13
Туда-обратно. Туда-обратно. Туда-обратно…
Глеб Андорин следил взглядом за Намарти, который, заложив руки за спину, расхаживал взад-вперед по комнате. Похоже было, он просто не в силах усидеть на месте, настолько обуреваем страстями.
А Андорин смотрел на него и думал: «Ведь он — не самый умный человек в Империи. Да что там в Империи — и в партии не самый умный. И не самый хитрый, и не самый талантливый. Его то и дело приходится удерживать от опрометчивых решений, и все-таки он всех нас обошел. Мы могли бы сдаться, послать все куда подальше, а он — ни за что на свете. Хотя, кто знает, может, как раз такой человек нам и нужен. Не будет такого, так и вообще ничего не получится».
Намарти резко остановился, словно почувствовал на себе взгляд Андорина, обернулся и сказал:
— Учти, если опять собираешься делать мне внушение из-за Каспалова, лучше не старайся.
— Больно мне надо тебе внушения делать, — слегка пожал плечами Андорин. — Что толку-то? Дело сделано. Вред причинен.
— Какой вред, Андорин? Какой вред?! Если бы я этого не сделал, вред был бы причинен нам! Еще чуть-чуть, и этот человек предал бы нас. Месяц — максимум, и он побежал бы от нас…
— Знаю. Я был там. Я слышал, что он говорил.
— Ну так кому как не тебе понимать, что другого выбора не было. Не бы-ло! Или ты думаешь, будто бы мне по сердцу убивать старого товарища, а? Просто у меня не было выбора.
— Ну ладно, ладно. У тебя не было выбора. Намарти снова принялся мерять шагами комнату.
Через некоторое время он так же резко, как и в первый раз, остановился, обернулся и спросил:
— Андорин, ты в богов веришь?
— В кого? — недоуменно переспросил Андорин.
— В богов.
— И слова такого не слыхал никогда. Что это такое?
— Да нет такого слова в галактическом языке. Сверхъестественные силы. Так веришь или нет?
— Сверхъестественные силы? Так бы и сказал. Нет, я в такое не верю. По определению, сверхъестественное — это нечто такое, что существует независимо от законов природы, а независимо от законов природы не существует ничего. Ты что, в мистику ударился?
Вопрос был задан шутливым тоном, однако взгляд Андорина выразил серьезнейшую озабоченность.
Намарти пронзил его огненным взглядом. О, этот взгляд кого хочешь мог пронзить — так он был жгуч и ослепителен.
— Не валяй дурака. Просто я читал об этом. Триллионы людей верят в сверхъестественное.
— Знаю, — кивнул Андорин. — Испокон веков.
— Вот именно. С доисторических времен, Само слово «боги» — неизвестного происхождения. Очевидно, сам язык, в котором оно употреблялось, не сохранился. Скорее всего, от него одно только это слово и осталось… А известно ли тебе, как много существует различных верований во всевозможных богов?
— Полагаю, что оно более или менее соответствует числу всевозможных тупиц среди жителей Галактики.
Намарти пропустил это замечание мимо ушей и продолжал:
— Кое-кто считает, что это слово родилось тогда, когда все человечество проживало на одной-единственной планете.
— Опять мифология. Такая же несусветная чушь, как сверхъестественные силы. Никакого единственного мира — прародины человечества — не существовало никогда.
— Он должен был существовать, Андорин, — нервно возразил Намарти. — Люди не могли произойти на разных планетах и дать один-единственный вид.
— Пускай так, но все равно в определенном смысле слова такого мира не существует. Известно, где он находится? Нет, неизвестно. Известно, как называется? Нет, неизвестно. Значит, и говорить не о чем. Значит, его и нет вовсе.
— Считается, что эти боги, — продолжал гнуть свое Намарти, — защищают человечество и заботятся о его безопасности, по крайней мере, о безопасности тех людей, которые в них верят. И в те времена, когда существовал один-единственный мир, одна-единственная планета, где жили люди, вполне естественно, что боги оберегали людей — ведь их было так мало. О таком мире они должны были заботиться примерно как старшие братья или как родители.
— Как это мило с их стороны! А вот посмотрел бы я на них, возьмись они опекать всю Галактику, всю Империю.
— А может, им, и правда, такое под силу? Что, если они вечные?
— А что, если солнце замерзнет? Что толку от всех этих «если бы» да «кабы»?
— Я размышляю. Я думаю, между прочим. Неужели ты никогда не позволяешь своему уму никаких, вольностей? Или ты все время держишь его на поводке?
— Думаю, самое безопасное — держать его на поводке. И что же говорит вам, руководитель, ваш гуляющий без поводка ум?
Намарти сердито зыркнул на Андорина, но лицо того было непроницаемо — ни тени насмешки.
— Он говорит мне, — зловеще ухмыльнулся Намарти, — о том, что если боги существуют, то они на нашей стороне.
— Если так, просто здорово. Но где доказательства?
— Доказательства? Ладно, пусть не боги, пусть просто совпадение, удачное стечение обстоятельств — называй, как хочешь, Но очень удачное.
Намарти неожиданно зевнул и уселся на стул. Похоже было, он здорово устал.
«Вот и славно», — подумал Андорин. — Наконец утихомирился. Может, теперь заговорит нормально.
— Относительно аварий в коммуникациях… — начал Намарти, но Андорин прервал его.
— Знаешь, руководитель, а Каспалов не слишком ошибался. Чем дольше мы будем усердствовать, тем выше вероятность, что имперская безопасность разберется, кто за этим стоит. В конце концов мы на собственной мине, так сказать, подорвемся.
— Не подорвались же пока. Пока подрывается имперская безопасность. Недовольство на Тренторе уже просто-таки в воздухе повисло. Оно стало осязаемо, — ухмыльнулся Намарти, поднял руки и несколько раз сжал и разжал пальцы. — Вот оно, я его чувствую. И мы уже очень близки к цели. Мы готовы к следующему шагу.
Андорин безотрадно улыбнулся.
— О подробностях не спрашиваю, руководитель. Каспалов имел глупость полюбопытствовать и погубил себя. Я не Каспалов.
— Вот как раз потому, что ты не Каспалов, тебе я и могу все рассказать. А еще потому, что теперь я знаю кое-что такое, чего не знал тогда.
— Позволю себе предположить, что ты собираешься затеять смуту на дворцовой территории, — осторожно проговорил Андорин.
Намарти гордо задрал голову.
— Вот именно. Что же еще? Проблема, однако, состоит в том, как осуществить успешное проникновение на дворцовую территорию. У меня там есть источники информации, но это всего-навсего шпионы. А мне нужно, чтобы там оказались деятельные, решительные люди.
— Нелегко внедрить таких вот деятельных и решительных в самый охраняемый из охраняемых районов Трентора.
— Конечно, нелегко. Знаешь, сколько времени я голову ломал над этим? И сейчас бы ломал, но… нам на помощь подоспели боги.
Андорин проговорил как можно более сдержанно:
— Я что-то не склонен нынче к метафизическому диспуту. Скажи, что случилось, только, пожалуйста, если можно, без богов.
— Я получил известие, — сказал Намарти заговорщицким шепотом, — о том, что Его Величество, наш милосерднейший и возлюбленнейший монарх Клеон I, решил назначить нового главного садовника. Первая свободная вакансия за четверть века.
— Ну и что из этого?
— Не догадываешься?
Андорин задумался, покачал головой.
— Видно, твои боги меня не жалуют. Нет, не догадываюсь.
— Когда новый человек назначается на должность главного садовника, Андорин, ситуация такова, как если бы к власти пришел любой новый руководитель — премьер-министр, а то и сам Император. Новый главный садовник, безусловно, захочет поменять весь штат сотрудников. Отправит на пенсию всех, кого сочтет никому не нужным балластом, и наберет новых, молодых садовников. А их там много нужно — несколько сотен.
— Очень может быть.
— Не «может быть», а точно. Прежний главный садовник именно такую прополку учинил в свое время, и его предшественник, и предшественник его предшественника, и так далее. Набирать будут сотни садовников из Внешних Миров.
— С какой стати — из Внешних?
— А ты мозгами пораскинь — если они у тебя, конечно, есть, Андорин. Что понимают в садоводстве тренторианцы, всю жизнь прожившие под куполами, не видевшие ничего, кроме комнатных цветочков, зоопарков да стерильных посадок пшеницы и садовых деревьев? Что они знают о природе?
— А-а-а! Вот теперь понял.
— Значит, желающие хлынут бурным потоком на дворцовую территорию. Безусловно, их будут самым тщательным образом проверять, но не так скрупулезно, как если бы они были тренторианцами. А это позволит нам подсунуть в толпу жаждущих стать садовниками кое-кого из своих людей с подложными документами. Пусть кого-то отсеют, но некоторые попадут туда — должны попасть. Пройдут туда наши люди, пройдут, несмотря на то, что режим безопасности здорово ужесточен со времен неудачного покушения на жизнь премьер-министра Селдона (имя Селдона Намарти по обыкновению проговорил сквозь зубы). — Вот он наш шанс, наконец он у нас появился!
Тут уж у Андорина закружилась голова. Он словно угодил в бешено вертящуюся воронку смерча.
— А знаешь, руководитель, похоже, что-то есть в твоих разговорах об этих самых «богах»… Я как раз собирался кое-что рассказать тебе, и только теперь понял, что это — из той же оперы.
Намарти подозрительно посмотрел на Андорина и вдруг с опаской огляделся по сторонам, словно только сейчас забеспокоился о том, не могли ли их подслушивать. Комната находилась в глубине старомодной резиденции и была отлично экранирована. Подслушать их никто не мог, да и найти их было непросто, не имея точного плана дома, и вдобавок все подходы к комнате охранялись верными членами организации.
— Ты это о чем? — осторожно поинтересовался Намарти.
— Я нашел для тебя человека. Молодого дурачка. Симпатяга такой — тебе он сразу понравится, вот увидишь. Физиономия придурковатая, глаза нараспашку, жил в Дале, горой за равенство и братство, Джоранум для него — самая большая любовь после далийского «кокоженого». Словом, я уверен, что ради нашего дела он будет готов на все.
— Нашего дела? — небрежно переспросил Намарти. Пока Андорин его явно не убедил. — Он что, из наших?
— На самом деле он из никаких. В голове у него жуткая каша, но он хорошо помнит, что Джоранум призывал к равенству секторов.
— Да, была у него такая приманка на крючке, это точно.
— Она и у нас есть, но только этот балбес верит в нее. Только и говорит, что о равенстве и представительстве народа в правительстве. Даже демократию упомянул.
Намарти фыркнул.
— За двадцать тысяч лет не было случая, чтобы демократия долго протянула.
— Это точно, но нам-то какое дело? Главное, что этот придурок просто одержим, и я тебе точно говорю, руководитель, я его как увидел, сразу понял: вот оно, наше орудие, только я все гадал потом, к чему бы его приспособить, к какому делу. А теперь все ясно: его надо заслать на дворцовую территорию в качестве садовника.
— Это как же? Он что-нибудь смыслит в садоводстве?
— Думаю, ни черта не смыслит. Если он и работал, то только на самой неквалифицированной работе. Сейчас он работает водителем тягача, но раз такое дело, надо быстренько обучить его кое-чему из садоводства. Да если он сумеет хотя бы садовые ножницы держать, как полагается, думаю, мы сумеем устроить его помощником садовника. А что нам еще нужно?
— Нам нужен некто, кто мог бы в нужный момент оказаться поблизости от того, кого мы хотим убрать, кто бы при этом не вызвал подозрений.
— А я тебе еще раз повторяю: этот малый — воплощенная честная тупость. Такого невозможно заподозрить в чем-либо дурном.
— И он сделает то, что мы ему велим?
— Как пить дать.
— А как ты с ним познакомился?
— Не я. Сначала его Манелла подцепила.
— Кто-кто?
— Манелла. Манелла Дюбанкуа.
— А, эта твоя деваха, — и Намарти поморщился. — Подруга, так сказать.
— Она многих чья подруга, — сдержавшись, отпарировал Андорин. — Именно потому она так полезна. В людях разбирается превосходно, с первого взгляда понимает, кто что за птица. С этим малым она заговорила потому, что он ей понравился, а Манелле мало кто нравится чуть выше пояса. Так что сам понимаешь, что-то в нем есть, в этом парне, необычное и привлекательное. В общем, она поболтала с ним, — зовут его, кстати, Планше, — а потом подошла ко мне и сказала: «Это то, что тебе нужно, Глеб». А Манелла не ошибается.
— Ну, — с прищуром спросил Намарти, — и как ты думаешь, Андорин, какую же службу сослужит нам это твое восхитительное орудие, если удастся забросить его на дворцовую территорию?
Андорин развел руками.
— Как что? Если все пойдет как надо, он сделает то, что нам нужно, — покончит с нашим дорогим Императором Клеоном I.
Лицо Намарти исказила гримаса ярости.
— Что?! Да ты с ума сошел! Зачем это нам нужно убивать Клеона? Он — наша опора в правительстве. Он — то прикрытие, под сенью которого мы сможем править. Он — наш мандат законности. Где твои мозги? Он нужен нам, как марионетка. Он нам не будет мешать, а наша позиция из-за его присутствия будет сильнее.
Добродушное лицо Андорина залилось краской. Юмор, с которым он говорил до этого мгновения, враз улетучился.
— Так чего же ты хочешь, в конце-то концов? Что задумал? Я уже устал гадать!
Намарти поднял руку.
— Тихо, тихо. Спокойно, не кипятись. Ничего ужасного. Ну, ты сам подумай. Кто погубил Джоранума? Кто сорвал все наши планы десять лет назад? Все этот проклятый математик! Империей теперь правит он со своей дурацкой болтовней насчет психоистории. Клеон — нуль без палочки. Избавиться нам нужно от Гэри Селдона. Это его я пытался выставить в дурацком свете, представить беспомощным идиотом, не способным сделать ровным счетом ничего, когда по всему Трентору бушует одна авария за другой. Это к его порогу должны были сыпаться все несчастья! Он должен был оказаться во всем виноватым! И когда, — потирая руки, злорадно усмехнулся Намарти, — ему придет конец, вся Империя радостно вздохнет, головизионные новости взахлеб будут трезвонить о том, как теперь все будет славно и хорошо. Пускай все будут знать, кто виновник аварий, — это не будет иметь ровным счетом никакого значения.
Он поднял руку и нанес ею воображаемый удар — словно поразил невидимого противника в самое сердце.
— А на нас будут смотреть, как на героев, как на спасителей Империи. А? Понял теперь? Ну что, сумеет твой самоотверженный юноша прикончить Гэри Селдона?
К Андорину наконец вернулось самообладание — по крайней мере, внешне.
— Уверен, он сумеет. Чего тут не суметь? — сказал он с напускной небрежностью. — Клеона он худо-бедно уважает. Ты же знаешь, для простолюдинов Император окружен поистине мистическим ореолом. — Андорин едва заметно выделил слово «ты», и Намарти нахмурился. — К Селдону он таких чувств не питает.
Вот так сказал Андорин, но внутри у него бушевала ярость. Нет, он совсем не этого хотел. Он был обманут.
14
Манелла откинула волосы со лба и улыбнулась Рейчу.
— Я же говорила, что тебе это ничего не будет стоить.
Рейч зажмурился и почесал обнаженное плечо.
— Может, теперь стребуешь?
Она пожала плечами и озорно улыбнулась.
— Почему?
— А почему нет?
— Да потому, что я имею право делать, что хочу. Получать удовольствие, например.
— Со мной?
— По-моему, тут больше никого нет.
После длительной паузы Манелла промурлыкала:
— Да тебе все равно столько не наскрести. Как твоя работа, а?
— Да так… Лучше, чем ничего. Честно, лучше. Это ты того мужика уговорила меня нанять?
Манелла медленно покачала головой.
— Ты про Глеба Андорина? Я его ни о чем не просила. Просто сказала, что ты забавный малый.
— А он не рассердится, что ты и я…
— С чего бы это ему сердиться? Это не его дело. И не твое, между прочим.
— А он кто? В смысле, кем работает?
— Похоже, он вообще не работает. Он богатенький. Какой-то родственник прежних мэров.
— Каких? Сэтчемских?
— Ага. Терпеть не может имперское правительство. Ну, да и все мэры его терпеть не могли. Он говорит, что Клеона надо… — Манелла запнулась. — Что-то я разболталась. Смотри не вздумай кому-нибудь сказать такое.
— Я? Да я и не слыхал ничего, И слушать не собираюсь.
— Вот и умница.
— Ну так и что Андорин-то? Он что, большой джоранумит? Важная шишка тут?
— Понятия не имею.
— Он что, про такое не разговаривает?
— Со мной — нет.
— О-о-о! — протянул Рейч, стараясь не выказать обиды.
Манелла пытливо поглядела на него.
— А что это ты так им интересуешься?
— Да хочу затесаться к ним. Может, продвинусь получше. Работенка там почище, денежек погуще. Ну, сама понимаешь.
— Может, Андорин тебе и подсобит. Ты ему нравишься. Это я точно знаю.
— А нельзя ли, чтобы я ему еще больше понравился, а?
— Попробую. Почему бы и нет? Ты же мне нравишься. Очень…
Рейч нежно погладил плечо Манеллы. Как ему хотелось забыться и думать только о ней, а не о делах…
15
— …Глеб Андорин, — проговорил Селдон, устало потирая глаза.
— Кто он такой? — спросила Дорс холодно.
С тех пор как уехал Рейч, она все время была холодна с Гэри.
— До последнего времени я о нем даже не слышал, — ответил Селдон. — Видишь, каково управляться с планетой, где живет сорок миллиардов человек? Никого не знаешь, ни о ком не слышишь, кроме тех, кто каждый день маячит перед глазами. При всем том, что на каждого жителя Трентора имеется компьютерное досье, он все равно остается планетой, населенной инкогнито. О людях мы судим по регистрационным номерам да по статистике, но кто за этим всем скрывается? Добавь сюда еще двадцать пять миллионов Внешних Миров, и диву даешься, как это Галактическая Империя ухитрилась просуществовать столько тысячелетий. Наверное, только потому, что движима инерцией. Но вечных двигателей не существует, и скоро этому движению должен прийти конец.
— Довольно философствовать, Гэри, — оборвала его Дорс. — Кто этот Андорин?
— Он из тех, о ком мне следовало бы знать. Мне удалось упросить чиновников из службы безопасности навести о нем справки. Он — член династии сэтчемских мэров, и не просто член, а самый известный. Только поэтому он и значится в файлах службы безопасности. Они говорят, что он человек заносчивый, но слишком большой повеса, для того чтобы они за ним следили.
— Он связан с джоранумитами?
Селдон пожал плечами.
— У меня такое впечатление, что о джоранумитах служба безопасности вообще понятия не имеет. Это может означать, что либо джоранумитов не существует, либо, если они все же существуют, мало чем отличились. Однако это может означать и другое: что служба безопасности попросту ими не интересуется. И как их вынудить ими заинтересоваться, ума не приложу. Спасибо, хоть эти сведения удалось вытрясти из них. И это при том, что я — премьер-министр!
— Может быть, ты не очень хороший премьер-министр? — сухо спросила Дорс.
— При чем тут «может быть»? Пожалуй, за несколько столетий не было менее подходящей кандидатуры на этот пост, чем я. Но к деятельности службы безопасности это не имеет ровным счетом никакого отношения. Она представляет собой самое независимое из подразделений правительства. Сомневаюсь, чтобы сам Клеон был досконально осведомлен о том, чем они занимаются, хотя, по идее, директор службы безопасности обязан время от времени отчитываться перед ним. Поверь, Дорс, если бы мы больше знали о том, что поделывает наша служба безопасности, мы бы попытались учесть их действия и обратить их в форму психоисторических уравнений.
— Но скажи, офицеры службы безопасности хотя бы на нашей стороне?
— Думаю, да, но поклясться не могу.
— А почему ты вдруг заинтересовался этим, как его там?
— Глебом Андориным. Весточку от Рейча получил.
— Что же ты молчал! — воскликнула Дорс. Глаза ее радостно вспыхнули. — Как он? Все в порядке?
— Похоже, что так, но очень надеюсь, что он больше не будет посылать мне известий. Если его поймают на передаче информации, тогда у него вряд ли все будет в порядке. Во всяком случае, он наладил контакт с этим Андориным.
— И с джоранумитами?
— Не думаю. Тут, похоже, нет никакой связи. В движении джоранумитов участвовали, как правило, выходцы из рабочего класса — это, так сказать, пролетарское движение. А Андорин — аристократ из аристократов. Что у него может быть общего с джоранумитами?
— Но раз он из династии сэтчемских мэров, он может стремиться к императорскому престолу, верно?
— Они к нему давно стремятся. Рэйчел не забыла? Она — тетка Андорина.
— А тебе не кажется, что он может смотреть на джоранумитов как на средство для достижения цели?
— Если они существуют. Если да и если Андорину действительно нужно средство для достижения цели, я думаю, он должен скоро понять, что играет в опасную игру. У джоранумитов — если они существуют — должны быть свои собственные планы, и человек вроде Андорина обожжется, связавшись с ними. Это все равно, что пытаться оседлать грети.
— «Грети»? Что это такое?
— Какое-то вымершее животное, жутко свирепое, судя по всему. На Геликоне есть такая поговорка. «Если сел верхом на грети, слезть уже не сможешь. Слезешь — он тебя сожрет». Что-то вроде того. И еще… — добавил Селдон немного погодя. — Похоже, Рейч познакомился с женщиной, которая дружна с Андорином и которая, как кажется Рейчу, сможет стать для него ценным источником информации. Видишь, я тебе все честно рассказываю, чтобы ты потом не обвиняла меня, что я, дескать, что-то от тебя скрывал.
Дорс, нахмурилась.
— Женщина? Что за женщина?
— Насколько я могу догадываться, она из тех, что знакомы со многими мужчинами, которые в интимные минуты могут наговорить ей лишнего.
— Ах, из «этих» … — Дорс нахмурилась еще сильнее. — Бедняжка Рейч. Как подумаю, что он…
— Ну-ну, Рейчу тридцать лет, и опыта не занимать. Разберется сам с этой женщиной, да и не только с этой. Ты думаешь, — вздохнул Селдон, и Дорс увидела, как страшно он изможден, — мне это нравится? Думаешь, мне нравится все это?
И Дорс не нашлась, что ему ответить.
16
Джембол Дин Намарти никогда не отличался вежливостью и обходительностью. А за десять лет конспиративной работы он стал еще более дерганым и желчным.
— Долго же ты добирался, Андорин, — раздраженно проговорил он, поднимаясь со стула.
— Добрался же в конце концов, — пожал плечами Андорин.
— Ну а где твой молодой человек, твое восхитительное орудие. Ну, где он?
— Появится в свое время.
— Почему не сейчас?
Андорин немного наклонил голову, словно обдумывая, что бы такое ответить, и вдруг— резко выпалил:
— Я не желаю приводить его сюда до тех пор, пока не выясню некоторых обстоятельств.
— Что это значит?
— По-моему, мы с тобой на одном языке говорим? Я желаю знать, как давно ты задумал избавиться от Гэри Селдона?
— Давно? Я всегда этого хотел! Всегда! Что, трудно понять? Мы имеем полное право отомстить ему за то, что он сделал с Джо-Джо. Пускай он бы даже этого не делал, все равно: он премьер-министр, значит, его надо убрать с дороги.
— Но убрать надо в первую очередь не его, а Клеона. Кле-о-на! Если не только его, значит, его вместе с Селдоном.
— Чем тебе мешает эта марионетка?
— Намарти, ты не вчера родился. Я не заботился объяснять тебе, каковы мои собственные интересы, потому что не считал тебя законченным идиотом. Сам мог бы понять. Какое мне дело до ваших планов, если они не предусматривают замену царствующей особы?
Намарти расхохотался.
— Ты не ошибся, Андорин. Я давно понял, что мы для тебя — только ступень в достижении цели, приступочка, ступив на которую, ты мечтаешь взобраться на трон.
— А ты чего-нибудь другого ожидал?
— Вовсе нет. Я, значит, строй планы, рискуй, а потом, когда все будет сделано, все тебе достанется? Здорово, правда?
— Да, здорово, потому что ты тоже не с пустыми руками останешься. Разве не ты станешь премьер-министром? Разве ты не сможешь рассчитывать на всяческую поддержку нового Императора, который не питает к тебе никаких чувств, кроме благодарности? Разве я не стану, — Андорин презрительно усмехнулся, и процедил сквозь зубы последние слова: — новой марионеткой?
— Так ты об этом мечтаешь? Стать марионеткой?
— Я мечтаю стать Императором. Я давал вам деньги, когда их у вас не было. Я давал вам людей, когда вам их но хватало. Я дал вам все, что было нужно для того, чтобы воссоздать вашу организацию здесь, в Сэтчеме. И я даже сейчас имею возможность забрать все, что дал.
— Я так не думаю.
— Хочешь рискнуть? Только не думай, что мне можно угрожать, как ты угрожал Каспалову. Если с моей головы хоть волос упадет, в Сэтчеме вы ни на секунду не задержитесь, и посмотрим, в каком еще секторе найдутся дураки, чтобы снабжать вас всем необходимым.
— Значит, ты настаиваешь на том, чтобы Император был убит.
— Я не сказал «убит». Он должен быть низвержен. Остальное сам придумай.
Последнюю фразу Андорин произнес, сопроводив ее поистине царским жестом — таким небрежным и милостивым одновременно, словно уже и впрямь восседал на троне.
— И тогда ты будешь Императором?
— Да.
— Нет, не будешь. Тебя убьют, но я тут буду ни при чем. Андорин, позволь, я дам тебе несколько советов. Если Клеон будет убит, встанет вопрос о наследовании престола, и императорские гвардейцы примутся как можно скорее уничтожать одного за другим всех представителей сэтчемской династии мэров — тебя укокошат в первую голову. А вот если будет убит только премьер-министр, ты останешься в живых.
— Почему?
— Да потому, что премьер-министр — это всего-навсего премьер-министр. Они приходят и уходят. Кто знает? Может, Клеон сам так устал от него, что подстроил это покушение? А уж мы позаботимся о том, чтобы именно такие слухи распространились. Тогда императорская гвардия опешит, а нам только того и надо будет — мы успеем быстро создать новое правительство. Не исключено, что все только «спасибо» скажут за убийство Селдона.
— Вы создадите новое правительство, а мне что делать прикажете? Сидеть и ждать? Сколько? Вечно?
— Нет, Как только я стану премьер-министром, я уж придумаю, как управиться с Клеоном. Может быть, мне даже удастся поладить с императорской гвардией, а то и со службой безопасности, и использовать их в качестве средств для достижения цели. И тогда я найду какой-нибудь относительно бескровный способ избавиться от Клеона, а его место займешь ты.
— Неужто? — всплеснул руками Андорин. — С какой стати?
— То есть как это — с какой стати? — прищурился Намарти. — Не понял?
— На Селдона у тебя зуб. Так? Как только его не станет, с какой стати тебе волноваться и еще рисковать? Вы с Клеоном уж как-нибудь договоритесь, а мне придется гнить в моем поместье и мечты мечтать? А может, чтобы понадежнее себя обезопасить, ты и меня прикажешь убрать?
— Нет! — заорал Намарти. — Нет и нет! Клеон родился для того, чтобы царствовать. Поладить с ним и договориться невозможно. Да ты что! Как я с ним полажу? Он ведь потомок гордой династии Энтунов! А ты, наоборот, взойдешь на престол как представитель новой династии, как человек, не привязанный к традициям — какие могут тебя связывать традиции, если ты сам говоришь, что прежние сэтчемские императоры ничего выдающегося из себя не представляли? За что тебе держаться? Трон под тобой ходуном будет ходить, значит, тебе потребуется надежная опора — я. А мне потребуется тот, кто от меня зависит, и тот, с кем я, следовательно, должен буду ладить, — ты. Слушай, Андорин, нам предстоит не брак по любви, который длится не дольше года, а брак по расчету, который будет длиться ровно столько, сколько мы с тобой проживем. Так давай же будем доверять друг другу.
— Поклянись же, что я стану Императором!
— Что толку клясться, если ты не веришь мне на слово? Скажем так, я считаю тебя самой подходящей кандидатурой на пост Императора, и мне хотелось бы, чтобы ты сместил Клеона и занял его место как можно скорее, А теперь постарайся побыстрее познакомить меня с этим парнем, которого ты избрал своим орудием.
— Хорошо. И не забудь о том, что делает его непохожим на других. Я его уже изучил. Туповатый такой идеалист. Сделает, что скажут, не боится опасности, не задает глупых вопросов, не задумывается лишний раз, И главное, он внушает такое умопомрачительное доверие, что даже его жертва купится на это, несмотря на то, что в руке у нашего Планше будет бластер.
— Верится с трудом.
— Увидишь — поверишь, — пообещал Андорин.
17
Рейч потупился. Одного быстрого взгляда на Намарти было достаточно, чтобы узнать этого человека, того самого, с кем Рейч виделся десять лет назад, когда был послан в Даль, чтобы подкинуть Джорануму отравленную приманку.
За десять лет Намарти мало изменился. Злоба и ненависть так и рвались из него наружу — по крайней мере, так показалось Рейчу, хотя он не имел права на беспристрастное суждение, — и, пожалуй, с годами вошли в его плоть и кровь. Физиономия Намарти стала еще более сухой и изможденной, в черных волосах блестела седина, но тонкие губы по-прежнему были твердо и решительно сжаты, а черные глаза сверкали тусклым жутковатым огнем.
Все это Рейч разглядел с первого взгляда и быстро отвел глаза в сторону, решив, что Намарти не из тех, кому понравится человек, смело глядящий ему в глаза.
Намарти же прямо-таки пожирал Рейча глазами, однако выражение его лица не изменилось — он, по обыкновению, едва заметно ухмылялся.
Обернувшись к Андорину, который неловко переминался с ноги на ногу рядом, Намарти проговорил таким тоном, словно Рейча в комнате и не было вовсе:
— Значит, это он.
Андорин кивнул и беззвучно проговорил:
— Да, руководитель.
— Имя? — без обиняков приступил к делу Намарти.
— Планше, сэр.
— Веришь в наше дело?
— Да, сэр, — осторожно ответил Рейч, стараясь держаться так, как его научил Андорин. — Я — демократ и желаю, чтобы народ принимал более активное участие в работе правительства.
Намарти подмигнул Андорину.
— Ну, прямо оратор. Готов пойти на риск ради нашего дела? — спросил он у Рейча.
— На любой риск, сэр.
— Все сделаешь, как скажем? Не сдрейфишь? Не засомневаешься?
— Я выполню приказ.
— В садоводстве разбираешься?
— Нет, сэр, — немного растерянно ответил Рейч.
— Стало быть, ты — тренторианец? Под куполом родился?
— Я родился в Миллимару, сэр, а вырос в Дале.
— Хорошо, — кивнул Намарти и сказал Андорину: — Увести и передать на время тем, кто там ожидает. О нем хорошо позаботятся. А потом вернись сюда, Андорин. Мне надо с тобой поговорить.
Вернувшись, Андорин обнаружил, что с Намарти произошла разительная перемена. Глаза его весело блестели, рот скривился в злорадной ухмылке.
— Андорин, — сообщил он, — те боги, о которых мы толковали на днях, помогают нам гораздо больше, чем я мог ожидать.
— Я же говорил тебе, что парень годится.
— Годится, и гораздо больше, чем ты думаешь. Тебе, конечно же, известна история о том, как Гэри Селдон, наш бесподобный премьер-министр, подослал своего сынка — вернее, пасынка — к Джорануму, и в итоге Джоранум угодил в сети, не послушав моего предостережения?
— Да, — сказал Андорин, устало кивнув, — историю я помню.
Сказано это было тоном человека, который слышал эту историю чересчур часто.
— Я этого парня только раз и видел, но забыть не мог. И неужели ты думаешь, меня можно провести? Подумаешь — десять лет прошло, и он, поганец, сбрил усы, напялил ботинки на каблуках! Этот твой Планше — не кто иной, как Рейч, пасынок Гэри Селдона.
Андорин побледнел. На мгновение у него занялся дух.
— Ты в этом уверен, руководитель? — спросил он, совладав с собой.
— Так же, как в том, что вижу перед собой тебя. Как в том, что ты привел врага в самое наше логово.
— Но я и понятия не имел…
— Не переживай, — ухмыльнулся Намарти. — Считай, что ты совершил самый восхитительный поступок, на который только может быть способен бездельник-аристократ. Ты сыграл роль, отведенную тебе богами. Если бы я не увидел его, он бы сыграл свою роль: роль шпиона, который должен был разведать наши самые секретные планы. Но теперь, когда я его узнал, у него этот номер не пройдет. Наоборот, теперь все в наших руках.
Намарти радостно потер руки и с небольшой запинкой, словно сам понял, насколько это не в его характере, рассмеялся.
18
— Наверное, мы больше не увидимся, Планше, — задумчиво проговорила Манелла.
Рейч растирал спину полотенцем после душа.
— Почему?
— Глеб Андорин запретил мне.
— Но почему?
Манелла пожала покатыми плечиками.
— Говорит, будто тебе предстоит какое-то важное дело сделать, и хватит дурака валять. Может, он нашел для тебя работу получше?
— Какую работу? — напрягся Рейч. — Он что-нибудь говорил?
— Да нет, сказал только, что тебе придется отправиться в Имперский Сектор.
— Вот как? И часто он тебе такие вещи говорит?
— Планше, ну ты же сам знаешь, как это бывает. Когда мужик с тобой в постели, он болтает без умолку.
— Знаю, — буркнул Рейч, который как раз старался держать язык за зубами в подобных случаях. — И что еще он говорит?
— Ну, чего ты пристал? — капризно нахмурилась Манелла. — Ну, про тебя спрашивает частенько. Мужиков хлебом не корми — дай друг о друге повыспрашивать. Зачем это вам, а?
— И что ему про меня рассказываешь?
— Да ничего особенного. Просто говорю, что ты очень милый. Уж, конечно, я ему не говорю, что ты мне нравишься больше, чем он. Мне бы не поздоровилось.
Рейч заканчивал одеваться.
— Ну, значит, большой привет, так, что ли?
— Наверное, да. А может, Глеб передумает. А мне бы тоже хотелось побывать в Имперском Секторе. Вот если бы он взял меня с собой… Я там ни разу не была.
Рейч чуть было не проговорился. Сдержав слова, чуть было не слетевшие с губ, он закашлялся и сказал:
— Я тоже.
— Там, говорят, самые большущие дома и куча симпатичных местечек, и рестораны сногсшибательные. Там живут одни богатенькие. Хотелось бы познакомиться с богатенькими. Глеб, правда, тоже не нищий, но все-таки…
— Ну да, с меня-то тебе нечего взять, — буркнул Рейч.
— Да ладно тебе! Нельзя все время думать про кредитки, но время от времени приходится, как ни крути. Особенно как подумаю, что я Глебу скоро надоем.
— Ты не можешь надоесть, — польстил ей Рейч и вдруг понял, что сказал сущую правду.
— Мужчины так всегда говорят, — отшутилась Манелла, — но мне тоже было хорошо с тобой, Планше. Береги себя. Кто знает, может, и свидимся еще.
Рейч кивнул и обнаружил, что не может найти нужных слов, чтобы выразить свои чувства.
Он решил подумать о другом. Он должен был выяснить, что задумали люди Намарти. Раз они решили разлучить его с Манеллой, стало быть, время решительных действий на носу. А он до сих пор ничего не выяснил. Вот только этот странный вопрос насчет садоводства…
И Селдону он ничего передать не мог. За ним строго следили после встречи с Намарти, и все линии связи были сейчас для него отрезаны — еще один признак приближающегося кризиса. Дело явно шло к развязке. Но если ему суждено было понять, что происходит, только тогда, когда все уже произойдет, если он сумеет передать новости тогда, когда они уже перестанут быть новостями, значит, считай, он провалился.
19
День у Гэри Селдона выдался беспокойный. От Рейча после первой весточки — ни слуху ни духу. Селдон ума не мог приложить, что происходит.
К совершенно естественному беспокойству Селдона за Рейча (правда, дурные вести не сидят на месте и, если бы что стряслось, он бы уже узнал) примешивалось волнение о том, каковы могли быть планы злоумышленников.
Конечно, они не могли задумать ничего грубого и откровенного — только что-то очень хитрое и тонкое. Нападение на дворец исключалось — слишком надежна охрана. Но что они тогда могли задумать, чтобы добиться своего?
Эти мысли не дали Селдону заснуть ночью, не покинули они его и днем.
Мигнул огонек сигнальной лампочки.
— Премьер-министр, вы назначили аудиенцию на два часа, сэр.
— Что за аудиенция?
— К вам Мандель Грубер, садовник. У него в руках бумага, подтверждающая аудиенцию.
Селдон вспомнил.
— Да-да. Пусть войдет.
На самом деле времени разговаривать с Грубером у Селдона не было, но он уступил — похоже, Грубер был чем-то расстроен. Конечно, премьер-министру тоже не слишком часто приходилось идти на уступки, но Селдон оставался Селдоном.
— Входи, Грубер, — тепло пригласил он садовника в кабинет.
Грубер подошел к столу и замер. Голова его судорожно подергивалась, он моргал и растерянно смотрел по сторонам. Селдон не сомневался, что садовник никогда раньше не бывал в таких роскошных апартаментах, и у него чуть было не вырвалось: «Ну, как тебе? Нравится? Ты уж извини. Мне и самому тут не очень ловко».
Но он сказал другое:
— Что стряслось, Грубер? Отчего ты такой несчастный? — Грубер только вымученно улыбнулся. — Ну, давай, садись. Вот сюда. Ну, смелее, смелее.
— Ой, нет, господин премьер-министр, что вы? Я тут все запачкаю.
— Ничего страшного. Запачкаешь — почистить нетрудно. Ну вот. Славно! Посиди, расслабься, соберись с мыслями и скажи, что случилось.
Грубер помолчал минуту, а потом словно взорвался:
— Господин премьер-министр! Меня назначают главным садовником. Сам великий Император сказал мне.
— Да-да, я слышал, но уверен — это не должно тебя пугать. Тебя можно только поздравить с повышением в должности, и я тебя поздравляю. Можешь считать, что я к этому тоже причастен. Я никогда не забуду о той храбрости, с какой ты повел себя в тот ужасный день, когда меня чуть было не убили, и, конечно же, я рассказал о том случае Его Императорскому Величеству. Грубер, это вполне заслуженная награда, и тебе в любом случае светило бы повышение. Ты вполне соответствуешь своей новой должности. Ну а теперь, когда с этим все ясно, скажи мне, из-за чего ты так расстроен.
— Господин премьер-министр, да ведь из-за этой самой должности! Я же не справлюсь, у меня опыта не хватит!
— А мы уверены, что ты справишься.
Грубер разошелся не на шутку.
— И что, я должен буду в кабинете сидеть? Я в кабинетах сидеть не мастак. Ведь это же что получается? Это получается — я не смогу на воздух выбираться, не смогу возиться с растениями и зверьками. Это все равно что в тюрьму меня засадить, я вам вот так скажу, господин премьер-министр.
Селдон широко раскрыл глаза.
— Да что ты, Грубер, с чего ты взял? Никто не заставит тебя сидеть в кабинете дольше, чем нужно. Ходи себе по саду, сколько вздумается, делай, что хочешь. Единственное, чего ты лишаешься, так это тяжелой работы.
— Да ведь я как раз и не хочу лишаться тяжелой работы, премьер-министр, да и не дадут мне из кабинета выходить, это точно, уж я-то знаю! Нагляделся я на главного садовника. Он и когда хотел, не мог из кабинета отлучиться, вот так. Одни бумажки да распоряжения. А чтоб знать, что в хозяйстве делается, мы, простые садовники, должны ему докладывать. Он за садом по головизору смотрит, вот ведь дела какие! — выпалил Грубер и закончил с нескрываемым отвращением: — Вроде по головизору поймешь, как чего растет и живет. Нет, это не по мне, господин премьер-министр.
— Послушай, Грубер, будь мужчиной. Не так уж все плохо. Привыкнешь понемногу.
Грубер обреченно покачал головой.
— А начать-то мне с чего придется, господин премьер-министр? Скоро ведь нагрянет вся эта уйма новых садовников! Нет, конец мне, конец, это я вам точно говорю. Ну, не могу я! — взорвался Грубер с неожиданной страстью. — Не могу и не хочу!
— Грубер, я тебя прекрасно понимаю. Ты не хочешь этой работы. А я не хочу работать премьер-министром. Эта работа тоже не по мне. Знаешь, я тебе честно скажу; мне кажется, даже Императору порой надоедает быть Императором. Мы все в Галактике должны трудиться, и работа — это далеко не всегда радость и удовольствие.
— Да это-то я понимаю, господин премьер-министр, это-то я понимаю… Да только Император, он ведь Императором родился. А вам суждено премьер-министром быть, потому как лучше вас никто с этой работой не справится. Но тут-то совсем другое дело. Подумаешь — главный садовник! Да у нас пятьдесят садовников наберется, кто с этим делом справится еще получше меня, да и больше бы обрадовался такой работе. Вот вы говорите, что рассказали Императору, как я пытался вас спасти. А может, вы еще разок ему словечко замолвите за меня — дескать, если ему желательно меня отблагодарить, так пусть оставит меня, как есть, простым садовником, а?
Селдон устало откинулся на спинку стула и сказал:
— Грубер, уверяю тебя, если бы я мог, я бы обязательно изложил Императору твою просьбу, но позволь, я тебе попробую кое-что объяснить, а ты постарайся меня понять, пожалуйста. Император, по идее, — единоличный правитель Галактической Империи. Но на самом деле подвластно ему очень малое. На самом деле я правлю Империей гораздо больше, чем он, но и мне далеко не все подвластно. В правительстве миллионы людей, и каждый принимает какие-то решения, каждый совершает какие-то ошибки. Кто-то действует самоотверженно, героически, мудро, кто-то — глупо, а кто-то — по-предательски. И проследить за всеми невозможно. Понимаешь меня, Грубер?
— Понимать-то я понимаю, да только в толк не возьму, я-то тут при чем?
— Да при том, что единственное место, где Император и вправду правит, — это дворцовая территория. Тут его слово — закон, и все, кто трудится во дворце и рядом с ним, обязаны повиноваться ему беспрекословно. Просить его отменить принятое им решение касательно чего бы то и кого бы то ни было здесь, в его вотчине, — все равно что посягать на святыню. Сказать ему: «Ваше Величество, отмените ваше решение по поводу назначения Грубера» — это было бы равносильно подаче заявления об отставке. Я тебе точно говорю, он скорее меня в отставку отправит, чем отменит свое решение. Я-то, честно говоря, не против уйти, да только тебе это все равно не поможет.
— Значит, сделать ничего нельзя? — обреченно спросил Грубер.
— Да, Грубер, увы. Но ты не переживай так сильно. Чем смогу — помогу. Ты меня извини, но больше времени у меня нет.
Грубер встал. В руках он смущенно мял зеленую кепку садовника. Глаза его залились слезами.
— Спасибо вам, господин премьер-министр. Я, конечно, понимаю, вы помогли бы, если бы могли. Вы… вы человек хороший, господин премьер-министр…
И Грубер понуро побрел к двери. Селдон проводил его взглядом и покачал головой. Умножить заботы Грубера на квадриллион и получишь заботы людей, проживающих в двадцати пяти миллионах миров Империи. И как же ему, Селдону, разрешить все эти заботы, если он одному-единственному человеку, обратившемуся к нему за помощью, помочь не в силах?
Одному-единственному человеку психоистория не в силах была помочь. А квадриллиону?
Селдон грустно покачал головой, заглянул в список назначенных на сегодня аудиенций и похолодел. Громко, необычайно взволнованно, совсем не похоже на себя, он прокричал в переговорное устройство:
— Догоните садовника! Верните его немедленно!
20
— Так что там насчет новых садовников?! — воскликнул Селдон, как только Грубер вернулся в кабинет.
Даже сесть он ему на этот раз забыл предложить.
Грубер, часто-часто моргая, не успев прийти в себя, заикаясь, выдавил:
— Н-новых с-садов-вников?
— Ты сказал: «уйма новых садовников». Ты ведь так сказал? Что за новые садовники?
Грубер явно удивился вопросу.
— Ну а как же? Раз новый главный садовник, значит, и все садовники новые. Так принято вроде.
— А я ничего такого не слыхал.
— Просто, когда в прошлый раз меняли главного садовника, вы еще премьер-министром не были. Может, вас и на Тренторе тогда не было вообще.
— Но что это значит, объясни толком?
— Ну, понимаете, садовников никогда не увольняют просто так, Кто-то помирает. Кто-то старится, и тогда их отправляют на пенсию. А когда в должность заступает новый главный садовник, больше половины садовников можно смело на пенсию отправлять. Вот их и отправляют, а набирают новеньких.
— Помоложе?
— Ну, отчасти так, а отчасти из-за того, что хотят что-нибудь поновее учудить в садах и парках, так что, может, у кого есть какие новые мысли. Территория-то у нас, сами знаете, какая здоровенная — считай, под пять тыщ квадратных километров будет. Чтобы все переустроить, это сколько лет надо. И ведь это мне за всем за этим наблюдать придется. Ну пожалуйста, господин премьер-министр, ну что вам стоит, ну замолвите вы словечко Императору! — Грубер с трудом переводил дыхание. — Вы же такой умный, ну пожалуйста!
Селдон, казалось, был глух к мольбе Грубера. Он глубоко задумался, лоб его пересекли глубокие морщины.
— И откуда же берут новых садовников?
— Во всех мирах набирают — охотников-то хоть отбавляй. Скоро они валом повалят. Не меньше года уйдет, пока…
— Откуда они прилетают? Откуда?
— Да откуда хочешь. Требуется только знание садоводства. Так что всякий гражданин Империи имеет право счастья попытать.
— Тренторианцы тоже пытаются устроиться садовниками?
— Нет, тут с Трентора никого нету. Откуда на Тренторе садовники возьмутся? Эти скверики под куполами — разве ж это сады? Тут цветочки в горшках, а звери — в клетках. Тренторианцы, они, бедняги, ничего не смыслят в том, что такое свежий воздух, настоящие ручьи, живая природа.
— Хорошо, Грубер. А теперь слушай меня. Я дам тебе задание. Ты должен будешь еженедельно представлять мне списки всех тех новых садовников, которые должны будут прибыть сюда. Полные сведения. Имя. Откуда прибыл. Регистрационный номер. Образование. Опыт работы. Все, что имеется уже сейчас, представь мне как можно скорее. Я дам тебе людей в помощь. Людей с техникой, понял? Ты сам каким компьютером пользуешься?
— Да самым обыкновенным, чтоб за растениями следить и зверями.
— Ясно? Я дам тебе людей, которые сделают все, с чем ты не сумеешь справиться. Просто сказать тебе не могу, как это важно.
— А если я это все сделаю…
— Грубер, сейчас не время заключать сделки. Подведешь — не быть тебе главным садовником. Но тогда все будет гораздо хуже. Уйдешь в отставку без всякой пенсии.
Как только за Грубером закрылась дверь, Селдон рявкнул в переговорное устройство:
— Отменить все аудиенции до конца дня!
Он устало откинулся на спинку стула. Тело его обмякло, сердце часто билось. Впервые за долгие годы он ощутил себя на все пятьдесят. Спазм головной боли нахлынул горячей волной. Столько лет, да что там лет — столько десятилетий охрану дворца делали все более надежной и непроницаемой, оснащали всевозможными средствами безопасности и сигнализации.
А оказывается, наступало такое время, когда сюда толпами пускали неведомо кого! Видимо, и вопросов никаких не задавали, кроме единственного: «В садоводстве смыслишь?»
Какая колоссальная, ни с чем не сравнимая тупость! У Селдона не было слов.
Хорошо, если он успел вовремя. А если нет? Вдруг уже опоздал?!
21
Андорин следил за Намарти, полуприкрыв глаза. Намарти никогда ему не нравился, но порой он не нравился ему еще больше, чем обычно, и сейчас был как раз тот самый случай. Почему он, Андорин, особа королевского происхождения, из знатнейшего сэтчемского рода, должен иметь дело с этим парвеню, с этим почти законченным параноиком?
На самом деле ответ был Андорину известен, и он вынужден был терпеть все, даже болтовню Намарти о том, как он за десять лет возродил движение и довел его до совершенства. Господи, да сколько же можно? Он что, всем это пересказывает по нескольку раз? Или только его, Андорина, избрал себе в жертву?
А физиономия Намарти светилась злорадной ухмылкой, и он все говорил и говорил — нараспев, будто стихи читал:
— Год за годом я работал над отработкой связей, плел паутину, невзирая на безнадежность и неудачи, строил организацию, запускал щупальца в правительство, пользовался его покровительством, порождал и усиливал недовольство, брожение в массах. А когда наступил банковский кризис и на неделю был объявлен мораторий, я… — Внезапно он оборвал себя на полуслове. — А ведь я тебе это уже сто раз рассказывал. Ты устал небось это слушать?
Андорин растянул губы в подобии сухой улыбки. А Намарти, оказывается, не совсем идиот — понимает, какой он зануда, просто ничего с собой поделать не может.
— Да, — кивнул Андорин, — ты мне это уже сто раз рассказывал.
Вопрос он оставил без ответа. Что толку отвечать на риторический всхлип?
Болезненный румянец залил щеки Намарти. Он сказал:
— Но так могло продолжаться вечно — вся эта работа, все эти обманы, и толку бы никакого, если бы мне в руки не попало нужное орудие. Я и пальцем не пошевелил — оно само пришло ко мне.
— То есть боги прислали тебе Планше, — безразлично проговорил Андорин.
— Совершенно верно. Скоро будет набор садовников на дворцовую территорию, — сказал Намарти и ненадолго задумался. — Набирать будут мужчин и женщин. Вполне достаточное прикрытие для наших боевиков. С ними пойдешь ты и Планше. От остальных вы будете отличаться тем, что у вас будут бластеры.
— С которыми, — нарочито лениво, с трудом скрывая сарказм, проговорил Андорин, — нас засекут у ворот и арестуют. Прийти с заряженным бластером на дворцовую территорию…
— Никто вас не задержит, — словно не заметив насмешки, возразил Намарти. — Обыскивать вас тоже не будут. Все организовано. Вас, естественно, выйдет приветствовать какая-то придворная особа. Уж и не знаю, кто этим занимается обычно — какой-нибудь младший заместитель главного начальника по травке и листочкам, — но на сей раз это будет не кто иной, как Селдон собственной персоной. Да-да, сам великий математик поспешит встретить новых садовников.
— Похоже, ты в этом просто-таки уверен.
— Конечно, уверен. Говорю же, все организовано. Практически в последнюю минуту он узнает, что среди новых садовников в списке значится его пасынок, так что он помчится как миленький их встречать. А как только он появится, Планше прицелится в него из бластера. Наши люди поднимут крик: «Измена!», и в начавшейся суматохе Планше прикончит Селдона, а ты прикончишь Планше. Потом бросишь бластер и смоешься. Тебе в этом помогут. Все устроено.
— А Планше обязательно убивать?
Намарти нахмурился.
— Что за вопрос? Почему это одно убийство у тебя не вызывает возражений, а другое не нравится? Или ты хочешь, чтобы Планше растрепал потом власть держащим все про нас? И потом, на самом деле все будет выглядеть как образчик семейной вражды. Не забывай, что Планше — это Рейч Селдон. Впечатление будет такое, словно два выстрела грянут одновременно, или такое, будто Селдон отдал приказ стрелять в его сына, если тот предпримет что-то опасное. А мы уж постараемся развернуть всю эту историю под семейным углом. Напомним народу о кошмарных временах Его Кровожадного Величества Императора Мановелла. И народ, естественно, будет потрясен откровенной жестокостью случившегося. Это станет последней каплей, которая переполнит чашу их терпения, до краев полную раздражением, вызванным непрерывными авариями. И чего они потребуют? Естественно, нового правительства. И никто не сумеет отказать народу, даже сам Император. И тогда явимся мы.
— Вот так, сразу?
— Нет, не сразу. Я не в розовых очках хожу. Наверняка поначалу будет создано какое-то переходное правительство, но оно провалится. Уж мы позаботимся об этом, и вот тогда выступим открыто и выдвинем старые джоранумитские лозунги, которые народ Трентора уже успел подзабыть. И скоро — очень скоро — я стану премьер-министром.
— А я?
— Со временем станешь Императором.
Андорин хмыкнул.
— Что-то слабо верится. Все-то у тебя устроено да организовано — и то, и это, и пятое, и десятое, Промахов быть не должно, иначе все провалится. Кто-то обязательно подведет. Нет, риск неоправданный.
— Для кого это он неоправданный? Для тебя?
— Конечно. Ты ждешь, что Планше обязательно убьет отца, а потом я должен прикончить Планше. Почему я? Неужели не отыщется человека, который бы в этом случае подвергался меньшему риску, чем я?
— Можно, но любой другой скорее провалится. Кому, как не тебе, это все нужно больше, чем кому бы то ни было? Нет, Андорин, другой человек может струсить и удрать в последнюю минуту, но не ты.
— Но это колоссальный риск!
— Разве игра не стоит свеч? Ты же стремишься к императорскому престолу.
— Но ты-то чем тогда рискуешь, руководитель? Останешься тут, в тепле, в уюте и будешь ждать вестей?
Намарти скривился.
— Какой же ты тупица, Андорин! И какой только из тебя Император получится? Так ты считаешь, что я не рискую, оставаясь здесь? Если весь расклад полетит к черту, если схватят кого-то из наших людей, как ты думаешь, неужели они не проболтаются и не выложат все, что знают? Да если тебя самого возьмут, неужели ты промолчишь и не расскажешь все про меня? Императорские охранники — народ, сам знаешь, какой нежный.
Ну а представь, что попытка покушения не удалась? Тебе не кажется, что они весь Трентор прочешут, чтобы меня найти? Или ты думаешь, они меня не найдут? А найдут, что мне тогда делать? Риск это или нет? Да я рискую больше всех вас, сидя тут, как ты выразился, в тепле и уюте. Так вот, Андорин. Ты хочешь быть Императором или нет?
Андорин ответил негромко:
— Я хочу быть Императором.
И машина заговора завертелась.
22
Подчеркнутое внимание, с которым относились к Рейчу, конечно же, не могло от него укрыться. Во-первых, Андорин держал его отдельно от остальных садовников. Кандидаты в новую садовую армию были расквартированы в одной из гостиниц в Имперском Секторе, но не в самой фешенебельной, конечно.
Тут было на что посмотреть и с кем пообщаться — ведь народ собрался почти из пятидесяти самых разных миров, но Рейчу не удавалось даже ни с кем словечком перемолвиться — Андорин его ни к кому не подпускал.
«Почему?» — гадал Рейч. Это угнетало его. Действительно, настроение у него было подавленное с тех самых пор, как он покинул Сэтчем. Это мешало ему думать, и он пытался бороться с депрессией, но почти что безуспешно.
Андорин и сам разгуливал в грубом комбинезоне и пытался выглядеть как рабочий, Ему тоже предстояло сыграть роль садовника в готовящемся «спектакле» (каким бы ни был этот «спектакль»).
Рейчу было жутко стыдно из-за того, что он никак не мог уловить сути этого представления. Его изолировали, лишили возможности с кем-либо общаться, так что он даже не мог предупредить отца. Может быть, точно так же изолировали всех тренторианцев, внедренных в группу будущих садовников. По подсчетам Рейча, их было около десятка, и все — люди Намарти — мужчины и женщины.
Но особенно его удивляла та забота, которую к нему проявлял Андорин, — ну прямо-таки потрясающая забота. Он никуда от Рейча не отходил, настоял на том, чтобы они вместе ели, явно выделял его из остальных.
Почему? Может быть, потому, что они оба были любовниками Манеллы? Рейч не слишком много знал о моральных установках в Сэтчеме и не мог судить, существует ли там нечто вроде полигамии. Если двое мужчин сожительствовали с одной женщиной, может быть, между ними образовывались какие-то особые отношения, на манер братства?
Рейч ни о чем таком никогда не слышал, но прекрасно понимал, что в Галактике всякое возможно — даже на Тренторе.
Он вспомнил о Манелле и почувствовал, как сильно по ней соскучился. Может быть, в этом причина депрессии? Но сейчас, заканчивая завтракать с Андорином, он был не просто в депрессии — состояние его было близко к отчаянию, хотя, казалось бы, особых причин для этого не было.
Манелла!
Она же говорила, что ей страшно хотелось бы попасть в Имперский Сектор. Может, Андорин все-таки уступил ее желанию? Рейчу было так тоскливо, так худо, что он не выдержал и задал Андорину идиотский вопрос:
— Мистер Андорин, я вот думаю, а вы случайно не взяли с собой мисс Дюбанкуа сюда, в Имперский Сектор?
Андорин выпучил глаза и негромко рассмеялся.
— Манеллу? Ты думаешь, она что-нибудь смыслит в садоводстве? Да она даже притвориться не сумела бы, если бы и захотела. О нет, дружок, Манелла из тех женщин, что созданы для услады. Другого она просто не умеет. А почему ты спрашиваешь, Планше?
Рейч пожал плечами.
— Да скучновато тут. Вот я и подумал…
Андорин некоторое время пристально смотрел на него и наконец проговорил:
— Не поверю, что тебе не все равно, с какой женщиной спать. Ей-то точно все равно, с каким мужчиной ложится. А как только все будет позади, у тебя будет полно других женщин.
— А когда все будет позади?
— Скоро. И то, что предстоит сделать тебе, очень важно.
Андорин, прищурившись, наблюдал за Рейчем.
— Важно? — переспросил Рейч. — Разве я не буду просто… садовником?
Голос его прозвучал равнодушно, и как он ни старался вложить в вопрос побольше волнения, у него это не вышло.
— Нет, не просто садовником, Планше, — ответил Андорин. — У тебя будет бластер.
— Что будет?
— Бластер.
— А я его сроду и в руках-то не держал, бластер.
— Да это просто, ты не волнуйся. Поднимешь. Наведешь. Нажмешь кнопочку. И кое-кто окочурится.
— Убивать я не мастак.
— А я думал, ты — один из нас, и сделаешь все, что нужно, ради общего дела.
— Ну, я же не думал, что надо будет… убивать.
Рейчу ни в коем случае нельзя было подавать виду, будто он обдумывает сказанное Андориным. И все-таки… Почему он должен стрелять? Что они такое для него придумали? Будет ли у него возможность предупредить охранников до того, как получит приказ стрелять?
Лицо Андорина изменилось — дружеское участие превратилось в ледяную непререкаемость.
— Ты должен убить.
Рейч собрал все силы.
— Нет. Убивать никого не буду. Не буду, и точка.
— Планше, — твердо заявил Андорин, — ты сделаешь, что тебе скажут.
— А убивать не буду.
— Будешь.
— Как это вы меня заставите?
— Просто прикажу, и все.
У Рейча в голове все перемешалось. Почему Андорин так уверен?
— Нет, — покачал головой Рейч.
— Планше, — усмехнувшись, проговорил Андорин. — Не валяй дурака. Мы тебя накачивали с тех самых пор, как уехали из Сэтчема. Не зря же я настоял, чтобы мы ели вместе. Я следил за твоей диетой. В особенности — за тем, чтобы ты слопал сегодняшний завтрак.
Рейч почувствовал, как к сердцу подступает волна страха. Он вдруг все понял.
— Десперин?!
— Именно, — кивнул Андорин. — Догадливый ты малый, Планше.
— Но это же… противозаконно!
— А как же. И убийство тоже.
Рейч знал о существовании десперина. Десперин был химическим производным совершенно безобидного транквилизатора. Однако в производном виде этот препарат вызывал не успокоение, а отчаяние. Использование его считалось противозаконным, поскольку вызывало изменение ориентации личности, даже поговаривали, будто в императорской охранке к нему прибегали.
Андорин, словно прочитав мысли Рейча, сказал:
— Десперином его назвали потому, что он вызывает отчаяние. Ведь ты ощущаешь отчаяние?
— Нет, — прошептал Рейч.
— Браво-браво, ты храбрый малый, но только против химии не попрешь, Планше. И чем сильнее твое отчаяние, тем лучше, стало быть, на тебя подействовал десперин.
— Не верю.
— Послушай, Планше. Шутки в сторону. Намарти узнал тебя с первого взгляда, хоть ты и без усов. Он знает, что ты — Рейч Селдон, и по моему приказу ты убьешь своего отца.
— Не раньше, чем тебя… — пробормотал Рейч.
Он медленно поднялся. Неужто он не справится? Пусть Андорин выше ростом, но он явно не гигант и не спортсмен. Да его одной левой пополам переломить можно. Но стоило Рейчу встать, как у него жутко закружилась голова. Он помотал ею, но лучше не стало. Все плыло перед глазами.
Андорин тоже встал и сделал шаг назад. Правая рука скользнула в левый рукав, и в ней появилось оружие.
— Я не дурак, Планше, — заявил он, ухмыляясь. — Захватил пушку на всякий случай. Я знаю, что ты большой мастер рукопашного боя на геликонский манер, только драться мы с тобой не будем, парень. — Бросив взгляд на оружие, он сообщил: — Это не бластер. Я не могу отправить тебя на тот свет, пока ты не выполнил своего задания. Это — нейронный хлыст. В каком-то смысле похуже бластера будет. Так даст по левому плечу, что никто не вытерпит — боль адская.
Рейч, который до этого мгновения мрачно и решительно приближался к Андорину, резко остановился. Ему было всего двенадцать, когда он на своей шкуре познал — и то не слишком сильно, что такое нейронный хлыст, Стоит раз попробовать — и всю жизнь не забудешь.
— Вот и умница, — притворно похвалил его Андорин. — А то учти — церемониться я с тобой не буду. Такой разряд дам — на полную катушку, и левой рукой ты уже никогда пользоваться не сможешь. А правую поберегу — тебе в ней бластер держать придется. А теперь садись и, если хочешь обе ручки сберечь, больше так не шути. И придется тебе, дружок, еще десперином подкрепиться, а то, видно, доза маловата.
Рейч почувствовал, как вызванное препаратом отчаяние охватывает его все сильнее и сильнее. Все кругом двоилось, во рту у него пересохло, и он не смог сказать ни слова.
Единственное, что он понимал, так это то, что должен сделать все, что прикажет Андорин. Он вступил в игру и проиграл.
23
— Нет! — свирепо прокричал Гори Селдон. — Ты мне там совсем не нужна, Дорс!
Но Дорс Венабили смотрела на него твердо и решительно.
— Значит, я и тебя не пущу, Гэри.
— Но я непременно должен пойти.
— Ничего ты не должен! По традиции, их должен встречать старший садовник.
— Верно. Но Грубер не справится. У него жуткое настроение.
— Значит, надо послать с ним кого-нибудь из помощников. Или пусть пойдет прежний главный садовник. В конце концов, год продолжается, он должен еще выполнять свои обязанности.
— Он болен. И потом… — Селдон несколько растерялся. — Среди новобранцев есть «зайцы», Тренторианцы. Непонятно почему, но их довольно много. У меня список.
— Значит, надо взять их под стражу. Всех до единого. Все так просто, и зачем ты все усложняешь?
— Затем, что мы не знаем, зачем они здесь. Что-то случилось. Я, правда, не понимаю, на что способны двенадцать садовников, но… Нет, я не то хотел сказать. Они на многое способны — вариантов столько же, сколько их самих, но я не знаю, что именно у них на уме. Безусловно, мы возьмем их под стражу, но я должен как можно больше выяснить, прежде чем это будет сделано.
Понимаешь? Нужно никого не пропустить и всех подозрительных проверить с головы до ног. Надо хорошенько понять, что им здесь нужно, прежде чем они будут соответствующим образом наказаны. А мне бы не хотелось, чтобы все выглядело наказанием за проступок, а не за преступление. Они же непременно начнут жаловаться на безработицу, отчаяние, станут скулить, что, дескать, несправедливо брать на работу чужаков и тренторианцам отказывать. Все это будет выглядеть тоскливо и жалостливо, а мы предстанем в идиотском свете. Нужно дать им возможность сознаться в более тяжком преступлении. И потом…
Селдон умолк, и Дорс была вынуждена поторопить его с ответом:
— Ну-ну, выкладывай, что это еще за новое «потом»?
Селдон проговорил срывающимся шепотом:
— Один из этих двенадцати — Рейч, под псевдонимом «Планше».
— Что?!
— Чему так удивляешься? Я послал его в Сэтчем, чтобы он внедрился в движение джоранумитов, и это ему удалось. Я верю в него. Раз он здесь, он-то знает, зачем он здесь, и наверняка у него есть какой-то план насчет того, как вставить палку в колесо. Но я тоже хочу быть на месте событий. Я хочу его видеть. Хочу иметь возможность помочь ему, если сумею.
— Если хочешь помочь ему, выставь пятьдесят охранников по обе стороны от садовников.
— Нет. Это тоже ничего не даст. Гвардейцы там будут, но их не будет видно. Мнимым садовникам нужно дать возможность проявить себя, раскрыться, у них руки должны быть, так сказать, развязаны, что бы ни было у них на уме, каковы бы ни были их планы. Главное — не дать этим планам осуществиться. А как только они скажут «а», мы их арестуем.
— Это рискованно. Это рискованно для Рейча в первую очередь.
— Приходиться порой рисковать. Но ставка выше, чем чья-то жизнь, Дорс.
— Это жестоко! Это бессердечно, в конце концов!
— Ты думаешь, у меня нет сердца? Но даже если ему суждено разорваться, я буду думать о психо…
— Не надо! — оборвала его Дорс и отвернулась, словно ей стало нестерпимо больно.
— Я все понимаю, — ласково проговорил Селдон. — Но тебе туда нельзя. Твое присутствие будет настолько из ряда вон выходящим, что заговорщики могут заподозрить неладное и откажутся от выполнения задуманного. Дорс, — добавил он, немного помолчав: — ты говоришь, что твоя задача — защищать меня. Это важней, чем защищать Рейча, и ты это прекрасно понимаешь. Честное слово, я бы не стал этого говорить, но ведь, защищая меня, ты в первую очередь защищаешь психоисторию и все человечество. Это главное. А то, что я знаю из психоистории, в свою очередь диктует мне, что я во что бы то ни стало должен сберечь наш центр, сберечь любой ценой, и именно это я и хочу сделать. Понимаешь?
— Понимаю… — прошептала Дорс и отвернулась, что бы уйти.
А Селдон подумал: «Надеюсь, я прав».
Ведь если он ошибался, Дорс ни за что не простила бы его. Более того, он бы и сам себя никогда не простил — гори тогда огнем психоистория и все остальное.
24
Новобранцы в армию садовников выстроились ровными рядами — ноги на ширине плеч, руки за спинами, все до одного — в аккуратных зеленых комбинезонах, просторных, с большущими карманами. Трудно было на глаз определить, кто тут мужчина, а кто женщина, разве что по росту. Волосы были спрятаны под капюшонами, но садовникам и вообще полагались короткие стрижки и не разрешалось носить ни усов, ни бород.
А почему — никто не мог бы ответить. Одно слово — «традиция» и все. А традиции бывают какими угодно — как мудрыми, так и довольно дурацкими.
Перед садовниками стоял Мандель Грубер, а по обе стороны от него — его помощники. Грубер весь дрожал и часто моргал.
Гэри Селдон крепко сжал губы. Только бы Грубер выдавил из себя что-нибудь вроде «императорские садовники приветствуют вас», и этого было бы вполне достаточно.
Пробежавшись взглядом по рядам новых садовников, Селдон быстро нашел Рейча.
Сердце Селдона екнуло. Вот он, безусый Рейч, в первой шеренге, стоит навытяжку, смотрит прямо перед собой. Он и не пытался встретиться взглядом с Селдоном, казалось, будто не узнает его. «Вот и хорошо, — подумал Селдон. — И не надо. Держится молодцом».
Грубер пробормотал полубессвязное приветствие и, слово взял Селдон.
Легко шагнув вперед, он встал перед Грубером, и слегка поклонившись ему, сказал:
— Благодарю вас, старший садовник. Дамы и господа, императорские садовники. Вам предстоит важная и ответственная работа. На ваши плечи ляжет забота о красоте и процветании единственного островка под открытым небом на всем громадном Тренторе, столице Галактической Империи. Именно вам надлежит заботиться о том, чтобы мы, лишенные грандиозных просторов земли, не покрытой куполами, обладали бы истинной жемчужиной природы, способной затмить любой уголок Империи.
Все вы поступите в распоряжение Манделя Грубера, который вскоре станет главным садовником. Обо всех ваших нуждах и предложениях он будет сообщать мне, а я, в случае необходимости, буду извещать о них Императора. А это, как вы понимаете, означает, что от трона Императора вас отделяют всего три ступени и что вы всегда будете находиться, так сказать, в поле зрения его всевидящего ока. Уверен, он и сейчас наблюдает за нами из окон Малого Дворца — вот он, справа, видите? Вот это здание под прозрачным куполом — личная резиденция Его Величества. Он смотрит на вас и радуется.
Но, прежде чём вы приступите к работе, вам придется пройти соответствующий курс обучения, в ходе которого вы подробно ознакомитесь с территорией и поймете, какая тут нужна работа. Вам предстоит…
Эти слова Селдон произнес, подойдя вплотную к Рейчу. Тот застыл в прежней позе с остекленевшими глазами.
Селдон изо всех сил старался не казаться чересчур добродушным, но внезапно нахмурился. Человек, стоявший сразу за Рейчем, показался ему удивительно знакомым, То есть он не был знаком Селдону, если бы тот не разглядывал совсем недавно его голографический портрет. Уж не Глеб ли это Андорин из Сэтчема? То бишь сэтчемский патрон Рейча? Что он здесь делает? От Андорина явно не укрылось подчеркнутое внимание, с которым рассматривал его Селдон. Губы его слегка дрогнули, произнося какое-то короткое слово. Правая рука Рейча показалась из-за спины, и в ней был зажат бластер. Одновременно с ним выхватил бластер из кармана и Андорин.
Селдону стало жутко. Как они могли пронести бластеры на дворцовую территорию? Началась паника, раздались выкрики: «Измена! Измена!» Все бросились врассыпную.
Но Селдон смотрел только на бластер в руке Рейча, нацеленный прямо в него. А Рейч смотрел на него, словно не узнавал отца. Селдон в ужасе понял, что сын вот-вот выстрелит и что он сам — на волосок от смерти.
25
Селдон отлично знал, каково действие бластера. Тихий звук наподобие вздоха, и от того, в кого стреляют, остается мокрое место.
Селдон понимал, что погибнет раньше, чем услышит этот звук, и поэтому был просто поражен, когда расслышал этот самый вздох. Он часто заморгал и, не веря глазам, осмотрел себя с ног до головы.
Он что, жив?
Рейч все так же стоял перед ним, застыв с взведенным бластером. Он не двигался и напоминал выключенный автомат.
За его спиной на земле в луже крови скорчилось то, что осталось от Андорина, а рядом с ним с бластером в руке стоял садовник. Вот он откинул капюшон, и оказался женщиной с короткой стрижкой.
Смело посмотрев на Селдона, она сообщила:
— Ваш сын знает меня под именем Манеллы Дюбанкуа. Я — офицер службы безопасности. Сообщить вам мой регистрационный номер, господин премьер-министр?
— Не нужно… — вяло пробормотал Селдон, На сцене событий уже появилась императорская охрана. — Но мой сын! Что с ним такое!
— Думаю, это десперин, — объяснила Манелла. — Но не волнуйтесь, он выводится из организма. Простите, — сказала она, шагнув вперед и забирая бластер из окаменевшей руки Рейча, — что я не вмешалась раньше. Я была вынуждена ждать развязки, но чуть было не опоздала.
— Я тоже. Рейча нужно отвести в дворцовую больницу.
Тут из Малого Дворца донесся приглушенный шум. Селдон решил, что, наверное, Император и вправду смотрел из окна за происходящим. Если так, то он уж точно вышел из себя.
— Прошу вас, позаботьтесь о моем сыне, мисс Дюбанкуа, — попросил Селдон. — Мне нужно повидаться с Императором.
Обегая стороной толпы, запрудившие Большие Лужайки. Селдон бесцеремонно ворвался в Малый Дворец. Терять было нечего — Клеон все равно вне себя.
Но внутри, на ступенях полукруглой лестницы, в окружении потрясенных сановников, лежало тело Клеона I, Его Величества Императора Галактики — или, вернее, то, что от него осталось. Только по императорской мантии и можно было догадаться, кто стал жертвой выстрела. А к стене, скрючившись, прижался, в ужасе бегая глазами по бледным, как полотно, лицам вельмож, не кто иной, как Мандель Грубер.
Селдон подошел к Груберу, наклонился и поднял с ковра бластер, валявшийся у ног садовника. Бластер явно принадлежал Андорину. Селдон шепотом спросил:
— Грубер, что ты наделал?
Грубер, спотыкаясь на каждом слове, запричитал:
— А все… бегали… кричали там… А я и подумай: кто узнает-то?.. Все подумают… это кто-то другой… убил… Императора. А после… убежать… не успел…
— Но, Грубер… Почему? Почему?!
— Чтобы не быть главным садовником… — пролепетал Грубер и упал в обморок.
Селдон в ужасе уставился на него.
Вот как все вышло. Он жив. Рейч жив, Андорин мертв, и теперь джоранумитское подполье будет выслежено до последнего человека и ликвидировано.
Центр сохранен в соответствии с указаниями психоистории.
И все же этот несчастный человек, движимый поразительно тривиальной причиной — такой тривиальной, что она-то как раз и не была учтена в анализе и прогнозе, — взял и убил Императора.
«И что же нам теперь делать? — в отчаянии думал Селдон. — Что теперь будет?»
