Часть первая
ФИРМАЧИ
… тяжко, сипло дышал, мял, срывая дерн, месил сапогами жирную землю, налегал плечом и тянул, толкал, раскачивая березовый ствол с обломанными ветвями, отдирая, отламывая прибитый к нему дорожный знак, и снова гнул, выворачивая на стороны, чертыхаясь, спеша, — и вырвал наконец, выдернул и пошел, яростно вскинув на плечо обрубок, туда, к поляне у озера на краю леса, где наглые крики, стон, и чей-то умоляющий голос, и лай и визг собаки…
С запада, закрывая солнце, наползало грозовое облако.
Небо меркло.
1
— Мать моя буфетчица! Катюха!
Андрей открыл ей, еще сонный, в халате, с надкусанным бутербродом в руке. Она улыбнулась: «Привет», — и проскользнула мимо. Высокая, стройная, свежая. Сняла на ходу шляпку и плюхнулась в кресло у журнального столика.
— Кофе в этом доме дают?
Он наблюдал за ней искоса, гадая, зачем она здесь. Обманщица, он ей не верил. Лицо спокойное, строгое, распущенные волосы, надменный профиль. Как всегда, модно, эффектно одетая. Она сидела, закинув ногу на ногу, выстукивая туфелькой ча-ча-ча. Андрей подогрел на кухне кофейник, принес еще чашку — для нее. Она жадно отхлебнула и закурила, а он склонился над нею и обнял.
— Я, по делу, Бец, — бросила она, сердито убирая плечо из-под его рук.
— Жаль, — ухмыльнулся он, оглаживая спинку кресла. — Я к тебе тоже не с пустяками.
Он смотрел на нее сверху, из-за спины, всё больше волнуясь. Попалась, птаха. Мстительного чувства уже не унять. Она явилась без звонка, не предупредив, и сейчас ему всё равно, какое дело ее привело. Вот она, здесь, бесстыдно-дерзкая, сидит и пьет кофе, выставив напоказ полные бедра, и курит, не подозревая, что время реванша начало свой отсчет. Она причиняла ему боль, когда спокойно пользовалась его услугами, а потом ускользала играючи, как будто так и надо, как будто он обязан ее выручать. Липкие шепоты. Задетая гордость. И, несмотря ни на что, горькое обожание в течение последних полутора лет. Она не могла не видеть, не знать. И смеялась, смеялась. И в эту минуту он не чувствовал ничего, кроме одной безоглядной решимости.
Она погасила сигарету, а он собрал в пучок ее вьющиеся волосы, наклонился и поцеловал в шею. Она поднялась и отпрянула. Он настиг ее, стиснул и резко развернул лицом к себе. Она всё поняла. Выставила локти, толкая его в грудь, молча, с гримасой отвращения, отчаянно перегибаясь в талии. Он прижимался теснее и зло улыбался, давая понять, что сопротивление его только бодрит. Руки ее, дрогнув, ослабли, она обреченно запрокинула голову — а он дурел от запаха ее тела, от духов «Клима», которые она обожала. «Катя, Катенька». Рывком расстегнул молнию, выдрал из-под пояса майку и, уткнувшись, нащупал губами полные теплые груди. Она схватила его за волосы, а он легко поднял ее на руки и понес. Зацепился за ножку кресла, и они с грохотом повалились на ковер, опрокинув напольную вазу. «Больно? Где?» — спрашивал он виновато, и она с размаху, скривившись от досады и боли, влепила ему пощечину, а он улыбнулся, тряхнул головой: «живая»…
И потом, когда они лежали на ковре, усыпанном искусственными цветами, подложив под головы скомканный халат Андрея, и курили попеременно одну сигарету, Катя, восхищенно рассматривая его мощные бицепсы, спокойная, румяная, сказала:
— Щедра природа.
— Ты, мать, на грубость нарываешься?
— Росточку бы тебе.
— А то — что?
— Был бы мой.
Он покосился на нее:
— Тигрица.
— Знаешь, зачем пришла я к тебе, Андрюша?
— Расплатиться по счету.
— Нет, я ничего тебе не должна… Пожалуйста, выручи.
— Давай об этом попозже.
— Не могу. Я очень волнуюсь, Бец.
— Начинается.
— Нет, правда. Это очень серьезно. Для меня — очень. В пятницу Максим и Славка, ну, ты знаешь их, Агафон и Притула…
— Тусовщики твои?
— Ага. Попросили мой джип на выходные. У Славки отец дом в деревне купил. Грязь там, дороги нет, километра два непроезжие. На своей тачке, сказали, застрянут. Всего пару дней. И меня звали, но я отказалась.
— И ты дала?
— Не смогла отказать. Они для меня столько сделали.
— Вдвоем укатили?
— Нет. С ними третий был. Они его звали «Серый».
— Серега?
— Не знаю. Я его впервые видела. Тощий такой, противный, лохматый.
— И что? С концами?
— Ну да. Сегодня вторник. Пять дней прошло. Ни джипа моего, ни Макса, ни Славки. Представляешь? Даже не позвонили. Я очень волнуюсь. Мать Славкина опсихела совсем, я с ней несколько раз разговаривала. И мои предки через неделю приволокутся, что я им скажу? Где машина? Они же меня четвертуют. И справедливо.
— А чего сама туда не скатаешь? Далеко дом?
— Ой, я чувствую. Знаю. Что-то случилось. Боюсь, Бец. Они бы позвонили.
— Не гони волну, — недовольно буркнул Андрей и встал. — Айда, окупнемся.
Катя надела шапочку, чтобы не мочить волосы.
Под душем они целовались.
— Позвони, ягодка, портнихе своей, — попросил Андрей, укутывая ее в большое мохнатое полотенце. — Как ее — Клавдия?
— Ой, — заверещала она. — Выручишь?
— Пуховики она еще шьет?
— Для тебя?
— Нет. У Яшки день рождения. Мы с ребятами договорились, хотели бы ему подарить. Авторский экземпляр. Размер у него сорок шестой. Третий рост. Или второй — всё равно.
— Господи, да конечно. Нет проблем. Может быть, у нее готовые есть.
— Узнай, а?
Катя тут же набрала номер.
— Клавдия Петровна? Здрасьте. Катя… Ничего… Нормально… Да. Мальчик один. Великолепный… Был у вас, свой, не беспокойтесь… Сорок шестой, рост не имеет значения… Есть?… Как я рада… Сегодня?
Она обернулась и вопросительно посмотрела на Андрея.
— Сейчас, — кивнул он.
— Да. Заедет на минутку, хорошо? Вы уж поласковее с ним. Он хороший. Спасибо… Ваша должница… Всего доброго.
— Можешь, — сказал он. — Уважаю. Где деревня?
— Адрес в куртке, в кармане. И как проехать.
Андрей искоса взглянул на Катю.
— Затем и прилетела? Всё рассчитала? Заранее была уверена, что я соглашусь?
Она рассмеялась и чмокнула его во влажный лоб.
— И поцелуями покрою уста, и очи, и чело.
— Смотри, Катерина. Со мной эти игры не проходят.
— Мне нравится, когда ты такой подозрительный.
— Осторожный. Шеф говорит, в победителях — люди осторожные.
— Ну, что — пока? Разлетелись?
Он кивнул.
Катя быстро оделась. Подкрасилась.
— Клавдию там обними.
— Обязательно.
— Пожалуйста, будь с ней поласковее. Она мне еще пригодится.
Он проводил ее до порога. Обнял.
— Сиди на приколе. И по телефону не трепись. Буду звонить.
— Как скажешь, мой повелитель.
Притворив за ней дверь, он подошел к окну и слегка отодвинул штору.
Так и есть.
— У, телки, — выругался Андрей.
Во дворе стояла серая «ауди». Катя вышла из подъезда, и навстречу ей из машины выскочила Маринка. Он сразу узнал ее — известная киноманка, корявая, размалеванная, с «петухом» на голове.
Какое-то время они препирались. Марина ругалась, Катя оправдывалась, и по жестам ее выходило, что раньше вырваться она никак не могла.
Обе сели сзади — стало быть, с шофером. Тачка фыркнула и укатила.
«Интересно, — подумал он. — Учтем. Накололи — прибью. Со мной этот номер не пройдет».
2
За рулем была женщина. Очень приятная, лет сорока, волосы с проседью, в строгом костюме.
— Торопимся жить? — поинтересовалась.
— А вы — водила?
— Простите, не поняла.
— Ну, кем работаете?
— Пытаюсь чему-нибудь научить красивых бездельников.
— В школе?
— Обижаете. Берите выше.
— Профессор?
— Увы! Пока доцент.
— И еще подрабатываете?
— То есть?
— Ну, на тачке?
— Вот вы о чем, — она улыбнулась.
— Правильно, — рассудительно сказал Андрей. — Деньги всегда нужны.
— А вы, извините, — студент?
— Теперь вы меня обижаете.
— Не хотите учиться?
— В институте? Зачем? Есть выбор: принцы и нищие. В шалаше может быть только ад. Кому-то нравится — я не возражаю.
— По-моему, нищие как раз те, кто не получил настоящего образования.
— Образование я и так получу.
— А вы не путаете образование с чем-то еще?
— Я давно уже ничего не путаю.
— Звучит несколько самоуверенно. Если не сказать нахально.
— А что плохого — быть уверенным в самом себе?
— Во всем, юноша, хороша мера.
Андрей показал пальцем в окошко.
— Чуть помедленнее, кони. Прибыл. Спасибо за лекцию. Здесь сбросьте. Ага, у будки.
Достал бумажник, чтобы расплатиться.
Она покачала головой.
— С нищих не беру.
— Я не нищий. С чего вы взяли?
— С богатеньких — тоже. Нам было по пути, молодой человек.
Он понял, что денег она не возьмет. Надо так лажануться. Наверное, она их вообще ни с кого не берет.
— Всего доброго, мой юный друг, — сказала она, приветливо улыбаясь. — Желаю успехов на поприще самообразования.
Ему вдруг захотелось сделать ей приятное.
— Вот, — протянул ей визитную карточку. — Возьмите.
Она прочла: «Андрей Гребцов». И номер телефона.
— Вам понравилось, как я вожу машину?
— Это вам на случай, если кто-то обидит, — пояснил он. — Бригада экстренной помощи.
— Помощи? Батюшки, дожила. Неужели у нас есть такая фирма?
— Без рекламы. Только для вас.
— О, я противница всяких привилегий. Но всё равно — спасибо. Вы очень любезны, молодой человек.
3
«Недоумок, — ругал он себя, пока шел дворами, — трепло».
Взбежал по лестнице на четвертый этаж. Проверил дыхание, пульс. В форме. И позвонил.
Клавдия Петровна долго и нудно разглядывала его в дверной глазок.
— Пожалуйста, вот мой профиль, — ворчал Андрей. — Фас. На кнопочке отпечатки пальцев. Зовут меня Андрей. Катя вам звонила.
Женщина впустила его в прихожую. Накинула цепочку.
Плоская, как доска, в стеганке, протертых нарукавниках и с «Беломором» в зубах. Угрюмая. И молчальница образцовая — он был у нее несколько раз и не помнил, чтобы она произнесла что-нибудь вслух, кроме цен.
А швея — класс.
Не сказав ни слова, протянула ему продолговатую коробку, перевязанную лентой.
— Точно — сорок шестой размер? — спросил он.
Лицо ее оставалось каменным. Она и бровью не пошевелила.
— Отлично, — сказал он. — Спасибо, вы нас очень выручили.
Она снова ничего не ответила.
Андрей усмехнулся.
— Беседа прошла в теплой дружеской обстановке.
Отсчитал три сотни баксов, поблагодарил и откланялся.
«Чертова старуха. И запах. Несет чем-то. Такой навар имеет, а ходит, как драная кошка. Вот стану миллионером, сотворю себе чего-нибудь из чистого золота. Как Элвис Пресли».
4
В такси сел сзади. Болтать не хотелось.
Прикрыв глаза, Андрей перебирал в памяти подробности утреннего свидания. Ха! Сходи погуляй, на белый свет позевай. Обалдеть, девочка. Реванш состоялся.
— Уснул? — оглянулся таксист. — Окружная.
Въехали в поселок. Андрей показал, куда свернуть.
К матери заезжать раздумал — после, на обратном пути. Успеем настроение испортить. Сначала в гараж, к дяде Коле.
На чай таксисту отстегнул щедро — у того на бок повело скулы, затрепетала и зашлась душа. Пацан все-таки, а сыплет, как какой-нибудь Абрамович.
— Сдачи не надо.
Это была его слабость — не просто шикануть, а так, чтобы еще и удивить, поразить. Пусть помнят. Пусть знают.
Дядя Коля, как всегда, возился со своим «москвичом».
Андрей понаблюдал за ним издали. Клевый старик. Спокойный, золотые руки. Лучшего соседа не найти. Если в силах сделать — никогда не откажет. Хорошее сердце, добрый. Правда, голова пустая — ну, не всё же сразу одному человеку.
— Привет, дядь Коль.
— А, Андрей. Здравствуй. Как дела?
— Дела у прокурора, дядь Коль.
— Мать твоя опять сорвалась.
— Зараза, — Андрей с досады пристукнул кулаком по бедру. — Увезли?
— Дома пока. Зайдешь?
— Не. Попозже. Когда вернусь.
Коробку с курткой для Яшки припрятал в гараже. Переоделся. И вывел мотоцикл.
В сердцах шваркнул по педали.
— Дядь Коль? Я тебе что-нибудь должен?
— Нет. По декабрь рассчитались.
— Напомни тогда.
— Кати! Тарахтишь больно.
— Часа через два — будешь?
— Если обедать отойду. А так — здесь.
— Годится!
Андрей поднял мотоцикл на дыбы, дал круг почета, но уезжать передумал, вдруг резко затормозил и спешился, поставил мотоцикл на рога…
— Расстроил ты меня, дядь Коль. Ну что мне с ней делать?
— Попроведай хоть.
— Жить не живем, а проживать проживаем.
— Крест твой. Терпи.
— Да она мне всю молодость искалечила!
— Родителей, сынок, не выбирают.
5
Мать его сидела на полу, прислонившись спиной к неприбранной кровати, раскинув ноги, свесив тяжелую хмельную голову. Без обуви, в дырявых чулках. И телогрейку не успела снять — уснула.
— Что ж ты со мной делаешь, а?
Лицо у нее было опухшее, в кровоподтеках.
Звезданулась обо что-то… Чтоб тебя черти съели. Прибил бы. Он приподнял ее, усадил на кровать, похлопал по щекам.
— Очнись, мам. Слышишь? Очнись.
Она приподняла отяжелевшие веки и мутными отсутствующими глазами посмотрела на сына.
— Я это. Я.
Не узнав сына, женщина испугалась, замахала руками.
— Во, лепит!.. Кого ты бить собралась?… Дает. Ну, валяй — подешевело… Успокойся! Врежу! Тихо! Не узнала что ли?
Андрей поймал ее за руки. Она пискнула и задергалась, тыкаясь лбом ему в грудь, буйно сопротивляясь.
— Слушай, мам. Не выводи меня. А ну — прекрати! Тихо! — стиснул ее за плечи и потряс. — Да очнись ты, ё-моё!
Она брыкалась, сучила ногами, локтями отпихивала его от себя. Андрей наотмашь ударил мать по лицу.
— Дубина… У-у, свалилась на мою голову!
Она пьяненько заскулила и извернулась; сползла вместе с подушкой на пол и голову сунула под кровать.
— Куда?! Я тебе залезу! Вылазь, вставай! Подымайся, тебе говорю! — Андрей поднял мать и прижал к груди. — Вот. Так-то лучше. А то — ишь, драться. Я те подерусь.
Она уже не буйствовала, она, смирившись, плакала.
— Ладушки, ладушки, где были, у бабушки… Так, маманя. Давай телогреечку снимем. Не возражаешь?… А платок тебе зачем? — Андрей поднял мать на руки. — Ути, махонькая. У-тю-тю. Ты моя ненаглядная. Пойдем баиньки, ладно? Пойдем.
Оправив постель, он уложил ее на кровать и укрыл одеялом.
Принес воды. Напоил. Поцеловал в исцарапанную щеку.
— Баю-баюшки-баю, не ложися на краю. Спи. Глазки — хоп. И на бочок. Где у нас правый бочок? Правильно, молодец. Вот и спи.
6
Когда-то, еще до армии, за мотоцикл душу бы заложил. Езду любил без памяти. Лихую, непресную, обязательно с риском.
Ух, давали они тогда стрекача.
А теперь остывать стал. Просто так, чтобы покататься, уже и не брал.
Да и времени нет. Делами они ворочали покрупнее.
И все-таки, когда нужда заставляла, выводил дружка из гаража дяди Коли, и прыгал в седло, и чувствовал, как он послушен, как молодо взревывает, — всё обмирало внутри и сердце екало. Сами собой расправлялись плечи. Он чувствовал, что снова свободен, уверен в себе и горд. Припоминалось былое, и хотелось, как прежде, побеситься, поозорничать, лихо поегозить на дороге, подрезая ленивые грузовики, обходя то слева, то справа, прямо по обочине, окатывая пылью чопорные легковухи.
И сейчас он мчал по знакомому шоссе, сбавлял до восьмидесяти только в населенных пунктах. Ну, и там, где посты, конечно, — и не потому что боялся разборок и штрафов (откупиться ему ничего не стоило), а просто неохота было с этими голодными занудными гаишниками время терять.
Проскочил Балки, Зякино, свернул налево. Как у Катерины на схеме нарисовано. Сбавил скорость, и стал прочесывать местность, деревню за деревней.
Показалось Привольное. Вроде точно. По приметам сходится — изб двенадцать по обе стороны от шоссе. И дом богатенький, новодел, на околице, через три от магазина.
Свел мотоцикл в кювет и припрятал его в кустах бузины, чтоб не отсвечивал.
Ткнул калитку — не заперто. Вошел за ограду. На цыпочках. Осмотрелся. Точно — они. Только они так гадят. Где живут, там и гадят, не спутаешь. Полупустые пачки «Кэмела» разбросаны, на крыльце бутылка коньячная — пустая. То ли ветром ее катает, то ли пол от шагов проминается. Дверь на веранду раскрыли. И здесь у них бардак.
— Эй, Тула!
Ни звука. Как вымерли. В доме пусто. А дух жилой. Вонько. И камин масляный — теплый.
— Агафон! Славка!
Вилку из розетки выдернул.
— Эй, бездельники! Я это! Бец! Дрюня!
Шляются, что ли? Не могли же они уехать, дом не заперев? Или — могли? Джипа не видно, а пешком они не ходят. Халява их разберет. Может, в соседний поселок укатили? За жратвой?
Быстренько по углам посмотрел. Влез по винтовой лестнице на второй этаж, голову в дыру сунул.
И тут как после погрома. Пустой разоренный дом. Вот где искать обормотов?… Дружбан у них… Может, передрались?
Вышел и призадумался. С чем я к Катьке явлюсь? Ни одного козыря на руках.
Андрей пересек улицу и у соседей напротив подергал резную калитку.
7
Глянул в щелку — бабка по двору ходит.
Что-то делает. Корыто у нее деревянное. Не то скребет, не то отстирывает. И виду не подает — как будто глухая.
— Мамаша! Отопри на минутку! Спросить надо!
Забурчала.
— Какая я тебе мамаша?
Приковыляла. Злая, ужас. Брови к носу, и нос вислый. И еще сильно глазами косит.
— А, еще один, — сказала. — Нехристь лохматый. Явился!
— Здравствуйте, уважаемая.
— Всех вас туда.
— Куда, бабуня?
— Чертям на съеденье! — она махнула тряпкой поверх головы Андрея, в сторону леса. — Чтоб духу вашего на земле не было!
Андрей оглянулся.
Мать моя буфетчица! Как же сразу-то не заметил?
Отсюда, с этой стороны шоссе, хорошо просматривалось поле за околицей. За полем — плешивый взгорок, а по бокам желтый с прозеленью лес. Видно, что-то случилось. Скорая торчит — до пояса. Чумоход, крыша одна. И народ толчется, зеваки.
— Тихо, бабуня. Понял. Не озоруй. И не гляди, как змея из-за пазухи.
— Я тебе погляжу сейчас! Я тебе погляжу!
— Чужой я. Нездешний. Доходчиво объясняю? Проездом, случайно — вот, смотри, каска, шлем.
Она замахнулась тряпкой.
— Глаза бы вас, чертей, не видали!
Андрей отскочил как ошпаренный.
— Всё, бабуль, всё. Меня здесь не было. Поняла?
8
В местном маленьком магазине краснощекая продавщица, уложив на прилавок груди, распирающие ее белый халат, судачила с товарками — как раз по интересующему его делу.
— Небось из Жигалова кто.
— Да ну.
— Двоих разом.
— А ты сама-то видела?
— На страсть такую глядеть.
— И я. Нюрка бегала, а я не могу. Померла бы от страха.
— Маня Вострикова рассказывает, одному полбашки отсекли. А второму грудь проломили.
— Молоденькие совсем.
— Ох, бабоньки, что на свете творится…
— И не говори. Раньше такого не было.
Андрей потоптался у прилавка, послушал и незаметно вышел.
9
По утоптанной дорожке, надвое перерезающей поле, он зашагал в сторону озера, к лесу, где толпились зеваки и стоял милицейский уазик.
На ходу снял куртку, скатал и засунул под ремень. Каску положил между картофельных грядок и приметил место — яркая, чего маячить. Чем ближе подходил, тем сильнее волновался. Вроде не трус, а страх до костей пробирает. Лезет под рубаху, ничем не выгонишь. И ноги как будто идти не хотят.
Поле по дуге окружал подростковый лесок. Левее, как на взгорок поднялся, увидел озеро — небольшое, уютное, как бы к лесу ластится. Берега утоптанные, сходы к воде широкие. Общипанные редкие кустики. Живое, значит, купаются. «Скорая» на дороге. А милиция — на той стороне, в ложбинке, где трава не повяла. Метрах в сорока — голоса приглушенные, бригада следственная, фотографируют. А правее, в болотце, что за ложбинкой, обхватив деревья, пристроились на кочках пацаны деревенские, женщины в колпаках и фартуках, похоже, поварихи или официантки из соседнего дома отдыха, и прочий люд — поглазеть. Возле милицейской машины, видимо, следователь, разговаривает с каким-то мужиком с длинной, до середины груди, окладистой бородой, похожим на монаха. В сером длиннополом плаще и зеленой шляпе он странно выглядел на фоне собравшихся. «Псих какой-нибудь, — подумал Андрей. Наверно, сторож или истопник».
— Эй, шкет! — из-за дерева, чтобы не привлекать внимания, Андрей окликнул и пальчиком приманил к себе деревенского паренька, из кустиков наблюдавшего за происходящим.
— Не знаешь, чего тут?
— Убийство, — прошептал паренек. — Двух сразу.
— Женщин?
— Не. Городских, дачников.
— Пенсионеров, что ли?
— Не. Старики летом ездили. И то редко. А как лето кончилось, эти стали. Они с позапрошлого года у Матрены дом откупили, перестроили, ну и ездили. Молодые еще. Один — сын. Может, по двадцать лет только. Или по девятнадцать. Максим, а другой Славка. Мы у них музыку через забор слушали.
— И как тебе записи?
— Класс.
«Малый, — подумал Андрей, — тупой и крепкий, как лозунг».
— Пойдем, — предложил пареньку, — поближе посмотрим.
— Не, — замотал тот нечесаной головой.
— Пойдем. Чего ты?
— Что я, совсем, что ли?
— Покойники, они смирные.
— Вот сам и иди.
— А где третий? — спросил Андрей.
— Чего? — не понял парнишка.
— Мне старуха в магазине сказала. Трое их было. На джипе.
— Слушай их больше. Брехня. Машина, точно, стояла.
— Светлая?
— Белая, а по бокам грязная. Нет. Двое их. Может, и третий был, но я не видел. Мы на великах гоняли. В субботу и воскресенье.
— Подсматривать — нехорошо.
— Больно надо. У них музыка хорошая.
— А машина? Давно уехала?
— Она разве… уехала?
— Не заметил?
— Мы на карьер купаться ездили.
— А когда их угробили-то? Сегодня?
— Точно не знаю. Недавно. Вчера мы тут проезжали. Темнело уже. Сторож с собакой гулял, и больше никого. Этих убитых тогда еще не было.
— Ладно, дай пять, — сказал Андрей. — Дрожи дальше.
Он пожал его потную вялую кисть. И отошел.
Точно — они. Штаны Максима, клетчатые. Он часто в них ходил. Голова то ли есть, то ли нет, непонятно. Колеса мешают, люди. Далековато. А может, в выемке так лежит. У Славки колено голое. Лицо, голова — всё под коркой кровяной, и трава вокруг грязная, бурая.
Подкрался поближе, но милиционер заметил и отогнал.
— Нельзя. Уходите.
— Вот сволочи, — ругнулся Андрей. — Кто их?
— Проходи, парень. Нельзя. Уходи отсюда.
— А кто их? Нашли?
— Я кому сказал?
— Ухожу, ухожу.
Пухлая сизая туча, нависая над озером, угрожала дождем.
Небо меркло.
10
В сыром полуподвальном помещении, приспособленном для занятий атлетической гимнастикой, не выветривался запах плесени и пота.
Ребята взмыленные.
Севка жал с груди, лежа; по блинам — килограммов семьдесят. Иван качал на тренажере спину.
— Обожди, — сказал он, заметив в дверях Андрея.
— Работай, работай.
Яшка сидел в углу на своей тележке и с пола заваливал на обрубки пудовую гирю.
Андрей поставил рядом с ним коробку с курткой. Потрепал за кудри.
— Тебе. От всех нас. С годовщиной.
Яшка смутился.
— Спа… па… сибо, — когда волновался, он сильно заикался. — Раз… разз… денешься?
— В душ с вами схожу. Не отвлекайся.
Обошел зал, посмотрел, как работают другие. Поздоровался за руку с тренером.
— Сачкуем?
— Дела, Олег Матвеич.
— Дела у прокурора, Андрей. Если для тебя что-то важнее — прощай.
— Крутой у вас характер, Олег Матвеич.
— Только так.
— Сам не уйду ни за что. Пока не прогоните, помозолю вам глаза.
— Канителиться не в моих правилах. Даже с тобой.
— Знаю, Олег Матвеич. Вы уже говорили.
Андрей разделся и в душевой занял дальний отсек.
— Здорово, командир! — Севка влетел первым. — Где пропадал? Мы тебе целый день названивали.
— Надо, мужички, кое-что обсудить.
— Есть работка?
— Может быть.
— А я? А мне? Я тоже хочу! — улыбался Иван, стягивая через голову липкую, пропитанную потом майку. — Сев, мочалка у тебя?
— В сумке.
Зашумела вода и в соседних отсеках — и там жались по двое, по трое. Душевую заволокло паром.
В дверях показался Яшка в новенькой куртке. Он сидел на тележке и улыбался. И благодарно смотрел на Андрея.
Андрей, накинув полотенце на голову, подошел к нему, посмотрел, как сидит новая вещь, и остался доволен. Завернул рукава, чтобы не волочились по полу, и сказал:
— Может быть, чуть-чуть велика.
— Ннн-нет, — с чувством возразил Яшка.
— Здесь немного подтянем, и порядок. Главное, в плечах тик в тик, верно?
— Ддд-да.
— Доволен?
— Дд-дорого.
Андрей фыркнул и недовольно всплеснул руками.
— Вы как сговорились сегодня. Все меня обижают. Разве дареному коню в зубы смотрят? А, Яш? Это же от всех нас. Скинулись. Что деньги? Ерунда. Тебе же нравится? Вот и носи.
Яша смутился.
— Иззз… вини, — сказал.
— На семь кабак заказан. Выпьем за тебя по рюмашечке. Не возражаешь?
— Ггг-де?
— На Чистых… Эй, бойцы! — крикнул Андрей. — Намыль имениннику шею!
— Пусть идет! — отозвался Севка.
— А К-кк-атя ббу-дет? — спросил Яшка. И густо покраснел.
— Приказывай. Для тебя — из-под земли достанем.
— Ддд-остань.
— Ну ты у нас донжуан! — рассмеялся Андрей.
11
Севка привез новорожденного на такси.
Иван встретил их на бульваре, посадил Яшу на загривок и внес. С креслом решили не связываться, и обратно отправят так же путем, привезут на такси домой и сдадут отцу с рук на руки.
Яшка был счастлив.
Нарядный — в белой рубашке с галстуком. Поверх новая куртка. Воротник поднят, мех струится, играет, округло обтекает тонкую шею, рукава закатаны на два оборота. На коленях букет алых гвоздик — Кате приготовил.
Официант — молодой парень, вышколенный, с почти женской грудью, раздобревший на казенных харчах, — принес водку в запотевшем графине. Потом шампанское и закуски.
Пожелал всем приятного аппетита.
— Горячее когда подавать?
— В восемь ноль-ноль.
Иван бесшумно открыл шампанское, разлил по фужерам.
— Мальчики! Мальчики! — к столику пробиралась Катя. — А дама? Как вам не стыдно начинать без меня?
— Бабьё, — проворчал Иван. — Выпить спокойно не дадут.
При виде девушки у Яши увлажнились глаза, по лицу растеклась улыбка.
— Поздравляю, — сказала Катя и выложила на стол книгу.
Севка прочитал:
— Дэн Браун. «Код да Винчи». У, Яха, живем. Моднючая вещь.
Катя наклонилась и поцеловала именинника в кудри.
— Желаю тебе, милый Яшенька, всего-всего. Что сам ты себе желаешь.
Яшка протянул ей букет.
— Как? — наигранно удивилась Катя. — Мне? Ну, мальчики. Я не стою.
— Бери, бери, — грубовато настаивал Иван. — Пока дают.
Севка подставил еще один стул. Катя сняла шляпку и села. Андрей наполнил вином еще один фужер.
— Давай, Иван, — предложил Севка. — Загни тост.
— При дамах я — пас.
— Мизантропический.
— Не.
— Девок боишься, что ли?
— Да они хуже чумы.
— Ладно. За него. За ум его и душу, — провозгласил Андрей. — Может быть, мы вместе не стоим его одного.
Ребята притихли.
Чокнулись, выпили.
— Вперед, — скомандовал Севка, набрасываясь на закуски. — Опухли с голодухи.
— Яш, — обратился к приятелю Андрей, — позволь, я уведу твою даму.
— С-с-с-совсем?
— Что ты! За кого ты меня принимаешь! На пару слов. Не волнуйся, мне надо бы с ней перекинуться насчет барахлишка.
Катя поднялась и чмокнула Яшу в щеку.
— Скоро вернусь. Ты же знаешь, с ним я в безопасности. Мальчики, присмотрите за моей шляпой, пожалуйста.
— В пруд ее, — сказал Севка. — Лебедям. Пусть жуют.
— Грубиян, — притворно фыркнула Катя.
12
Под выносным балконом ресторана застойная вода пруда лениво чмокала и покачивалась, отражая свет окон и фонарей; дальше к центру водоема она жирно темнела. Мутная зеленоватая ряска тянулась дугообразно к ближним липам. Грязно светлели окурки, огрызки, куски недоеденного хлеба. Утки сбились к домику. Два черных лебедя, плавая вдоль берега, выпрашивали подачку, потеряв природную гордость.
— Был? — тихо спросила Катя.
— Хуже, чем я думал, — сказал Андрей. — Надо с мужиками посоветоваться. Но сначала — с тобой.
— Видел их? Нашел? Максима и Славку?
— О них — позже, — уклонился от ответа Андрей. — Тебя же интересует джип?
— Да.
— И нас тоже. Если мы возьмемся за это дело, кое-что мне надо от тебя услышать.
— Как? — удивилась Катя. — Ты мне обещал. Я так надеялась на вашу помощь.
— Третий, Серый, как ты говоришь, он кто?
— Понятия не имею.
— Он их поил, тусовщиков твоих, Притулу и Агафона. Как я понимаю, с целью. Почерк знакомый. Сидел и носа не показывал. Твои клиенты налакались и отрубились, а Серый не пил, в фикус сливал.
— В какой фикус? Мне про фикус Максим ничего не говорил.
— Тёпа ты все-таки, — улыбнулся Андрей. — Мимо проносил. Они грамотные. Дождался, когда Максим и Славка уснут, спокойно сел в твой джип и укатил. Думаю, прошлой ночью.
Катя вздрогнула.
— Мою машину украли?
— Да, моя дорогая. Ловко. Тихо. С концами. Можешь с ней распрощаться.
— Ну всё, — сказала Катя. — Родители меня прикончат.
— Так тебе и надо, — хмыкнул Андрей. — Одни шляпы на уме. А ум — в шляпе.
Катя вспыхнула.
— Я обижусь.
— И зря. К критике надо относиться терпимо. Сколько раз тебе говорил: думай сначала, а потом — делай.
— Уйду, Бец.
— Да подожди ты. Еще не вечер. Я думаю, этот Серый загнать ее еще не успел. Я тут пытался кое-что выяснить. По своим каналам. Вряд ли он украл твой джип, чтобы перепродать акулам или ментам. Он другой. Темный, гад. Залег. Выжидает. Я думаю, он где-то здесь, в Москве. Чую — здесь он, рядом. Мы слишком мало о нем знаем. Если ты хочешь, чтобы мы его нашли и машину тебе вернули, ты должна нам помочь. Вспомни. Сейчас всё важно. Каждая мелочь. Чем промышляет? Где живет? С кем общается? Против кого дружит? Как одет? Что говорил? Походка? Он безлошадный? Или у него есть своя тачка?
— Не знаю, — помедлив, сказала Катя. — Я видела его всего пару раз. Он молчал. Противный, прибитый какой-то, лохматый, с немытыми волосами. Было неприятно с ним разговаривать.
— А подружки? — Андрей искоса взглянул на нее. — Не знают? Маринка, например.
— Кто?
— Маринка твоя.
— Не придумывай, пожалуйста. Она-то здесь причем?
— Такие лохи в ее вкусе. Не замечала?
Катя тряхнула головой и зашвырнула сигарету в воду.
— Не хотела говорить, потому что обещала… Его Боб знает, маклер на ипподроме. И еще Гера, бармен.
— Уже теплее. Ипподром пока оставим. Давай про кабак. Это роднее и ближе. Где именно? Место?
— Слышала… Он на Калине стоял. Недавно уволился.
— Куда?
— Не знаю. Честное слово.
— Вот что, Катерина, — размяв плечи, сказал Андрей. — Учти, дело серьезное. Крупнее, чем я думал. Поумнеешь — позвони. Поняла? Сразу же.
— Значит, могу рассчитывать?… Ты мне поможешь?
— Именинник у нас ревнивый, — вновь уклонился от ответа Андрей. — Тебе пора вниз.
Катя фыркнула и отвернулась.
— Ты так со мной обращаешься… ужасно… как будто ничего не было… утром.
Андрей приобнял ее.
— Привыкай. Мухи отдельно, котлеты отдельно.
— Ты был такой… нежный.
— Яшку не обижай, ладно? Он любит тебя.
— А ты?
— А я уважаю, — усмехнулся Андрей. — Бойцам скажи, пусть сюда лезут. Жду.
13
— Так, мужики, — начал серьезно Андрей. — Совет в Филях. Правило: когда риск минимальный. Шеф настаивает — когда минимальный.
Севка спросил:
— Там что, мокруха?
— И да, и нет. Прокатился сегодня, видел. Двоих наповал.
— Хорошие были люди?
— Да в том-то и дело. Катькины придурки — Максим и Славка.
Иван присвистнул.
— Атас! Пошли шампанское допивать.
— Катька в курсе? — спросил Севка.
— Сдурел?
— Ну, мало ли. Вы тут час трепались.
— Значит, так, — прервал треп Андрей. — Что я понял. Уложил их какой-то псих, местный, я думаю, деревенский.
И это нас не касается. А Катькин джип свистнул — другой, и вот он меня очень интересует. По-моему, его можно прижать. Слупим с него пару штук. Ну, и Катька раскошелится. Лично у меня руки чешутся.
— А Агафон и Притула? — спросил Севка. — На нас не повесят?
— С какого еще бодуна? — удивился Иван.
— Излагаю. Они поехали втроем, три придурка, на дачу. Катька, глупенькая, дала им свой джип. Третьего мы не знаем. Кличка «Серый». Думаю, тертый. Был на зоне, сидел. Скорее всего, одиночка. Тачка ему зачем-то понадобилась. Ну, как обычно — втерся в доверие, напоил дураков и скрылся. По всем приметам, проделал он это еще прошлой ночью. А Максима и Славку пришили утром, сегодня. Как раз к моему приезду. Я там случайно на бригаду напоролся. Следователь, скорая. Даже с мильтоном мило побеседовал.
— Тебя засекли?
— И что?
— Плохо, — заметил Иван.
— Сам знаю. Поздно сообразил. Да я и раньше наследил — когда в дом заходил, потом еще в магазин. И мотоцикл — не по небу летает. К соседке в гости набивался. Запомнили, конечно. Разнесут.
— Будут искать?
— Не исключено… Там дождь собирался… Хотя… Если и был…
— По-моему, гиблое дело. Самое лучшее, спуститься к Яше с Катькой и допить шампанское. — Ивану явно не хотелось ни во что вмешиваться.
— Ну чего ты? — вспыхнул Андрей. — Врубайся. Думай… Что мы имеем на этот час?… Да, могут найти. Могут. И что? Пройдем свидетелями. И пусть… А с другой стороны?
Пока прочухаются, туда, сюда — месяц ухлопают, не меньше. Мы бы за это время…
— А, — махнул Севка, — где наша не пропадала. Давай.
— А ты, Ванюха? Что скажешь?
— Может, этот Серый и убил, — предположил Иван. — Откуда мы знаем?
— Проверим, — сказал Андрей. — Что мы теряем, кроме цепей?
— Не договаривались… чтоб с убийством.
— Поплыл, — возразил Севка. — Мы же не убивали, ты что?
— Пришьют. Не знаешь, как у них делается?
— Потому и говорю — риск.
— Всё, — решился окончательно Севка. — Я — за.
Иван помедлил.
— Ну… и я тогда. Все так все.
— Порядок, — улыбнулся Андрей. Он обнял Ивана за плечи. — Завтра, огольцы, как солнышко встанет — у меня. Задача та же. Отловить надо быстро, пока не сбежал. Напор и натиск. Найдем, слупим бабки и заляжем.
— А шеф когда возвращается?
— Двадцатого, в 9.40, Домодедово.
— У!.. Времени куча. Успеем.
— Бец, — спросил Севка. — А ты родителям Притулы и Агафона не сообщал?
— Не волнуйся. Там есть кому. Без нас сообщат.
— А Катька правда еще ни о чем не знает?
— Про джип я ей намекнул, — усмехнулся Андрей.
— Смотри-ка, — Иван показал рукой вниз, — Яшка-то наш! С Катькой на брудершафт пьют.
Севка по-разбойничьи свистнул, перемахнул через поручень и повис над водой, раскачиваясь на одной руке.
Посетители ресторана охнули. Какая-то слабонервная дамочка даже завизжала.
— Яш, — крикнул Севка. — Оставь горло промочить!
И спрыгнул вниз.
— Шутка, граждане, — паясничая, пояснил он присутствующим. — Надо же как-то снять интеллектуальное напряжение.
— И как — снял? — спросил Андрей, спускаясь в обнимку с Иваном по лестнице вниз.
— Не-а.
И они дружно рассмеялись.
