Искусство поэзии
История этого сюжета такова.
Роясь «в окаменевшем говне» корифеев советской литературы, я наткнулся на очередной опус Сергея Михалкова. Изделие называлось — «Советы начинающему поэту».
Я прочел михалковские советы и испытал чувство, пережитое Остапом Бендером наутро после того, как, вслед за Пушкиным, он написал «Я помню чудное мгновенье».
Я уже читал это, — правда, в гораздо более изящном изложении. И вспомнил, где я это читал! И достал с родительской книжной полки томик Библиотеки всемирной литературы, и принес в «ЛГ» «Два документа и элегию».
Документ № 1.
Раймон Кено, перевод Мих. Кудинова ИСКУССТВО ПОЭЗИИ
Возьмите слово за основу
И на огонь поставьте слово,
Возьмите мудрости щепоть,
Наивности большой ломоть,
Немного звезд, немножко перца,
Кусок трепещущего сердца
И на конфорке мастерства
Прокипятите раз, и два,
И много, много раз все это.
Теперь — пишите! Но сперва
Родитесь все-таки поэтом.
Документ № 2 выглядел так.
Сергей Михалков СОВЕТ НАЧИНАЮЩЕМУ ПОЭТУ
Как мне помочь своим советом
Тому, кто хочет стать поэтом?
Чтоб написать стихотворенье,
Помножь желанье на терпенье…
Для экономии места опускаю десяток наспех зарифмованных банальностей. Заканчивалось стихотворение так:
Вот мой совет. Но и при этом
Сперва, мой друг, родись Поэтом!
Элегия (уже моего производства) была совсем короткой:
Лысеют бывшие ребята,
Бурьяном зарастает сквер,
А дядя Степа — плагиатор,
Хоть в прошлом — милиционер…
Сегодня, с высоты знания предмета, я думаю, что обвинение в плагиате было не по адресу. Наш гимнописец, скорее всего, не читал ни Раймона Кено, ни даже собственный текст в журнале «Аврора». Сварганил все это какой-нибудь бойкий литературный негр с михалковских плантаций…
Хмара вернул мне мой листок и сказал:
— Замечательно.
Я спросил: как насчет того, чтобы это напечатать? Павел Феликсович посмотрел на меня, как на тяжелобольного, и сказал:
— Виктор! Это Михалков.
Я сказал: ну и что?
Хмара посмотрел на меня так, как будто я только что на его глазах, с рожками на плоской голове, вышел из летающей тарелки.
— Вы молодой человек, — задумчиво обронил Павел Феликсович, — у вас все только начинается…
Сказавши это, Хмара замолчал, но отчего-то я понял его в том смысле, что если произведение будет напечатано, у меня тут же все и закончится. За окном стоял восемьдесят четвертый год. Не вполне оруэлловский, но все же.
В общем, конечно, я нарывался — и не исключено, что нарвался бы, но тут случилась перестройка. Яд, накопленный мною к двадцати восьми годам, понадобился аптеке, и меня начали помаленьку публиковать…
