Раньше всех встает дядя Яша. Машка еще хрюкает на кухне на своем сундуке, а дядя Яша уже приседает сто раз в носках, чтобы никому не мешать. Потом он складывает свою кровать на столе и наводит марафет. Бреется дядя Яша безопасной бритвой над раковиной по памяти. Так как зеркала над раковиной у нас нет.

Потом он обтирается по пояс холодной водой и причесывается маленькой гребенкой. Волосы у него черные, густые. Я как-то потрогал их рукой. Жесткие, как щетка. И на висках у него появилась «благородная» седина, как сказала тетя Ира. Потом он разогревает свою пшенку на воде, пьет чай без сахара и отправляется в комендатуру. Каждый день. Как заведенный. Комендантом служит его «кореш». С этим Витькой дядя Яша проскакал всю «гражданку». А сколько они вместе «белых» порубали, даже сами не помнят.

К обеду дядя Яша возвращается. По лицу сразу видно, что ничего хорошего опять не вышло.

Дядя Яша мотается по комнате и рассказывает дяде Лене.

— …Я ему — Витька, будь человеком. А он, на меня не глядя: «Ты Яшка — псих ненормальный». Я, видите ли, «отставной козы барабанщик», а не комдив. «Ты у кого служил? У врага народа». — Это он про Маршала. Забыл, как сапоги ему чистил! «Тебя могли вместе с ним к стенке поставить. И почему не поставили — лично мне не известно». — «Значит, Сам заступился, понимаешь ты, дурья башка?» — «Тогда заступился, а теперь, может, и не заступится». Я ему ору: «Не хлеба прошу. Я на фронт! На фронт, дурья башка!» — «Нельзя. Расстрелять тебя можно. А на фронт нельзя. У меня на твой счет твердое предписание». — «Пусти к Командующему!» — «Не положено». — «Почему?» — «А хрен его знает». И предлагает мне, сволочь, «казбечину». Я ему говорю, что у меня даже карточки нет. Если б не родственники — сдох! «А это, — говорит, — уже не мой вопрос». Вот сучара! Я ему все припомнил. И как в атаку ходили. И как баб фаловали вместе. Думал, раздобрится. «Иди к свиньям, — говорит. — И чтоб духу твоего больше не было в моем кабинете». А он меня даже на губу посадить не может! Я ведь штатский, понимаешь? Вот тебе «наш Витенька». Знал бы тогда, что он такой скотиной окажется, ей-богу расстрелял. Собственными руками.

Дядя Леня его успокаивает:

— Напрасно ты на Витьку взъелся. Может, он лучше тебя знает обстановку. И пока ты сидишь тут — ниже травы тише воды — никто тебя не трогает. А начнешь шуметь — хлопнут. Сам понимаешь — время лихое.

— Ленька! Ты же книжку читал. Это ведь не я выдумал. Мы в академии над теорией танковых сражений всем скопом корпели. Она нужна именно теперь. Как воздух, понимаешь? А то ведь немец до Урала досвистит.

— Ладно, Яшка, не пори горячку.

Дядя Яша бегает из угла в угол.

— Ничего! Война и зайца барабанить учит.