ПОЖЕРТВОВАТЬ ПЕШКОЙ
Короткая и довольно прозрачная детективная история
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Ольга из поселка Пустоша под Шатурой.
Ее малолетние дети-погодки: сын Миша постарше, девочка поменьше.
Ольгина мать, законченная алкоголичка.
Аня, Ольгина старшая сестра (бессловесная роль).
Женя, сначала Анин, потом Ольгин парень, отец ее детей, ударившийся в бега.
Вадим Петрович, московский бизнесмен – Ольга живет у него в прислугах.
Юлиана Аркадьевна, жена Вадима Петровича, когда-то частная преподавательница английского.
Алена, приходящая домработница в той же семье.
Олег, охранник на проходной в дом, где живут Вадим Петрович и Юлиана.
Паша, мальчик из их дома.
Алина Степанна, его гувернантка.
Глеб Игоревич Поймин, свободный художник, с бородой и в тельняшке.
Денис Подпругин, спортсмен и красавчик, бывший ученик Юлианы.
Константин Иваныч и Юрий Пустырин – следователи.
Первый митёк, второй митёк, третий митёк, четвертый митёк – художники.
Коллеги Вадима Петровича, ученики Юлианы.
Черт с рогами, копытами и хвостом, как положено, иной раз в пиджаке, а то в тулупе.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
СЦЕНЫ ПЕРВАЯ И ВТОРАЯ
Сцена разделена пополам, к зрителю обращен торец бревенчатой стены. Слева оконце, за ним голубое весеннее небо. Рослая девушка Аня стоит спиной к зрителю, неподвижно глядя в окно. Справа яркое небо, весенняя грязь, клок сухого прошлогоднего бурьяна у рампы. Спиной к зрителю уходят обнявшись Женя и худенькая низкорослая Ольга – косички, резиночки с шариками. Останавливаются, целуются (лица вполоборота к зрителю).
ЖЕНЯ: Ты классная! с Анькой хуже получается… она вон какая кобыла. К тебе больше не пойдем: Анька пялится, мать ругается. Мои квасят молча. А ребенок – на это забей… пусть родится. Вырастет… все вырастают.
Уходят в глубину сцены. Аня отворачивается от окна, понуро бредет в кулису. Весенний свет меркнет, справа в окошке сумерки, слева валит снег. У окошка детская кроватка спинкой к зрителю. Сквозь решетку видна голова засыпающего мальчика. Ольгина мать спиной к зрителю покачивает кроватку, катит бочку на Ольгу. Та, кой-как подстриженная, с обручем на голове, топчется по комнате, укачивая совсем маленькую дочку.
ОЛЬГИНА МАТЬ (показывая на девочку): Уж хоть эту не рожала бы… уж Мишу бы как-нибудь… уж я тебе говорила: твой из армии в Пустошу не придет… никто не приходит… будешь маяться как я с двумя.
ОЛЬГА (в сторону): Небось не буду.
ОЛЬГИНА МАТЬ: Двоих успел заделать – и ладно. Поминай как звали. Хорошо Анька в Черустях. Какой ни на есть, а мужик.
ОЛЬГА (сквозь зубы): Женатый.
ОЛЬГИНА МАТЬ (трясет кроватку): Поговори у меня. Пригорело!
Убегает в кулису. Ольга быстро кладет едва заснувшую дочку в кроватку к только что уснувшему сыну. Путаясь, натягивает стоптанные сапоги. Надевает пальтишко, еле попадая в рукава. Платок на голову. Поспешно достает из-под кроватки давно собранную сумку. Осторожно отворяет дверь, выходящую прямо во чисто поле. Выскакивает в правую половину сцены под снег. Так же тихо прикрывает дверь, уходит спиной к зрителю, меся наметенный сугроб. Вдали шумит шоссе. Голосует, еще не дойдя до него.
ЗАНАВЕС
СЦЕНА ТРЕТЬЯ
Квартира Вадима и Юлианы. Сцена так же разделена пополам, только без торцов бревен. Слева евроокно, трехспальная кровать, на которой сидит, обложась подушками, в позе мадам Рекамье Юлиана. Спиной к зрителю за мольбертом Глеб Поймин пишет маслом ее портрет, весьма непохожий. Справа прихожая с большим трюмо, перед ним спиной к зрителю модно стриженная Ольга в фартуке с завязками. Примеряет Юлианину шляпу, корчит рожи зеркалу. Кладет шляпу на подзеркальник, уходит в правую кулису. Глеб окидывает критическим взором свою мазню. Кивает на бархатный альбом, что лежит на прикроватном столике.
ГЛЕБ (смущенно): Юлиана Аркадьевна, позвольте мне взглянуть на Ваши фотографии… так сказать, развитие образа во времени.
ЮЛИАНА: Без проблем! полистайте. Я лучше, кажется, была.
ГЛЕБ (учтиво): Не верю. (Разглядывает фотографии.) Какие славные молодые люди подле Вас, Юлиана Аркадьевна.
ЮЛИАНА: Ученики. Я преподавала английский, частным образом, очень недолго. Муж сказал – не грузи себя… вон как исхудала.
ГЛЕБ: Замужней женщине лишняя морока. (Показывает на фотографию.) Вот эту бы блузку… самое то.
ЮЛИАНА: Рукав японкой. Мне всегда шло. Вроде бы цела. Пойду поищу. Оля! принеси чего-нибудь Глебу Игоревичу.
Уходит в левую кулису. Ольга спешит с подносом. Глеб опрокидывает рюмку, берет двумя пальцами длинную полоску красной рыбы, отправляет в рот, похлопывает Ольгу той же рукой пониже спины.
ГЛЕБ: У ребятишек давно не была?
ОЛЬГА (серьезно и искренне): Так давно, что стыдно и появляться.
ГЛЕБ: Боишься матери на глаза показаться? и денег не шлешь? (Ольга молча вздыхает.) Куда ты их солишь-то, горе горемычное? на свое жилье не скопишь, не надейся. Поезжай! деньги прямо с порога покажи, на вытянутой руке. Веером, крупными бумажками. Небось не убьет, пожалеет.
ОЛЬГА: Юлиана не пустит.
ГЛЕБ: А ты просилась? (Ольга опускает голову. Глеб оглаживает Ольгу.) Ладно, сменим пластинку. У тебя когда выходной?
ОЛЬГА: В субботу, с десяти утра до шести вечера. Пока Алена квартиру моет. В Пустошу туда-сюда не обернешься.
ГЛЕБ: Ну, а ко мне на Новослободскую обернешься? позировать? (Ольга слегка улыбается.) Заметано? (Пишет ей адрес фломастером на бумажной салфетке. Сует в карман фартука. Входит Юлиана в блузке – рукав японкой. Глеб изображает почтительное удивленье.) Совсем другое дело! руки видно.
Взбивает кулаком подушки. Юлиана принимает ту же позу «мадам Рекамье». В прихожей перед зеркалом Ольга пытается допить из рюмки – пусто. Входит Денис.
ОЛЬГА: Ой! я мусор выносила – дверь не закрыла!
Денис вешает свою куртку и проходит мимо Ольги как мимо пустого места. Ольга роняет на пол кусок красной рыбы. Подбирает, подтирает и долго стоит, глядя на дверь, за которой скрылся Денис.
ЮЛИАНА: А, Денис! (Подает руку для поцелуя Денису и отправляет Глеба.) Хватит на сегодня.
Глеб задвигает мольберт в угол и откланивается. В передней гладит Ольгу по голове.
ГЛЕБ (тихо): У Юлианы, небось, до них до всех очередь не доходит. Как у шаха-падишаха до наложниц.
ОЛЬГА (зло): Мне по барабану.
Денис на фоне их разговора что-то вполголоса рассказывает Юлиане, та смеется. Долетает обрывок фразы.
ДЕНИС: …без зазрения совести!
ГЛЕБ: Ну, я пошел.
ЗАНАВЕС
СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ
У Глеба на Новослободской. Стандартная декорация: торец стены – прихожая, только без трюмо, просто вешалка - и комната. В комнате кровать где-то в глубине, за ширмой, еле видная. Остальное почти по картине Прянишникова «В мастерской художника». Только там бородатый художник подкладывает дрова в печурку, а здесь бородатый поддатый Глеб направляет допотопный рефлектор на продрогшую Ольгу. Та, спиной к зрителю, кутается в советский платок «север» - клетчатый с бахромой. Ольгины голые ноги в больших Глебовых тапочках торчат из-под платка, криво свисающего углом. На мольберте абстрактное ню, похожее на что угодно – была бы фантазия.
ОЛЬГА: Когда похоже-то станет? я закоченела.
ГЛЕБ: Это не ты, а Венера. Немного синюшная получилась… не взыщи. Теперь по всей стране мороз, куда ни ткни.
ОЛЬГА: Если всё равно не я, то уж мог бы и не такую синюю. (Глеб не находится что ответить, только разводит руками.) У нас под Шатурой всегда немного теплей, чем в Москве.
ГЛЕБ: А то! дома теплее… съезди!
Подмалевывает картину, но лучше не становится.
ОЛЬГА: Юлиану небось похожей рисуешь. (Срывается.) Ненавижу ее… убила бы.
ГЛЕБ: Полегче, полегче! (Оставляет кисть, обнимает Ольгу с мужественной нежностью. Та, дрожа от холода и гнева, прижимается к нему, затихает.) Ты ведь умная, для меня даже слишком… скажешь, так уж припечатаешь. А и промолчать умеешь. Спасибо, что не спрашиваешь, на кой вообще натурщица для такой вот абстрактной мазни. Мерзнешь тут… а у вас там правда на два градуса теплей. Я твою Шатуру теперь на ТВЦ всегда смотрю, когда прогноз по области. Опять дрожишь как собачонка! Пошли приляжем… времени у нас с гулькин нос.
Занавес не закрывается, но свет в комнате гаснет. Софиты освещают авансцену, где идет снег. Ольгина нестарая мать – испитая, низкорослая, в черной синтетической шубе, разбитых сапогах и выношенном платке – согнувшись, тянет санки с двумя укутанными ребятишками. На снегу остается след полозьев. Мальчик засыпает на морозе, заваливается на бок.
ОЛЬГИНА МАТЬ: Не спи! Сейчас приедем. Опаздываем. Егорыч вашей бабке непутевой всыпет по первое число… а тогда вообще по уху давал, когда я с Анькой и Олькой-сучонкой вот так на дежурство таскалась, его задерживала. С вами разве поспеешь! одеваешь, одеваешь – вы из рук выворачиваетесь. Не спи, я сказала! вон окно котельной светится. Чтоб ей, сучонке, впрок не пошло! чтоб на нее и без ребятишек никто не поглядел, как на меня с ребятишками не глядели. Красивая была ваша бабка, красивей небось матери-то. Все боялись взглянуть. Вот так полюбишь – и корми чужих двоих. Чтоб ей, сучонке, такое приключилось, чего я придумать не умею. (Спохватилась.) Ладно, черт с ней.
Черт тащится за ними, оставляя в снегу следы копыт. Запахивает тулуп, скулит по-собачьи.
ЧЕРТ: У-у-у!
Все четверо уходят в кулису. Занавес где-то в середине монолога Ольгиной матери задернулся.
СЦЕНА ПЯТАЯ
Снова у Юлианы: будуар и прихожая. В будуаре темно. Ольга впускает в квартиру Дениса – у того в руке мимоза. Демонстративно чистит у него под носом Юлианин сапог.
ОЛЬГА: А хозяев нету.
ДЕНИС: А я знаю.
Протягивает ей мимозу. Ольга от неожиданности ставит сапог на подзеркальник. Стоит как вкопанная, в одной руке мимоза, в другой губка для чистки обуви. Тычет мимозу в сухую вазу, продолжает стоять с губкой в руке.
ОЛЬГА: Я хозяйке скажу, что это ей.
ДЕНИС: Но мы-то с тобой знаем, чья мимоза. У тебя когда выходной?
ОЛЬГА (роняет губку в сапог): В су-у-ббботу.
ДЕНИС: Я тебя буду ждать в машине у школы. В десять пятнадцать. О'кей?
Выходит, не притронувшись к Ольге.
ОЛЬГА (вытаскивает губку из сапога, ставит сапог на пол к другому сапогу): Это он мне… это он не ей…
СЦЕНА ШЕСТАЯ
У Дениса. Опять торец стены, прихожая и комната. Только на зеркало свешивается велосипедное колесо. На двуспальной кровати валяются джинсы. На прикроватном столике пустая бутылка и два стакана. Открывается дверь. Входит Денис, за ним робко, бочком – Ольга. Денис не раздевается и с Ольги пальто не снимает.
ДЕНИС: Ну, вот моя берлога. С восьмым мартом тебя. (Крепко целует.) Осматривайся, обживайся. Приберись – тут черт ногу сломит – а я поеду возьму чего повкусней.
Выскакивает за дверь. Ольга рассупонивается, раздевается. Начинает бегать с ведром и тряпкой – из кулисы, обратно в кулису. Моет, трет, подняв к зрителю худую задницу. Бьет одиннадцать, через малый промежуток времени – двенадцать, потом и час. Входят Денис с Юлианой. Денис на Ольгу не глядит.
ЮЛИАНА: Прибралась? молодчина. Беги домой. Сегодня Алену пораньше отпустим, ей праздничный стол накрывать. Ну, чего стоишь?
Ольга уносит ведро и тряпку в кулису. Бестолково и нерасторопно одевается в прихожей. Денис как всегда развлекает Юлиану тихим рассказом. Та хохочет, повалившись на кровать. Доносится обрывок фразы.
ДЕНИС: …и тогда она задумала…
ОЛЬГА (на пороге, одетая, повторяет за ним): Да, задумала.
Выходит. По авансцене ковыляет черт – без пиджака, но при галстуке. В лапе у него мимоза.
ЧЕРТ: Непочтенный какой-то праздник… сказал бы я…
Пока черт проходит, занавес медленно закрывается, словно за что зацепившись.
СЦЕНА СЕДЬМАЯ
Стандартная декорация «у Юлианы» - будуар и прихожая, где Ольга медленно протирает зеркало. В нем отражается подурневшее лицо, остановившийся взгляд. В будуаре по две стороны трехспальной кровати негромко разговаривают Вадим с Денисом. В домофоне слышен голос Глеба.
ГЛЕБ: Оля, открой.
Ольга нажала кнопку, впустила Глеба в подъезд и отворила дверь на лестничную площадку. Сквозняк приоткрыл дверь в будуар, оттуда донесся голос Вадима.
ВАДИМ: Ну и что ты, парень, выиграешь? Она тебя высосет раньше, чем получит развод. Заменит тебя не успевши продать завод. Не строй планов. Она не просто ненадежна – она всегда и всех предает. Без исключенья.
Закрывает поплотнее дверь. Оба уходят в кулису, не имея вида ссорящихся или чем-то огорошенных людей.
ГЛЕБ (входит, заглядывает Ольге в глаза, пытается обнять, та отстраняется): Ну чего ты?
ОЛЬГА (зло): Ты говорил – очередь не дойдет. Дошла вот.
ГЛЕБ: Сама виновата. Глазела на него, а Юлиана сразу – цоп! знаешь, как это бывает… мое не трожь.
ОЛЬГА (убитым голосом): Тут что-то не так… не как всегда… по-другому.
ГЛЕБ: Только не вздумай… я тебя как пес сторожить стану. Насквозь вижу и под тобой на три метра.
ОЛЬГА (улыбается бледной улыбкой): Колдун что ли?
ГЛЕБ: Где мадам?
ОЛЬГА: Ушла в Нотр Дам.
ГЛЕБ: Складно отвечаешь. Нашустрилась.
ОЛЬГА: На втором этаже видики смотрит.
ГЛЕБ: Так я пройду к ней?
Ольга кивает. Глеб уходит через Юлианин будуар в кулису. Ольга по авансцене туда же. Вадим через авансцену провожает Дениса в прихожую.
ВАДИМ: Ну и?
Денис делает едва заметный знак глазами: да. Вадим выпускает его из квартиры. Черт в куцем пиджаке вылазит на авансцену.
ЧЕРТ: Занавес! (В сторону, при закрывающемся занавесе.) Заговор.
СЦЕНА ВОСЬМАЯ
Снова у Юлианы. Та же декорация: будуар и прихожая. На авансцене слева проходная будка, там охранник пьет чай из рекламной кружки. Справа решетка, под нее копает детской лопаткой мальчик лет пяти. Посередине у рампы в позе «лотос» сидит черт.
ЧЕРТ: Черт подери, могли и занавеса не закрывать.
Ольга с молотком в руке проходит мимо него к Юлианиному суперложу. Со всех сил колотит молотком по подушке.
ЧЕРТ (косится на нее, качает головой с рогами): Ходят тут всякие, не здороваются.
ОЛЬГА: Пошел к черту.
Черт встает, хромает в правую кулису. Из левой кулисы выдвигается Алена, моющая пол по старинке, вручную. Разворачивается к зрителю подъятой задницей, помощней Ольгиной.
АЛЕНА (продолжая драить пол): Дура ненормальная! чего размахалась? Нашла место… метательница молота! олимпийская чемпионка.
ОЛЬГА: Тебя не спросилась.
Прячет молоток в огромный карман фартука. Он оттуда выпирает.
АЛЕНА: Ходишь распустехой. Хоть фартук сыми. У тебя выходной зазря прошел… мужики сидят горюют.
ОЛЬГА (сухо): Перебьются мужики.
АЛЕНА (поднимается с тряпкой в руке, разгибает спину): Не знаешь, куда себя девать? роди еще. Где двое, там и трое… мать-то у тебя двужильная.
ОЛЬГА: Тебя крестить позвать?
АЛЕНА: А то! покумимся. (Уходит с тряпкой в кулису, поет оттуда.) Ой, кумушки, голубушки – кумитеся, любитеся.
Ольга через прихожую удирает из квартиры. Появляется на авансцене возле будки охранника, в фартуке с карманом, оттопыренным молотком. Весенний ветер шевелит ее растрепанные волосы.
ОХРАННИК: Чаю пришла попить? Садись, налью. (Показывает на вторую табуретку, ставит вторую кружку.) Или, может, чего покрепче? (Достает бутылку.) Ни ухом ни рылом не ведет… тогда сваливай.
Ольга молча разворачивается, идет вдоль рампы к решетке. Такое впечатленье, что сейчас свалится в партер.
ОЛЬГА: Нет, через проходную нельзя. А тут кругом решетки. (Подходит к мальчику.) Тебя как звать?
МАЛЬЧИК: Пашей. Вон уже сколько подкопал… вчера еще тут лед был… скоро смогу проползти… потом отряхнусь… на мне просохнет. Через проходную охранник не пускает… Алина Степанна его просила.
ОЛЬГА: Кто такая?
ПАША: Гувернантка. Сидит дома, волосы красит.
ОЛЬГА: Ты куда собрался-то?
ПАША: В овраг.
ОЛЬГА: Там снег не стаял.
ПАША: Там тропинка к школе.
ОЛЬГА: Не дорос еще! ишь, Филипок выискался. Язык-то у тебя бойкий… с гувернантками растешь.
ПАША: Я и по-английски. Э шип – корабль. Главное, подальше от Алины… от лисы Алисы.
АЛИНА СТЕПАННА (выходит из подъезда): Паша! роешься, как крот! весь измазался! Разговариваешь с чужими. Пошли… five o'clock tea.
ПАША: Чай с английским…
АЛИНА СТЕПАННА: С молоком. Хлеб с маслом, джем. А я тебе почитаю про Алису. Фу, брось чужую лопатку.
ПАША (увлекаемый Алиною, бросает Ольге лопатку): Покопаете?
Ольга роет с азартом, как собака, углубляя Пашин подкоп – в привычной позе кверху задницей, обращенной к зрителю. Черт снова сидит на авансцене, делает куличики из нарытой Ольгой земли, стуча совочком по формочкам.
ЧЕРТ: Запуталась девчонка. Черт ногу сломит в этом бардаке. Бежать отсюда надо – к черту на кулички.
Рушит копытом свои произведения. Встает, уходит, волоча сломанную ногу. Занавес закрывается, прихватывая охранника – он сам его на себя натягивает – и копошащуюся Ольгу. Но ее тощая задница еще шебуршится под занавесом, и земля оттуда летит.
СЦЕНА ДЕВЯТАЯ
У Ольгиной матери в поселке Пустоша. Торец бревенчатой стены, дверь из комнаты во чисто поле. Во чистом поле весенний предвечерний свет, в небе нежные облачка, в глубине сцены шумит шоссе. У рампы кустик, которого раньше не было. На нем вот-вот лопнут настырные почки. В комнате детская кроватка отодвинута к окну, рядом впритык низкий самодельный топчанчик. На нем точно зверята возятся подросшие дети. Мальчик тузит сестренку. Та закрывается подолом байкового платья – и ни звука. Ольгина мать сидит спиной к зрителю на табуретке, придвинувши другую, на которой кастрюля и миска. Чистит картошку.
ОЛЬГИНА МАТЬ: Мишка, ты ей все кости помнешь. Ишь, партизанка… не пикнет. Вся в Ольгу, в сучонку. Не дай Бог дожить, как вырастет, начнет куролесить. Прям не знаю… не то жить-растить, не то сразу помирать ложиться.
Ольга подходит снаружи к двери. Достает крупные деньги, складывает веером, как учил Глеб. Набирает полную грудь воздуха, толкает ногой дверь, шагает через порог. Мать поворачивается к ней, столкнувши на пол недочищенную картошку. Ольга прикрыла дверь, стоит не раздеваясь с веером из пятитысячных бумажек.
ОЛЬГИНА МАТЬ: Дочушка! кого ограбила? (Воет, причитает.) Засудят… посадят… это я беду накликала…
ОЛЬГА (кладет бумажки на мокрую табуретку): Мам, не бойся! в Москве большие деньги ходят. У богатых людей живу, на побегушках-постирушках. Алена – та давно у них: стряпает, убирает, вдвое против меня получает. Мужа алкаша, двоих детей, свекровь – всех кормит.
ОЛЬГИНА МАТЬ (меняет тон): Ах ты сучонка! накрасилась, намазалась, вся из себя, а мы тут одну картошку!
Поскорей хватает мокрые деньги, уносит в левую кулису, не посчитав. Ольга наконец замечает детей. Бросается к ним, спотыкаясь о катающуюся по полу картошку. Дети ее не узнают, отворачиваются. Ольга силком сгребает их обоих. Садится в пальто на мокрую табуретку. Неловко расставила ноги, посадила детей на оба колена.
ОЛЬГА (шарит в кармане пальто): А вот я вам… вот, глядите! (Достает две шоколадки. Дети кусают их прямо с бумагой.) Не, не так… сейчас разверну. (Дети жадно едят, Ольга гладит их по головкам измазанными в шоколаде руками.) Как выросли-то! И что это я удумала – человека убивать? их вон ростишь-ростишь… вон какие бледненькие. Пусть она живет, жует, трахается. Не мой суд. Скушал? дай ручки вытру.
Мусолит носовой платок, вытирает мальчику измазанные руки. Входит Ольгина мать с бутылкой, на которую надеты стаканы. Вытирает свободную табуретку фартуком, ставит бутылку, рядом стаканы. Подбирает раскатившуюся картошку, ставит кастрюльку в миску – и на подоконник. Наливает водку в стаканы. Мальчик тянется к стакану, Ольга легонько шлепает его по руке.
ОЛЬГИНА МАТЬ: Ну, дочка, со свиданьицем. Теперь, ребятки, заживем – мамка отыскалась.
Пьет стоя. Ольга пьет, не спуская с колен детей.
ЗАНАВЕС
СЦЕНА ДЕСЯТАЯ
У Юлианы, всё то же, только темно. Звук ключа, поворачиваемого в двери. Входит Ольга, зажигает свет, кладет вязаную шапку на подзеркальник. Натыкается рукой на молоток, поднимает его – на нем кровь. Бросается в будуар с молотком в руке, зажигает там свет – Юлиана лежит на подушке размозженной головой, вся в крови.
ОЛЬГА (спокойно, почти не удивившись): Я убила… мой грех. Мыслью убила. Черт меня подслушал… вышло по-моему.
Черт высовывает рыло из левой кулисы и снова прячет. Опять в замке звук поворачиваемого ключа, входит Вадим Петрович – и прямо в будуар.
ОЛЬГА (тупо): Уже прилетели? а должны были завтра.
ВАДИМ ПЕТРОВИЧ (по сотовому): Милиция? убийство! Улица академика Янгеля двадцать восемь, квартира девятнадцать.
ЗАНАВЕС
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
СЦЕНА ОДИННАДЦАТАЯ
Кабинет Константина Иваныча. Он сидит за столом лицом к зрителю. Напротив него, спиной к зрителю, сидит Вадим Петрович.
ВАДИМ ПЕТРОВИЧ: Вошел в квартиру – было примерно час пятнадцать. В час с минутами шел через проходную, взглянул на часы. Олег дежурил. Я на сутки раньше… уплотнил график. Много ездил, жена всегда так скучала (закрывает лицо руками).
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Во сколько приземлились?
ВАДИМ ПЕТРОВИЧ: В десять двадцать. Из Гааги всегда такой дотошный наркоконтроль…
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Не звонили прилетевши?
ВАДИМ ПЕТРОВИЧ: Нет, скорей поехал. В прихожей горел свет… жена поздно ложится… ложилась. Застал на месте преступленья… с молотком в руке… еще кровь с него капала (снова закрывает лицо руками).
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Ну, это фигурально выражаясь. Уже не капала… подсохла. Смерть наступила двумя часами раньше – эксперт написал.
ВАДИМ ПЕТРОВИЧ (будто не слыша): И на пальто была кровь. Она так и стояла в пальто… только шапку сняла.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Куда положила?
ВАДИМ ПЕТРОВИЧ: Не знаю… не заметил.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: На подзеркальник. Под шапкой на лакированной поверхности была запекшаяся кровь. На шапке не было… шапка белая. На рукаве пальто есть немного сухой крови, на ворсе. На молотке почти уже нет… должно быть, обтерся о рукав. Вот он, молоток. (Достает из ящика, на нем бирочка.) Ваш?
ВАДИМ ПЕТРОВИЧ (неожиданно холодно): Не знаю… я у себя дома сам гвоздей не забиваю. (Снова взволнованно, поднося к глазам платок.) Не могу на него смотреть… ее висок… нет, у меня все инструменты немецкие.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Вы полагаете, Зайцева могла привезти молоток с собой? из Пустоши?
ВАДИМ ПЕТРОВИЧ: Если она вообще туда ездила. Вы у нее билет на электричку проверяли?
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ (нарочито мягко): Спасибо за подсказку. Обязательно проверю. Если не выбросила.
ВАДИМ ПЕТРОВИЧ: Если такая как она вообще берет билеты.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ (убирая молоток): Охранник показывает - Зайцева в тот вечер шла через проходную один раз минут за десять до Вас.
ВАДИМ ПЕТРОВИЧ: Я уж подумал, что она с молотком в руке два часа стояла над бедной… над бедной… Вы показывали Зайцеву психиатру?
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Да. Практически вменяема. Сейчас в шоке. Пограничное состояние… Вы не боялись держать ее в доме?
ВАДИМ ПЕТРОВИЧ (опять будто не слыша): Сегодня утром обнаружил подкоп под решетку за домом. Довольно глубокий… некрупная женщина проползти может… и на пальто у ней была земля.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Должно быть, обтряслась при перевозке. Погода сухая… а пятнышко запекшейся крови осталось. Пальто здесь – как вещественное доказательство. Зайцеву мы в машину сажали – милицейскую шинель накинули. Сильно дрожала. Так Вы полагаете, подозреваемая могла побывать в квартире дважды – сначала проползла на брюхе, убила, выползла обратно, а потом для отвода глаз через проходную? спустя некоторое время? хитрость сумасшедшей? не по диагнозу, в бытовом смысле, конечно. (Вадим Петрович кивает.) Когда похороны?
ВАДИМ ПЕТРОВИЧ: Послезавтра в два… на Новодевичьем… у ней там отец похоронен… я с трудом добился.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Разрешите присутствовать?
ВАДИМ ПЕТРОВИЧ (неожиданно бойко): Без проблем. (Снова вздыхает.) Приходите. Совсем не спал… еле держусь.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ (встает, подает Вадиму Петровичу руку): Тогда простимся на два дня.
Вадим Петрович встает, пожимает протянутую руку, оборачивается лицом к зрителю. Уходит, вытирая платком глаза, через авансцену в правую кулису.
Константин Иваныч звонит. Впускают Ольгину мать. Та без приглашенья плюхается на освободившееся место. Константин Иваныч садится на свое.
ОЛЬГИНА МАТЬ: Я ей – дочушка! кого ограбила? поди повинись, пока не поздно. Она как пошла врать – я то, я сё. А как по телику показали – я сразу сюда. Не надо мне… я не соучастница. (Выкладывает на стол сильно поредевший веер из пятитысячных бумажек.) Черт ее попутал…
ЧЕРТ (высовывается из левой кулисы): Валят, как на мертвого. (Прячет рога и копыта в кулису.)
ОЛЬГИНА МАТЬ: Лучше я буду камень на горе бить, чем краденое возьму.
ЧЕРТ (снова кажет рыло): А денежки-то тут не все.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ (черту): Исчезни. (Тот исчезает.)
ОЛЬГИНА МАТЬ: С детьми Анька осталась… из Черустей примчалась – тоже по телевизеру видела. Так, говорит, ей и надо. Сколько веревочке ни виться, а конец бывает. Черт-то он рядом ходит. Чего она не додумала – он додумает. Чего она не доделала – он доделает.
Черт удовлетворенно кивает из кулисы.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ (собирает деньги, подает ей): Я вас не вызывал. Во сколько она приехала – и без Вас знаю. Две электрички были отменены. Берите деньги, езжайте к детям. Отпустите Аньку, пока она детей не прибила. Я уже слыхал – про Аньку, про Женьку. Что Ольга Вам привезла – это в Москве гроши… ее заработок за три месяца. Что Вы мне совали - это за месяц. Езжайте, не тратьте. Впереди черт те что.
Черт вылазит, скорбно помавает головой.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Обнаглел… ступай с глаз долой. (Черт тащится с глаз долой.) Ну, чего Вы расселись? чего тут забыли? я денег не прикарманил. Кру-угом шагом марш!
Ольгина мать встает. Поворачивается на сто восемьдесят градусов, прячет деньги в клеенчатую сумку и шустро убегает в правую кулису.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ (один): Ну, Зайцева, и валят тебя. Тебя вытаскивать как из болота бегемота. Я им скажу – электричек не было. Они мне – на автобусе приехала. Автобусы, правда, были. А показания матери не в счет. Особенно если они в пользу этой юродивой Ольги. И мать тоже дура. Хоть не заикайся. Неужто я про билет не спрашивал. Небось не маленький. Билета нету – гони монету, монеты нет – садись в тюрьму.
Константин Иваныч опять звонит, впускают Алену.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Садитесь. Так чего было?
АЛЕНА (садится): Слабенькая она была, Ольга. Ну, и махала нарочно молотком, чтоб мускулы, значит… а то я всю работу делала… я посильней.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ (не слушая дальше, достает молоток): Этим?
АЛЕНА: Не. Другим, новеньким, с красной головкой. Тот полегче, а этот ну прям кувалда.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: А этот чей?
АЛЕНА: А хрен его… то есть я не знаю. А в этом будуаре ее, хозяйкином, места много – ну вот Ольга там и тренировалась. Я ей говорю – поди, дура чокнутая, не мешай пол мыть. Нет… машет, упертая. Должно быть, и в темноте тренировалась. Я-то дома ночую… у меня дети. (Спохватывается.) Да ведь и у ней дети… Вы уж… она небось в сумерках нечаянно по башке.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ (охотно): Ну да… одиннадцать часов было… темнело.
АЛЕНА (подхватывает): Она, покойница, без света лежала – занавески задернет, мечтает. Темно было.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: дело ясное, что дело темное. Можете идти. На поминках вам одной хлопотать, без Ольги.
Алена встает. Уходит, опустивши голову, в ту же правую кулису. Вдруг врывается обратно и выпаливает стоя.
АЛЕНА: Я тот красный молоток давно припрятала – в коробку от шляпы и в шкаф.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Он там еще?
АЛЕНА: Не смотрела… боюсь. Не хочу в руки брать.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Чтоб отпечатков не было? они уже есть. Или стерла? деловая колбаса.
АЛЕНА (жарко): Боюсь – тоже убью.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Ни фига себе! (Поет.) Но и я кого-нибудь зарежу под осенний свист. Кого убьешь-то? Юлиану уже того.
АЛЕНА (столь же жарко): Ну, хозяина! Вадима Петровича.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Тебя сейчас арестовать или дождаться пока убьешь?
АЛЕНА (сошла с катушек): Да хоть сейчас! от вас от всех чего ждать-то? вы и невиновного посадите.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Боюсь, в случае с Ольгой именно так и будет. Ты-то как думаешь? виновна она?
АЛЕНА: Не больше не меньше меня. Ее когда брали, она кричала – вяжите меня! я убила… мыслью, злостью, завистью… черт меня молчаливую подслушал и всё за меня выполнил.
Черт горделиво прогуливается по авансцене. Никто на него не обращает вниманья. Обидевшись, уходит.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ (занятый своими мыслями): Тебя ведь там не было. Или ты где пряталась?
АЛЕНА: Олег был… вы его тогда позвали. Он мне рассказал.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: По секрету всему свету. Ладно… Ольга из-под Шатуры, а ты откуда?
АЛЕНА: Не знаю… детдомовская… детдом во Мценске был.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Леди Макбет Мценского уезда.
АЛЕНА: Чего?
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: (не обращая внимания на ее реплику): Я орловский. Узнаёшь по говору? А замуж в Москву вышла?
АЛЕНА: Я и его убила бы.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Вот я и говорю: поди домой, посади детей на оба колена, дай им по конфетке, погладь по головке – авось от сердца отляжет. Ольга как сказала – их, людей, ростишь, ростишь, а тут убивать. У тебя кто?
АЛЕНА: Как у нее… мальчик старший, девочка поменьше.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Золотые детки называется. (Взрывается.) Да что я вам – поп? поди к попу, он тебе даст на орехи.
АЛЕНА: От них что от козла молока.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Атеистка хренова! Тебе скажу правду за правду. Я в Ольгину вину не верю. Даже наоборот – уверен в невиновности. Но вот что посадят ее… уйди, не грузи меня.
Алена делает несколько шагов к правой кулисе, потом опять возвращается.
АЛЕНА: Так вы ее… мне детей жалко. (Кричит во весь голос.) МНЕ ЕЕ ЖАЛКО!
Поворачивается. Убегает в правую кулису.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Да-а-а. Заварили кашу.
ЗАНАВЕС
Звучит траурный марш Шопена. По авансцене из левой кулисы в правую проносят бутафорский гроб. За гробом идет безутешный вдовец, его деловые партнеры, бывшие ученики Юлианы – все как на подбор. Из левой кулисы процессию созерцает Константин Иваныч. В правой стоит Глеб с фотоаппаратом. Дождавшись Дениса Подпругина, щелкает.
СЦЕНА ДВЕНАДЦАТАЯ
Возле дома покойной Юлианы. Занавес задернут, у левой кулисы будка охранника, у правой решетка. Паша снова один – копает, как Эдмон Дантес. Константин Иваныч подходит к будке охранника.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Добрый день. Олег. Хорошо, что я попал в твое дежурство.
ОЛЕГ: Ну, дела! эта припадочная бегала по всему двору растрепанная, без пальто, в фартуке – из кармана молоток торчит.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ (показывает молоток с биркой): Этот?
ОЛЕГ: Хрен его знает. Вроде тот был полегче. Такая-то орясина фартук порвет. Если б мы ее тогда в психушку – был бы человек жив. А теперь…
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Кто-нибудь шел через проходную в тот день часов примерно в одиннадцать вечера? не свои, чужие?
ОЛЕГ: Нет, из чужих никого. Это я гарантирую.
Константин Иваныч, больше ничего не сказавши, направляется к решетке, где Паша роет как экскаватор.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Много нарыл?
ПАША: Уже на четвереньках можно. Сейчас покажу.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Ладно, верю. Тебе кто-нибудь помогает?
ПАША: Помогали… тетя Оля, которую арестовали. Она здорово помогла… а потом пропала. Теперь вот рою один. (Принимается копать.)
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Ты тут чего-нибудь находил?
ПАША (подает ему банку из-под пива, забитую землей): Вот.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Нет. Это не то. Хотя бы пуговицу. (Паша с готовностью начинает отрывать свою.) Не надо, не надо.
АЛИНА СТЕПАННА (выходит из подъезда, перекрашенная в другой цвет): Паша! я тебя чему учила? не разговаривай с чужими людьми. (Константин Иваныч показывает ей удостоверенье.) Да, да. ужасно. Она тут копалась. Я сразу заподозрила неладное. Паша. это она тебя подучила рыть подкоп? для своих криминальных целей?
Паша молчит, будто и не ему.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Вы ее хорошо разглядели?
АЛИНА СТЕПАННА: Без верхней одежды. В фартуке. Из фартука молоток торчит.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: (стандартным жестом достает молоток, задает стандартным тоном стандартный вопрос): Этот?
АЛИНА СТЕПАННА: Да, конечно. Он самый. Орудие убийства. Я видела по телевизору. Ужасно. Паша, пошли домой. Ты весь в земле.
Отряхивает его. Раскланиваются и расходятся.
СЦЕНА ТРИНАДЦАТАЯ
Кабинет Константина Иваныча. Теперь напротив него сидит Ольга.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Зайцева, они все тебя валят. Я в твою вину не верю. Ради господа Бога, говори точно. Одна беда уже случилась, ее не поправишь. Теперь другая рядом ходит. Загремишь ты в тюрьму, и чего с детьми будет?
ОЛЬГА (горячо): Я убила. Вяжите меня. Ходила и думала, как убивать буду… как уходить потом, куда бежать.
КОНСТАНТИН ИВАЫЧ: Раскольников в юбке.
ОЛЬГА: Не раскольница… в обычную церковь хожу. В церковь, конечно, в юбке. А так – в джинсах… сверху фартук с карманом, в кармане молоток.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: За что убивать-то хотела? и где решила спрятаться после убийства?
ОЛЬГА: Можно, я не буду говорить? он не виноват – зачем его припутывать? У него можно – жена полтора года как ушла.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Ну, думала убить. А чего делала?
ОЛЬГА: Ходила, молотком по подушке била. Алена видела.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Допрашивал я Алену. Она одна тебя не топит. Остальные все… даже мать. Ну, что же было на самом деле?
ОЛЬГА: Черт меня выследил… всё за мной по пятам ходил.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Упрямая, зараза, как Жанна д'Арк. Талдычит свое.
ОЛЬГА: А что Жанна? Жанна ничего не знает. Она только ходила хозяйке массаж делать.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Что ж мне теперь – чёрта на очную ставку звать? (Черт услужливо высовывается из левой кулисы.) Тьфу тебе! (Черт сваливает.)
Из правой кулисы, выпятив грудь в тельняшке, выходит всклокоченный, с нечесаной бородой Глеб, изрядно выпивши. Смахивает на черта. Становится во фрунт, отдает честь.
ГЛЕБ: Свободный художник Глеб Поймин по собственной инициативе явился для дачи показаний. По уголовному, значит, делу. Простите что прорвался. Простите что выпимши. Простите что узурпирую. (Тычет под нос Ольге фотографию Дениса. Ольга молча отворачивается. Глеб подсовывает фотографию с другого бока.) Нет, пусть скажет. Имя, фамилию, телефон, адрес. Не жалейте ее, заставьте. Тут о жизни и смерти… дура! Черт своими лапами ничего не делает. Он хитрожопый, черт. (Черт из кулисы строит обиженные гримасы.) Он, черт его подери, выбирает о-ру-ди-е. Кто был орудием? кто этот грёбаный молоток в элитную квартиру припер? кто, скажи, мог придти к хозяйке, когда хозяину еще сутки в Гааге околачиваться? Говори, кликуша паршивая, не то я сам тебе врежу… простите, что узурпирую.
ОЛЬГА (безучастно): Он меня не бьет. Наоборот, старается вытащить.
ГЛЕБ: Повезло тебе, девка… приглянулась ты ему. Вон какая – позеленела вся, волосья отвисли, глазки в кучку. Если кто тебя, кошку драную, окромя меня жалеет, скажи спасибо. В ножки поклонись. Говори, несчастье ходячее, пока я с горя не помер.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Поди, Глеб, за дверь и нас не слушай. Что сможет – расскажет. А я – никому. Вот те крест, Зайцева. Только суду, при закрытых дверях, и то не всё. Судья вроде врача. Хрен с ним, пусть знает. Потерпишь.
ГЛЕБ: Гражданин следователь, можно я там в предбаннике посижу, пока она рожает?
Константин Иваныч кивает. Глеб выходит.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Ну, говори. (Ольга молчит.) Ладно, я за тебя говорить буду. Если неверно скажу, ты головой помотай, вот так. (Мотает головой.) Я живо поправлюсь.) Вынимает из стола мобильник.) Юлианин. Как будет его номер, ты глазом моргни. Вот, сразу. Денис Подпругин. Лошадиная фамилия. Это я так… это из Чехова.
ОЛЬГА: Не из Чехова он, из Подольска. Снимает тут, в Черемушках. (Торопливо.) Я адрес не запомнила… мы на машине.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ (разглядывает фотографию): Для парня чересчур красив. (Поет.) Ах, Керубино! зачем мальчишке быть таким красивым!
ОЛЬГА (поспешно): У Юлианы все такие.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Других не держим. (Продолжает, не дает ей увильнуть.) И ты на него поглядывала. За погляд денег не берут.
ОЛЬГА (резко): А за что берут? Хозяйка крупно крошила. Вот тебе на такси, вот тебе на фитнес-клуб, вот тебе на море и обратно.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Ну, хватит уже… сейчас наплетешь с три короба. Это ей муж столько денег давал?
ОЛЬГА: А хрен их… у них куры не клюют. Значит, давал.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Он что, не видел у себя под носом бардака?
ОЛЬГА: Завод ведь на ее имя.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Откуда ты знаешь?
ОЛЬГА: Они меня за дурочку… Глеб говорит, что я даже слишком умная – для него.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Тогда скажи мне, умница, почему завод был записан на покойницу – гулёну никчемную, не тем будь помянута?
ОЛЬГА: Отец был завминистра… помер. На Новодевичьем лежит.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Видел. Сколько лет хозяева были женаты?
ОЛЬГА: Тридцать. Красивая, черт. Целый день – массаж, пассаж, кавалеры. Студенткой вышла, работала без году неделю.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Фамилия по мужу. Вуз технический?
ОЛЬГА: Чего-то по металлу…
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Прихватизация. Главное, чтоб не на свою фамилию. Всё путем. Подпись, печать. Ну, хорошо. Не понимаешь – не надо. Главное, я понял. Ходит к ней Денис, запасной игрок, и ничего у них пока не было. Мотни головой, если что не так. (Ольга не шевелится.) Однажы – шел дождик дважды – он позвал тебя к себе. Вот тут я не пойму. То ли убраться он хотел тебя заставить по-хитрому, то ли что, то ли еще что.
ОЛЬГА (с обидой): Не… восьмое марта было. Он мне еще за два дня до того мимозу подарил. Тебе, говорит. Я ей потом сказала – Вам принесли. Убраться я убралась, только он очень долго в магазин ездил… я все жданки прождала. Всё уже вылизала… уже час пробило, а его нет.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Приехал он с Юлианой. (Ольга опускает голову.) Сейчас выясним. (Звонит по внутреннему телефону.) Галя, узнайте, не было ли восьмого марта часов в двенадцать, звонка с 745-1425 на 8 (903) 513-1127. Сиди, отдыхай. Сейчас ответят. Был? (Кладет трубку.) Выше нос, Зайцева. Утри сопли. Не подставлял тебя твой Денис… просто так вышло. Не для того он тебя привез, чтоб пол вымыла. Только Юлиана что-то учуяла. Сам не гам и другому не дам. Позвонила - он не посмел отказаться.
ОЛЬГА (с отчаяньем в голосе): Она их всех так, по разу, а моего… то есть этого – задержала.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: По разу? ну хоть не убивала? как царица Тамара?
ОЛЬГА: Тамара у ней маникюрша… тоже хорошая… (Прикусывает язык.) Я думаю – Юлиана мне на зло.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Прямо! нужна ты ей.
ОЛЬГА: Выходит – нужна. Глеб давно въехал, к чему дело идет… только, говорит, не вздумай… я под тобой на три метра вижу… колдун.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Нам без колдуна не разобраться, раз пошла такая чертовщина. А Глебу без поллитра. Уже для храбрости принял на грудь. Дело путаное… черт так и путается под ногами. (Упомянутый высовывается.) Сгинь! (Убрался.) Что нам тут, святой водой что ли покропить?
ОЛЬГА (не слушает): Он ей всё рассказывал, рассказывал… а она смеялась.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Прямо Шахеразада он у тебя.
ОЛЬГА (гордо): Парень что надо. (Сникла.) Отослали они меня. Убралась – ступай, отпусти Алену. И больше Денис на меня не взглянул.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Спасибо – отослали. Сидела бы в соседней комнате, как Джульетта Мазина.
ОЛЬГА: Джульетта ее стричь ходит… ходила.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Злоумышленница! всё шелешпёра ловишь.
ОЛЬГА: Никого я не ловлю… они сами – Глеб и Денис. Глеб сразу догнал, в чем тут фишка. Сторожить, говорит, тебя стану. От греха, значит… чтоб не убила. Он не по ревности. Он правильный человек, Глеб. Не вздумай, говорит.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: А ты вздумала.
ОЛЬГА: День и ночь думала. Глеб давно говорил – съезди к ребятишкам.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: И ты поехала… а то вдруг посадят. Умилилась сердцем и раздумала. Это ты мне сразу сказала.
ОЛЬГА (после долгого молчанья): Только когда я вернулась, уже всё сделано было.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Так вот Глеб и спрашивает – кем?
ОЛЬГА (гневно): Вы Дениса не припутывайте. Денис тут не при чем... они даже пожениться собирались.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Кто тебе сказал?
ОЛЬГА: Толковали – хозяин с Денисом… я совсем тютельку слыхала.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Какую тютельку?
ОЛЬГА: Про завод… хозяин говорил – она завод продаст… тебя предаст… раньше, чем получит развод… раньше, чем продаст завод. Она такая.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Не понял… что раньше – продаст или предаст? Ладно. Кричали, ругались?
ОЛЬГА: Не… миром разошлись.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Как хочешь, только Юлиана всё это не тебе назло затевала. Влюбилась.
ОЛЬГА: Она не влюбляется… даже не знает, что такое. Она от мужа освободиться… ненавидели друг друга они. Убила я… я была орудием? Только черта или хозяина? Или хозяин – черт? их, чертей, много.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Имя им легион. Господи, как всё вместе ходит. И ум твой, и простота твоя деревенская. Непростая ты девка. Утопишь ты себя1 Достоевского на тебя не хватает.
ОЛЬГА (сурово): Хватает их на мою голову. Больше мне не сватайте.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Ну, злоумышленница, все гайки отвинтила или маненько оставила?
ОЛЬГА: Это я без винтов? я пока еще въезжаю.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Тогда скажи – мог хозяин Дениса подрядить Юлиану убить?
ОЛЬГА (взрывается): Вы это бросьте! наловчились дела шить!
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ (вкрадчиво, но плохо маскируясь): А что! у Дениса на Юлианку зуб был… она его с тобой разлучила.
ОЛЬГА (спокойно): Нарочно науськиваете. Зря стараетесь. Я Вам больше ничего не скажу. (Без разрешенья выходит из кабинета.)
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ (в телефонную трубку): Примите Зайцеву. (Кладет трубку.) Прав Глеб… умная, черт. И не только ума – тут всего хватает.
ЗАНАВЕС
СЦЕНА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Сцена разделена пополам. Торец кирпичной стены. Слева лестница уходит вниз, там горит тусклый свет, доносятся в разнобой голоса, иной раз мелькнет тень. Справа переулочек, распускается тополь, горит фонарь. Идет Константин Иваныч, пинает ногой жестянку из-под пива.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ (декламирует громко – никто не слышит): И всюду страсти роковые, и от судеб защиты нет.
Вдруг яркий свет фар освещает его с нег до головы. Бутафорский автомобиль выбрасывается на тротуар, как кит на сушу, с размаху прижимает его к стене. Он вдавливается крестцом не в кирпичную стену, а в озаренную светом фар железную дверь. Та не заперта! распахнулась вовнутрь, Константин Иваныч слетел на несколько ступенек вниз по лестнице, ударился о стену. Стоит, пытаясь отдышаться. Свет фар сместился, бутафорский автомобиль бесшумно умчался.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Наехали в буквальном смысле. Достаточно было одного звонка про Дениса – Юлиану. Я перешел дорогу сильному мафиози. И Гаага тут тоже… дотошный наркоконтроль. Значит, не такой уж дотошный. Взять деньги с безутешного вдовца? может, что и швырнет. Но ему проще меня убить. Зайцевой придется пожертвовать. Мне ее вытащить не аозволят. Как пить дадут осудят. И там прикончат.
Из подвала поднимается Глеб, еще пьяней прежнего.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ (оторопело): Ты чего? здесь тебе не Новослободская, здесь Новокузнецкая. Галина с тебя все данные записала… ты на Новослободской… тебе что, без разницы?
ГЛЕБ (пропуская мимо ушей): Не пожертвуем мы Зайцевой. И Зайцеву отобьем, и сами живы останемся. Еще посмеемся. Посмеем… не боись. Пойдем вниз, выпьем, снимешь стресс. Это я дверь забыл запереть. Ребята всё на меня ругаются… а ты скажи спасибо. Тут моего товарища мастерская. Ну, пошли, чего стал.
Уходят вниз. Их голоса выделяются среди разноголосого шума. В открытую дверь из комнаты что-то виднеется, мелькая.
ГЛЕБ: …он его на скорости прижал… чуть по стенке не размазал… нашей, блин. Вить… а ты меня хотел бить… дверь, блин, не запираю. Бог есть!
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Хорошо бы… только я его чегой-то не вижу. Чёрта – того вижу.
ГЛЕБ: А то! мы их давно видим. Правда, Вить?
Черт крадется вдоль кирпичной стены, с улицы. Тычется в железную дверь, но та ему не открывается.
ЧЕРТ: У-у-у!
Снизу доносится нестройное пенье. Выделяется голос Глеба.
ГЛЕБ: Живет моя отрада в высоком терему!
ЗАНАВЕС
СЦЕНА ПЯТНАДЦАТАЯ
Кабинет Константина Иваныча, утро. За столом сидит Юрий Пустырин, напротив него клюет носом Ольга.
ЮРИЙ ПУСТЫРИН: Сколько ударов Вы нанесли, Зайцева?
ОЛЬГА (бормочет, как во сне): Много… Алена видела.
ЮРИЙ ПУСТЫРИН: Не прикидывайтесь слабоумной, Зайцева. Я говорю о тех ударах, что были нанесены ночью, без свидетелей, и имели летальный исход.
ОЛЬГА (тупо): Летел он ночью, входил уж когда я хозяйку убила. Не видел он… какой из него свидетель… и никогда он меня не имел. Я под дурочку не кошу.
ЮРИЙ ПУСТЫРИН: Распишитесь вот здесь.
ОЛЬГА (расписывается): Можно мне пойти спать?
ЮРИЙ ПУСТЫРИН (звонит по внутреннему телефону): Примите подследственную. Идите, Зайцева. (Ольга тычется, еле находит дверь. Уходит.) Дайте мне Родимчикова. Сделано, Александр Марленович. Можно предъявлять обвиненье. Хорошо, подготовлю. (Кладет трубку. Входит запыхавшийся Константин Иваныч.) Точен, как часы, Костик. (Встает.) Садись в свое кресло. Это я заберу – ее признанье. (Забирает бумажку.)
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Как? причем тут ты? когда успел? Сейчас без пяти девять, я уходил вчера в семь вечера.
ЮРИЙ ПУСТЫРИН: Всю ночь с ней бился. Умственно отсталая. Но вменяема, зверюга. Родимчиков мне вчера позвонил. Сказал – ты дело запутал. Пришел твой собутыльник, за тебя допрашивал, ты поддакивал. Поддатый был? что праздновали? и сегодня тоже какой-то помятый. Поди отоспись – Родимчиков разрешил. Посидел пять минут в кресле – и хватит. Освобождай место, мне поручили по твоим материалам сформулировать обвиненье.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ (не слушает его набирает городской номер): Глеба Игоревич, пожалуйста. Вы кто будете? куда увезли? в Ганнушкина? а кто вызвал? так Вас там уже полтора года нет, Зайцева сказала. Зайцева! Ольга Зайцева, подследственная. (Кладет трубку). Отключилась, тварь. Бывшая жена… та еще дамочка. Юра, это не собутыльник. Вчера первый раз в жизни вместе пили, уже по окончании рабочего дня. После того, как я его допрашивал… то есть он допрашивал Зайцеву.
ЮРИЙ ПУСТЫРИН: Вот, вот… что я и говорю.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Юра, это очень ценный свидетель. Он писал портрет покойной… долго писал, много видел и слышал.
ЮРИЙ ПУСТЫРИН (поднимает Константина Иваныча с кресла, ведет к дверям): Ступай домой, пока дров не наломал… у Родимчикова тоже терпенье не бесконечное… смотри, лопнет. Я тебя прикрою… я за тебя напишу… (Выпроваживает Константина Иваныча, набирает внутренний номер.) Александр Марленович! он ушел. Я сказал – Вы отпускаете. Думаю, в Ганнушкина. Сейчас позвоню предупрежу, чтоб не давали свиданья. (Одну трубку кладет, другую поднимает. Набирает городской номер.) Тамара Петровна! Это Пустырин. Поймина получше изолируйте. И никаких свиданий, пока идет следствие.
ЗАНАВЕС
СЦЕНА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Двор больницы имени Ганнушкина. Константин Иваныч прогуливается у стен корпуса с зарешеченными окнами, напевая.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Живет моя отрада в высоком терему.
На четвертом этаже бутафорского зданья открывается форточка.
ГЛЕБ (взгромоздившись на тумбочку, выбрасывает скомканную бумажку): Лови!
ЧЕРТ (выскакивает из кулисы, перехватывает бумажку): Спасибочки.
Чиркнул зажигалкой, спалил бумажку на глазах у изумленной публики.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ (невольно зажимает нос): Черт возьми, как от его зажигалки серой запахло…
Черт спокойно удаляется в кулису, чуть приволакивая заживающую ногу.
ГЛЕБ (стаскиваемый с тумбочки мощной рукой – виден белый рукав халата): Сходи к моим парням! там для тебя… (Исчезает.)
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ (пока закрывается форточка): Бывай, Глеб!
ЗАНАВЕС
СЦЕНЫ СЕМНАДЦАТАЯ И ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Мастерская Глебова друга в подвале на Новокузнецкой. Сцена разделена торцом кирпичной стены. Лестница, ведущая в подвал, сейчас смещена вправо. На ней темно. В левой части комната. Стол, к которому свисает тусклая лампа. Четверо бородатых в тельняшках, с волосами разного оттенка, от светло-русого до по-татарски черного, режутся в карты и одновременно пьют. По стенам висят и к стенам прислонены картины, но их плохо видно. Железная дверь с улицы раскрывается, на несколько мгновений видно слабо освещенное внешнее пространство. Константин Иваныч вваливается с темной лестницы в комнату.
ПЕРВЫЙ МИТЁК: Ага, пришел, гражданин следователь! садись, налью.
Константин Иваныч садится на пододвинутую табуретку. Второй митёк выкладывает на стол папку. На ней жирно написано: ДЕЛО. Дальше помельче и неразборчиво. Первый митёк наливает Константину Иванычу, тот медлит пить.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Где сейчас красавчик?
ВТОРОЙ МИТЁК: В Цюрихе.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Выпустили, суки! а вдовец?
ВТОРОЙ МИТЁК: Здесь. Наши парни в комитете по защите прав человека через интерпол вышли на швейцарские банки. Получили ответ. (Вынимает из папки бумагу.) Переведи сам с английского. Но мы почти всё поняли. Вдовец открыл в цюрихском банке счет на имя красавчика. Переместил со своего счета некоторую сумму в евро.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Красавчик их уже забрал? арест в таких обстоятельствах фиг наложишь… меня отстранили от веденья следствия.
ВТОРОЙ МИТЁК: На момент отправки ответа – еще не забрал. Только какие-то пустяки. А в Цюрихе торчал уже месяц.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Ну, после тюрьмы он их не получит.
ТРЕТИЙ МИТЁК: Не кажи гоп, поки не перескочишь. Попробуй засади… ведь они повязаны… вдовец будет защищаться не на жизнь. а на смерть. (Подносит к лампе картину – синюшная Венера.) Вот, Глеб принес перед психушкой. В тот день, когда ты тут… когда они тебя… Это она, Ольга, позировала… Возьми себе, если хочешь.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ (отстраняется, разглядывает портрет, отодвигает его): Не надо… не хочу… не похоже.
ТРЕТИЙ МИТЁК: Ну, вдовцу подари. И не говори кто. Скажи - произведение искусства. Пусть рядом с портретом покойной жены повесит. Уж тот-то небось похож, а иначе бы денег не заплатили Мы пили-пили, еле пропили.
ЧЕТВЕРТЫЙ МИТЁК: Убрал жену, и концы в воду. Не как наш Глеб, блин… того бывшая – слышь, бывшая жена в психушку засадила. (Наливает Константину Иванычу, тот пьет.)
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: Организовали ее. Позвонили среди ночи… я знаю, как это делается. (Берет со стола бумагу.) Ответ интерпола забираю. Хотя что с ним делать… у меня есть друг прокурор, в другом округе…. По крайней мере посоветуюсь. Ольга-Глеб на мне. Если со мной что, их сразу того. Мужики, я пошел.
Встает, идет не очень твердо вверх по лестнице. Сцена отъезжает влево. Комната уходит за кулису, лестница остается – на ней темно. Справа появляется переулок – тополь распускается, неясно горит фонарь на столбе. Константин Иваныч выходит, захлопывает дверь. Декламирует фонарю.
КОНСТАНТИН ИВАНЫЧ: …и написал на борту – мужайтесь, мы вас не покинем.
Резкий свет фар ослепляет его, он инстинктивно заслоняет глаза тыльной стороной ладони. Автомобиль ринулся, долбанул его, отбросил к стене и боком-боком беззвучно укатил. Дверь от удара головы Константина Иваныча распахнулась. Только не на темную лестницу, а в голубое бездонное небо, плывущее по ту сторону кирпичной стены, совсем близко от чуть видного тополя.
ЗАНАВЕС
Два ангела в белых одеждах с прошивками – вроде крестильных рубашек - сложивши огромные крылья, взявши Константина Иваныча за руки с обеих сторон, выводят его кланяться. Он истово кладет поклоны в аплодирующий зал.
