Театр-на-полянке
Мама приехала одна.
И на следующий вечер, чтобы не сидеть дома, мы пошли на полянку — в театр.
В Москве я редко хожу в театр. Не с кем. Один раз дедушка пошел со мной на сказку. Но после первого действия мы ушли. Даже без буфета. Он сказал, что это глупая сказка и нечего на нее тратить время. Не знаю. Мне понравилось. Я бы спокойно до конца досидел. Если бы не мой папин дедушка. Ему после Маркса — никакая сказка не нравится.
В Лосинке театр не для детей. Но пускают всех. Даже с кошками. Потому что это театр под открытым небом. Он так и называется «Театр-на-полянке».
И все дачники ходят сюда. Когда делать нечего.
Видите, повесили занавес. А здесь лавочки.
Садимся. И давай смотреть. По сторонам.
Комары кусаются как черти. Не обращайте внимания! Когда начнется спектакль, комаров меньше будет. Сегодня играют «Профессор Мамлок».
— Потрясающая пьеса. Про немцев.
Это нам соседка по лавочке рассказывает.
Сразу к нам приклеилась. Как банный лист.
А я ее совсем не знаю. По-моему, и мама эту соседку видит первый раз. А разговаривает прямо как старая знакомая. Вот тоже чучело!
У нее на голове шляпа, как у бабушки в сундуке.
Чудо-юдо-рыба-кит
Тут на дереве сидит…
Ну чего они не начинают?
— Это вам не Художественный театр. Там на минуту опоздал — и гуляй по коридору все первое действие. Был со мной такой прискорбный случай.
Из-за занавески высунулась голова.
Заиграл патефон.
И пошел спектакль…
Сначала по сцене мотался какой-то Старик. В халате. В шапочке. Похожий на раввина из Лосинки. Только борода поменьше. И не такая белая.
С ним гуляла рыжая красавица. Наверное, дочка.
Вдруг откуда ни возьмись в проходе появились какие-то в масках. Они кричали:
— Бей жидов — спасай Германию!
Я сразу узнал, что это фашисты. Потому что у них была на рукаве красная повязка и крест в кружочке.
Они ходили по сцене в черных плащах. И хлопали кнутами под музыку.
Старик спрятался от этих фашистов в шкап.
Я даже дышать перестал. И все на лавочках замерли.
Тут появился один, совсем паршивый, — Иуда-предатель. Он долго нюхал, а потом показал рукой на шкап!
Все закричали:
— Гад! Гад! Гад ползучий!
Я тоже закричал громчей всех.
А фашисты выковырили старика из шкапа. И стали бить его по голове. Под патефон. У него даже кровь пошла прямо из рота.
Больше всех этот Иуда старался. Пес паршивый!
Эти, в плащах, вытащили еще дочку-красавицу. И стали с ней по очереди плясать. Тоже под патефон.
Старик стоял на коленках и все видел.
Вот тут он выплюнул на пол платок с кровью и захрипел:
— Звери! Звери!
А потом пошел за сцену и застрелился насмерть.
Я, канешно, заревел. И мама меня увела.
Всю дорогу она уговаривала меня не плакать. Потому что это всё понарошку!
В театре всё понарошку! Никто на самом деле никого не убивает.
И никто на самом деле не умирает.
— Если ты будешь так себя вести, мы больше никогда не пойдем в театр, — сказала моя любимая мама.
Она сама очень расстроилась… из-за меня.
А на следующий день мы пошли гулять на полянку. Просто так.
И вдруг, представляете? На полянке гуляет этот старик, который вчера был с бородой. Живой. Но совсем без бороды. Собирает ромашки. И это уже не дядя, а совсем молодая тетя?!
Мама говорит:
— Вот видишь! Давай познакомимся.
Мне стало жарко. И я убежал по канаве далеко-далеко.
Теперь — я больше не хочу в театр! И не люблю всех этих артистов! Самые настоящие обманщики.
Они притворяются.
Всегда…
