Не знаю, как жить дальше. Такая тоска берет за горло, что я задыхаюсь.

Плюнуть на все, продать акции, продать недвижимость, взять девчонок и улететь туда, в Мадрид, в Марбелью?..

Это странно, очень странно, но похоже, что он все еще ждет меня. Из газет, а скорее, из интернета узнал об убийстве Джамиля и прислал мне на e-mail соболезнование.

Не хочу о нем думать. Не хочу вспоминать.

Но все равно думаю. Все равно, ворочаясь в постели без сна, вспоминаю, как в день открытия конференции, в перерыве, он подошел и сказал по-испански: «Донна Ольга, я Антонио Мартинес. Хотелось бы знать: вы любите Баха?» Его черные глаза смотрели так почтительно, его баритон звучал так призывно… Словом, назавтра, в воскресенье, вместо назначенной поездки в Версаль, я очутилась на органном концерте в соборе Парижской Богоматери. Под высокими сводами, где сгустилась тень, билась, замирала, мощно вступала такая музыка… такая музыка… божественная, иначе и не скажешь… Эти хоралы Баха так и назывались: «Верим в единого Бога…», «Славься, Бог единый, на небесах…», «Моя душа возносит Господа…». Я сидела, потрясенная, рядом с Антонио… мне было так хорошо, возвышенно… Он говорил тихонько: «Здесь бракосочетались Генрих Наваррский и Маргарита Валуа… короновали Наполеона… отпевали де Голля…» Мы вышли из Нотр-Дам в сияющий майский день. По мосту Пон-Нёф прошли на левый берег. «Это самый старый мост в Париже. Тут когда-то были лавки мелких торговцев, предлагали свои услуги зубодеры…» На кэ Вольтер, в доме, где он умер, под красным навесом ресторана, тоже носящего имя Вольтера, мы ели поразительно вкусную рыбу под соусом, запивая белым вином. «Людовик Шестнадцатый был очень добрый, спокойный, – рассказывал Антонио. – Он что-то мастерил, когда ему доложили: “Сир, в Париже восстание, взяли Бастилию!” – “Ну и что?” – сказал Людовик».

Дважды я была в Париже с Джамилем – в туристской и деловой поездках. А в этот раз – три года назад – приехала одна на конференцию по проблемам международного туризма. И в мыслях не было у меня заниматься чем-то помимо этих проблем – тем более что я привезла несколько деловых предложений для западных коллег. И вот… обо всем забыла, старая дура…

«Донна Ольга, а знаете, что означает “Сена” на галльском языке? Извилистая…» Антонио превосходно знал Париж. И он показал мне его дивные уголки, не входящие в обычные туристические маршруты. Он ухаживал в такой мягкой ненавязчивой манере. «Вы совсем не похожи на своего знаменитого соотечественника», – сказала я ему. «Вы имеете в виду Дон Жуана? Его напористость? – улыбнулся Антонио. – Ну, он был моложе меня. И потом… вряд ли ему попадались такие очаровательные женщины, как вы, донна Ольга…» Ох!.. От таких слов, право, могла голова закружиться…

Последний вечер в Париже был, наверное, лучшим в моей жизни. На Монмартре уличные художники заканчивали рисовать желающих увековечить себя. На ступенях Сакре-Кёр здоровенный негр в желтом балахоне продавал заводных пластмассовых голубей по сорок франков. Мы нашли местечко среди целующихся парочек, вокруг было полно молодежи. «Единственная седая голова тут моя», – усмехнулся Антонио. Еще не зажглись фонари, воздух был наполнен таинственным синим светом раннего вечера. Безумно хотелось любви. Близости хотелось…

Антонио не был мачо, совсем нет. Ни широких плеч, распирающих клетчатый пиджак, ни пылкого оценивающего взгляда. Почему-то он казался мне похожим на Босини из «Саги о Форсайтах». Мы ужинали в ресторане на первой платформе Эйфелевой башни, с шампанским, с мидиями, которые оказались очень вкусными, и телятина с шампиньонами была превосходная. Антонио немного рассказал о себе. Он был (как и Босини) архитектором, но получил в наследство крупную туристическую фирму, она надолго отвлекла его от проектирования особняков на Costa Bravo, на Costa del Sol. Два года назад умерла от рака его жена, с которой он, Антонио, прожил двадцать три года – «почти безоблачных». Своей внешностью я очень похожа на его жену – вот почему его сразу «притянуло с такой неотразимой силой». Так он сказал.

После ужина мы поднялись в лифте на вторую платформу. Вечерние огни Парижа, отраженные в Сене, «извилистой», мне снились впоследствии не то чтобы часто, но – ярко. Облокотясь на барьер, мы долго стояли, не в силах оторваться от огней Парижа. Не в силах оторваться друг от друга. Завтра я улечу – и все кончится. «Донна Ольга, – сказал Антонио, – я не смогу забыть вас. Если вам понадобится любящий человек, который…» Не дослушав, я закрыла ему рот поцелуем. Наши комнаты были в одном отеле, только на разных этажах. Последнюю ночь в Париже моя комната пустовала…

Невозможно было устоять.

На Рождество, на Пасху, на День России приходили от Антонио коротенькие поздравления на мой служебный электронный адрес. Однажды он пригласил меня, хотя бы на две недели, в Марбелью – там он построил себе виллу. О, как захотелось туда, на Costa del Sol… к теплому морю… под пальмы… обо всем позабыть, кинуться в объятья к любящему человеку… Ведь я всего лишь слабая женщина…

Но я сильная женщина. Волевая. Такой меня считают. Джамиль тоже считал. Наши характеры «притирались» один к другому не просто. Джамиль был, конечно, цивилизованным человеком, но вот эта черта у него, вероятно, сохранилась от восточной ипостаси: ему хотелось, чтобы жена сидела дома. Ну, это было не по мне. Мы жутко спорили. Джамиль кричал, что способен прокормить свою жену и детей (которых еще не было), а я кричала в ответ, что не для того родилась, чтобы торчать у плиты. «Ой-ой, ты уже начинаешь визжать, – пугался (или делал вид, что пугался?) Джамиль. – Ладно, будь по-твоему».

Он уступал мне обычно. Он был добр ко мне. Когда я «раскрутила» турагентство, купленное на его деньги, Джамиль одобрительно сказал: «Ну ты стала настоящей бизнес-вумен, поздравляю». И дал мне еще денег для дальнейшей раскрутки.

Да, он по-доброму относился ко мне, хотя ни по натуре, ни по бизнесу вовсе не был добряком. Ему нравились мои наряды, нравилось появляться со мной, хорошо одетой и хорошо причесанной, в обществе, «в свете». Мы выглядели очень благополучной парой.

Но я знала, что Джамиль мне изменяет. Он летал в Баку навестить отца и обговорить очередные дела с Адилем – там была у него любовница. Когда справляли тридцатипятилетие Джамиля, съехалось много народу, из Баку прилетели гости – среди них была она, миловидная крашеная блондинка с выдающимся задом. (Мне ее показала Надежда, моя всезнающая подруга, по-старому завкадрами, а ныне – завперсоналом в моей фирме.) Наверное, как и все мужики, Джамиль не мог удовлетвориться только одной женщиной. Что мне было делать? Поднимать скандал? Требовать развода? Но ведь это значило круто изменить налаженную жизнь. Девчонок лишить отца… Стать притчей во языцех в обществе… «в свете»… Что ж, я заткнула крик, рвавшийся из уязвленного горла. Ничего не поделаешь, надо соответствовать…

Но когда от той же Надежды я узнала, что Джамиль сошелся со Светланой, меня такая ярость охватила, что я набросилась на него («с диким визгом», как потом говорил Джамиль), отхлестала по щекам, чуть глаза не выцарапала. Он, конечно, отрицал: Света для него не более чем свояченица, ну поцелует ее иногда в щечку, хлопнет по заднице – что тут такого?

Я и сама не раз видела, как Джамиль, так сказать, по-родственному тискает ее. Да и Афанасий видел, и вряд ли это ему нравилось. Но он помалкивал.

Этот рыжий скалолаз ввязывался в скверные истории. То затевал производство теплиц для подмосковных огородов – и прогорал, Джамилю приходилось погашать его банковскую задолженность. То он, Афанасий, открывал дело по установке металлических дверей в новых домах – и опять терпел неудачу, не выдерживал конкуренции. Бизнес не давался ему, он злился на весь белый свет, злился и на Джамиля, каждый раз вытаскивавшего его из банкротства.

Почему Джамиль помогал Афанасию Тимохину? Только ли как родственнику (хотя какие они родственники? Ха!)? По просьбам Светки он, конечно, помогал. Ну а Светка… для меня просто нестерпимой была мысль, что она где-то встречается с Джамилем… что они трахаются…

Я знала, давно знала, что Светлана мне завидует. «Ну, – говорила она не раз, – ты у нас везучая. Все у тебя тик-так». Это дурацкое «тик-так» меня раздражало. «Девочки, умоляю, не ссорьтесь», – просила мама. Но вот уже два года, как мама ушла из этой жизни. С тех пор я перестала бывать там, в Черемушках, на нашей старой квартире.

Перед Новым годом это было. Я приехала вечером домой, вышла из машины, сказала Борису, моему водителю и охраннику, чтобы утром, как обычно, подал машину к девяти – и тут увидела припаркованный на той стороне улицы знакомый белый «пежо». Из него вылез Афанасий и направился ко мне.

– Можно я зайду к тебе на полчаса?

– Зайдите, – говорю.

Он обращался ко мне на ты, а я к нему на вы. Не любила я Афанасия и, по правде, побаивалась. Когда он улыбался, растягивая тонкие губы чуть ли не до ушей, мне как-то неуютно становилось.

Джамиля, конечно, дома не было, он приезжает поздно. Девчонки в своей комнате смотрели мультики. В гостиной я предложила Афанасию выпить вина или виски – он отказался.

– Оля, – сказал он, стиснув своими ручищами скалолаза подлокотники кресла, – разреши без предисловий.

Я кивнула.

– Джамиль ведет себя неосторожно. Считает, что ему все можно. – Он улыбнулся своей длинной улыбкой. – В рифму получилось… Мне стало известно, что…

Далее последовало сообщение, что Джамиль хочет приобрести целую сеть супермаркетов в области, скупает акции, и это очень не нравится тамошней управляющей компании.

– Они точат зубы на Джамиля, – сказал Афанасий, глядя на меня немигающими желтоватыми глазами. – Там крутые люди. Тем более не любят, когда лезут не наши. Понятно, нет?

– Что значит «не наши»?

– А то и значит. Пусть он усилит охрану. Руслан у него разжирел, как кот. Который мышей не ловит. Могу кого-нибудь из своих ребят посоветовать. Вернее будет.

– Джамиль с Русланом не расстанется, – говорю. – Много лет уже они вместе.

– Дело ваше. А я предупредил. Свой долг исполнил.

С этими торжественными словами Афанасий поднялся. Я поблагодарила его за предупреждение. Он легкой походкой двинулся к двери, но вдруг остановился – и негромко так, через плечо:

– А Светлана где сейчас, не знаешь случайно?

Я разозлилась, крикнула:

– Это ты должен знать!

Впервые сказала ему «ты». С трудом удержалась, чтобы не обложить его матом.

Я пересказала Джамилю разговор с Афанасием. Он усмехнулся:

– Тоже мне, предупреждальщик! Ну, сеть паевых супермаркетов выставляет свои акции на продажу. Я их покупаю, почему бы нет? Что, не могу диверсифицировать свои вложения? А насчет угроз… Клянусь, ни одного серьезного бизнесмена нет в России, кому бы не угрожали.

– А перед уходом, – сказала я, – он спросил, не знаю ли я, где сейчас Светлана. Может быть, ты ответишь на этот…

– Да пошел он к черту! – Джамиль дернул головой как от удара в челюсть. – Опять Светлана! Сто раз говорил, ничего у меня с ней нет. Сколько можно одно и то же…

– Но он явно подозревает.

– Пусть подотрется своими подозрениями!

Никогда я не видела Джамиля таким разозлившимся. Никогда таких слов от него не слышала.

– Работаю как верблюд! – бушевал он. – А приедешь домой – вместо отдыха подозрения!

– Успокойся, Джамиль…

– Я бы тоже мог тебя спросить кое о чем! Кто тебе шлет письма из Испании? С праздником поздравляет, приглашает в Марбелью!

– Ах вот ты как… Да, у деловых партнеров в Европе принято поздравлять по праздникам, – говорю, а у самой в голове прямо-таки кипит: кто из моих служащих лазит в мой компьютер и докладывает ему?..

Новый год мы, как обычно, встретили на даче в Купавне. Приехали близкие друзья, три пары. Светлану и Афанасия я не пригласила – не хотела их видеть за своим столом, портить себе настроение. Вообще-то настроение было не из лучших: старый год уходил в историю под знаком разгрома «Юкоса», всполошившего российский бизнес. Пили за то, чтобы наступающий год был спокойным, благоприятным для семейной и деловой жизни.

Внешне все шло нормально. Работа со своим выверенным ритмом и информационными качелями. Посещение выставок, презентаций и прочих тусовок, на которых надо бывать обязательно: noblesse oblige. Но что-то было не так, как обычно. Женским, что ли, чутьем я ощущала некую нараставшую тревогу, словно разлитую в воздухе. Возможно, у Джамиля что-то не ладилось в делах. Нет, он мне ничего не говорил, он и вообще был довольно скрытный, но – я чувствовала: что-то его тревожит. Всю жизнь он прекрасно спал, а тут – стал просыпаться ночью, вставал и уходил к себе в кабинет. Что делал там? Диссертацию незаконченную листал? Или просто так сидел, думая о чем-то? Не знаю.

Как-то вечером мы сидели в кухне, ужинали, вдруг зазвонил телефон. Джамиль, с нацепленным на вилку кружком поджаренного баклажана (он очень любил баклажаны, называл их по-бакински: «демьянки»), слушал довольно долго. Слушал, мрачнея лицом. Потом сказал, что неясно с гарантиями. Собеседник, наверное, очень настаивал, но Джамиль повторил, что без серьезных гарантий не может принять предложение: он все понимает, но – «Извини, не могу», – сказал и дал отбой. «Вечно недоволен, – пробормотал он. – Надоел, черт его побери». – «Кто звонил?» – спросила я. Он сказал: «Неважно». И занялся «демьянками», запивая крепко заваренным чаем.

Я почти не сомневаюсь, что звонил Афанасий. Наверное, пытался заинтересовать Джамиля очередным проектом, а уж проекты его только одну цель и преследовали: крупное вложение денег. Но Джамиль, раньше помогавший Афанасию, вытаскивавший его из провалов, теперь не хотел выбрасывать в прорву большие деньги.

Спустя два дня его убили.

Убили, убили моего Джана.

Страшная тоска сдавила мне горло… О, какая тоска…

Но – надо было держаться. Надо соответствовать.

Адиль, прилетевший из Баку, энергично помогает следствию. Поклялся, что убийцы будут найдены, схвачены. Я в это не верю. Почти никогда у нас не находят киллеров, а уж заказчиков – и вовсе никогда.

Вдруг каким-то образом Олег вычислил одного из убийц. Я давно знаю Олега, очень даже знаю, он всегда был со странностями, его «закидоны» подчас раздражали меня. Непредсказуемые люди не вызывают доверия, я поняла это, когда Олег обрушил мои надежды… мою любовь… да, я любила его, любила… но он был занят только собой, своими вечными фантазиями – он их называл «познанием жизни». Что было делать, я вычеркнула Олега из своей жизни.

Много лет пролетело, прежде чем я увидела его на похоронах Джамиля. Олег выглядел неважно – похудевший, плохо одетый, и его глаза, когда-то вспыхивавшие синим огнем, показались мне погасшими. С ним была Катя, подруга, когда-то привезенная из Испании, из клуба La Costa, где они вместе работали, – милая девочка Катя, которую я устроила на работу в турагентство. Как она, бедная, выдерживает разболтанный характер Олега?

Так вот, когда Адиль рассказал, что Олег вычислил одного из убийц, я была поражена. Он что же – ясновидящий? Как герой какого-то фильма по роману Стивена Кинга?

Но еще больше поразило меня то, что этот Величко – охранник из агентства Афанасия Тимохина. Черт побери, господа! Черт побери… У Джамиля было немало завистников, это обычная вещь в бизнесе, всегда завидуют тем, кто более удачлив, предприимчив. Среди них были и такие, которые ненавидели Джамиля за азербайджанское происхождение. Хотя он только по имени-фамилии азербайджанец, даже языка не знает, кроме двух десятков расхожих фраз. Но если к зависти примешана еще и ревность…

Афанасий, наверное, знал – ну уж точно подозревал, что Светлана сошлась с Джамилем. Не знаю, были ли у него объяснения со Светкой (он и поколотить ее мог, хотя это спорно: она бы не стерпела, ушла бы от него). Но желание отомстить Джамилю наверняка жгло Афанасия. И могло завести далеко…

С самого начала меня оглушила мысль, что заказать убийство Джамиля мог Афанасий. Но я гнала… не допускала… Когда же возник охранник из агентства Афанасия… близкий, видимо, ему человек, тоже бывший скалолаз… Черт побери!

Оперативник угрозыска, допрашивавший меня, спросил прямо: «Мог ли Тимохин заказать своему охраннику Величко вашего мужа?» Я растерялась. Промямлила: «Не знаю…» Этот Мирошников, глядя в упор, ожидал продолжения ответа. И я сказала: «Мог». Трудно было выговорить это короткое слово. Но ведь «мог» не значит «да, заказал». Я сообщила Мирошникову о своем разговоре с Афанасием – о его предупреждении относительно крутых людей из управляющей компании, недовольных тем, что Джамиль скупал акции. Мирошников выслушал и сказал: «Мы работаем с этой компанией, но пока ничего подозрительного не нашли». И задал очередной вопрос: «Могли ли быть у Тимохина мотивы личного характера против вашего мужа?» И опять я ответила: «Могли».

Трудное, трудное шло лето. Жара, стопроцентная влажность. В городе просто нечем дышать. Девчонки сидели на даче с няней, а я моталась из Москвы в Купавну, из Купавны в Москву…

Только что позвонил Адиль: позавчера ночью на Олега напали двое, он еле отбился.

Что означало это нападение? Случайно ли оно?..