– Я что, один в гараже? Других фамилий в голове не держите?

Тикана и вправду допекли. С досады послал дружков-диспетчеров куда мог поглубже. Те, в свой черед, устало посоветовали:

– Захлопни хавку! Не гуди! Путевка уже выписана.

Тикан амперметр положил на их советы. Жизнь теряет остроту, если не воевать с этими прохиндеями. Важен сам принцип: почему Тиканом затыкают все дырки?

– Не все, – ухмыляется диспетчер, – а стоило бы…

Конечно, если вникнуть, прикинуть трезво, то ничего страшного, ходка лафовая, туда-сюда и обратно. Но не ко времени. Не бархатный месяц. Все равно что пить за здравие покойника.

Тикан в меру погорланил, и к завгару – авось повезет. К счастью, Игнатьич в благом расположении, по-человечьи вякает:

– Ты ж, халдей, всегда плачешься: другим дальние командировки, тебя на приколе держат. Вот, пожалуйста, езжай на юг, позагораешь!

– Так ведь зима! Двадцать градусов на улице!

– Ну и что? А жара сорок градусов в тени – это курорт? Езжай, брат, не бузи…

– А чё я как проклятый, за крайнего?

– Резина хорошая, – вздохнул Игнатьич.

Тикан поджал губы. Верно: новая резина, упираться нечего. Взял пару запасных цепей, бочку бензина, полканистры масла, на всякий пожарный…

А дома, как обычно, пустая говорильня. Стефка не удержалась, явила свою подколодную натуру, злобой капает: мол, воду всегда возят на ишаках.

Однако термос зарядила черным кофейком, шарф мохнатый в сумку, жратвы навалом, чтоб не тратился, и – айда!

Машина шла легко по течению дороги. Здесь Тикану любой поворот знаком, самый малый мосток памятен. Зимой одно хорошо: снег сглаживает бугры и колдобины. Каждому болту, любой подвеске в машинном организме удовольствие катить по ровному, без ухабин. Зато весной ямы опять откроют свои подлые зевала. Как ни крути, все ямы не перехитришь, по ним трюхать – рессор не напасешься. Тут наверняка ремонта не было со времен Франца Иосифа.

Командировка направляла Тикана в Гудово – преддверье Карпат. В трех километрах за селом тамошний колхоз имел в урочище каменный карьер. Из года в год, при любой погоде бригада гуцулов колупается в разрушенной скале. Бьют клинья по чуть заметным жилкам на камнях, короткими зубилами раскалывают бут до нужного размера и вручную грузят его на машины.

Машины арендовала контора по укреплению берегов. Ходка не меньше ста километров в один конец. А камень шел на габионы и фашины, мостить дамбы и, понятно, на калым.

В долинах, где камень не водится, скальный бут покупают как стройматериал, на фундамент. Клиента найти нетрудно, и шофера из автоколонны хорошо кормились этой работой.

Однажды сюда нагрянул Петр Шелест, личность в ту пору известная. Похож был на Хрущева, как две копейки одного выпуска. И Тикану – тезка, а хорошее имя не дают кому попало. Правда, «нагрянул» неточно сказано. Шелест не контролер в троллейбусе, чтоб нагрянуть. Должность другая: первый сек ретарь. Персек – не шавка.

Его здесь ждали. Ворота правления украсили портретом гостя и еловыми ветками. Председатель колхоза галстук пришпилил, мужики щетины побрили. А главное – вдоль следования, по гребню гор, как сказали, «по ключевым точкам», выставили дозорных. Из людей проверенных. На случай, чтоб ненароком каменюка или бревно не скатилось на крыши черных «Волг». Начальству известно: гуцульня – народ шебутной. Шутки у них тяжеловесные.

Шелест хозяйство одобрил. Продают даровой камень, и никаких затрат. Десяток вуек молотками тюкают, а деньга идет немалая.

– Можно и паркет наладить, – предложил Шелест. – Бук, вот он, под носом растет. Техникой обеспечим.

И колхоз стал сушить паркетные плитки. Товар, между прочим, дефицитный. Не зря ведь в такую скаженную стужу начальство гонит машину на край света…

Тикан знал Карпаты, как свою Стефку, вдоль и поперек. Самые крутые спуски и подъемы отпечатаны в нем, как буквы в книжке. Правда, по заграницам, за бугром, ни разу не был, но законно считал: в мире нет места краше Карпат.

Тут в любом селе у Тикана кум, свояк или клиент давнишний. Кому гравий подкинуть, кому – лес. Молодайка попросит сено привезти, и сама на то сено заманит. Не откажешь.

Летом, бывает, заедешь на перевал, ближе к полонине, воздух голову кружит, такой сладкий настой, хоть стаканами пей. Горы – то земля на небе. Вниз вертаться не охота.

А сегодня глазам тоска. Все кругом бело, неживое. Возле хат деревья закостенели. Поля голые. Иногда мелькнет слева черная полоса Черемоша. А по верху хребта уже гуляет завируха.

День кончился, когда Тикан поставил машину возле Гудовского правления. Добро, в окнах крамныци, как зовут здесь магазин, еще теплился свет.

Взял бутылку «калганивки», лучшего не было, и потопал к знакомому бригадиру, ночевать.

Наутро Тикан подогнал машину задним бортом к дверям склада. Ящики с паркетом пудовые, но к бокам приделаны дужки, на иностранный манер, для удобства. Работяги споро, без перекуров, загрузили полный кузов. Накрыли брезентом, как положено. Бригадир документы принес.

– С богом, братка! Не забудь квитанцию. Брезент береги!

И снова телеграфные столбы спешили назад. Цепи на скатах хлобыстали по наледи. До полудня время пробежало прытко. Потом вереница сёл притулилась к левому берегу Прута, и дорога пошла петлять вместе с рекой. Не разгонишься.

Наконец вырулил на Молдавию. Дорога стала ровнее, но не легче. Ветер срывал с курганов снежный порох, рывками гнал его по долине. То вдруг взвинтит хлопья в высоту, несет по воздуху стоймя, кажется, будто над землей пляшет белый ведьмак.

Изредка появлялся лесок, запорошенный, низкий, и враз исчезал в дымной пелене. Горы здесь не выросли, люди привыкли, обходятся без гор.

В этих местах Тикан иногда вспоминал байку, как мужики решали называть новое село. Что у молдавана всегда на столе? Конечно, вино. А назовешь село «Вином», все пияки поселятся. И сыр-кошковар – лакомый харч, когда есть, а нет его… звиняйте. Но не бывает молдаванского стола без желтого холмика кукурузянки. Даже золото ценят за то, что одного с ней цвета. Вот и назвали село – Мамалыга.

Рядом станцию пристроили, пусть тоже имеет веселое имя. А то ведь дадут кликуху, не отмоешься. Тикану встречались в поездках всякие Злодеевки, Нахаловки, Дрязги, Грязи и прочие лас ковые слова. Попробуй, скажи дивчине: напиши мне письмо, по адресу: село Замогильное. Пришлет поминальную молитву.

Когда Тикан служил в армии, был у них майор по фамилии Борщ. Его бы сюда назначить: станция Мамалыга, начальник – Борщ… Разумеется, от этой ерундовины у Тикана в глотке сладкий раздрай, и Стефкины пирожки пришлись к моменту. Корочка хрустит в зубах, мясная начинка сочная, с лучком и перчиком, как любит Петро. Умеет, стерва, кухарить, когда хочет. Он мог бы дюжину умять, но только четыре штуки себе позволил, чтоб не сморило.

В кабине тепло, а снаружи лютует природа. Поземок кидается под колеса. Снег уровнял шоссе с полями, нужно высматривать прежние следы, иначе окажешься в кювете. Дворники скрипят, сметают со стекла метель. Из-за сугробов еле видны хаты, будто присели.

Тикан заночевал в Оргеевской гостинице. То и дело вставал, выглядывал в форточку на машину, опасался за товар. Жулья развелось, как тараканов…

Ранним утром, затемно, двинулся на юг. Там какой-то гребаный совхоз паркет заказал для клуба. Срочно, зимой. Иначе не выдержат. Совсем охренели. Им сейчас паркет нужен как рыбе зонтик. А Тикан припухай в такой холодрыге…

К часам десяти ветер выдохся. Небо открылось во всей широте, только у горизонта паслось серое барашковое облачко. Снег искрами полоснул по глазам. Тикан достал из бардачка темные очки, и шоферская жизнь окрасилась в нужный колер, не зная помех, как должно быть у водилы первого класса.

Напрямки дорога вела через Одессу. Но Тикан решил пойти в объезд, тридцать километров для него не крюк.

Он не любил Одессу. Против города не имел возражений, только матросни больше чем нужно. Тикан их не терпел, по причине… Замнем причину. Он презирал тельники и клеша, а бескозырки и ленточки бабские – то одна смехота над мужиками. И форсить службой на море считал пустым звоном.

Да и в море ничего стоящего нет. Сколько ж надо было соли потратить, чтоб из этакой водищи сделать рассол! Может, только для селедки польза.

Вскоре Тикан свернул с трассы, за час кружным путем вышел на лиман, а там – рукой подать – без проволочек добрался в конечный пункт командировки.

В конторе совхоза вылупились на него как на чудо. Так и сказали: явление номер один.

– Мы гадали, паркет привезут в мае. Клуб у нас еще в проекте…

Тикан завелся: так ему домой вертаться – или до мая подождать?..

– Можно и домой, – отвечают.

– Хватит брыкаться! Кончай дебаты! – вступил директор. – Паркет хлеба не просит. Верно, говорю, парень? И нам прямая выгода: паркет уже здесь, живой, – значит, клуб непременно построят. Есть к чему стены лепить…

Складировали груз на овощной базе. Сарай ветром прошит, в щели кулак войдет. Для паркета самый раз, чтоб намок. Но Тикану их дела не болят. У него иная забота: косит глаз на кладовщика. Тот втихаря брезент в куток заначил, как бы ненароком.

Тикан сам любитель прибрать к рукам, если не видят. Привычка такая с детства. Но чужую наглость не уважает. Решил: пусть кладовщик временно порадуется…

Когда ящики сгрузили, Тикан напомнил рабочим вернуть брезент в кабину, там ему место. И выразил вслух свое мнение о племени кладовщиков. Рабочие переглядывались, пряча улыбки.

В конторе после двора теплынь. Пахнет чаем, и от секретарши духами. На Тикана она без внимания, несет свою внешность мимо. Каблучки стукают, бедра играют. Мотнула завивкой в сторону Тикана:

– Вот телефонограмма для него.

Бухгалтер поднял очки на лоб, громко прочел:

– «Оплата… безналичный… отправить… лед. Подпись: Ковенко».

Пошли к директору.

– А шо не удружить хорошим людям, – директор поставил на бумаге закорючку. – Лед – тоже ходовой продукт. Верно, говорю, парень?

Тикану дали провожатого, чтоб не плутать, и через четверть часа они остановились у лимана. Тикан посигналил, открыл боковой борт.

Невдалеке семь-восемь человек копошились на закраине. В телогрейках, уши на шапках-ушанках опущены, валенки в галошах распоследнего размера. Тикан сразу отметил: работают мужики слаженно, без понукания. Одни долбили пешнями желоба и лунки, другие – крючьями тягали из майны лед и стесывали острые выступы. В стороне лежали заготовленные ледяные плиты.

Работяги приладили к плитам пеньковые ремни, впряглись по двое в лямку и поволокли льдины по гладкой, без заструг, дорожке. Они шли не спеша, вперевалку, как пингвины. У машины к открытому борту приставили настил.

Между тем Тикану давно хотелось отлить, а сейчас прижало – невмоготу. Не зря говорят: за чужими хлопотами себя забудешь. Встал спиной к солнцу, покопался в ширинке и заструил. Даже веки прикрыл, чтоб не отвлекаться.

– Кобель бесстыжий! Нас за людей не считаешь?!

Тикан и бровью не повел, был уверен: не ему орут. Но когда прекратил снег пятнать, услышал смех. Работяги покачивались от веселья. С чего бы? Сами, что ли, другие? И вдруг резанула догадка. Одно к одному сходится: походка, свекольные щеки, усов ни у кого и водкой не пахнет – все они бабы! А Тикан от солнца отворачивался, не от работяг…

– Обознался, бабоньки! Осечка вышла! Мой грех!

Хохочут.

Одна кричит:

– Может, еще согрешишь? У нас здесь банька близко!

Другая тут же затянула визгливо:

– А где ваши мужики? Тут мужичью силу надо иметь!

– Она у них с сивухой вытекла!

Смехи, подначки бабы сыпали вперебой – видать, изголодались по свежему человеку. Тараторят, что Тикан для выставки годится – хорош! – разглядели. Племенной бугай уже хромает в своей профессии, нужна замена. А девки в совхозе на винограде выросли, таких девчат и в Одессе нет…

Но шутейный треп не тормозил погрузку. Работали как на подряде. Гуртом заталкивали по настилу привычный груз, только лица еще гуще багровели с натуги.

Вскоре лед был вровень с бортами.

– Доброй тебе дороги!

– Приезжай, не пожалеешь!

Тикан отвез провожатого и заскочил в контору. Кабинеты пусты, двери открыты. Секретарша, не глядя, двумя пальцами подала накладную. Тикан торопился, но пару минут решил повременить: на секретарше была незимняя, прозрачная кофточка.

– Спасибо, милая. – Тикан осторожно погладил по спине.

Девка взбрыкнула:

– Руки!

– Я знаю, милая, на лимане банька. Вот бы нам попариться.

– Грубо ответить или как?..

Тикану – забава, сушит зубы:

– Как скажешь, милая, так и сделаем.

– Вам больше подходит с козой париться.

Уже за рулем Тикан утешал себя, что зацепка имеется, будет при встрече о чем поговорить. Хотя бы о козе. У Тикана правило: нет плохих баб, есть жены – зануды, а бабы все хороши. Жалеть их надо…

Оргеевская гостиница пустовала, и ему достался одноместный номер. Тратиться в ресторане не имело смысла. Тикан тут же, на тумбочке, прилежно, до последнего крошева, прикончил Стефкину стряпню и вышел в город.

Фонари зажигались и гасли, будто подмигивали. У вывески «Густарь» Тикан спустился в подвальчик. Вино там пили пивными кружками. На плитке меднолобый чайник исходил паром. Буфетчик, не скупясь, доливал желающим теплое гибридное вино. Тикан согрелся и с приятной задумкой оставил подвал.

Никогда прежде не выпадало Тикану ночевать в номере без соседей, полным хозяином, и прозевать такой шанс – просто обидно. Тикан трижды промерил главную улицу туда и обратно, заглядывал в лица, пытался кадрить молоденьких, но все напрасно. Прохожие кутались от мороза, спешили. Улова не было. Чужой город. Нелетная погода.

Пришлось без интереса вернуться в гостиницу. За перегородкой дежурная читала книгу. Увидела, кто вошел, приветно улыбнулась. А ей за шестьдесят, пора на пенсию. Тикан пожелал тете спокойной службы и заперся в номере. Машину, как и в прошлую ночевку, поставил во дворе, но спал спокойно: на лед никто не позарится.

Утро началось с доброй приметы. Дежурная оказалась свой человек, Тикан у нее разжился полным ведром кипятка для радиатора. Машина завелась с первого пыха. И снова катит по забеленным холмам.

Теперь Тикан ехал с легким сердцем. Успех дороже денег. И ловчить не надо, когда удача. Шутка ли, в оба конца с грузом, без холостого пробега. Завгар раскошелится на премию. У него полгаража сачкуют, а Тикан сверх плана выдает. Заслужил награду, как положено. Пенёнзы лишними не бывают. С братвой посидеть надо, Тикан не жмот. И Стефка настрой сменит – куда ты денешься. Полное ведро – оно не пустое…

Такие правильные мысли вез в себе Тикан, не отвлекался на прошлые мелочи. Думалось, как ладно сложилась ходка, нежданно – в яблочко. И никчемная командировка в толковых руках может оказаться с наваром.

Тем временем руки в серых варежках сами вели баранку. Дорога прежняя, те же подъемы и зигзаги, только обелиски со звездой стоят уже с другой стороны, а ближе к горам, на развилках, поменяли места темные от давности часовенки с крестом, по-местному – каплычки.

Обратный путь всегда короче.

Села тут будто вымерли, на дворах ни души. Даже дым над трубами висел недвижно. Только собаки рвались на плетень, вкладывали в лай всю ненависть к проезжей машине.

Уже видны горы – поднялись над землей, как преграда. Издалека – невысокие, а подойдешь к подножью, они полнеба закрывают. Пришлось сбавить скорость: дорога сжалась в одну колею, с редкими разъездами.

До Гудова оставалось совсем ничего, пара километров, когда Тикан остановился перед горой Васыля. Высунулся из кабины и озадаченно смерил взглядом вершину горы. Там, на гребне, надуло высокую папаху снега. А на самом краю намета зависла страшенная белая волна, готовая вот-вот сорваться на дорогу.

– Гроб с музыкой, – прошептал Тикан.

И тихонько, на первой скорости, прополз по габионам, под отвесной скалой, цеплял колесом за крайнюю лежню.

Пошли первые гудовские хаты. Рейс кончался.

Как говорят: туда-сюда и обратно…

Глядь, по тропке председатель топает собственной персоной, в пыжиковой шапке, как не узнать.

Не глуша мотор, Тикан оставил машину посредине проезда и – по толстому насту, проваливаясь в него по колено, бегом к пыжику на перехват. Начальство должно знать, кому можно доверить любое дело, кто никогда не подведет. Так и отбарабанил: паркет доставлен по назначению, что просили – привез, все в ажуре, как в аптеке!

Председатель доволен. Из-под усов, с морозным паром, выкатилось похвальное: «Клывэць!», то есть – молоток! Хозяйски похлопал Тикана по плечу, велел накладные сдать в правление. И заторопился дальше, заскрипел светлыми бурками.

– А сгружать где? – крикнул в спину Тикан.

– Что сгружать? – остановился председатель.

– Я ж, говорю, лед привез.

– Какой лед?

– Обыкновенный, – усмехнулся Тикан, – ледяной. Хороший.

– Шуткуешь, хлопче!

– У меня этих шуток пять кубов.

– Не понял… – председатель вытер мокрые усы.

«Тупарик, – решил Тикан, – но обнародовать не стоит».

Они вернулись к машине. Председатель взобрался на подножку, заглянул в кузов.

– А на щё мне эта крыга?

– Вам лучше знать, мое дело – привезти.

– И откуда ты везешь?

– С юга. Черноморский лед. Высшего сорта.

Председатель зажмурился, собрал губы в курью гузку и качает головой, будто согласен. Наконец открыл один глаз, затем второй, вроде надеялся, что Тикана и машины уже нет. Но они стояли.

– Тебя как зовут?

– Петро.

– Слухай, Петро, подними голову, посмотри кругом.

– Чего смотреть? – насторожился Тикан.

– Я тебя прошу, Петро, будь ласка, посмотри…

Тикан повел глазами на перевал Нимчич, покрытый в эту пору завалами, на скалу Васыля, на глубокие тропинки. Вокруг, куда ни глянь, каждый прутик одет мохнатой изморозью. Черемош не шумит, застыл, будто не река вовсе, весь белый, лишь на изгибе темная полынья, как пятно мазута.

– А теперь скажи, дорогой Петро, какого биса мне в Карпатах нужен лед с юга? Есть у тебя ответ? Не стесняйся…

– Так ведь телефонограмма была…

– Какая еще телефонограмма?

– Я сам видел: прислать лед. И подпись – Ковенко.

– Моя фамилия Ледковенко. Чуешь: Ледковенко. И батько мой носил такую фамилию. И дед. Проснись, Петро!

Тикан взвыл сквозь зубы. Бил кулаком свою ладонь.

– У-у-у, с-с-сука! Шалава-а…

– Ты кого сучишь?!

– Секретарша в совхозе… дура, напутала… Вашу фамилию, – Тикан руками показал, как рубят. – Понимаете, на части… Лед и Ковенко… Там все олухи, не думают… кофточку носит… и меня втянули, мать их…

Председатель в раздумье отошел от машины подальше. Тикан за ним, как на привязи, поскольку в висках вопросы нехорошие стучат. Молчит председатель, чем-то озадачен, смотрит посторонним взглядом на дорогу, на всякие пустяки. Тикан почуял непонятную тревогу и повременил лезть с вопросами.

Тем часом под пыжиковой шапкой сигали всякие предположения и выводы не в пользу председателя. Ему понятно: такого в жизни не бывает. Но оно есть. И бежать от этого надо любым макаром. Не лед это, а гром посреди тихой зимы.

Председатель с ходу раскусил, какие злыдни ждут его от подлого грузовика. Про дуру-секретаршу, про шофера-подлеца и думать забудут. Зато его имя станут полоскать на каждом углу: «А, этот, что в Карпаты зимой лед привез, артист хренов!» В районе, на совещании весь зал реготать будет. Разбираться не станут, враз припечатают: «Ледковенко – слабак, такого в руководстве держать стыдно». У них рука легкая на пакости. Стреножат в два счета. Добро, если еще оставят зав складом…

– Слухай, друже, сюда, – председатель откашлялся, провел по усам. – Ты, братка, влип по самые ухи. Натямкаешься с таким товаром. Совхозу надо заплатить? Надо. За лишний пробег тоже плати. Бухгалтерия тебе насчитает – полгода зарплаты не видать. И биография твоя капитально поворачивается раком…

Тикан не лох. Не сразу, но догадался о скрытом намерении: запугивает, гад. Значит, тоже замазан. Есть на нем вина, коль за свою шкуру дрожит. А беда на двоих – вполовину легче.

Но с виду Тикан – весь внимание, каждое слово начальства с губ читает:

– Ото, сынку, сделаем так: давай сюда бумаги за паркет. Путевку сам подпишу. А ты разверни свою фуру и шмируй вольно до вашего АТКа. С совхозом я улажу, не тужи. По дороге найди глухой уголок, разгрузи… это самое. В укромном закутке, не на глазах, чтоб ни-ни… только между нами. Ясно?

– Как дважды два! – без улыбки откозырял Тикан.

Здраво полагал – веселиться пока рано.

Председатель настаивал:

– Все понял? Ты скажи, не стесняйся…

– Как дважды два! – заклинило у Тикана.

Посматривая из-под бровей на шофера, председатель, молча, вспомнил любимое присловье: этот парень не дурак, он – отец всем дуракам.

Дорога домой не долгая, три пальца на карте. Но теперь Тикан боялся загадывать дальше поворота. Неизвестно, какую подлянку подсунет случай. Взять, к примеру, секретаршу. Со стороны, бабенка – загляденье, каждая часть на месте. Потом оказывается – под завивкой у ней пустое помещение.

А председатель, наоборот – толковый хитрюга, наша кость. Другой бы – не моргнул, в ложке утопил Тикана. А этот выручил, подкованный дядя. И фамилия приличная – Ледковенко. Зачем ее рубить на куски? У кого мозги засохли, те рубанут…

Тикан понимал – он задешево выбрался из гнусного факта. Не мог знать, что везет фуфло. Такой прокол ему наука: проверяй, не верь никому. И если разобраться, без дерготни, то ничего серьезного не стряслось. По нервам чиркануло, не больше. Движется он в должном направлении, все путем, живи – радуйся…

Но не было спокоя мыслям.

Совхоз на юге и Ледковенко в пыжике – два серьезных момента. А что двое знают – секрета не будет, всплывет наружу. Сегодня пыжик – орел, а завтра – пичуга, рядовой, терять нечего. Сболтнет для общего веселья, и – крышка. Пойдет секрет гулять по дворам. Слухи шныряют быстро.

В гараже у хлопцев от смеха штаны промокнут. Но то не беда. Раздавишь с ними пару литров – затихнут.

Стефка – вот главный калибр. Штуркать будет до последнего часа. Ей слаще меда над мужиком поизмываться. Узнает про эту историю, всей родне раструбит: слыхали, мой отчебучил… лед привез, горы покрыть. Его бы на полюс послать за мандаринами…

Родня Тикана вздыхает, спорить не смеют. Стефка – девица городская, образованная, лишь два класса не дотянула до десятилетки. И если Петро ни гугу, куда родне соваться?..

Соседки ей толкуют:

– Стефа, не неркай! Твой Петро в семью гребет. Цени. Таких уже нет. Один остался. И дюжий, как шкаф.

А она:

– Точно – шкаф. Дубовый.

Но зацепки и наезды Тикану, по правде говоря, до нижней втулки. Слова, что имел, уже сказал. Новых не выдумать. Да и нет потребы. Стефка ему пожизненный приговор. Нечего крылами трепыхать. Тикан не из тех, кто от жены уходит, из тех, кого уносят.

Сашка Долинский, дружок неразменный, шепнул однажды:

– Стефке надо бы работать на флотилии «Слава».

– Поварихой что ли?

– Нет, гарпуном. Ядом ее сердца можно убить кита.