Запись Силису в альбом
Полвека тому назад впервые прозвучали для меня эти три имени, подобно волшебному заклинанию: «Лемпорт – Сидур – Силис». Похоже на «Мене – текел – фарес». Сравните: «Вучетич – Томский – Кибальчич» – нечего и сравнивать; это перечисление, а не заклинание.
В их совместной мастерской царило зрелое мастерство независимых художников – уже тогда, в 50-е, вполне советские годы. Соприродность их талантов, пожалуй, именно и описывается этим словом «независимость». Но дальше уже идет разноприродность, которая и привела к распаду славной троицы. Корень распада – в восприятии жизни. У Сидура оно трагическое, у Лемпорта и Силиса – радостное. Причем у Силиса – в наиболее полном виде. Драматические темы нашего времени широко представлены в лемпортовских композициях. Силиса же навсегда заворожила пластика человеческого тела, а с ним и духа – в его различных состояниях, всегда гармоничных, будь то возвышенная скорбь или любовное томление. Силис постоянно приглашает нас полюбоваться вместе с ним: смотрите, как красиво. Как упоительна гармония жизни. Человек безусловно смертен – поэтому не будем терять юмора, любя его. Но он и безусловно прекрасен – а это заслуживает бессмертия, для чего и существуют на свете художники.
Силис – это неиссякаемый источник жизнерадостной любви – к друзьям, к застолью, к женщинам – к своему излюбленному кругу, который уже не так уж и велик. Силис вообще человек нетусовочный, непубличный, и хотя он совершенно не против, чтобы о нем писали и его раскручивали, но сам он бегать на эту тему и не умеет и не станет.
Как хорошо он стоит на земле! Как естественно принимает он каждый день как дар, как праздник – и это при всех тяжелейших поворотах и ударах судьбы и, казалось бы, непереносимых утратах.
Вот редчайшая – ренессансная – способность дышать главным воздухом, вдыхая ежедневный.
Это не значит, что он свысока пренебрегает мелочами: он, как и все, занимается ими, деньги считает, отдых планирует, спорит, сердится и огорчается – но мелочь для него так мелочью и остается и никогда им не овладеет.
Я все тащил к нему в мастерскую Петра Фоменко: мне казалось, эти богатыри из одной дружины, – и не ошибся. Как-то присели они за стол друг к другу, а вскоре, с восторгом глядя каждый на другого, запели Вертинского, соревнуясь в припоминании заветных строчек и нот. Тот еще дуэт. Как два фронтовика из разных частей, но с одного фронта: «А помнишь, как на Втором Белорусском?»
Лемпорт был более импульсивный и увлекающийся. Суд его был нередко несправедлив и пристрастен (это не касается его суждений об искусстве). Он в этой паре был «старшой». Силис же ухмылялся, посматривал сбоку и сглаживал углы: в этой паре он был мудрейший.
Я о них однажды написал:
В два года раз я навещаю
Роскошный трюм с шикарной рубкой,
Где два пирата прежде чаю
Вас угостят хорошей рюмкой.
Где царствует их ясный гений
Двойного дивного звучанья,
Где рядом с грацией оленьей
Напор и сила великанья,
Где разность подтверждает общность
(Так двуголосье тешит слух),
А неожиданность и точность,
Как смерть, захватывают дух!
…А этот звук,
А этот сок,
А смех и запах ренессанса!
Мастеровитый матерок
Сквозь переводы из Брассанса!
А этот вкус,
А этот слог
Под звон гитары и бутылки!
Володин дружеский басок
В просторах Колиной ухмылки.
А время общее вокруг,
Вас то же, что и нас, касалось
(И вдохновеньем ваших рук
Так выразительно сказалось!),
Но жизни терпкое вино
Вас веселить не перестало,
И никогда для вас оно
Отравой горькою не стало.
(Наш самый радостный поэт
Под звон гитары и бутылки
Имел надзор,
Отбыл две ссылки
И был убит во цвете лет.)