Настоящий друг
«Настоящий друг познается в беде», — говорит Адельсидоровна.
Хорошенькое дело! А где ж ее взять, беду эту в нашем Чкалове?
Вот был бы я на войне, там все ясно. Если человек погибает за тебя, значит, он настоящий друг.
Ну а ты сам готов отдать свою жизнь за товарища? Без дураков — конкретно? Подумай своей головой! Только честно? Как? Не готов? Что же получается, елки зеленые? У настоящего друга может быть друг «ненастоящий»? Это как-то не очень. Даже совсем не очень!
Такие вот невеселые мысли приходят мне иногда перед сном.
И все-таки Левка Ноздрунов — мой самый настоящий друг.
Он приехал из Орла с отцом. А мама осталась у него дома, потому что служила в райкоме и до последнего занималась эвакуацией.
Орел после тяжелых боев все-таки сдали. По-тихому.
От мамы теперь — «ни слуху, ни духу». Левка уверен, что его боевая мама обязательно ушла к партизанам. И теперь бьет фашистского гада из леса. Мы все уверены, что так оно и есть на самом деле.
У меня еще есть друзья в классе. Вообще, трудно определить, кто твой первый друг, а кто второй. Я считаю, что первый — самый близкий. С ним — всегда хорошо. Можно по городу шататься, можно и в киношку сходить, если есть деньги. А деньги у нас с Левкой всегда общие.
У меня есть деньги — берем два стакана хлебного кваса в будке на углу. У него есть деньги — тоже берем два стакана. Квас кислый — глаз выколи! Когда летом жара, самое мировецкое дело.
С Левкой я могу обо всем советоваться. Он со мной тоже. Хотя живет он во дворе команды Секиля, а я в команде Котика — нашей дружбе это не мешает. Учимся же мы в одном классе. И летом вместе, с утра до вечера.
Левка, канешно, большой хвастун. Есть у него некоторый недостаток. Он говорит, что может переплыть Урал туда и обратно. Сажёнками!
Пока я не увижу это своими глазами, я ни за что не поверю. Урал речка быстрючая. Поплывешь в одном месте, а приплывешь на другой берег через километр. Даже лодки сносит. И притом, на этом берегу Европа, а на том — уже Азия. Ничего себе шуточки?
Может, врать понемножечку не так уж и плохо?
Я спросил у дяди Мити: а что если жить совсем без вранья?
Дядя Митя ответил сразу, без запинки:
— Совсем без вранья? Даже мухи от скуки дохнут. Учти, вьюнош! Человек стал человеком, когда научился врать.
Сначала устно, а потом и письменно. Но надо знать, где врать можно, а где — нельзя. По понедельникам — можно, а по субботам — нельзя. В этом весь фокус!
Через Урал — узенький мостик из досточек. Идешь, а он под тобой ходуном ходит. Того и гляди свалишься. Кошмар! Даже подумать страшно!
А весной даже этот мостик сносит ледоходом к чертовой бабушке. И попасть в рощу летом можно только на большой лодке за рупь.
Так что приходится идти на риск.
Для меня — смертельный номер, потому что плаваю пока только по-собачьи. Поэтому я стараюсь тренироваться на мелком месте. Проплыл десять шагов, встал, отдышался, и можно плыть еще десять.
Но если я начну тонуть, Левка меня обязательно спасет. Потому что он — настоящий друг.
На ту сторону можно еще по железнодорожному мосту. Вон он! Не так далеко. Но на мосту стоит часовой, потому что мост стратегицкий. Только по нему и можно фигачить в Ташкент.
Но туда ездит только дядя Леня, за резинкой для трусов.
В конце концов дяде Лене надоело ездить туда-сюда, и он перевез в Ташкент тетю Иру с Наташкой насовсем, пока война не закончится.
Канешно, в Ташкенте намного теплее. И фруктов завались. Но мне стало очень скучно. Я уже привык с ними жить. И очень жалел, когда они от нас почапали. Радовалась, наверное, только тетя Маша, потому что мы все ей мешаем жить «по-человецки».
Я хочу сказать, что в эвакуации жить можно, если у тебя есть настоящий друг и хороший знакомый дядя Митя.
