Глава десятая
АЛЕКСЕЙ ПОДВЕРГАЕТСЯ НАПАДЕНИЮ ПРИЗРАКА, НЕСКОЛЬКО РАЗ ТРУСИТ, ПОПАДАЕТ В ПОСМЕРТНОЕ ВОСПОМИНАНИЕ, И В КОНЦЕ ГЕНИЙ ПРОСТОДУШИЯ ПОКИДАЕТ ЕГО
Марина ушла провожать стариков. Алексей налил себе кипятку из теплого еще самовара, взял конфету и стал запивать ее водой. Потом закурил, за сегодняшний день вторую сигарету, и именно по тому, что это была всего лишь вторая, окончательно понял, что он в безопасности и его курортная, бездумно-растительная и нечеловечески здоровая жизнь действительно началась.
Он чувствовал себя уже почти свободным от образа, в котором пребывал последний год, от всех этих ненатурально эйфорических отношений с талантливыми алкоголиками, друзьями-продюсерами, вороватыми жуирами и девицами, помешанными на гороскопах и каланетике. Все они подкармливали свои миражные видения и драмы, которым отдавались безоглядно. Самые никчемные видели себя персонажами Достоевского и с удовольствием анализировали клинику своей жизни.
Сейчас Алексей чувствовал себя почти счастливым, как человек, по недоразумению попавший в сумасшедший дом и благополучно сбежавший. Он тешил себя мыслью, что в этом поселке безобидных чревовещателей, сошедших с дистанции академиков, детей и прочих потребителей целебной воды он успокоится. В нем возникло ощущение не только безопасности, но и уверенности в безличной доброжелательности окружающего. Так почувствовал он себя однажды в Англии, когда узнал о существовании там госпиталей для ежей, которые пострадали ночью от автомобилистов.
Вдруг справа от Алексея что-то пролетело, просвистело и с легким шумом упало в траву за оградой. В нештатных ситуациях его четкости мешало воображение. В кустах сзади послышалась возня.
Скамейка была врыта близко от стола. Алексей развернулся, кромка доски врезалась в ребра, перед глазами поплыли световые круги с лиловыми переливами. Затем в листве проступило белое одеяние призрака.
Ирония и чувство реальности не срабатывали. Алексей так и подумал, что это призрак. Сантиметрах в двадцати над одеянием светилась, покачиваясь, зеленоватая змейка или, быть может, толстая фосфоресцирующая гусеница.
Детский страх охватил Алексея. Куст откликнулся шипением.
Немота потрафляет видению, конечно. А заговорить – значит признать его реальность. Алексей был в нерешительности, то есть отчасти парализован.
Но тут, к его радости, между змейкой и балахоном призрака проступило лицо Ксюши.
– Ксюша! – шепотом позвал Алексей.
Девочка вышла из куста. Распущенные волосы ее лежали на плечах. Тонкий нос отбросил на лицо тень и украл часть щеки. Глаза светились. В руках Ксюша держала детский лук. Она сейчас была хороша со своими гневно раздутыми ноздрями, вытянутым луком и узкими плечиками.
– Вы – Диана? – спросил он, не решаясь еще, несмотря на путаную иронию, перейти с шепота на голос.
Девочка не слышала его. Да и не видела, кажется. На лице ее замерла улыбка, похожая на те, какие сон посылает человеку из своих пристальных, мотыльковых сфер.
Страх вернулся, но совсем не детский. Девочка была лунатиком.
– Это я в вас стреляла, – потрясая громким голосом ночную тишину, сказала Ксюша.
– Зачем? – громко наконец спросил он. – А если бы мне было больно?
– Нет, – ответила девочка. – Только страшно. Стрелы с резиновыми присосками. Я в нашего кота Кузю ими стреляю. И ему не больно.
Ксюша объясняла свои действия обстоятельно, спокойно и при этом с каким-то азартом педанта.
– Я и заколку с фосфором специально спереди прицепила, чтобы напугать.
– Но ты меня действительно напугала.
– Правда? – девочка обрадовалась. – А почему вы меня назвали Дианой? Кто это? Я на нее похожа?
Ксюша вдруг изогнулась и бросила к Алексею свое лицо. Он едва успел отшатнуться. Соображая, что девочка слышала все же его вопрос про Диану, а значит, видела его, а значит, действовала сознательно, он не заметил, как в той произошла перемена. Сейчас близкие ее глаза были наполнены провокаторской злостью.
– Почему вы смотрите на меня?
Алексей не успел ответить. Длинная подростковая сорочка, мелькая пятками, исчезла в доме, из которого еще некоторое время слышался то ли смех, то ли всхлипы.
Когда Ксюша бросила к нему свое лицо, у Алексея мелькнула мысль о вампирах. Нелепое происшествие. А ведь она скорее всего хотела его поцеловать. Таким и приходят в голову всякие сумасбродства.
Тревога осталась в Алексее, но при этом и веселье, какое бывает после испуга. Хотелось припомнить, когда он последний раз чувствовал что-то подобное, но ничего не выходило. Дни его, как высохшие лимоны, давно стали маленькими и твердыми. Удобно для метания с трибун.
* * *
Алексей встал, чтобы пройтись по саду. Становилось прохладно.
Неожиданно перед столом выросла рыжая лайка. В сумерках она казалась пепельной. Собака потянулась мордой к столу, скосив при этом глаза на Алексея. «Что ей могло такое присниться, чтобы подняться среди ночи?» – подумал Алексей. Он любил собак. Но думать ему сейчас не хотелось, а без этого с собаками скучно.
– Пойдем, друг, это не для тебя, – сказал Алексей. Он обхватил пса за шею и потянул в сад. Тот вырвался и не оглядываясь убежал вперед.
Слышен был шум водопада и, кажется, залива. И оттого что был слышен шум залива, маленький сад казался нескончаемым.
Далеко отсюда шел ночной товарняк. Будто огромные колокола, от невозможности пробиться звоном, сотрясали землю изнутри. Скоро и они успокоились, и вновь стало тихо. Но тут же зашелестела, завозилась в кустах птица, крупно щелкнула и взлетела. В лицо Алексею плеснул воздух от ее крыльев. Он снова испугался и, чтобы справиться с этим испугом, сказал: «Тиу-тью!», как будто позвал птицу, как зовут котенка: «Кис-кис!»
Алексей иногда думал про себя, что он – трус. Но, как все трусливые люди, он был ближе других к отважному безрассудству. Мальчишкой на даче вызвался расчищать хозяйский огород от патронов, которые остались после войны с белофиннами. Раскладывал патроны на больших валунах. Когда те на солнце раскалялись, лил на них воду. Патроны лопались, некоторые взрывались. На скуле у него до сих пор был заметен шрам.
Вспомнив это, Алексей усмехнулся.
Все пространство между кустами и деревьями было заполнено молочной сывороткой. Границ сосуда видно не было, но сыворотка, несомненно, была налита в сосуд, потому что не чувствовалось в ней никакого движения.
Кто это сказал: человек похож на пейзаж, на который он смотрит? Да нет, он часть пейзажа.
Воздух был сейчас как посмертное воспоминание. Отними еще звуки – и Алексея не стало бы совсем. Разве что какие-нибудь полустертые каракули, изображающие безумца без крыльев. Однако звуки, слава богу, были.
Говорят, в море моряки просыпаются от тишины.
* * *
– Алеша! Ты где? – раздался громкий шепот Марины. Ее фонарик сверкнул и погас. Они пошли друг к другу наугад и тут же столкнулись в кустах. Марина оказалась в руках у Алексея.
– Ну, вот и здравствуй!
– Что-то в глаз попало, – сказал он, растирая веко.
– Давай я выну.
Марина положила на лоб Алексею ладонь, оттянула веко и языком прошлась по роговице.
– Ну как?
От нее пахло тростником, как двадцать лет назад. Может быть, это были те же самые духи? В чем, в чем, а в этом женщины консервативны. И губы такие же полные, как после поцелуя. Не с Рудницкими же она целовалась! И тело, которое он чувствовал под рукой… Алексей мысленно раздел Марину и в который раз удивился: откуда это мягкое и сильное тело у хрупкой женщины?
Марина была сейчас как подарок в детстве. Ему захотелось немедленно развязать банты, распутать тесемки, сорвать обертку и узнать, что там и кто догадался о его тайном желании.
Алексей притянул Марину к себе и поцеловал. Она, как маленькая, закрыла глаза. Потом открыла и прошептала:
– Какой ты красивый.
И тут гений простодушия оставил его. Он подумал, неизвестно над кем издеваясь: «Ну и что ж, пусть так. Пятнадцать лет… А из открытого флакона и сейчас идет все тот же знакомый запах». Но тут же ему представилась летящая, задыхающаяся от ветра и независимая Таня. Где и с кем она сейчас?
– Ты красивый, – еще раз прошептала Марина. Она, наверное, столько лет каждый день сама себе подавала руку помощи, подумал Алексей, а хотелось ей только этого – себе не принадлежать. Он ответил почти автоматически:
– Дети кричали: «Бублик, Бублик!», не догадываясь о том, что Колобок смертельно ранен.
Марина засмеялась:
– Пошли кофе с ликером пить.
Снова сел он за садовый стол и в открытое окно спросил:
– Ксюша спит?
– Спит.
Алексей вспомнил убегающую ночную рубашку с мелькающими пятками и всхлипывающий смех, но говорить об этом с Мариной не хотелось. И расспрашивать о Ксюше тоже. Захочет, расскажет сама.
Вскоре Марина появилась и поставила на стол кружку и маленькую чашечку с кофе. Она успела переодеться в халатик с зеркальными пуговицами. Стало видно, что грудь ее волнуется и вообще живет какой-то отдельной жизнью, как у пернатых.
– Это мне? – спросил он, показывая на кружку.
– Да. Много и жидкий, – сказала Марина. – Последнее выскребла. Хочешь, вот тут колотый сахар. Местная достопримечательность.
– Боже мой! Сто лет! – воскликнул Алексей.
– Да, уже почти никто не помнит. А что значит пить чай вприглядку?
– Колотый сахар… Это вещь. Сунешь такую глыбку в чашку… Звереныш!
Марина положила лицо в ладони и смотрела на Алексея.
– Какие мы уже старые, Алеша. Просто уходящая натура. Ну, рассказывай.