Первое действие
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Дамы и господа! Администрация театра официально уведомляет: ничего из того, что вы увидите, никогда не было. Все это приснилось автору, и театр не несет за его сновидения никакой ответственности. Просим отключить свои мобильные телефоны и расслабиться.
Оркестр в ложе играет вступительный марш-увертюру. Дирижер кланяется публике, и свет гаснет.
Барабанная дробь. Луч света находит в темноте ШПРЕХШТАЛМЕЙТЕРА: Ап! Еще удар по тарелке, и артистическим движением рук он вбрасывает второй круг света — на человека в костюме и галстуке. Свернувшись клубочком, тот спит посреди сцены.
ШПРЕХШТАЛМЕЙСТЕР (театральным шепотом представляя спящего). Петр Петрович Тишуков.
Человек постанывает во сне.
ШПРЕХШТАЛМЕЙСТЕР (подмигнув залу, торжественно и громко). Петр Петрович Тишуков!
Нарастающая барабанная дробь и сильный удар по тарелке.
ТИШУКОВ (вскакивая). А! Что?..
ШПРЕХШТАЛМЕЙСТЕР. Итак?
ТИШУКОВ. Что?
ШПРЕХШТАЛМЕЙСТЕР. С добрым утром! Творожок — или молоко с хлопьями? Чай или кофе? Девочку или карту мира?
ТИШУКОВ (помедлив). Умыться.
ШПРЕХШТАЛМЕЙСТЕР. Айн момент! Воды Петру Петровичу!
Входят двое с ушатом воды — ТОЛСТЫЙ и ДОЛГОВЯЗЫЙ. С разбегу выливают воду на голову Тишукову и уходят.
ШПРЕХШТАЛМЕЙСТЕР. Еще что-нибудь?
ТИШУКОВ (после паузы). Что происходит?
ШПРЕХШТАЛМЕЙСТЕР. Происходит потеха. Можно сказать, цирк!
ТИШУКОВ. Где я?
ШПРЕХШТАЛМЕЙСТЕР. Это трудно сказать. Во сне все так быстро меняется.
ТИШУКОВ. Но я же проснулся!
ШПРЕХШТАЛМЕЙСТЕР. Ну что вы… Это очень длинный сон.
Барабанная дробь с ударом по тарелке.
ШПРЕХШТАЛМЕЙСТЕР (объявляет). Сон Петра Петровича!
ТИШУКОВ. Не надо!
ШПРЕХШТАЛМЕЙСТЕР. Отчего же?
ТИШУКОВ. Я очень устал.
ШПРЕХШТАЛМЕЙСТЕР. Как не устать? — столько всего позади. Приятно вспомнить!
Медленно стягивает скатерть с маленького круглого столика, и столик оказывается африканским барабаном.
ТИШУКОВ. Я не хочу!
Шпрехшталмейстер начинает бить в барабан. Глухой неровный стук.
Я не хочу вспоминать!
Стук продолжается.
Не надо! Я не виноват!
Рука Шпрехшталмйстера застывает в воздухе. Тишуков, закрыв уши и съежившись на полу, кричит уже в тишине:
Не винова-а-ат!..
ШПРЕХШТАЛМЕЙСТЕР (торжественно). Петр Петрович не виноват!
Отступает во тьму. Луч света сгущается на барабане, и стук возникает снова сам собой — тот же, глухой и отчаянный. Затемнение. Прерывистый, постепенно затихающий стук. Потом — тишина и темнота. Потом — голоса во тьме:
ГОЛОС МАМЫ ТИШУКОВА. Петя! Давай-ка поднимайся…
МУЖСКОЙ РАДИОГОЛОС (под музыку)…утренняя гимнастика, музыкальное сопровождение — пианист Родионов.
ГОЛОС МАМЫ. Петя, ну сколько можно валяться!
ДЕТСКИЙ РАДИОГОЛОС. «Пионерская зорька»!
МУЖСКОЙ ГОЛОС. Тишуков! Тишуков, вставай!
Музыка стихает.
МУЖСКОЙ ГОЛОС. Давай-давай, просыпайся. Тишуков, я кому говорю!
Медленно светает.
Тишуков открывает глаза. Над ним стоят трое. Это те двое, что были с ушатом воды (ТОЛСТЫЙ и ДОЛГОВЯЗЫЙ), и ЯСЕНЕВ.
ТОЛСТЫЙ. Петр Петрович! Пора. Родина зовет.
ТИШУКОВ. Кто?
ДОЛГОВЯЗЫЙ. Слушай, он какой-то неадекватный. Может, ну его?..
ТОЛСТЫЙ. А тогда кого?
ДОЛГОВЯЗЫЙ. Кого-нибудь найдем…
ТОЛСТЫЙ. Не, он адекватный. Просто еще не проснулся.
ЯСЕНЕВ. Петр Петрович, ты давай умойся, что ли.
ТИШУКОВ. Вы кто?
ТОЛСТЫЙ. Мы — парки. Ткем пряжу твоей судьбы. Не узнал?
ЯСЕНЕВ. Умойтесь, пожалуйста, поскорее, у нас мало времени.
ТИШУКОВ. Конечно. Я сейчас.
Встает. Его немного шатает. Уходит за кулисы. Звук льющейся воды. Возвращается, на ходу вытирая лицо, выбрасывает полотенце туда, откуда вышел, поправляет галстук.
Я готов.
ТОЛСТЫЙ. К чему именно?
Тишуков нервно смеется, но смех повисает в воздухе, и Тишуков смеяться перестает.
ЯСЕНЕВ. Соберитесь, у нас важное сообщение для вас. Присядем.
Из-за кулис выходит КАРЛИК, волоча три стула. Ловко расставляет их, на обратном пути успевает быстро обмахнуть ботинки Ясеневу — тот, как собаку, треплет его по голове. Трое садятся. Тишуков озирается. Стула для него нет.
ЯСЕНЕВ. Вы знаете, кто мы?
ТИШУКОВ. Вас знаю.
ЯСЕНЕВ. А эти со мной. Да вы присаживайтесь, в ногах правды нет!
Тишуков шарит глазами, но сесть некуда.
А-а… Ну постойте. Так вот, видите ли, какие сложились обстоятельства… Видите?
ТИШУКОВ. У кого… сложились?
ЯСЕНЕВ. У страны.
ТИШУКОВ. Ну-у.
ЯСЕНЕВ. Ничего не «ну». Будем смотреть правде в глаза. У страны сложились херовые обстоятельства. Но это не главное. Главное, что херовые обстоятельства сложились у нас.
ТОЛСТЫЙ. И у вас.
ТИШУКОВ. Что?
ТОЛСТЫЙ. Вы же с нами?
ТИШУКОВ. Да.
ДОЛГОВЯЗЫЙ. Или с ними?
ТИШУКОВ. С вами!
ТОЛСТЫЙ (Долговязому). Ну вот. А ты говорил, неадекватный.
ЯСЕНЕВ. Собственно, мы так и полагали, что вас не придется долго уговаривать.
Пауза.
ДОЛГОВЯЗЫЙ. Он не понял.
ТОЛСТЫЙ. Понял-понял. Он очень смышленый, хотя и тихий.
ДОЛГОВЯЗЫЙ. Это он тихий, потому что смышленый.
Мелодия кремлевских курантов в оркестре — классический проигрыш и удар часов.
ТИШУКОВ. Речь идет о —?..
ЯСЕНЕВ. Да. Больше некому. И потом: вы ведь об этом уже думали, не правда ли?
ТИШУКОВ. Думал. Потому что Родина в опасности.
ТОЛСТЫЙ (Долговязому). Вот, уже начал говорить правильные слова. А ты не верил!
ЯСЕНЕВ. Отлично. Более подробный текст мы подготовим, когда Дед подпишет указ.
Пауза.
ДОЛГОВЯЗЫЙ. Дошло наконец.
ТИШУКОВ. Когда?
ЯСЕНЕВ. Дед подпишет указ, когда мы его перед ним положим. ТОЛСТЫЙ. И дадим ручку. ДОЛГОВЯЗЫЙ. Он очень старенький…
ТИШУКОВ. А он обо мне знает?..
ЯСЕНЕВ. Ну как же! Он вас сам выбрал!
ТОЛСТЫЙ. Когда узнал, что вы существуете
ДОЛГОВЯЗЫЙ. У Деда — дети, внуки. Он теперь хоть что подпишет.
ЯСЕНЕВ. Ушли на хер.
ДОЛГОВЯЗЫЙ. Уже.
Уходят, переговариваясь:
ДОЛГОВЯЗЫЙ. Как заволновался, заметил?
ТОЛСТЫЙ. А ты бы не заволновался?
ДОЛГОВЯЗЫЙ. Да меня бы кондратий хватил!
ТОЛСТЫЙ. Не, он хорошо держится, молодец.
ДОЛГОВЯЗЫЙ. Школа!
ТОЛСТЫЙ. А то!
Голоса стихают. Ясенев указывает на освободившийся стул.
ЯСЕНЕВ. Теперь спрашивайте.
ТИШУКОВ (сев). Что я должен делать?
ЯСЕНЕВ. Во-первых, не волноваться. Все под контролем.
ТИШУКОВ. Я никогда не был…
ЯСЕНЕВ. А вот и будете.
ТИШУКОВ. Я думал, что…
ЯСЕНЕВ. Он до сих пор так думает.
Пауза.
ТИШУКОВ. Ни фига себе баян.
ЯСЕНЕВ. Ну, в общем, да. А с другой стороны: почему бы и не вы? Вы умный, смелый. Честный!
ТИШУКОВ. Я?
ЯСЕНЕВ. Вы, вы! Что вы как маленький. Привыкайте. Вы скоро многое про себя узнаете, из телевизора. А многого, напротив, никто не узнает. Например, про железную дорогу.
ТИШУКОВ. Какую железную дорогу?
ЯСЕНЕВ. Не валяйте со мной ваньку. Петя! Со мной — не надо.
ТИШУКОВ. Простите.
ЯСЕНЕВ. На первый раз, пожалуй, прощу. Значит, договорились: про дорогу никому рассказывать не будем. Вывод активов, кому это интересно?.. Про акционерное общество «Кольцо Нибелунга» тоже никому не расскажем, правда? Оно же закрытое, зачем о нем рассказывать?
Тишуков кивает.
ЯСЕНЕВ. Ну, вот и славно (похлопывает его по щеке)… Петя. Значит, договорились. Освоиться вам помогут, что делать, расскажут. Родина отнесется с пониманием и к материальной стороне вопроса… Не бесплатно же вам этот геморрой, правда?
Пауза.
Молодец. Вот что промолчал — молодец. Хвалю!
ТИШУКОВ. Как это будет?
ЯСЕНЕВ. В соответствии с законом, Петр Петрович! В полном соответствии с законом, только очень быстро, чтобы никто очухаться не успел. Да вот сейчас и начнем!
Под оркестровый проигрыш возвращаются ТОЛСТЫЙ и ДОЛГОВЯЗЫЙ: один с сантиметром на шее, другой с блокнотиком. Начинают измерять и обследовать Тишукова — один говорит, другой записывает.
ТОЛСТЫЙ. Сто шестьдесят девять. Восемьдесят два. (Заглядывает в рот.) Тридцать один. (Берет за пульс.) Семьдесят в минуту. (Заглядывает в глаза.) Глаза серые. (Обнюхивает.) Потливость средняя. (Наклоняет Тишукову голову, смотрит в темечко.) Водолей. (Берет ладонь.) Линия жизни в норме.
Входит КАМИНСКИЙ. Ему под пятьдесят, одет с демонстративной небрежностью. На ходу изучает записи в блокноте. На ходу же, привычным жестом, вынимает из рук Долговязого листок, и начинает изучать свежие записи.
ЯСЕНЕВ. Ну хорошо — кажется, процесс пошел. (Протягивая визитку.) Здесь мои телефоны. Звонить по любому вопросу. Стесняться не надо. Вы не должны теперь стесняться.
ТИШУКОВ. Спасибо.
ЯСЕНЕВ. У вас будет возможность выразить мне благодарность. А пока что (кивок на Каминского) — поработайте с Павлом Марковичем.
Цокает несколько раз. На цокот выбегает КАРЛИК с портфелем и двумя мобильными телефонами.
КАРЛИК (отдавая мобильные). Сергей Ильич! Звонили из «девятки», со Старой площади два раза и Панфил Никитич из управления. В четыре у вас обед в Грановитой палате с Шуйским.
ЯСЕНЕВ. Помню, помню…
Уходят, разговаривая.
КАМИНСКИЙ. Добрый день.
ТОЛСТЫЙ (горячим шепотом, в ухо Тишукову). Это наш дежурный пигмалион, Каминский фамилия, небось слыхали?
ДОЛГОВЯЗЫЙ (в другое ухо). Лучший по профессии! Будет делать из вас человека.
КАМИНСКИЙ. Улыбнитесь, пожалуйста. (Пауза.) Ну улыбнитесь же!
ТИШУКОВ. Зачем?
КАМИНСКИЙ. Просто так.
ДОЛГОВЯЗЫЙ. Типа от любви к людям как бы!
Пошутив, Долговязый сам громко прыскает, тут же получает «вселенскую смазь» от Каминского — и падает на пол. Толстый радостно ржет и тоже получает «смазь». Каждый удар сопровождается ударами цирковой тарелки.
КАМИНСКИЙ. Петр Петрович, у нас очень мало времени. А профессия для вас новая, улыбаться придется как бура-тине. Ну! Три-четыре!..
Тишуков не улыбается.
ТИШУКОВ (тихо). Не глухой.
КАМИНСКИЙ. Ладно. Будем тренировать мышцы лица. Теперь по биографии: она у вас так себе, на троечку. Надо подкорректировать.
ТИШУКОВ. Нормальная у меня биография.
КАМИНСКИЙ. Я в курсе. А нужна выдающаяся! В вас дети должны играть, как в Чапаева! Вы в детстве в кого играли?
ТИШУКОВ. Я?
Сзади появляется МАМА — в халате и бигудях.
МАМА. Пе-тя! Домой.
ТИШУКОВ (отвечая на вопрос Каминского). Не помню.
МАМА. Петя!.. Что ты там делаешь?
Каминский растворяется в полутьме. Оркестр заводит песню «Внимание, на старт!»
ТОЛСТЫЙ (выступая вперед и обретая повадки пятнадцатилетней шпаны). Принес?
Тишуков мотает головой. Ему сейчас — лет тринадцать.
ТОЛСТЫЙ (Долговязому). Костян, он не принес! ДОЛГОВЯЗЫЙ. Где монета, сопля? (Пауза.) Ты что, сопля, борзый стал? Ты борзый, да?
ТИШУКОВ (тихо). Собаки борзые.
ДОЛГОВЯЗЫЙ. Что?
ТИШУКОВ. Собаки борзые. ДОЛГОВЯЗЫЙ. Что сказал?
Долговязый бьет ему поддых; через секунду он уже сидит на Тишукове, а Толстый держит Тишукову руки. Долговязый сдавливает Тишукову горло.
ДОЛГОВЯЗЫЙ. Борзых лечат. Говори: я говно!
Тишуков хрипит.
Я! Говно!
ТИШУКОВ. Пусти!
ТОЛСТЫЙ. Наварить ему, Костян?
ДОЛГОВЯЗЫЙ (подсказывая Тишукову текст). Я! Говно!
ТОЛСТЫЙ. Наварить?
ТИШУКОВ. Гады!
ДОЛГОВЯЗЫЙ (сдавливая горло). Я! Говно! ТИШУКОВ (хрипит, задыхаясь). Я. гов. ДОЛГОВЯЗЫЙ. Не слышу!
ТИШУКОВ. Я. говно.
Пауза. Долговязый отпускает руки с горла Тишукова и демонстративно вытирает их о Тишукова.
ДОЛГОВЯЗЫЙ. Ф-фу! (Толстому.) Отпусти его, а то запахнешь. (Тишукову.) Завтра принесешь монету, говно. И не дай бог!.. Фу-у… (Зажимает нос.)
Толстый радостно ржет. Оба исчезают, как и не было. Тишуков лежит еще несколько секунд, потом садится. Пауза.
МАМА (выступая из полутьмы). Ну вот, ничего не съел. Сколько можно ковыряться?
ТИШУКОВ. Сколько хочу, столько и ем.
МАМА. Все уже холодное.
ТИШУКОВ. Отстань!
МАМА. Как ты разговариваешь с матерью?
Замахивается, чтобы дать подзатыльник. Тишуков на лету ловит руку и выламывает пальцы.
МАМА. А! Идиот! (Рыдая, убегает. Уже из полутьмы.) Зачем я тебя родила?
ТИШУКОВ (вскакивая, вслед). Я тебя не просил! Я не просил меня рожать!
Из полутьмы возвращается КАМИНСКИЙ.
КАМИНСКИЙ. Ну хорошо: детство, материнская любовь — это мы придумаем. Юношеская романтика — турпоходы там, первая любовь, вся херня. — тоже без проблем. А вот давайте мы с вами, Петр Петрович, подумаем, что делать с ГБ.
ТИШУКОВ. С ГБ?
КАМИНСКИЙ. Ну да. Все-таки, знаете, не Оксфорд. Надо как-то приладить эту страницу вашей биографии к роли будущего лидера страны. Порвавшей, как назло, со своим тоталитарным прошлым. Пауза.
ТИШУКОВ. Думаете, я вас не вспомнил?
КАМИНСКИЙ. Думаю, вспомнили. Я уж вас точно не забуду.
148
ТИШУКОВ. Еще бы. Страшно было?
КАМИНСКИЙ. Противно.
ТИШУКОВ. Страшно вам было, страшно… Павел Маркович!
КАМИНСКИЙ. Майор! Если вас до сих пор раздражают евреи, это надо скрывать. Теперь уже надо. Но, в сущности, это теперь тоже моя работа — обучить вас нужным словам…
ТИШУКОВ. Я давно не майор, и вы это прекрасно знаете.
КАМИНСКИЙ. А кто же вы теперь? Полковник?
ТИШУКОВ (после паузы). А забавно все повернулось, да?
КАМИНСКИЙ. Обхохочешься. (После еще одной паузы.) Ну что, приступим к созданию светлого образа? Приступим. Значит, так: на Лубянке вы не диссидентов мучили, а работали на чужбине. Радистка Кэт, профессор Плейшнер, тайные встречи с женой.
В оркестре на два такта возникает тема из «Семнадцати мгновений весны»: «Боль моя, ты покинь меня…»
КАМИНСКИЙ. Вот именно. (Оркестру.) Хорош.
Тема, киксанув, прекращается.
Потом — возвращение на Родину, развал великой страны… — вы запоминаете? Развал великой страны. поруганные идеалы, горечь прозрения. приход к христианству.
ТИШУКОВ. Это обязательно?
КАМИНСКИЙ. Христианство? Разумеется. Будем делать из вас аятоллу, придете и к мусульманству, а пока извольте пару раз в году со свечкой.
ТИШУКОВ. Вы не были таким циником.
КАМИНСКИЙ. Помогли добрые люди. Будем меряться цинизмом?
ТИШУКОВ. Будем делать свою работу. Каждый — свою!
КАМИНСКИЙ. О-о, входите в образ, хорошо. Значит, в общих чертах направление понятно: последний герой, спаситель Отечества. Поехали!
Отмашка в оркестр. Оркестр гремит цирковым маршем Дунаевского.
КАМИНСКИЙ. Эй, вы, там!.. (Хлопает в ладоши, вежливо.) Без хулиганства! И-и!..
Оркестр гремит маршем «Прощание славянки».
Каминский отступает в тень, потом и вовсе исчезает, — а на сцене начинается клоунада «Спаситель Отечества».
И вот уже Тишуков среди народа — на палубе корабля в шапке с якорем, на ферме в белом халате; дарящий девочке воздушный шарик; жмущий руки ветерану; «чеканящий» мячик со спортсменами; стоящий у алтаря со свечкой. «Народом» в поте лица своего работает Толстый — работники манежа еле успевают «на подхвате» с костюмами и реквизитом. Не сачкует и Долговязый — он все время выбегает на авансцену и спрашивает у публики: «Who is Пьётр Пьетрович?» А Тишуков все жмет руки, все гладит детей по головам и машет народу. Музыка сменяется скандированием: «Петр Пе-тро-вич! Петр Пе-тро-вич!..»
И вдруг в ритм скандирования, постепенно заглушая его, входит глухой, неровный и отчаянный стук — тот же, что был вначале…
ТИШУКОВ. Что это? ТОЛСТЫЙ. Что?
ТИШУКОВ. Что за стук? ТОЛСТЫЙ. Какой стук?
ТИШУКОВ. Не валяйте дурака! ДОЛГОВЯЗЫЙ. А, да. Стук.
ТИШУКОВ. Что это?
ДОЛГОВЯЗЫЙ. Слушайте, какая нам разница? Давайте лучше еще народу помашем — там две бабушки необнятые стоят и солдат подвезли «ура» кричать. Сделайте людям радость.
ТИШУКОВ. Что за стук, ты?.. (Резко рвет Долговязого вниз за ворот.)
ДОЛГОВЯЗЫЙ. Это с подлодки, Петр Петрович. Подлодка утонула.
ТИШУКОВ. Как. утонула?
ТОЛСТЫЙ. Физически. Вы давеча на кораблике военном катались, помните? В шапочке. Велели повышать обороноспособность. Ну и вот.
ТИШУКОВ. Что?
ТОЛСТЫЙ. Ну что, что. Учения начались наперегонки! А лодка старая, и торпеда старая… Ну и…
Пауза.
Слушайте, вам это надо? Утонула и утонула.
ТИШУКОВ. Как не вовремя, а!
ДОЛГОВЯЗЫЙ (осторожно). Я думаю, это американцы.
ТИШУКОВ. Что?
ДОЛГОВЯЗЫЙ. Американцы протаранили нашу лодку! Провоцируют напряженность! Всем будет лучше, если американцы.
ТОЛСТЫЙ. Ага! Давайте вдуем американцам! Ну хоть по телеку.
ДОЛГОВЯЗЫЙ. По телеку у нас славно получается!
ТОЛСТЫЙ. Я побегу сказать, чтобы вдули?
ТИШУКОВ. Погодите, а — стук?
ТОЛСТЫЙ. А-а. Ну, там такая история… Там живые остались.
ТИШУКОВ. На лодке?
ТОЛСТЫЙ. Ну. Человек двадцать, в пятом отсеке. Ну и стучат по обшивке.
ДОЛГОВЯЗЫЙ. Но мы лучше скажем, что все погибли. Мы их
лучше потом наградим! Так всем будет лучше.
ТИШУКОВ. А… можно спасти?
ДОЛГОВЯЗЫЙ. Да черт его знает.
ТОЛСТЫЙ. Норвеги кричат, сволочи, что могут спасти. На
весь мир третий день кричат. Но я думаю — врут!
ДОЛГОВЯЗЫЙ. Ага! Хотят пробраться к нашей лодке!
ТОЛСТЫЙ. Разведать секреты!
ДОЛГОВЯЗЫЙ. Спекулируют на крови!
ТОЛСТЫЙ. Я побегу?
ТИШУКОВ. Куда?
ТОЛСТЫЙ. На телек. Сказать, что спекулируют на крови!
ТИШУКОВ (после паузы). Только ты, что ли, потоньше как-то.
ТОЛСТЫЙ. Чего?
ТИШУКОВ. Улыбку хоть спрячь, урод!
ТОЛСТЫЙ. Обижаешь, командир. Нешто мы ремесла не знаем?
Уходит. Стук продолжается.
ТИШУКОВ. Черт возьми, а!
ДОЛГОВЯЗЫЙ. Может, водочки?
ТИШУКОВ. Я не пью.
ДОЛГОВЯЗЫЙ. Зря. (Натыкается на взгляд Тишукова.) Я пойду?
Тишуков молчит. Долговязый уходит. Звуки ударов.
Затемнение.
В темноте отчаянный ритм ударов по обшивке постепенно соскакивает на джазовый ритм.
Светает. Место, где сидит Тишуков, начинает затягивать белым театральным дымом; площадка с ним начинает медленно подниматься вверх, и дым становится пеленой облаков…
Возле Тишукова, возлежащего на подушках, обнаруживается клетка с хомячком, рядом — кальян. Тишуков затягивается, прикрывает глаза. Последний «квадрат» темы — и овации.
ГОЛОС ПО РАДИО. Легкая музыка на коротких волнах! Мы вернемся в эфир после краткой сводки новостей.
ТИШУКОВ (хомяку). Я-ша… Скажи: добрый вечер! Доб-рый ве-чер. Не можешь… Эх, Яков Кондратьевич, ничего вы не можете! Хомяк вы, одно слово: хомяк…
Крик из-за кулис, и тут же второй — там кого-то пытают. Тишуков неторопливо курит кальян, потом щелкает пультом. По щелчку в луче света появляется ДИКТОР.
ДИКТОР. Сегодня в Кремле Петр Петрович наградил группу деятелей культуры. Выступая с ответным словом, Федор Достоевский поблагодарил Петра Петровича за высокую оценку его труда и пообещал в дальнейшем писать еще больше.
ТИШУКОВ (радостно). Вот же бляди, а!
ДИКТОР (Тишукову). Не то слово!
Тишуков щелкает пультом, и Диктор исчезает. Крик из-за кулис. Появляется КАРЛИК (тот, что был при Ясеневе); выволакивает сервированный поднос. Тишуков, как собаку, треплет Карлика по голове, тот на лету целует руку, потом коленку.
Как жизнь, маленький?
КАРЛИК. Теперь хорошо, Петр Петрович. Теперь — просто нет слов! А раньше было очень плохо. До вас то есть.
ТИШУКОВ. Понял, понял. Иди.
Карлик уходит, но Тишуков цокает (точь-в-точь как раньше Ясенев), и Карлик возвращается.
Сюда его давай.
Карлик уходит. Тишуков снова щелкается пультом.
ДИКТОР (появляясь в луче света) …последнего соцопроса. Более восьмидесяти процентов россиян поддерживают политику Петра Петровича; из них сорок пять заявили, что не представляют себе жизни без Петра Петровича. Не поддерживают политику Петра Петровича пять процентов россиян, но они об этом еще пожалеют.
Появляется ЖЕНА ТИШУКОВА.
ЖЕНА. Ты обещал Димке сходить в планетарий. ДИКТОР (Жене Тишукова). Не мешайте работать.
Щелчок пульта, и Диктор исчезает.
ТИШУКОВ. Что?
ЖЕНА. Ты обещал Димке сходить в планетарий.
ТИШУКОВ. Когда?
ЖЕНА. В восемьдесят третьем году.
ТИШУКОВ. Обещал — схожу.
ЖЕНА. В каком году?
ТИШУКОВ. Вон из моего сна. (Пауза.) Русского языка не понимаешь? Ты, сновидение!.. Пошла вон.
ЖЕНА. Дурак.
ТИШУКОВ. Все это сон. (Хомяку.) Правда, Яков Кондратье-вич?
ЖЕНА. Я от тебя уйду.
ТИШУКОВ. А вот и нет. Спорим?
ЖЕНА. Ну, ты подлец.
ТИШУКОВ. Раньше надо было.
ЖЕНА. Раньше я одна знала, что ты подлец. Теперь все узнают.
ТИШУКОВ (хомяку). Она мне угрожает, хе-хе.
ЖЕНА. Кто тебе угрожает, о господи? Совсем ты рехнулся. Спи дальше, дурак. (Уходит.)
ТИШУКОВ. Никто мне не угрожает. Ни-кто…
ТОЛСТЫЙ и ДОЛГОВЯЗЫЙ ввозят ЯСЕНЕВА. Он примотан к носилкам на колесах, во рту кляп.
ДОЛГОВЯЗЫЙ (клоунским развязным голосом). А вот и мы-ы-ы!
ТИШУКОВ. А-а, Сергей Ильич! Добрый вечер.
Ясенев что-то мычит сквозь кляп.
Это вы про железную дорогу? Вы что-то говорили про какую-то дорогу, про активы. Нет? Разве не говорили?
ТОЛСТЫЙ. Я не слышал.
ДОЛГОВЯЗЫЙ. И я не слышал.
ТИШУКОВ. Говорил-говорил.
ДОЛГОВЯЗЫЙ. А мы не слышали!
ТИШУКОВ. Так послушаем.
Толстый и Долговязый по знаку Тишукова ставят носилки вертикально, и тот вынимает кляп изо рта у Ясенева.
ТИШУКОВ. Слушаю вас, Сергей Ильич. Да говорите же.
ЯСЕНЕВ (отдышавшись). Сволочь!
ТИШУКОВ. Я прилежный ученик, Сергей Ильич. Я — отличник. Дело в том, что… Пошли на хер!
Толстый и Долговязый уходят.
Дело в том, что почти никого не осталось в живых. Как-то все умерли вдруг или исчезли, — вы заметили? И некому вспомнить — ни про железку, ни про акционерное общество. У одного цирроз печени, другой на машине разбился, третий повесился вдруг. Смертность растет в стране, надо демографией заняться, как вы считаете?
ЯСЕНЕВ. Что ты делаешь?
ТИШУКОВ. Я? Выполняю ваше поручение. Страной руковожу. И заметьте, все счастливы. (Куда-то вниз.) Эй! Пип-лы! Вы там как?
СКАНДИРОВАНИЕ СНИЗУ. Петр Пе-тро-вич! Петр Пе-тро-вич!
ТИШУКОВ. Во. Видали? И все благодаря вам.
ЯСЕНЕВ. Давай договоримся.
ТИШУКОВ. О чем? Что мне может быть от вас нужно. теперь… Ну сами посудите! Впрочем…
ЯСЕНЕВ. Да?
ТИШУКОВ. Может быть, буквально одно пожелание. Если вы не против.
ЯСЕНЕВ. Я слушаю.
ТИШУКОВ (после паузы). Говори: я говно.
ЯСЕНЕВ. Что?
ТИШУКОВ. Я — говно! Ну!
ЯСЕНЕВ. Сволочь!
ТИШУКОВ (похлопывая его по щеке). Сережа… Повторяй за мной.
Ясенев, извернувшись, кусает руку Тишукова.
ТИШУКОВ. Ах, ты!.. (Бьет Ясенева по лицу.)
ЯСЕНЕВ. Гадина!
Тишуков бьет его по лицу еще раз.
ТИШУКОВ. Ко мне!
Вбегают ТОЛСТЫЙ, ДОЛГОВЯЗЫЙ и КАРЛИК. Вставляют Ясеневу кляп.
Уберите его!
ТОЛСТЫЙ. Насовсем?
ТИШУКОВ. Что значит «насовсем»? Что значит «насовсем»? Просто я не хочу его видеть, и все! Мне неинтересны подробности!
ДОЛГОВЯЗЫЙ. Командир, все путем, сейчас оформим.
КАРЛИК. Чур, я! (Вскарабкивается и садится на грудь Ясеневу.)
ТИШУКОВ. Не здесь! Фу! Не здесь! Вон отсюда! Вон!..
Трое с визгом и прибаутками исчезают в глубине сцены, с грохотом увозя по пандусу носилки с привязанным. Барабанная дробь с ударом по тарелке.
Тишуков судорожно хватает кальян, сосет его. Откидывается на подушки, закрывает глаза. Появляется МАМА.
МАМА. Как дела на работе?
ТИШУКОВ. Все нормально, мам.
МАМА. Ты такой молодец. Звонила тетя Ната, все тобою гордятся. Спрашивают, чем ты занимаешься, я говорю: это тайна. Правильно?
ТИШУКОВ. Правильно, мам.
МАМА. Я говорю: он целыми днями на работе.
ТИШУКОВ. Мам, я устал, я отдохну, да?
МАМА. Отдыхай, сынок. Только скажи. У вас там должны знать. Ты мне скажи, а я никому-никому!
ТИШУКОВ. Что?
МАМА. У Брежнева правда жена еврейка?
ТИШУКОВ. Не знаю. Я правда не знаю, мам. МАМА. Ну отдыхай, отдыхай.
ТИШУКОВ (окликает вслед). Мам!
МАМА. Что, сынок?
ТИШУКОВ. Ты как там?
МАМА. Где?
ТИШУКОВ. Ну-у. Ты же умерла, да? Это же я вроде. вспоминаю тебя, да? А ты всякие глупости спрашиваешь. Ты лучше скажи: как ты?
МАМА. Ничего. Все ничего. Ноги только болят, а так ничего. Тобою тут все гордятся. Тетя Ната говорит: я так и знала, что он далеко пойдет.
ТИШУКОВ. Ладно. Хорошо.
Закрывает глаза, и Мама исчезает. Тишуков сидит немного неподвижно, откинувшись на подушки с закрытыми глазами, потом открывает глаза и щелкает пультом.
В луче света появляются ВЕДУЩАЯ ШОУ и ГОСТЬЯ.
ВЕДУЩАЯ ШОУ. Наш следующий гость — Нина Ивановна. От нее недавно ушел муж, и она решила всем об этом рассказать. Аплодисменты!
Аплодисменты, проигрыш музыки в оркестре.
Добрый день, Нина Ивановна! Расскажите, что вы испытали, когда от вас ушел муж? ГОСТЬЯ. Когда от меня ушел муж, я испытала стресс… ВЕДУЩАЯ ШОУ. Вы не могли есть? ГОСТЬЯ. Нет, я ела, но без аппетита. ВЕДУЩАЯ ШОУ. Но вы преодолели свой стресс? ГОСТЬЯ. Да, я его преодолела.
ВЕДУЩАЯ ШОУ. Как вы его преодолели, Нина Ивановна?
ГОСТЬЯ. Мне помогла народная целительница Клава!
ВЕДУЩАЯ ШОУ. Нина Ивановна, сюрприз для вас: мы пригласили народную целительницу Клаву к нам в студию! Аплодисменты!
Аплодисменты. Тишуков замечает вошедшего КАМИНСКОГО, убирает пультом звук, и некоторое время Ведущая и Гостья разевают рты беззвучно…
ТИШУКОВ. Как они это смотрят?
КАМИНСКИЙ. С наслаждением.
ТИШУКОВ. Бараны.
Щелкает пультом, и Ведущая шоу с Гостьей исчезают.
КАМИНСКИЙ. Ну, в общем — наше счастье, что бараны.
ТИШУКОВ. Зачем пришел?
КАМИНСКИЙ. Завтра обращение к народу.
ТИШУКОВ. К какому народу?
КАМИНСКИЙ (на телевизор). Да все к этому.
ТИШУКОВ. А, да.
КАМИНСКИЙ. Там есть одно место, про новые горизонты. Я хотел уточнить.
ТИШУКОВ. Дай сюда. Потом посмотрю.
КАМИНСКИЙ. На восьмой странице, внизу.
ТИШУКОВ. Как Маша?
КАМИНСКИЙ. Что?
ТИШУКОВ. Я спросил: как — Маша.
КАМИНСКИЙ. Сестра? А откуда вы?..
ТИШУКОВ. Профессия…
Пауза.
КАМИНСКИЙ. Мы почти не общаемся. С самого суда.
ТИШУКОВ. Это был — восьмидесятый?
КАМИНСКИЙ. Восемьдесят первый. Второе февраля восемьдесят первого года. Черемушкинский районный. Она даже не навестила меня на поселении. (Пауза, спокойно.) Я же оговорил Савельева и Брашковича, помните?
ТИШУКОВ. Как не помнить — я тебе текст диктовал.
КАМИНСКИЙ. А, да, правда… Вы писали тексты — мне! Смешно все-таки получилось, да? (Пауза.) Так вот… У нее был роман с Брашковичем.
Тишуков, поперхнувшись кальяном, закашливается. Пауза.
КАМИНСКИЙ. А-а, понятно. Она ходила к вам просить за меня?
ТИШУКОВ. За вас. За всех троих.
КАМИНСКИЙ. Ну да. Маша была очень красивая… Черт возьми! (Пауза.) Она давно уехала. (Пауза.) А Брашкович повесился, вы в курсе?
ТИШУКОВ. Не в курсе.
КАМИНСКИЙ. Не отслеживали?
ТИШУКОВ. Было много работы.
КАМИНСКИЙ. Я помню вашу работу.
Пауза.
ТИШУКОВ. Это же все сон, правда?
КАМИНСКИЙ. Что?
ТИШУКОВ. Ну это, все.
КАМИНСКИЙ. Не знаю. Брашкович повесился по-настоящему.
ТИШУКОВ. Каждый решает за себя. Не надо было лезть против государства.
КАМИНСКИЙ…рабочих и крестьян?
ТИШУКОВ. Неважно, как это называется! Плевать на слова. Государство! Система должна быть твердой, иначе тут все разнесут в клочья.
КАМИНСКИЙ. Поскольку все это сон, хочу вам напомнить, что про государство и клочья — это я же вам и писал.
ТИШУКОВ. Да?
КАМИНСКИЙ. Ага.
ТИШУКОВ. Какая разница? Неважно, кто что кому писал. Важно, кто что сделал. А я сделаю здесь великую страну!
КАМИНСКИЙ. Про великую страну тоже я писал.
ТИШУКОВ. Слушай, ты чего такой смелый сегодня?
КАМИНСКИЙ. Так сон!..
ТИШУКОВ. Ты уверен?
КАМИНСКИЙ. Почти. Если проснусь в пыточной, значит, не сон.
ТИШУКОВ. Х-хе… М-да. (Пауза.) А я первое время просыпался тут и щипал себя: неужели правда?
КАМИНСКИЙ. И что?
ТИШУКОВ. Ну, что. Опять просыпался, снова щипал… Весь в синяках страной руководил… Оказалось: правда.
КАМИНСКИЙ. А я уснуть не могу. Вообще.
ТИШУКОВ. Как это?
КАМИНСКИЙ. Так. Не сплю, уже давно. «Макбет зарезал сон».
ТИШУКОВ. Кто? А-а, ну это…
КАМИНСКИЙ. Шекспир.
ТИШУКОВ. Да. Читал.
КАМИНСКИЙ. Не читали.
ТИШУКОВ. Ты знаешь что? — завязывай хамить. А то: сон, не сон, а прищемлю что-нибудь, будет больно.
КАМИНСКИЙ. Хорошо, хорошо… Не буду. (Про кальян.) Можно?
ТИШУКОВ. Нужно.
Каминский берет кальян, втягивает. И вдруг снова — глухой отчаянный стук, как ключом по обшивке. И гул глухих голосов, неразборчивый, но отчетливо слышный… Тишуков тихо стонет.
КАМИНСКИЙ. Зуб?
ТИШУКОВ. Причем тут!.. Ты что, не слышишь?
КАМИНСКИЙ (закрывая глаза). Слышу. Ветер.
Стук раздается снова и снова.
ТИШУКОВ. Да нет же, вот!
КАМИНСКИЙ. На поселении ветер гудел над крышей все время. Такая тоска! Наружу не выйдешь, все забыли… Замело — как не было тебя никогда! Лежишь, воешь тихонечко в тон… Какая демократия? Напиться и бабу. Хотят они урядника — чего мы лезем со своим Руссо? Жан-Жак, бля.
Стук.
ТИШУКОВ. Я не виноват!
КАМИНСКИЙ. А я вас не виню. Я никого не виню. Это надо было пережить. Это даже полезно пережить.
ТИШУКОВ. Все равно бы ничего не получилось! Никого бы не спасли.
КАМИНСКИЙ. Брашкович, дурак, повесился. Не мог потерпеть.
ТИШУКОВ. Я не виноват!
КАМИНСКИЙ. Да ладно. Никто не виноват. Забыли, забыли… Надо уснуть, вот что. Надо уснуть.
ШПРЕХШТАЛМЕЙСТЕР (появляясь, набирает в грудь воздух, но вовремя переходит на театральный шепот). Ан-тракт!
Глухой мерный стук и гул голосов. Занавес.
