– Итак, – она включила диктофон. – Какой у нашей книги будет сюжет?

Она снова сидела на кровати, скрестив ноги по-турецки, и смотрела на себя в зеркало, откровенно любуясь. Потом приспустила бретельку…

– Очень простой. Идет по улице девушка. Юная, как ты. К ней подходит мужик. Старый, как я. И говорит: «Девушка, если вы со мною сейчас пойдете, мы будем встречаться долго. И я вам обещаю, что каждый раз вам это будет все интереснее». Она была девушкой гордой, как ты, она фыркнула и ушла, даже не пожав красивыми, как у тебя, плечами.

– Причем тут моя гордость! Просто глупость…

– Пройдя два квартала, она как раз и подумала, что повела себя глупо. И обернулась. Он был рядом…

– Круть! А дальше?

– Дальше они действительно долго встречались, и действительно это было захватывающе интересно, и становилось интереснее с каждым днем.

– Уже и мне интересно… А он кто, и чем они занимались?

– Он был художник, они приходили к нему в мастерскую, и он учил ее делать ему эротический массаж. Каждый раз рассказывая любовные истории из своей практики… Разумеется, поучительные…

– Те, что ты рассказываешь мне?

– Приблизительно. А пока он их ей рассказывает, пока он ее учит, они заходят все дальше. В его историях…

И в уроках массажа, драматургию которого он выстроил, как самый классный режиссер – со всеми накатами, приливами и отливами, взлетами ввысь и падениями ниц. Собрав весь свой эротический опыт и все, что знал, он сконструировав подлинное и высокое Священнодействие, в сравнении с которым самый изощренный секс – физкультура, примитивная, как пошлая кошачья ебля… Он обучал ее этому сказочному действу, против которого не устоит ни один мужчина… Вот тут она к нему и припаялась, потому что она понимала, что такому ее не обучит никто…

– А чему еще ты ее учил? – Она упорно не хотела разделять автора и героя.

– Тому же, чему он учил всех. Вокруг него всегда было много девиц. Три, пять. Он не стремился к идеалу, а набирал числом. Это он придумал, чтобы не привязываться к одной и не попадать в зависимость… Он их учил, а они его обожали. И больше всего за то, что он всегда учил их не для себя…

– Чему, ну чему конкретно ты их учил? – Она ерзала от любопытства.

– Ну, например, тому, что Девичья гордость и Дремучая глупость – это одно и тоже… Или тому, что все мужики козлы. И как легко ими управлять, если это знаешь. Если, конечно, живешь в той Системе Координат, что и наш герой. Он ведь, кроме невероятного Массажа, придумал собственный свод правил – новую Систему Координат. Соблюдая несколько ее основных правил, применяя ее простые приемы, легко добиться всего, что ты от мужика хочешь…

– А от женщины?

– Труднее, но тоже можно… Мужики такие козлы, что если он даже застукает тебя в постели с любовником и увидит, как ты под ним стонешь и извиваешься, у тебя еще не все потеряно. Если, конечно, будешь себя правильно вести…

– Это как?

– Да никак. День молчи, два молчи. Только не оправдывайся и не заискивай. Не замечай его, не звони, не заговаривай первой. А когда он заявится, а он обязательно заявится, чтобы расставить все точки, посмотри на него с ужасом и презрением да выдай, обязательно в третьем лице, что-нибудь вроде: «Боже, о чем он?!» А потом можно и прямо: «Да как же ты мог! Да кто тебе дал право!» – потом опять, в ужасе схватившись за голову: «Да что же они все за придурки такие?!»… И шарахнуться в сторону, и затихнуть, и упереться. «С кем я только связалась!..» Вот тут-то он и изведется в терзаниях. Вот тут избичует себя. Вот тут и приползет, придумав тебе оправдание, а себе наказание.

– Какое оправдание-то?

– А тебе что за дело? Его проблемы. Что там у него за версия вызреет – это тебе понять не дано. Но вся его козлиная тупость обернется такой изобретательностью, что тебе и не снилась. Что, впрочем, не сделает его менее тупым.

Она задумалась.

– Но он же потом меня достанет ревностью и расспросами.

– Тут свои приемы… – Рыжюкас замолчал, как бы раздумывая, стоит ли продолжать. Только недосказанность увлекает…

– Какие, ну, какие приемы? Давай еще, хоть чуть-чуть…

– Ну, скажем, – продолжил он как бы неохотно, – на любой его вопрос можно отвечать вопросом. Он тебе «Куда ты исчезла?», а ты ему «С каких это пор тебя интересует?» и так далее. Только условие: ни разу не сбиться, никаких объяснений, одни вопросы в ответ. И так до самой кульминации, до мордобоя – а съездит по физиономии он тебе непременно, потому что обязательно взбесится…

– Этого я никогда не прощу! Если он мне съездит.

– Подожди, подожди, это же не тебе, а ему тебя надо прощать… Так пусть помучается, что сорвался с петель… Вот тут из него можно хоть веревки вить…

…Первый его «учебный опыт» был случайным. Ему позвонила незнакомая девица, представилась подружкой его «хорошей знакомой» Ани, которая ее уверила, что только Рыжук может ей помочь. Через тридцать минут после звонка она была у него в постели, добросовестно демонстрируя ему свои способности.

– Ну как?

Он неопределенно хмыкнул.

– Так я и думала, – сказала она. – Я ничего не умею.

У нее роман с однокурсником, она его любит и ни в чем ему не отказывает, чем «этот негодяй» пользуется, но от случая к случаю и совсем с нею не считаясь.

– Научите меня. Аня сказала, что вы можете.

– Трахаться? Или умно себя вести? Ладно, – сказал Рыжик, польщенный такой рекомендацией. – Через два месяца он будет валяться у твоих ног, при условии…

Условие было просто: она должна рассказывать ему все до мельчайших деталей. И про отношения, и про постель. И делать все, что Рыжюкас потребует. «Даже если я велю тебе прийти в институт голой… Но это – к примеру…»

Несчастная девушка была согласна.

– Но, – сказал Рыжук, – тут есть одна загвоздка… Может статься, что через эти два месяца он тебе будет уже не очень нужен…

– Я на все готова, – не задумываясь, сказала она. – Я больше не могу терпеть унижение, потому что я себя презираю. Мне надо его сломать, я хочу, чтобы он об этом пожалел.

– Только это?

– Теперь? Уже, наверное, только это… Иначе я бы ведь не пришла.

Через два месяца она уже ехала знакомить свою маму с будущим мужем. «Разумеется, не с этим бесчувственным примитивом». Который таки валялся у ее ног, умоляя его за все простить и не совершать безумства, его бросая.

– Класс!.. Но мужики тебя за такую книгу прибьют… А что ты ей советовал? И что заставлял делать?

– Как-нибудь расскажу. И объясню, как важно мужчину теребить и доводить – хоть до ненависти. Лишь бы он кипел и не был равнодушным…

– Почему «когда-нибудь», а не сейчас? Ну зачем ты меня достаешь своей недосказанностью?] Ты должен не дразниться, а выкладывать все сразу и подробно.

– Тебе интересно или хочется научиться?

– Хотелось бы… Но мне совсем не хочется, чтобы ты учил меня не для себя. Мне кажется это пошлым… У меня ведь есть свои принципы. И с ними я, между прочим, собираюсь прожить целую жизнь…

– Принципы – это не то, с чего начинают, – сказал он. – Это то, к чему приходят в итоге. Жить по принципам с самого начала – такая же глупость, как и ваша девичья гордость… Ты, кстати, записываешь? Это ведь уже про Систему…

– А как же! Мне кажется, у нас все получается безумно интересно, а про твою Систему так совсем…

– А про массаж? – Рыжюкас посмотрел испытующе. – Тебе не интересно?

Малёк промолчала. Она удивительным образом умела замолкать, не отвечая на его вопросы. А если он настаивал, довольно грубо его обрывала:

– Не дави.

И замыкалась уже надолго.

Система Координат была его фишкой. Любимым детищем и объектом для умственных упражнений. Занимательной игрушкой. Схемой мировоззрения. Средой обитания. Миром, в котором он жил вне работы. Паутиной для «бабочек»-поклонниц. Средством для их проглатывания. Грамматикой любви и решебником любых задач. Лодкой, в которой он выплывал. Товаром, которым он торговал, легко обменивая его на любовь.

Родилась она не вдруг. К ней Рыжюкас пришел через весь щенячий опыт своих любовных похождений, попробовав его теоретически осмыслить. Начал с размышлений над тем, что стоит за расхожей чеховской фразой о том, что каждый день нужно по капле выдавливать из себя раба.

Выдавливать раба – это могло значить только одно: ежедневно, шаг за шагом становиться самим собой. То есть жить, прислушиваясь к себе и не считаясь с принятым. Не раболепствовать и не подчиняться правилам:

– официальной морали, которая всегда лжива,

– этики, которая ханжески припудрена,

– приличий, которые постны…

Чтобы не быть рабом, нужно оставить лакейство и готовность подстраиваться, научиться говорить о том, что знаешь, а спрашивать про то, что тебе интересно. И поступать, как считаешь нужным… За косметикой фасада научиться различать живое лицо… А заглянув к знакомой, прежде чем из приличия отказаться от предложенного хозяйкой чая, спросить себя, а хочешь ли ты чаю на самом деле?

Ведь и действительно. Стоит ли тут жеманиться, если хозяйку хочется попросту трахнуть, да и она не прочь, к чему вряд ли удастся пробиться, запутавшись в правилах этикета и хороших манер.

«Будьте проще, и вас поймут».

Ровно к тридцати трем (возраст не только Иисуса Христа, но и Остапа Бендера) он подобрал для себя эти правила и сложил из них собственный «моральный кодекс», выстроив вполне самостоятельную Систему Координат, в которой у него все сошлось, логично и складно, как в пасхальной проповеди.

Этому он и учил своих «бабочек».

Похоже, ни одна из них о его уроках не пожалела. Во всяком случае, ни одной претензии ему не было предъявлено; напротив, все они его благодарили, если не боготворили – прежде всего за прозрение, которое он им раздаривал, научая в любовных отношениях видеть суть и отдаваться любви целиком. Это спасало их от скуки и серости жизни, от пустых терзаний, а иногда и от глупых шагов. Позволяло хоть чуточку пожить раскованно и свободно.

Если девушка Клавуня (Лучшая из Бесстыдниц) прилетала к нему на свидание, полыхая румянцем смущения – не от того, что она опоздала на сорок минут, а потому, что сладостно протрахалась эти минуты с юным женихом, от чего не могла оторваться, Рыжюкас не доставал ее бессмысленными упреками. Напротив, он ее успокаивал, по-отечески освобождая от пустых расстройств. Что поделаешь, если столь тонкой и трепетной натуре на роду написано грешить и терзаться, терзаться и снова грешить? И разве она виновата, что уродилась такой дрянью? «Какая же я сука, да?!» – Клавуня умиленно успокаивалась, к ним снисходила безмятежность, и они приступали…

– Слушай, но ты ведь всегда, ну абсолютно всегда был женат? – спросила Малёк за завтраком. – Да ты же и сейчас женат, хотя меня это не касается…

– И, между прочим, всегда был замечательным мужем, – сказал он, снисходительно улыбнувшись. – А что? У других мужиков – охота, пьянство, скачки, карты, рыбалка, походы в горы, ночные бани с блядями или автогонки… А у меня только два занятия: Работа и Любовь.

– И твои жены это понимали?

– Первые две – нет. Поэтому мы с ними и разошлись. Первая сразу соскочила, ее от мысли о моих «подругах» начинало трясти, как от малярии, и даже от моих взглядов на улице по сторонам. Второй так даже нравилось, что у нее муж известный ловелас. Пока однажды она не вообразила, что кого-то я там в отношениях поставил выше ее. А третья стала Последней…

– А как ты ее выбирал?

Хотя по-настоящему ее интересовало другое: чем жена Рыжюкаса его так покорила, чем смогла привязать навсегда!

На самом деле выбрал вовсе не Рыжюкас, выбрала она, увидев, как он переходит дорогу к стоянке такси, держа перед собой ворох продуктовых пакетов и две бутылки с кефиром. Ее это развеселило…

Последняя Жена была младше его на семнадцать лет, когда они познакомились, этим она его и взяла. Сразу заявив, что ни на что серьезное не собирается претендовать. И коротать с ним его дремучую старость совсем не входит в ее планы. Он ей нужен немедленно, чтобы наконец кому-то отдаться. Но отдаться она готова только тому, кто разбудит в ней женщину и сумеет ее раскочегарить. Она почему-то считала, что от природы холодна и фригидна. И не собиралась отдаваться кому попало и за просто так.

На первое свидание она опоздала на шесть(!) часов. Совершенно случайно он снова оказался в условленном месте. И почему-то задержался: похоже, он ее подсознательно поджидал, на что-то надеясь – видимо, от досады, так как он ничего о ней не знал, а телефона у нее не было…

Когда она на всех парах вынеслась из-за угла, он сделал вид, что не удивился: обычная, мол, случайность, к которым он настолько привык, что умеет ими распоряжаться, как жонглер, умеющий манипулировать неуправляемыми предметами.

Она бежала, запыхавшись. Ее тяжелые груди активно мотались, как литые антоновки в подвязанной узлом рубашке…

– Чего ты несешься? – спросил он.

– Я же опоздала!

Это его потрясло. И раскрутило на самый долгий и головокружительный роман в его жизни. На целых двенадцать лет. Каждый день с ней возвращал ему трое суток молодости. Он и сейчас был моложе себя на добрых тридцать лет…

Увидев их вместе, его приятель спросил:

– Как же ты собираешься ее удержать?

Он знал как: он не собирался ее удерживать.

Это было первым из постулатов, уже созданной им Системы: свобода и легкость – прежде всего.

Легкость он всем им прививал и культивировал. С первых часов знакомства заверяя юных прелестниц, что не хочет от них слишком дорогих подарков.

Ну да, сегодня ей семнадцать (девятнадцать, двадцать), она юна и беззаботна, ей хочется получить от него все сразу. Это – пожалуйста.

Взамен она готова быть верной и принадлежать только ему?.. Это, конечно, это заманчиво – посадить ее на цепь, снимая сладкие сливки.

А потом? Кислая простокваша.

Потом у нее проходит юность, начинается паника: все позади, а что дальше?

И здесь они совсем не равны. Ничего не потеряв, свободно погуливая на стороне, через десять лет он все такой же игрок, он может снова сесть за стол и взять любую карту. Мужчина и в сорок – еще щенок, да что там сорок, сам-то он и в шестьдесят еще вона как щенится… Или жеребятится, что точнее – и тут его брат прав.

А она? Свое уже отыграла… И никаких шансов найти такого же козла, чтобы подарить ему свои лучшие годы, которые у нее, увы, позади…

Нет, так много ему от них никогда не было нужно… Слишком обязывают дорогие подарки… Да и обкрадывать детей нечестно.

Он и не обкрадывал, никогда не требуя верности себе.

Более того, он сам провоцировал их измены, подбивая юных подружек никаких шансов не упускать, а то и прямо предлагал попробовать с кем-то еще, хотя бы из его друзей – потренироваться, удовлетворить любопытство, сравнить. Для этого он и отпускал на всю длину поводок. В его Системе был для этого и термин, который он позаимствовал у кинологов: вольная натаска.

С Последней Женой они испытали это открытие. Можно сказать, что они вместе к нему пришли, когда поняли, что самая большая беда Рыжюкаса в его необузданной ревнивости. Ведь и с Ленкой он с этого начал, на этом и пролетел, пролетая потом еще не однажды.

Придумав обратить ревнивость из зла во благо, они решили позволять друг другу все, ничего не скрывая.

Когда они расписались (свадьбы не было), ее впервые «официально» пригласили в его «взрослую» компанию. Мужики вышли покурить, а разговор у дам, понятно, зашел о супружеской верности. Жена Алексея, пожалуй, самого развратного из всех друзей Рыжука (о чем всем, кроме нее, было известно), вдруг возьми и ляпни:

– Узнала бы, что мой Леша мне изменил – и себя бы порешила, и дочь.

Дамы испуганно замолчали. Про Лешу все знали, и всем стало неловко.

– Слушай, Рыжий, ты делай что хочешь и с кем хочешь, – сказала ему Последняя Жена, когда они пришли домой, – но об одном прошу: постарайся, чтобы я никогда не выглядела такой дурой.

Он и старался, никогда ничего от нее не скрывая. И это, как оказалось, только добавляло страсти в их отношения, подливая масла в огонь.

С его девицами она дружила. Они и кувыркались вместе. И даже в тот отпуск на юг выбирались веселой компанией. Заботилась она только о том, чтобы его подружкам не перепадало слишком многого. Нет, не в любовном, а в материальном плане. Масштабы его левых расходов она контролировала строго, что, впрочем, его не слишком сковывало – он и сам не всегда знал, сколько и за что ему платят…

Собственно, поженились они где-то на середине пути, что ничего в их отношениях не изменило: став законной женой, она осталась и первой из его подружек. И лучшей из любовниц, что было уже совсем невероятным.

При всем этом, как и все сумасбродки в юности, она искала своего Будущего Принца. Да с таким рвением, как никто. И, пожалуй, с уникальным же неумением. Бесхитростно и открыто во все влетая, искала исключительно… методом проб и ошибок. Шмякалась, пролетала, но упрямо и самозабвенно неслась дальше.

Рыжук не мешал и не удерживал. В худшем случае, останавливал от полного безрассудства, когда ее совсем заносило, и поводок натягивался, готовый порваться. Резким рывком он напоминал, что она не всегда может вести себя совсем бесконтрольно.

Ее неуемность должна бы его обидеть, но он не обижался, он ее поощрял. Его это заводило, распаляя все больше. Конечно же, он был безумно ревнив. Но с Последней Женой он уже не страдал этим, а наслаждался.

Это с той поры, когда, однажды взбесившись от ревности, он не полез в бутылку, а добившись признания со всеми подробностями и в деталях, неожиданно для себя завелся и оттрахал изменницу, как последнюю блудливую суку. И догадался – это стало вторым открытием для Системы – что самую жгучую ревность можно научиться направлять в нужную сторону. И тогда любовное тление вдруг взрывается, вспыхнув, как костер от вороха подброшенных колючек сухостоя.

Конечно, ревность – болезненная штука. Но она же и разгоняет кровь, как крапивный веник в бане или острая приправа к наскучившей еде. Она не совместима со скукой. Здесь вообще – чем злее, тем эффективнее. На этом и держится, оставаясь бессмертным, настоящий разврат, который, по сути, и призван ревность будить.

Сначала втянуть подружку в групповуху – ну, там… махнуться с приятелем, не глядя. А потом зайтись в диком взрыве: «Ах, дрянь! Да как же она может!». Но ведь то что она может, да еще с таким козлом, как раз и заводит, к этому потом и тянет: прикипаешь, как к наркотику. И моралисты здесь бессильны. Они, конечно, давно бы прикрыли все развратные лавочки. Но слишком заразителен кайф!

Эти забавы и привели их к невозможному результату: все двенадцать лет романа с Последней Женой продолжался медовый месяц… Шестьсот с лишним недель они, как вконец оторвавшиеся любовники, протрахались каждый день. Ревнуя и бесясь.

Да и с вольной натаской вскоре выяснилось, что, отпуская поводок и создавая видимость свободы, Рыжюкас ничем не рискует. По-настоящему сладок только запретный плод. А если нет никаких запретов, если свобода… Куда от нее денешься? Никуда они от него и не девались… Охотники знают: чем длинней поводок, тем свободней чувствует себя собака. И тем она несвободней.

Потом она опомнилась. И с ужасом поняла, что юность пронеслась.

Увидев ее растерянность, он впервые в жизни поступил как серьезный и добропорядочный мужчина. Безропотно оформил развод со Второй Супругой и безропотно в последний раз женился, честно расплатившись за отданные ему годы, когда они вместе так беззаботно кувыркались.

Хотя на самом деле ничего она Рыжюкасу и не отдавала, никогда, ни на день не прекращая свой поиск. С самого начала они так сговорились: она ведь не собиралась за него замуж, она не собиралась жить с ним до его старости, а тем более до своей…

Всю жизнь она рвалась в высший свет, который себе придумала и вымечтала. Рыжюкас стал для нее пропуском – роль, для которой он вполне подходил. Писатель, сценарист, лауреат, душа любой компании – в Москве, которую она обожала, в Тбилиси, который они вместе покоряли, в Париже, который он ей подарил, в Прибалтике, по которой они носились на «Ниве» – она всегда за рулем. И всегда в надежде на встречу с Будущим Принцем.

Однажды она даже укатила в Канаду, ничего ему не сказав. Он знал с кем – они вместе познакомились с этим слюнявым, обволакивающим любовью хмырем на каком-то сабантуе. А вот по тому, что она сорвалась, ничего ему не сказав, Рыжук понял, что она уехала насовсем.

В это время он был очень занят очередной ерундой и не кинулся ее доставать. Это ее и спасло: она не вернулась бы, сделай он вдогонку хоть шаг…

Через месяц она объявилась, как дранная облезлая кошка. Ей не понравилось в Канаде. Там было все, о чем она мечтала. Но там было скучно. И там она сразу почувствовала себя в цепях. Как Маленькая почувствовала себя в цепях – с этим своим Димой в Калининграде.

А с Рыжуком скучно не было. Что угодно, но только не это. Если отношения вдруг зависали, он всегда что-нибудь выкидывал. Например, покупал собаку, которая тут же изжевывала все туфли, отчего жена ревела, забыв про скуку. А он принимался ее успокаивать – единственным хорошо ими освоенным методом, обжигаясь новизной зареванной близости…

Никогда, никому с ним не бывало скучно.

Огорчало его только одно.

Последняя Жена никогда не читала того, что он написал. Ни разу, ни строчки… Иногда ему казалось, что только этим она его и не устраивает, именно этого ему в ней недостает.

И не доставало. Чтобы внимала каждой его строке. Чтобы глазищи светились восторгом и пониманием. И чтобы рассказывать ей было интересно. А все его рассказы чтобы ложились на бумагу легко…

…Тут Рыжюкас поймал себя на мысли, что с Маленькой его рассказы укладываются в компьютер настолько легко, что он и вообще как бы не живет с нею, а лишь выстраивает сюжет любовного романа.

В чем она ему очень даже неплохо подыгрывает.