпуск за свой счет. Наплела по телефону что-то про больницу и мнимые тяжелые болезни… Леха просто однажды перестал появляться в офисе.
Один раз в день я включаю телефон ровно на пять минут, и звоню маме. Рассказываю ей, что у меня все хорошо. Выдумываю какие-то новости. Я стараюсь при этом говорить трезвым, бодрым голосом. Иногда мне это даже удается.
Пока я разговариваю с мамой, на телефон приходят бесчисленные смс. Это разные знакомые и не очень люди не могут до меня дозвониться…
Шторы в квартире постоянно закрыты – по настоянию Лехи. Вот только… когда он уходит из дома, я сдвигаю в сторону плотную ткань, сажусь на кухне на пол – чтобы не болтаться лишний раз перед окном – и смотрю, как моросит дождь. Или как с деревьев опадает влажная ноябрьская листва. Или как мимо окна проносится случайная птица.
Я говорю птице «привет!» и пью за ее здоровье.
Еще немного – и я окончательно сойду с ума.
Интересно, сколько еще мне придется сидеть в этой гребаной квартире?
– Все ушли, остались двое в мире самых чокнутых людей, – продолжает ерничать Васильев. – Мы сидели и курили, начинался новый день!
В комнате звонит телефон.
Отлично! У меня начались слуховые галлюцинации!
Я тушу сигарету и достаю из пачки новую. Потом, забыв прикурить, снимаю с головы наушники. Мне показалось, или телефон действительно звонил?
Пару секунд в квартире висит тишина, а потом снова раздается звонкое: «Дзынь-дзынь!».
Кто может звонить сюда по городскому номеру?
Паника окатывает меня ведром холодной воды. Я зажимаю в зубах сигарету и осторожно, на четвереньках, ползу в комнату. Телефон продолжает звонить – каждый звонок мурашками пробегает по коже.
Я усаживаюсь перед стоящим на полу аппаратом – а он и не думает замолкать. Он трезвонит и трезвонит – и я зажимаю уши, чтобы не слышать этого настырного треньканья. Неужели они нас нашли?
Может, стоит выдернуть его из розетки? Я берусь за провод – но тут в замочной скважине входной двери поворачивается ключ. К черту провод – я привычным движением хватаю лежащий рядом с телефоном второй «вальтер», усаживаюсь спиной к косяку, снимаю пистолет с предохранителя и беру входную дверь на мушку.
За то время, пока мы прячемся в этой квартире, Леха научил меня обращаться с огнестрельным оружием.
Телефон надрывается за моей спиной.
Наконец дверь распахивается.
– Это Пушкин, Наталья Николаевна! – говорит Леха, возникая в дверном проеме.
– Пушкин умер! – отвечаю я, ставя пистолет на предохранитель.
Эти дурацкие пароль и отзыв – знак того, что Леха пришел один и никто не стоит за его спиной. И знак того, что за время его отсутствия никто не ворвался в квартиру и не держит меня на прицеле.
Телефон делает последнее: «Дзынь!» и умолкает на вдохе.
Леха ставит на пол в коридоре два полиэтиленовых пакета, медленно подходит ко мне.
– Я не ослышался? – спрашивает он сверху.
– Нет, – говорю я. – Звонили минут пять, не меньше. Я трубку не взяла.
Леха лезет в карман плаща, достает зажигалку, подносит ее к сигарете, которая все еще торчит из моего рта.
Я закуриваю.
Леха разувается, вносит на кухню пакеты.
– Я же просил тебя не отодвигать шторы! – кричит он с кухни.
– Мне не хватает солнечного света! – отвечаю я, усаживаясь поудобнее у стены.
– Тебе не хватает пули в голову, – ворчит Леха, раскладывая принесенные продукты. – Я купил тебе кефира и творога. Кальций – полезная штука. И еще – минералки.
– А коньяку? – интересуюсь я. Хмель, отпустивший на время, снова принимает меня в свои тесные объятия.
– Может, ты пока повременишь с коньяком? – спрашивает Леха. – И хватит столько курить!
Нашелся мне тоже, проповедник хренов.
– Не надо соскакивать с темы! – кричу я ему на кухню. – Тебя ведь беспокоит вовсе не количество выкуренных мною сигарет…
Леха захлопывает холодильник, приходит ко мне в комнату, садится рядом на корточки.
– Ты тоже думаешь, что это не случайный прозвон? – спрашиваю я.
– Я как раз думаю, что это – случайный прозвон… – говорит Леха. – Никто не знает этот номер. Квартиру снимали не мы, а другой человек, про нас ни в агентстве, ни хозяйка ничего не знают. Если сюда и звонят, то по старой памяти, пытаются найти бывших жильцов…
В стекло с наружной стороны что-то ударяется. Мы оба синхронно поворачиваем голову на звук.
– Что это? – спрашиваю я Леху одними губами.
Он настороженно пожимает плечами.
Какое-то время мы молча прислушиваемся к происходящему.
– Ты думаешь, это… – начинаю я, но осекаюсь.
В стекло снова что-то бьется.
Кажется, кто-то бросает в наше окно мелкие камешки. Мы снимаем квартиру на втором этаже.
Леха прикладывает палец к губам, потом поднимает лежащий рядом со мной «вальтер», подкрадывается к окну. Обернувшись, жестом он приказывает мне лечь на пол. Я перекатываюсь на живот. Леха тем временем осторожно отгибает край шторы сбоку и выглядывает на улицу. Внимательно осмотрев двор, он оставляет штору, поворачивается, качает головой.
Я вижу, какое у него сосредоточенное лицо.
Неужели нас все-таки нашли?
Кто? И что теперь? Возможно, нам пора делать ноги из этой квартиры?
По крайней мере, мне не придется больше торчать в четырех стенах…
– Во дворе никого, но это только визуально, – говорит тихо Леха. – Что будем делать?
– Ты думаешь, стоит свалить из квартиры? – так же тихо спрашиваю я. – А если они как раз и ждут, чтобы мы в панике выскочили за порог, а потом – раз! – и они нас сцапают.
Леха неопределенно качает головой.
Кажется, я окончательно протрезвела.
Со стороны кухни слышится какой-то шум.
– Лоджия! – вскрикивает Леха.
Черт! На кухне – крохотная незастекленная лоджия. Второй этаж – не проблема для тех, кто очень хочет забраться в квартиру.
– Быстро в коридор! – шепотом командует Леха. – В кобуре – газовый пистолет, возьми его и оставайся пока там. Глянь, может, кто-то есть на лестничной клетке.
Я пулей миную открытое пространство между комнатой и кухней, трясущимися руками нахожу под висящим Лешкиным плащом кобуру, выдергиваю оттуда пистолет. Смотрю в глазок – лестничная клетка пуста.
Выглядываю в коридор – Леха с оружием занял позицию за углом. Он вопросительно смотрит на меня, я качаю головой, давая понять, что возле квартиры никого нет.
Зато на лоджии совершенно точно кто-то есть – я слышу доносящийся оттуда шорох.
Кивнув мне, Леха на цыпочках проскакивает в кухню, занимает позицию сбоку от двери, скрытой портьерой. Я делаю рывок вперед, остановившись рядом с холодильником. Сердце в грудной клетке похоже на отбойный молоток.
Леха тычет пальцем в ткань. Кивнув, я делаю два неслышных шага, берусь за край занавески. Потом мы молча считаем до трех – и я резко отдергиваю ткань, а Леха поворачивает ручку двери и рывком распахивает ее.
От неожиданности я взвизгиваю – Леха за шкирку втаскивает внутрь какого-то типа в куртке, темных очках, бейсболке и натянутом поверх капюшоне. Он валит человека на пол и ловко прижимает его шею коленом.
– Лежать, сука, или стреляю! – орет Леха, упираясь дулом пистолета незнакомцу в висок.
Ответом ему становится придушенный хрип.
На запястьях человека, влезшего в нашу лоджию, – множество плетеных фенечек.
– Андрюха? – спрашиваю я обалдело.
Протягиваю руку и сдергиваю с его головы бейсболку.
– Твою мать! – Леха убирает колено с Андрюхиной шеи, ставит пистолет на предохранитель.
– Мечтаешь меня пристрелить? – скривившись, шипит тот. – Мозги плохо отмываются от обоев.
– Ты что здесь делаешь? – ору я, снимая с него очки. – Тебе жить надоело? Ты почему в Москве?
– Я вам апельсинов принес! – оправдывается, глядя на меня снизу, Андрюха.
Апельсинов! Отлично!
– Ты один? – спрашивает Леха, выглядывая через приоткрытую дверь на улицу.
– Да один, один. Не переживайте! Вот! – Андрюха затаскивает из лоджии набитый доверху рюкзак.
Леха тут же захлопывает дверь и задергивает шторы.
Андрей тем временем уже дернул молнию на рюкзаке – и выкладывает прямо на пол деликатесы. О господи! Апельсины, семга, шоколад, сыр, какое-то печенье. И – ура! – бутылка дорогого виски.
– Я же знаю, что у вас налички не осталось! – говорит Андрей деловым тоном. – Кстати, твоя любимая! – сует он мне под нос баночку красной икры.
– Ты как вообще залез сюда? – спрашиваю я.
– Как? По трубе. То есть сначала влез на козырек подъезда, дальше там штыри какие-то торчали, дотянулся до трубы… А по трубе наверх – это же плевое дело!
С ума сойти! А если бы он сорвался с этой самой трубы?
– Да не переживай ты! – говорит он, видя озабоченное выражение моего лица. В его голубых глазах – веселье и азарт. – Мы так в общагу все время лазаем, опыта предостаточно!
– Подожди, подожди! – останавливает поток продуктов, доставаемых из рюкзака изобилия, Леха. Он берет Андрея за плечо. – Объясни, пожалуйста, зачем ты так рисковал? Ты думаешь, тебя никто не узнает в этом капюшоне? Нашелся, блин, Джеймс Бонд, мастер перевоплощения! Ты понимаешь, что ты наделал? Засветился сам, засветил нашу квартиру– и все ради того, чтобы принести девушке банку ее любимой красной икры?
– Девушка того стоит! – продолжает веселиться Андрюха.
– Хватит ерничать! – выходит из себя Леха.
– Да что ты на меня орешь? – возмущается Андрей. – До вас же не дозвонишься, не докричишься! Хоть кирпичом в окно кидай – результата ноль!
Так вот кто звонил сюда на домашний номер!
– Да потому что мы договорились не высовываться и не общаться, пока Вадик все не выяснит! – кричит Леха.
– Да, Андрей! – встреваю я. – За еду спасибо, но она не стоит того, чтобы ты так рисковал! Тебе же могли голову оторвать!
– Да кому я нужен, голову мне отрывать? – кричит Андрей.
– Людям Аркадьева! – кричу я. – Забыл?
Я вдруг понимаю, что мы, как три идиота, сидим на кухне на полу вокруг кучи еды и орем друг на друга. Отделение для душевнобольных.
– Стойте! Стойте! – хватает нас за руки Андрей. – Подождите! Дело не в икре! И не в апельсинах. Дело в том, что у меня для вас очень важная информация!
– Какая информация? – сухо интересуется Леха.
Андрей снимает с себя куртку, усаживается удобнее на полу, с заговорщическим видом берет из пакета один апельсин.
– Дело в том, дорогие мои, – произносит он тихо, перекидывая апельсин из одной руки в другую, – что Артем Савельев жив!
