Александр Мелихов
У Волкова кладбища

– Как возникла мысль о «Круге»? была сугубо личная причина?

– Проблема самоубийства – одна из важнейших проблем философии, если не самая важная. Я начал глубоко заниматься ею еще в советское время, когда в библиотеке таких книг даже не выдавали на руки. Дюркгейма, классика, выбивал со скандалами. Неважно, первична материя или нет, а важно, стоит ли жизнь со всеми муками того, чтоб ее прожить.

– Это мучило на философском уровне или на личном?

– Конечно, на личном. Но я всегда чувствовал, что это касается всех людей. Поняв природу самоубийства, мы поймем что-то очень важное в природе человека. Все легенды о китах, выбрасывающихся на сушу, – легенды. Человек – единственный, кто может покончить с собой. Каждый нормальный человек думал о самоубийстве.

– Так же, как о смерти.

– И это нормально. Однако в Большой советской энциклопедии нет слова «самоубийство». В словаре Брокгауза и Эфрона есть, в советской энциклопедии двадцатых годов есть, а в БСЭ уже нет. Самоубийство было отменено, как и смерть, как любые бесконтрольные силы. Во всем мире есть волонтерские службы, пытающиеся помочь людям, у нас – нет. Я понял, что никто, кроме меня, этим не займется. Любому будет труднее. Статус писателя – повыше. К тому времени я собрал большой материал, у меня была некая концепция, изложенная в романе «Горбатые атланты», были статьи. Вместе с социологом Яковом Гилинским мы создали общественную организацию «Круг» для психологической помощи людям, оказавшимся в кризисной ситуации. Зарегистрировали в Петросовете, где были наши люди: Щелканов, Чубайс. Я рассчитывал поставить дело на ноги, а потом уступить место другому, более практичному, который наверняка найдется. Продлилось года три-четыре. Но другой так и не нашелся.

– Оказалось, что между другими не выходит – столько требует времени, сил и нервов.

– Что заставляет человека задумать самоубийство?

– Причины многоуровневые. Один уровень – социальный. У человека своя, неповторимая причина. Но статистика показывает: отчего-то количество суицидов удваивается, утраивается. Личное несчастье: потерял ногу, жену, работу. Но почему его отец, который испытал в десять раз больше, не помыслил о самоубийстве, а он помыслил?

– Кто конкретно?

– Конкретно: мужчину выгнала жена. Нормальный работяга. Попивает, а кто не попивает? Вы видели когда-нибудь на стройке непьющего человека?

– Первый муж покончил с собой. Из-за алкоголизма. Хотя из-за алкоголизма люди с собой не кончают. Есть страны, где люди пьют много, а самоубийств мало. И наоборот, пьют мало, а самоубийств много. Если человек сначала пил, а потом повесился, это не значит, что он повесился, потому что пил. Скорее всего, и самоубийство, и алкоголизм были фазами одного процесса: развития депрессии. У женщины полное неприятие алкоголя. Она его выгоняет. А он почему-то к ней привязан. Такой Ромео с железными зубами. Не может без нее жить. У него есть своя комната, которую он «одиночкой» называет. Уходит туда, объедается таблеток. Я с ним знакомлюсь в клинике «скорой помощи».

– Слышать о нем не хочет. Она настолько нахлебалась, что не хочет похожего.

– Чем вы можете помочь?

– Самое первое – снять ощущение неотложности. Одна из питерских психиатров обнаружила, что у суицидентов ускоренное чувство времени, отсюда паника. Снять панику. Ничего судьбоносного. Один эпизод не может определить человеческую жизнь.

– Моя мама рассказывала, она была родом из маленького украинского городка: в дом к соседке пришли гости и хозяйка случайно пукнула – пошла и повесилась.

– Прекрасная история. У каждого из нас в молодости были ситуации, когда жизнь была невыносима. Однако вынесли. И с трудом вспоминаем, из-за чего сыр-бор. Я ему говорю: сейчас жена не хочет, а через полгода захочет.

– Или через полгода он не захочет.

– Объясняю, что жестокость жены – результат страха. Чем больше ты от нее требуешь, умоляешь или угрожаешь, тем больше она боится. Покажи ей, что ты не опасен. Ты говоришь, что не можешь без нее жить. Это любой женщине приятно. Но не как угроза. Скажи, что она свободна, что может расстаться с тобой, но не запретить любить ее.

– И что делает человек с железной челюстью?

– С этой железной челюстью ему трудно говорить языком Шиллера. Но через какое-то время он звонит и говорит, что по-прежнему живет в «одиночке», однако есть просвет, потому что ехал с ней в трамвае и все уговаривал, а она отказывалась, а он никак не мог выговорить слов, которым я его научил, и уже сходя, все-таки крикнул, что его любовь с ним останется навсегда, и у нее выступили слезы. Ну браво. Теперь, говорю, жди. Спустя время звоню ему в «одиночку», его нет. Соседка сказала, переехал к жене.

– Разные вещи: мысли о самоубийстве, суицидальные попытки и завершенный суицид. Например, суицидальных попыток у женщин в несколько раз больше, чем у мужчин. Завершенных суицидов – в несколько раз меньше. Попыток – больше в несколько раз у молодежи, завершенных суицидов – у стариков. Но вообще ни одна из закономерностей, которые мы пытаемся угадать, связав с уровнем образования, доходов, географией, не работает. Всегда удается найти страну, социальный слой или эпоху, когда картина была противоположной. В позднее советское время с собой кончали в два с половиной раза больше люди без образования, с высшим образованием – в полтора раза меньше.

– Самый грубый упрек, звучавший в адрес реформаторов, что люди не хотели рожать, а хотели, наоборот, покончить с собой. Справедлив ли он?

– Известно, что в бедных странах люди пытаются покончить с собой реже, чем в богатых. Бедное сословие кончало с собой реже, чем богатое, во все времена. Во времена войн, когда резко падает уровень доходов, компании разоряются, уровень самоубийств резко снижается. Возьмем ситуацию, ровно обратную развалу СССР: Германию эпохи объединения, Бисмарк достигает вершинного успеха, победа в Франко-Прусской войне, предпринимательский бум, Германия идет в гору. Уровень самоубийств резко возрастает.

– Может, это связано с изменением ориентиров? Все жили так, что было какое-то равновесие, нарушилось, надо самому, отдельно, карабкаться, а не хватает сил, умения…

– Любой социальный катаклизм вызывает рост самоубийств. Но заметьте: катаклизм, ведущий не к ухудшению, а к улучшению. Мысль Дюркгейма: рост общественной солидарности уменьшает рост самоубийств, упадок – увеличивает. Солидарность – не то что какая-то там доброта, люди друг друга любят, помогают. Солидарность – это включенность в общее дело. Есть общества, где очень низкий уровень самоубийств, личность подавлена, а доброты и взаимопомощи нет.

– Вы имеете в виду Ирак, Иран?

– Конечно. Новый тип самоубийств принесли реформы. Но это свобода. Свобода выбора. Скажем, вкладывать деньги в какие-то пирамиды. Кто вас заставлял? Не считалось, что на них лежит ответственность. Есть люди, получившие свободу, а им свобода противопоказана. Приходит ко мне солидный человек, с бородой, в прошлом композитор, услышал по радио, что нужны пекарни, не моргнув глазом, закладывает материну квартиру, получает пятнадцать тысяч долларов, а дальше начинается бред: муку привезли – она сгнила, установили печь – обманули, заключает договоры – обманывают, все деньги пролетели, квартиру у матери забирают, он хочет покончить с собой. Я начинаю расспрашивать, выясняется: вся жизнь состоит из нелепостей.

– Такие люди склонны винить всех, кроме себя.

– Он и говорит: смотрите, какой я невезучий. Недавно начал колбасу развозить на своей машине, пошел чашечку кофе выпить, колбасу украли. Я бы, взяв чужую колбасу, привязал ее веревкой к ноге со страху, а он…

– У меня как социального лекаря мысль такая, что как в школе учат азбуке, надо учить азбуке социальных, личностных отношений…

– Стопроцентно.

– Это о социуме. А о личности?

– В романе «Горбатые атланты» я выдвинул гипотезу, что причина самоубийств – свобода. Когда человек может сам размышлять, выбирать путь и нести ответственность. Это связано с поиском смысла жизни. И с тупиками, куда заводит гуманистическое сознание.

– …его этим губят. Отнимают смысл существования. Человек не может ощущать святыней самого себя. Он – высшая ценность и должен все время себе служить, работать, скажем. Я вовсе не считаю, что цель человечества – труд, и кто хорошо работает, должен быть счастлив. Это капиталистическая ценность…

– Аристократическая. Аристократ – тот, кто живет фантазиями, а не материальными заботами. Человек по природе аристократ. А его пытаются сделать чернью, прагматиком. В качестве прагматика он нежизнеспособен. Он станет убийцей, алкоголиком…

– Ага, самые большие аристократы – наши пьяницы.

– Я думаю, они стали пьяницами оттого, что не смогли остаться аристократами. Не сумели стать альпинистами, поэтами, не сумели опьянить себя аристократическими ценностями культуры, чести и стали утешать плебейскими развлечениями. В эпоху Пушкина не было алкоголиков. Писатели-алкоголики появились с появлением разночинцев. Культ Вакха был, но уравновешенный культом Марса и Венеры. Пить как сапожник было нельзя. Стало можно, когда сапожники пошли в литературу. Это развлечение для черни.

– Конечно. Но я и не гуманист. Я не себе служу. Когда мне себе приходится служить: идти в поликлинику, чинить обувь, ремонтировать квартиру – когда я работаю на себя, это самое тоскливое, что есть в моей жизни. Когда на других… ну конечно, оно сливается, когда я пишу роман или статью, занимаюсь помощью суицидентам, чувствую, что делаю важное, серьезное дело…

– Тогда вы себя уважаете?

– Уважаю. Но ни одно реальное дело не может воодушевить, если оно не преображено нашей фантазией в красивую химеру.

– Мне однажды пришла в голову мысль, что всякий человек, подобно разведчику, должен иметь свою легенду, она украшает и оправдывает его жизнь.

– Вы абсолютно правы. С тем уточнением, что легенда должна войти в легенду всего мира. Человеку нужна не только красивая модель собственной судьбы, но и красивая модель мироздания. Пусть ужасная, трагическая, но красивая. Вы помните, я писал в «Исповеди еврея», что нация создает общий запас воодушевляющего вранья. Моему герою-еврею казалось, что этим понятие народа полностью дискредитировано, что жить по лжи малопочтенное дело. Но сейчас я думаю, что все высокое стоит на лжи. Пусть не на лжи – на приукрашивании, замалчивании, фантазии. На фантомах.

– Расшифруйте.

– Начнем с Бога. Ну, кто-то думает, что Бог существует. Я думаю, что нет. Но возьмем другой фантом: родина. Феномен бесконечно сложный и настолько неопределенный, что любить его как реальный предмет невозможно. Когда рационалист начинает разбирать, что это: налоговая система, президент или что?.. Я тут прочел, что русским предлагают гордиться валовым продуктом. Родина – валовой продукт?.. Людей, способных создать личные фантомы, на свете немного. Я думаю, в идеальном либеральном обществе, которого, конечно, нет и никогда не бывало, – но вообразим десять миллионов рационалистов, они собрались и не хотят сказок, а хотят хорошо жить и жить реальностями. Возрастет резко уровень наркомании, алкоголизма и самоубийств. Потому что мир для человека, не украшенный фантомами, невыносим. Золотым запасом общества являются чудаки. То есть люди, способные создавать личные фантомы и жить ими. Ходить вокруг света на шлюпке, собирать марки, у которых оторваны уголки… Вот и у нас, смотрите, по ТВ в новостях сначала идут убитые, землетрясения, взятки, а потом кто-то ходики собирает и ремонтирует. И накал ужасного немедленно понижается. Человеку показывают, что реальность для него не так уж важна. Не так важен курс доллара, не так важно, берет губернатор взятки или нет. Человечество живет сотни тысяч лет, губернаторы всегда брали взятки, а вот мы сидим, однако, и пьем кофе.

– Как правило через мужчину. Дорогие фантомы – муж и дети. Я не хочу сказать, что они нереальны…

– …но их объективная ценность преувеличена?

– Именно. Все независимые наблюдатели не видят таких уж особенных достоинств ни в муже, ни в отпрыске, заурядные личности, а для нее самые лучшие. Как женщина нянькается с младенцем, который чешет попку – никто так в мире больше не чешет!..

– Может, лучше говорить не о фантомах, а о ценностях?

– Духовных, надо бы сказать, если б не было так елеем облито, что невозможно взять в рот. Фантомом, или иллюзией, или ценностью, если хотите, я называю все, что не может быть подтверждено никакими объективными наблюдениями, что существует только до той поры, пока человек в это верит. Пока мне женщина кажется красавицей, она и является красавицей. Перестанет казаться – никакой прибор не установит обратное. Вот я считаю, что иметь ребенка очень важно, нельзя не иметь, не оставить следа. Или я считаю, что ребенок – обуза, требующая расходов, мороки и ничего не дающая взамен. Так и будет. Ребенок станет тем или другим. И миллион брошенных детей мы видим.

– Вы доказываете, что сознание первично. То есть идеализм. То есть Бог.

– Человека возвысило над животным миром не умение пользоваться орудиями труда. Человека сделала человеком фантазия. Способность относиться к плодам своей фантазии так же серьезно, как к реальному предмету. И даже серьезнее. Мы видим, что человечество во все века страдало от голода и болезней. И что нам оставляют: амбары, кузницы, лечебницы? Ничего подобного. Пирамиды, храмы, идолов. Это воодушевляло человека.

– Вернемся к женщине.

– Женщина погибает под обломками какой-то мужской судьбы как правило. Вот милейшая девочка, воробушек, стоит дрожит в коридоре той же клиники. Со школьной скамьи любит блестящего молодого человека, он медалист, спортсмен, учился на пятерки в институте, попал в армию, что-то с ним случилось. Не в армии дело – какой-то надлом. Дальше учиться не хочет, пытается устроиться на работу, бросает, пьет, заводит любовницу, тоже фантом, она ничуть не лучше жены.

– Попытка скрыться от каких-то реалий.

– От того, что в мозгу. Девочка огорчается, укоряет его, он пьяным может убить, она уходит от него, он, здоровый парень, валяется в ногах, рыдает: я без тебя погибну. Он правду говорит, но он и ее уничтожает. Однажды ждала его ночью, и вдруг в четыре часа: Господи, зачем я это делаю?

Взяла и выпила все таблетки, что были. Она мне говорит: я люблю жизнь, я хочу детей иметь, принимать гостей, ездить за город, это, может быть, стыдно? Я говорю: да нет, это очень хорошо. Чем кончится – не знаю.

– Как всякий наркотик, дает упоение на первых порах и расплату – на последних. Любовь хороша, когда она не является собственной целью, как получилось у Анны Карениной. Мы видим, как деформировалась личность. Когда она требует, чтобы все, что дает мир, ей принес один человек, разумеется, он не может ей этого дать.

– Самая распространенная ошибка, знаю как женщина…

– Это наша культура, которую я называю мастурбационной. Она ставит не ценности служения, деяния, а ценности самоуслаждения на первое место. Когда у человека самоуслаждение делается целью, он становится наркоманом. Ему нужно только увеличивать дозу. В конце концов он погибает. Счастливых супругов связывает многое: преданность друг другу, уважение, забота, партнерство, совместное воспитание детей. Любовь как самоуслаждение участвует, но в букете. Иначе они возненавидят друг друга, потому что никто из них не даст столько, сколько ждет другой. Но если одна любовь заменила все и ничего другого нет, не говорит ли это о бедности твоей личности?

– Всегда считалось, что человек, способный на глубокое чувство, богат.

– Если любовь воодушевляет на подвиги, на служение, то как стимулятор это очень хорошая вещь. В противном случае – убийственная и самоубийственная.

– Что главное вы вынесли из «Круга»?

– Можно только служить другому. Фантому другого. Реальный человек не стоит того, чтоб ему служили. Когда служишь фантому, становишься другим. Эта клиника «скорой помощи» на отрогах Волкова кладбища, конечно, преддверие ада. «Скорые помощи» разъезжают. На носилках кого-то вкатывают. Какие-то люди плачут. В нормальном состоянии обошел бы это место за версту. Когда занят делом и тебя влечет долг, ты мобилизуешься. Проходишь мимо умирающих, родных, которые стоят под дверями суицидентов, ничего. Конечно, человеку сострадаешь. Но ровно до той степени, пока это помогает тебе работать. Не такое сострадание, чтобы сел и заплакал вместе с ним. Надо как-то демонстрировать, что выход есть. Даже своей личностью. Научившись нести ответственность за других, я понял, что управлять людьми невозможно. Что организацией из пяти человек, что страной. Мир – стихийный процесс. И дело власти, прежде всего, хранить коллективные фантомы. Систему коллективных иллюзий. Когда она падет, исчезнет все. Как покупательная сила рубля базируется на вере, что кто-то может купить, а кто-то продать. Как только мы узнаем, что на рубль завтра ничего будет нельзя купить, рубль перестанет стоить хоть что-то, будет только бартерный обмен.

– Что сказать сегодня человеку, которому трудно жить?

– Что все, кто счастлив, счастливы не потому, что они богато живут, а потому что у них есть утешительные фантомы. Посмотрите светскую хронику: как часто кончают с собой какие-нибудь дочери миллионеров. Не в деньгах счастье – это тысячу лет назад человечество обнаружило. Материальный мир для человека не только не спасителен, он ужасен, скучен и убийственен. В реальности мир любого миллионера, мир Березовского или Чубайса, если он оглянется, сколько его подстерегает опасностей, сколько людей ненавидит его… любой если и не покончил бы с собой, то впал бы в депрессию. Березовский, Путин, я – все мы живем в мире фантазий, иллюзий, в мире фактов, перекрашенных до неузнаваемости. Как только эти украшения упадут, погибнет мир.

– Власть, богатство, карьера – колода карт, которую мы можем перемешать и не обязаны быть в подчинении у них…

– Вы точное слово нашли. Быть в подчинении у расхожих представлений о счастье, навязанных и не нужных человеку, – самоубийственно. Ищи свои. Я думаю, что люди убивают себя не потому, что на них уж такое небывалое несчастье обрушилось. Обрушилось, да. Но не небывалое. Самоубийцы – несчастные люди, но не более несчастные, чем остальные. Иммунная система защищает тех, кто служит чему-то другому, а не себе. Все люди, которые восхищают меня стойкостью, служили чему-то другому.

– Мать Тереза, Швейцер…

– Да вот мой отец, которому сейчас девяносто один, тюрьма, ссылка, бедность, бегство от повторных арестов. Любой из нас, гуманистов, трусов и слюнтяев, сказал бы, что жизнь очень тяжелая. Но он не видит, что она тяжелая. Могли бы взять в расстрельном 37-м, а взяли в 36-м. Не пытали, а шантажировали. Мог загреметь на Колыму, а попал в Воркуту. Хотел стать ученым, а стал учителем на руднике, но зато общим любимцем, учителем с большой буквы. Познакомился с женой, лучшей женщиной на свете, вся жизнь удачная…

– Оценки внутри?

– Они делают жизнь.