19. НА ПАМЯТЬ ОБ ЭТОЙ ВСТРЕЧЕ

– Печальный клоун Петя Миронов.

Так он и отрекомендовался, когда услышал из-за двери нетерпеливое феериевское кто-там-да-кто-же, спешившее навстречу звонку.

– Петя Миронов?… – обмер Антон Петрович: это была его первая встреча с печальным клоуном, и вообще-то только однажды упомянутым Леночкой: слава Богу еще, что имя запомнилось!

Он отступил в прихожую – и, едва только Петя Миронов вошел, неожиданно для себя обнял печального клоуна, которому тоже ничего не оставалось, как неуклюже обхватить Антона Петровича за плечи.

Так и стояли они: смущенные и не понимающие, выходить из странного этого положения или не выходить, пока Антон Петрович не спросил:

– Из странного этого положения выходить-то будем как-нибудь?

– Будем, – сказал печальный клоун Петя Миронов и разжал руки со словами: – Извините, Антон Петрович.

– Милый Вы человек, – покачал головой тот. – Вот… вину мою на себя взяли. А ведь это я сам на Вас набросился. Так что Вы лучше давайте-ка… извиняйте меня: это я от отчаяния на Вас набросился.

– Вы… Вы в отчаянии? – Петя Миронов решил не искать других выражений.

Антон Петрович подтвердил, что в отчаянии. Объяснил, что жизни ему осталось максимум полгода: рак – и что узнал он об этом три дня назад, от кого узнал – неважно, узнал – и узнал, но тут все точно. Рассчитывал, дескать, от болезни сердца умереть, как интеллигентный человек, – так нет же!

– Ну, и… – взяв Петю Миронова под локоть, Антон Петрович повел ошарашенного гостя на кухню, – никому об этом не сказал и говорить не собираюсь. Вы, получается, первый и последний. Сейчас чай пить будем. Вы с чем пришли-то?

– Ой, – смутился Петя Миронов и завынимал из сумки на боку конфеты какие-то, коробку. – С конфетами. – А у самого слезы во все глаза.

– Да я не про это «с чем», – улыбнулся Антон Петрович.

– Тогда я ни с чем, – сказал Петя Миронов сквозь слезы во все глаза и положил коробку на краешек стола. – Вы… – он взглянул Антонио Феери в самое сердце, – действительно никому сообщать не будете… об этом?

– Никому. Скажите спасибо, что Вам сообщил.

– Спасибо, – сказал Петя Миронов и сел на стул.

Он ведь правда пришел к Антону Петровичу ни с чем… но с этим ни с чем не к кому ему было больше прийти. Даже если бы жива была мама, обсуждать с мамой это свое ни с чем ни в коем случае не следовало: мамам полагается быть уверенными в том, что их дети в полном порядке. Особенно когда те в полном беспорядке, а именно в полном беспорядке и пребывал печальный клоун Петя Миронов. Ибо жизнь казалась ему б-о-л-е-е н-е-в-ы-н-о-с-и-м-о-й. Вплоть до вот… последних секунд, превративших его собственные невзгоды в пыль и даже уже развеявших эту пыль по ветру.

– Антон Петрович, тогда…

– Только не вздумайте сейчас заявить: тогда я пойду!

– Да что Вы, Господь с Вами… Я что сказать хотел: тогда, хотел я сказать… тогда я за этим, считайте, и пришел: чтобы Вы мне сообщили… Я только не понимаю, куда мне с этим теперь – деваться.

– Некуда Вам с этим теперь деваться, – развел руками Антон Петрович. – Простите меня: не должен я был. Но я правда… от отчаяния. И еще от того, что Леночка… Елена Фертова, дочка моя, говорила про Вас однажды. Появился, говорила, у нас недавно еще один такой, как ты, – печальный клоун, Петя Миронов.

– Она так сказала? Спасибо ей… Ох, Антон Петрович, я теперь уж с Вами буду… до конца. Вы же знаете?

– Знаю, знаю, Петя. Только Вы не бойтесь ничего – я-то ведь ничего не боюсь. Я просто совсем не готов: у меня Лев. Внук мой, Лев, семнадцать лет, десятый класс вот-вот заканчивает. И Леночка, дочка… проблематичная. Но главное – Лев. У него любовь… или не любовь, но Вера, она одноклассница его, может от него забеременеть, то есть уже забеременела… или не забеременела, я не знаю, я растерян, я не готов. Мне надо познакомить Вас со Львом, Петя, он не справится с жизнью без меня, он капли в глаза закапывать забывает, его Ратнер пасет… ох, что ж Вы так совсем ничего не знаете-то! Ратнер – это экстрасенс один, они на каждом шагу теперь – и еще больше будет, скоро уже будет… это зараза такая страшная, понимаете?

Печальный клоун Петя Миронов смотрел на него и понимал – все.

До этого он видел Антонио Феери только на арене. И только один раз: Петя пришел в цирк на Цветной слишком поздно, Антонио Феери не выступал уже. А потом вдруг дал представление, одно-единственное, «Фокусы, изжившие себя»… – говорили, для того дал, чтобы убить Маневича, – и якобы вскоре после этого Маневич действительно умер. Но Петя не верил. Даже тогда не верил, когда афиша с кроликом, у которого лицо Маневича оказалось, сразу после представления пропала: на другой день пришли люди на работу, а афиши – нету. Как никогда и не было. И на месте афиши – пустое место. Но все равно Антонио Феери не мог хотеть убить… пусть и Маневича… смешно. Достаточно ведь просто один раз Антонио Феери увидеть, лицо его увидеть – и все же понятно же сразу!.. Петя был на «Фокусах, изживших себя», о них потом молва шла по всей Москве – люди чуть ли не демонстрации у цирка устраивали, чтобы программу повторили, но дело не в этом. А в том, что после представления Петя Миронов попросту заболел болезнью под названием «Антонио Феери». Вот уже скоро три года он думать ни о чем не мог, кроме вот: как познакомиться с Антонио Феери… и – говорить с ним, изредка навещать, помогать ему в… во всем просто, все равно в чем! Просто – быть возле этого человека, потому что не быть около него – раз есть он, вот же, прямо рядом, в этом городе, в этой профессии… хорошо, не в этой, а в смежной, – глупость и опять глупость. Это как жить в Париже и не бывать на Монмартре.

Но вся беда в том, что был Петя Миронов воспитанный мальчик. Воспитанный мамой в Лебедяни – тихой яблочной Лебедяни под Липецком, где только и можно растить воспитанных мальчиков. Понимающих, что… глупость и опять глупость, но не приближающихся к кумирам. Шанс встретиться в каких-нибудь естественных обстоятельствах, говорил себе Петя, у них имеется, остальное – судьба. Однако судьба оказалась скупа: Антонио Феери дал, значит, одно представление и в цирк на Цветной, где Петя тогда уже начал работать, не вернулся.

– Я так всегда хотел встретиться с Вами, Антон Петрович… – сказал печальный клоун Петя Миронов. – Я так хотел учиться у Вас – всему!

– Учитесь, – сухо ответил Антонио Феери. – У Вас есть полгода. Но это – максимум. Успеть бы познакомить Вас со Львом. Так с чем Вы пришли?

– Ни с чем, – опять признался Петя Миронов. – Просто мне надо было или прийти к вам, или – или тогда уж… или тогда уж все смысла не имело.

– А Вам зачем смысл?

– Ну как же… – сразу начал сбиваться Петя, – как же «зачем»? Когда Вы из форганга только выходили, всем было понятно, что смысл, Ваш смысл, – есть…

– Всем было понятно? – поднял брови Антон Петрович. – И Вам было понятно? Так в чем же он, мой смысл, – не поделитесь?

– Вы же ба-лан-си-ро-ва-ли! – с улыбкой сумасшедшего напомнил ему Петя. – Между правдой и неправдой балансировали… между да и нет, между «я» и «не я» – между всем и всем! Этого никто не умеет… балансировать: все обязательно либо там, либо тут, а Вы – между. И я хотел бы так… – мне кажется, что в этом-то как раз и искусство, все искусство: быть – между.

– Что ж Вы такое говорите-то… – опешил Антон Петрович.

– Неправильное? – ужаснулся Петя.

– Да в том-то и дело, что правильное! Только сам я обозначить этого все никак не мог, ну никак не мог… а Вы пришли – и обозначили, печальный клоун Петя Миронов… Надо мне посмотреть Вас в работе… обязательно бы.

– Да у меня только так… у меня только репризы отдельные…

– Значит, репризы и посмотрю… вот со Львом специально приду и специально на Вас посмотрю.

Нет, он, печальный клоун Петя Миронов, не заслужил такого: чтобы сам Антонио Феери, специально, его репризы пришел смотреть… Умирающий, Господи, Антонио Феери! Что же делать, что ж теперь делать… – то!

– Вы, Петя, об этом не думайте… зачем думать об этом! Так бывает… всегда.

– Я об этом не думать – не могу, Антон Петрович… в плохое время мы встретились.

– В самое хорошее, Петя: между жизнью и смертью – ба-лан-си-ро-вать будем! Чудесное слово такое, задумчивое… «ба-лан-си-ро-вать». А потом я качнусь в одну сторону и – поминай как звали. Но Вам еще долго после меня – ба-лан-си-ро-вать.

– Можно все-таки спросить, Антон Петрович… как Вам стало известно?

– У меня приятель один старый, фронтовой, есть. Врач. Вот я к нему и сходил на обследование, заметив кое-что у себя… на себе. А между нами врать, видите ли, не принято.

– И он ничего не назначил… лечения, там, или чего-нибудь?

– Петя Вы… Миронов, не терзайте себя. Какое лечение, дорогой мой! Химия? Умрешь так же скоро, только очень ослабевшим… а мне зачем – ослабевшим?

– Вам – незачем, – честно сказал Петя.

Они молча пили чай с конфетами.

– Я вот только что, – сказал вдруг Антон Петрович, – название для аттракциона придумал… если бы сейчас его делать стал: «Ассорти». Жалко, что Вы раньше – лет эдак десять назад – с конфетами этими не пришли! Глупые у меня названия были – «Полчаса чудес», «Фокусы, изжившие себя»… – все «с отношением», а зачем оно – отношение? Не надо мир обольщать – и воевать с ним не надо, надо вот так: ассорти… Подарить Вам это название – для Вашего спектакля будущего или просто на счастье, подарить?

– Подарить! – слабым эхом откликнулся Петя Миронов. – Я с ним что-нибудь сделаю… Я для Вас одного сделаю – можно?

– Делайте, – распорядился Антон Петрович. – Что угодно делайте, только назовите «Ассорти». На память об этой встрече.