Книга: Острый нож для мягкого сердца
Назад: жалость
Дальше: секреты

гильермо

Тихон подошел ближе, чтобы рассмотреть черты человека в полумраке магазина. Он едва доходил Тихону до груди. Слезящиеся глаза и морщины делали его похожим на старика, хотя ему было, наверно, не больше тридцати пяти. Он поигрывал чем-то, может быть ножом в чехле, подумал Тихон. Он не мог поверить, что это его отец, и не понимал, как обратиться к незнакомцу – боялся, что тон его покажется грубым или фамильярным. Тихон ждал, что тот заговорит первым. Но мужчина молчал и пристально его разглядывал – как будто видел в темноте намного лучше, чем Тихон. Обернувшись на внезапный звук голоса, Тихон заметил, что продавщица вставила в волосы красный цветок.
– Это сеньор Гильермо, – сказала она. – Он знает, где ваш отец. Сеньор Ортис ушел к индейцам. Гильермо вас туда отведет.
Человек сказал что-то, но Тихон не разобрал, что.
– Если вы договоритесь о цене, – добавила продавщица со значением.
На ломаном языке, осторожно, Тихон назвал сумму. Цена, видимо, оказалась вполне приемлемой, потому что Гиль-ермо согласился не торгуясь.
– Путешествие займет больше недели. Вам нужно купить подарки для тех, кого встретите по дороге и для тех, к кому вы едете.
– Что же им надо? – спросил Тихон.
Розария (или Розалия) стала ходить по магазину. Она снимала с полок предметы, ставила их на прилавок и называла цену. Постепенно перед Тихоном выстроились рыболовные крючки, спички и зажигалки, сигареты, нитки, иголки, фонарики, порошки.
– А почему отец ушел к индейцам? – спросил Тихон. Продавщица посмотрела на Гильермо и задала ему тот же вопрос. Человек принялся что-то говорить, но говорил так быстро и длинно, что, как ни силился Тихон, он ничего не мог понять и вопросительно взглянул на продавщицу. Та медленно произнесла:
– Гильермо не знает.
Тихон заплатил за все предметы скопом. Розария сложила их в два мешка, один отдала Тихону, а другой – его будущему проводнику. Она пояснила:
– Он положит их в лодку. Он ждет тебя завтра на набережной.
– Когда?
– Рано.
Тихон опять благодарил и прощался дольше, чем, наверное, следовало по местным правилам приличия – но Тихон их не знал и потому очень боялся нарушить. Продавщица и Гильермо молча глядели на него. Гильермо стоял, скрестив руки на груди, Розария – опершись локтями о прилавок. В полумраке полукружья ее грудей казались серыми.
Вечер наступил, но Тихон знал, что не заснет в эту ночь. Он побродил по улицам, надеясь провести час-другой в каком-нибудь баре. Но когда он нашел нечто, похожее на пивную, все, кто сидел там, разом обернулись и стали смотреть на него. Хотя в их взгляде было только любопытство, Тихон тут же ушел. Вернувшись домой, он сложил вещи обратно в рюкзак и, не раздеваясь, сел на диван. Он уже успел привыкнуть к тем звукам, что раздавались по ночам с улицы – к вою собак, крикам птиц, – и больше не замечал их. Тот город, в котором он провел почти всю жизнь, отступал куда-то далеко: начинало казаться, что он никуда не уезжал из тропиков, и с каждым часом все яснее вспоминался забытый язык. Он был так взбудоражен предстоящим путешествием, что простуда или грипп, привязавшиеся к нему еще до отъезда, не давали о себе знать.
Он понимал, что доверяет свою жизнь незнакомцу. Может, надо было спросить доказательств того, что Гильермо действительно знает, где его отец. И потом, как они будут общаться, если Тихон совсем не может разобрать, что тот говорит? Но Тихон уже согласился поплыть с ним вверх по реке; отступать было поздно. Если они не найдут отца, он хотя бы посмотрит на реку и джунгли. Тихон запустил руку в рюкзак и вынул обратный билет. Он укладывается в сроки, если неделю туда, неделю обратно, и еще несколько дней провести там. Он не знал, где это – «там». От нетерпения он стал ходить из конца в конец комнаты. Потом опустился в кресло, и на этот раз его не обдало холодом. Наоборот, проведя рукой по лбу, он почувствовал, что его бросает в жар. Надо оставить отцу записку на тот случай, если вдруг они разминутся: мол, отправился тебя искать. Но тут он понял, что писать-то на местном языке не умеет. Решил написать по-русски – ведь отец, наверное, не забыл кириллицу. Пока сочинял записку, вспомнил, что хотел послать Лиле открытку или письмо. Напишу по дороге, решил он, в лодке все равно делать будет нечего.
Решив, что настало время отъезда – ведь здесь ничего не делают точно по часам, – Тихон забросил рюкзак за плечи и вышел из дома. Ночь и безлюдье не пугали его, ибо с раннего детства он оставался один в темноте. Не было никаких странных звуков, ни цоканья копыт, ни посвиста, ни ощущения, что кто-то наблюдает за ним исподтишка. Дойдя до берега, он увидел, что в лодке черным недвижным прямоугольником сидит его проводник. Гильермо поднял голову, услышав шаги, и поманил Тихона. Тихон устроился, положив рюкзак между ног. Гильермо тут же включил мотор, и лодка пошла вверх по течению. Тихон ожидал почему-то, что они будут грести, но решил, что так только лучше – быстрее.
Скоро темные очертания города остались позади, и Тихон лег на дно лодки, чтобы смотреть в небо. На него глядели мириады звезд, но не было ни одного знакомого созвездия. Гильермо держался близко к берегу, и над лодкой иногда склонялась темная ветвь, будто гигантские пальцы хотели схватить чужака и сжать в горсти. Стараясь не поддаваться страху и полностью отдаться на волю провидения, Тихон шептал: «Пока я жив... пока я жив... пока я жив...»
Назад: жалость
Дальше: секреты