Глава третья
Случайности и наручные часы
Первый час подъема космического корабля, вылетающего из планетного рабства, наиболее прозаичен. Суматоха отъезда в принципе ничем не отличается от той, что сопровождала отталкивание выдолбленного из дерева челна от берега какой-нибудь первобытной реки. Надо разместиться, позаботиться о багаже; пережить первые напряженные моменты отчужденности и бессмысленной суеты; последние прощальные напутствия, вопросы, глухой стук закрывающихся люков, сопровождаемый негромким свистом всасываемого воздуха.
Затем зловещая тишина и красные вспышки надписей: «Наденьте противоперегрузочные костюмы!»
Стюарды снуют по коридорам, стучат во все двери и распахивают их: «Прошу прощения. Наденьте костюм».
Вы сражаетесь с костюмом — холодным, жестким, неудобным, но помещенным в гидравлическую систему, которая смягчает мучительные перегрузки при взлете.
Потом раздается приглушенный рев атомных двигателей, работающих на низких оборотах при прохождении через атмосферу, и костюм мгновенно оседает в колыбели с густым масляным раствором. Сила тяжести давит и давит на вас, кажется, конца этому не будет; но вот ускорение начинает падать — и костюм медленно подается вперед. Если в этот момент вам удастся справиться с тошнотой, можете считать себя застрахованным от космической болезни…
В первые три часа полета смотровая комната была закрыта для пассажиров. Образовалась длинная очередь ожидающих, когда атмосфера останется позади и двойные двери наконец откроются. Тут была не только обычная публика, никогда раньше не бывавшая в космосе, но и опытные путешественники. Вид Земли из космоса никому не хотелось пропустить.
Смотровое помещение представляло собой пузырь в обшивке корабля, пузырь из прозрачного пластика толщиной в два фута.
И вот подвижная иридиевая крышка, защищавшая пузырь от воздействия атмосферы и частиц пыли, скользнула в сторону. Свет погас, и галерея заполнилась людьми. Лица собравшихся были ясно видны в сиянии Земли.
Земля висела внизу — гигантский светящийся оранжево-бело-синий шар. Видимое полушарие было залито солнечным светом, и континенты в разрывах облаков, оранжевые пустыни с тонкими полосками зелени, голубые моря резко вырисовывались на фоне черного неба, усеянного звездами.
Пассажиры терпеливо ждали. Они хотели увидеть неосвещенное Солнцем полушарие. Полярная шапка, ослепительно белая, перемещалась все ближе к центру по мере того, как корабль незаметно ускорял свой полет, отклоняясь от плоскости земной орбиты. На глобус медленно наползала ночная тень; и наконец в поле зрения оказался огромный евроафриканоазиатский материк, расположенный «вверх ногами», то есть северной частью вниз.
Под жемчужным покровом ночи скрывалась мертвая, пораженная почва, над которой разливалось голубоватое сияние. Оно вспыхивало причудливым узором над теми местами, где в свое время приземлялись атомные бомбы — за поколение до того, как была создана защита из силовых полей, чтобы больше никогда ни одна планета не могла совершить ядерное самоубийство.
Много часов зрители не отрываясь смотрели на Землю, пока она наконец не превратилась в яркую маленькую монету на фоне бесконечной тьмы.
Среди зрителей был и Байрон Фаррил. Он сидел в переднем ряду, сжимая поручни, глядя печально и задумчиво. Не так он надеялся покинуть Землю. Не таким способом, не на таком корабле и не в том направлении.
Загорелой рукой он потер щетину на подбородке и почувствовал неловкость оттого, что не успел утром побриться. Скоро он пойдет в свою каюту и там исправит эту ошибку. Но пока уходить не хотелось. Тут люди, а в каюте он будет один.
Хотя — кто знает, может, именно поэтому лучше уйти? Байрон чувствовал себя крайне подавленным. Впервые в жизни ему пришлось испытать ощущение преследуемой дичи — беспомощной, одинокой и загнанной. Мир вокруг внезапно переменился, стал недружелюбным и угрожающим, начиная с того момента, когда ночную тишину взорвал сигнал визиофона.
Даже в общежитии он стал помехой.
Стоило ему вернуться после разговора с Джонти в студенческой гостиной, как на него набросился взвинченный до предела Эсбак:
— Мистер Фаррил, я искал вас! Какое неприятное происшествие! Я не понимаю, в чем дело. У вас есть какие-нибудь объяснения?
— Нет! — резко оборвал его Байрон. — Когда я смогу пройти в свою комнату и забрать вещи?
— Утром, я думаю. Мы только что доставили оборудование для проверки комнаты. Сейчас радиоактивность в ней, должно быть, не больше обычного уровня. Для вас все кончилось чрезвычайно удачно. Вероятно, не хватило всего нескольких минут…
— Вероятно, Но, если вы не возражаете, я хотел бы отдохнуть.
— Пожалуйста. До утра можете воспользоваться моей комнатой, а потом мы поместим вас куда-нибудь на оставшиеся несколько дней… Кстати, мистер Фаррил. — Эсбак вдруг заговорил чрезвычайно вежливо. Байрон почти физически ощущал, как вкрадчиво и осторожно подбирается его собеседник к главной теме разговора. — Будьте любезны, вы не могли бы ответить мне еще на один вопрос?
— Что еще? — устало спросил Байрон.
— Вы случайно не догадываетесь, кто бы мог так… э-э… подшутить над вами?
— Подшутить?! Конечно, нет.
— Понимаю. Но каковы же тогда ваши намерения? Администрация будет крайне огорчена, если этот инцидент получит огласку.
Он называет случившееся инцидентом!
— Я тоже понимаю вас, — сухо сказал Байрон. — Не беспокойтесь, я и сам не хочу, чтобы это дело расследовала полиция. Я скоро покину Землю, и пока моим планам ничто не помешало. Я никого не собираюсь обвинять. В конце концов, меня ведь не убили.
Облегчение, отразившееся на лице Эсбака, было явным до неприличия. От Байрона больше ничего не хотели. Никаких неприятностей. Случайный эпизод, который должен быть забыт…
В семь утра он зашел а свою прежнюю комнату. Все было тихо, не доносилось щелканья из шкафа. Бомбы здесь больше не было, не было и счетчика. Должно быть, Эсбак унес их и выбросил в озеро. Строго говоря, это не что иное, как уничтожение вещественных доказательств, но пусть администрация сама разбирается со своими проблемами. Байрон покидал вещи в чемоданы, позвонил портье и запросил другую комнату. Он заметил, что свет снова горит, визиофон тоже, конечно, действует. О ночном происшествии напоминала лишь дверь с расплавленным замком.
Ему выделили новую комнату. Если кого-то это интересует, пусть думают, что он намерен остаться. Байрон вышел в коридор и заказал по телефону аэротакси. Никто, похоже, его не заметил. Пусть теперь в университете гадают о его таинственном исчезновении хоть до посинения.
В космопорту он на мгновение увидел Джонти. Они встретились взглядами. Джонти ничего не сказал, даже не подал вида, что они знакомы, но, когда он прошел мимо, в руке у Байрона остался маленький черный шарик — билет до Родии и личная капсула.
Она не была закрыта. Позже он прочитает в своей каюте вложенное туда послание — простую рекомендацию с минимумом слов.
Какое-то время он думал о Сандере Джонти, глядя, как съеживается в смотровом иллюминаторе Земля. Он знал Джонти совсем мало, пока тот не ворвался в его жизнь, чтобы сначала спасти, а потом отправить его неведомо куда.
В университете Байрон поддерживал с ним поверхностное знакомство: кивал при встречах, обменивался незначительными фразами — и все. Ему не нравился этот человек, не нравились его холодность, манерность и щегольство. Однако все это теперь не имеет никакого значения.
Байрон пригладил ежик на голове и вздохнул. Сейчас ему явно не хватало Джонти. Тот был, по крайней мере, хозяином положения. Он знал, что делает, знал, что нужно делать Байрону, и умел убедить его. И вот теперь Байрон остался один. И чувствует себя совсем маленьким, беспомощным, одиноким и почти напуганным.
Все это время он упорно избегал мыслей об отце. Мысли, увы, не помогут.
— Мистер Мелейн!
Имя повторили два или три раза, затем Байрон вздрогнул от вежливого прикосновения к плечу и повернул голову.
Робот-курьер повторил:
— Мистер Мелейн!
Несколько секунд Байрон тупо смотрел на него, пока не вспомнил, что таково его временное имя. Оно было написано на билете, который дал ему Джонти. На это имя была заказана каюта.
— Да? Я Мелейн.
Голос робота слегка свистел, пока катушка пленки сматывалась, излагая послание.
— Я должен сообщить, что вам поменяли каюту и ваш багаж уже перемещен. Интендант даст вам новый ключ. Мы надеемся, что это не причинит вам неудобства.
— Что все это значит? — Байрон развернулся в кресле, и несколько его соседей, наблюдавших за Землей, оглянулись, привлеченные резким движением, — Что за ерунду вы говорите?
Конечно, бесполезно спорить с машиной, которая лишь выполняет свои функции. Курьер вежливо склонил металлическую голову, не меняя выражения, отдаленно похожего на застывшую человеческую улыбку, и ушел.
Байрон вышел из смотровой комнаты и направился к дежурному офицеру, хлопнув дверью немного сильнее, чем намеревался.
— Послушайте, я хотел бы видеть капитана.
— Это важно, сэр? — бесстрастно поинтересовался дежурный.
— Это важно, космос вас подери! Я узнал, что без моего ведома и согласия мне поменяли каюту, и хотел бы выяснить, что все это значит.
Байрон понимал, что реагирует на случившееся неоправданно бурно, но слишком уж много у него накопилось. Его чуть не убили; его вынудили тайком покинуть Землю, словно он какой-то преступник; он летит черт знает куда и зачем; и вот теперь его еще гоняют взад-вперед по кораблю!
Чаша терпения Байрона была переполнена.
В то же время его не покидало неприятное ощущение, что Джонти на его месте действовал бы иначе. Может быть, более мудро. Ну что ж, он не Джонти.
— Я вызову интенданта, — сказал дежурный.
— Мне нужен капитан, — настаивал Байрон, — Как вам угодно.
После коротких переговоров через корабельный коммутатор офицер вежливо сказал:
— Вас вызовут. Пожалуйста, подождите.
Капитан Харм Корделл, низенький плотный человек, учтиво встал и, наклонившись через стол, пожал Байрону руку.
— Мистер Мелейн, мне очень жаль, что мы вас побеспокоили.
У него было прямоугольное лицо, седые волосы, короткие ухоженные усы чуть более темного цвета и кривая улыбка.
— Мне тоже очень жаль, — подхватил Байрон. — Для меня заказана каюта, и я считаю, сэр, что даже вы не имеете права менять ее без моего согласия.
— Разумеется, мистер Мелейн. Но, понимаете, случай весьма неожиданный. В последнюю минуту прибыл очень важный пассажир, и он настаивал, чтобы ему предоставили каюту ближе к гравитационному центру корабля. У него слабое сердце, и важно, чтобы в его каюте сила тяжести была как можно меньше. У нас не было выбора.
— Хорошо, но почему переместили именно меня?
— Так получилось. Вы путешествуете один, вы молоды. Нам показалось, что вы без труда перенесете несколько большую силу тяжести. — Его глаза машинально смерили мускулистую шестифутовую фигуру Байрона. — К тому же ваша новая каюта гораздо удобнее. Вы ничего не потеряли при обмене.
Капитан вышел из-за стола.
— Позвольте, я вам лично покажу ваше новое помещение.
Дальнейшее сопротивление было бесполезно, Все казалось вполне логичным. И все же Байрон чувствовал, что здесь что-то не так.
Выходя из каюты, капитан сказал:
— Не окажете ли вы мне честь пообедать за моим столом завтра вечером? На это время назначен наш первый прыжок.
Байрон услышал свой ответ:
— Спасибо. С удовольствием.
Приглашение показалось ему странным. Конечно, капитан старается успокоить его, но он явно выбрал слишком сильное средство…
Капитанский стол растянулся в салоне вдоль целой стены. Байрона посадили почти посредине. Слишком почетное место. И все же именно здесь лежала карточка с его именем. Стюард был тверд: никакой ошибки быть не может.
Байрон никогда не был слишком застенчив, для сына Ранчера Вайдемоса в этом не было необходимости. Но Байрон Мелейн всего лишь обыкновенный человек, а с обыкновенными людьми такие вещи не происходят.
В одном капитан оказался прав: его новая каюта оказалась гораздо удобнее. Прежняя, в соответствии с билетом, была второго класса и состояла из одной комнаты. Новая была двухкомнатной, первого класса, с отдельной ванной, душем и горячей воздушной сушилкой.
Каюта находилась рядом с помещением для офицеров, и перед Байроном постоянно мелькали люди в мундирах. Ленч принесли ему в каюту на серебряном подносе. Перед обедом неожиданно появился парикмахер и предложил свои услуги. Все это естественно, когда путешествуешь первым классом на роскошном космическом лайнере, но для Байрона Мелейна это было чересчур шикарно. К тому времени, когда пришел парикмахер, Байрон едва успел вернуться с прогулки. Он передвигался сознательно запутанным маршрутом, и всюду ему встречались члены экипажа — вежливые, но слегка навязчивые. Ему с трудом удалось отделаться от них и добраться наконец до своей прежней каюты 104Д.
Там он остановился, чтобы зажечь сигарету. Коридор был пуст; лишь один пассажир показался вдали и свернул за угол. Байрон слегка коснулся светового сигнала на двери каюты. Ответа не было.
Что ж, ключ от каюты у него еще не отобрали — по недосмотру, конечно. Он вставил тонкий металлический прутик в скважину, структура поверхности ключа привела в действие фотореле, дверь открылась, и он шагнул внутрь.
Быстро оглядевшись, Байрон тут же вышел из каюты и захлопнул дверь. Самое главное он увидел сразу; его прежняя каюта не была занята ни важным пассажиром с больным сердцем, ни кем-нибудь другим. Слишком аккуратно заправлена постель, никаких чемоданов, туалетных принадлежностей, вообще никаких признаков обитаемости.
Итак, окружающая его роскошь преследовала только одну цель: не допустить, чтобы он настаивал на возвращении сюда. Кто-то очень хочет, чтобы он спокойно сидел в своей новой роскошной каюте и не рыпался. Но зачем? Интересно, в чем тут дело — в каюте или в нем самом?
И вот он сидит за капитанским столом, а ни на один из этих вопросов нет ответа…
Байрон вместе со всеми вежливо встал, когда капитан, поднявшись на возвышение, занял свое место.
Почему же все-таки его переселили?
На корабле играла музыка. Перегородка, которая отделяла салон от смотрового помещения, была убрана. Горел приглушенный оранжево-красный свет. Последствия космической болезни, возникающие при переходе от ускорения к низкой гравитации, миновали, салон был полон.
Капитан слегка откинулся назад и сказал, обращаясь к Байрону:
— Добрый вечер, мистер Мелейн. Как вам понравилась ваша новая каюта?
— Слишком хороша, сэр. Я не привык к такой роскоши.
Он произнес это равнодушно, и ему показалось, что капитан слегка смутился.
Во время десерта матовый покров смотрового колпака соскользнул, свет почти погас. На большом темном экране не было видно ни Солнца, ни Земли, ни других планет, Перед ними сиял Млечный Путь, прочертивший гигантскую изогнутую полосу между яркими блестящими звездами. Гул разговоров стих, задвигались стулья: усаживались так, чтобы все могли видеть звезды. Обедавшие превратились в зрителей, музыка — в слабый фон.
Четкий, спокойный голос, усиленный динамиками, нарушил сгустившуюся тишину:
— Леди и джентльмены! Мы готовы к нашему первому прыжку, Я думаю, что большинство из вас знает, хотя бы теоретически, что такое прыжок. Но многие — вероятно больше половины — никогда его не испытывали. К ним я и обращаюсь в первую очередь.
Прыжок есть именно то, что означает это слово. В структуре пространства-времени невозможно двигаться быстрее скорости света. Это закон природы, впервые открытый древним ученым, возможно Эйнштейном. Впрочем, ему приписывают чересчур много открытий… Но даже со скоростью света потребуются многие годы, чтобы достичь хотя бы ближайших звезд. Поэтому приходится покидать структуру пространства-времени и вторгаться в малоизвестное царство гиперпространства, где время и расстояние не имеют смысла. Это все равно что перебраться по узкому перешейку из одного океана в другой; оставаясь в море, приходится огибать весь континент, чтобы достичь того же места.
Разумеется, чтобы вторгнуться в «пространство внутри пространства», как его иногда называют, требуется огромное количество энергии. Необходимо также проделать сложные вычисления, чтобы выйти в обычное пространство в нужном месте. В результате применения этой энергии и разума человека невообразимые расстояния преодолеваются в нулевое время. Только прыжок сделал возможными межзвездные путешествия.
Прыжок, который предстоит нам, произойдет через десять минут. Вас специально предупредят. При этом вы можете почувствовать, легкое и мгновенное неудобство. Надеюсь, однако, что вы сохраните спокойствие. Благодарю вас.
Свет погас, остались только звезды. Казалось, прошла вечность, прежде чем послышалось резкое объявление:
— Осталась одна минута!
Затем тот же голос начал отсчитывать секунды:
— Пятьдесят… сорок… тридцать… двадцать… десять… пять… три… два, один!
Это было похоже на мгновенный разрыв непрерывности бытия, незаметный толчок, отдавшийся где-то глубоко внутри организма, проникший до мозга костей.
В неизмеримо малую долю секунды пролетело сто световых лет и корабль, находившийся на окраине Солнечной системы, оказался в глубине межзвездного пространства.
Кто-то рядом с Байроном потрясенно выдохнул:
— Посмотрите на звезды! Комната наполнилась шепотом:
— Звезды! Смотрите!
В ту же ничтожно короткую долю секунды картина звездного неба совершенно изменилась.
Центр огромной Галактики протяженностью свыше тридцати тысяч световых лет от одного края до другого был теперь ближе, количество звезд увеличилось. Блестящей пылью раскинулись они по черному бархату пустоты, и на их фоне ослепительно сверкали ближайшие крупные звезды.
Байрон невольно вспомнил начало стихотворения, написанного им в сентиментальном девятнадцатилетнем возрасте по случаю первого космического полета; тогда он впервые увидел Землю, которую теперь покидал. Его губы тихонько зашевелились:
Звезды, как пыль, мерцают кругом.
Взгляд в их тумане тонет,
И космос лежит, свернувшись клубком,
Весь у меня на ладони.
Но тут зажегся свет, и мысли Байрона вернулись из космоса так же внезапно, как и ушли в него. Он снова сидел в салоне космического лайнера, обед приближался к концу, гул голосов вновь стал прозаическим.
Байрон мельком взглянул на часы, поднял глаза и вновь опустил их, пристально разглядывая циферблат. Смотрел — и не мог оторвать взгляда. Часы он оставил прошлой ночью в спальне; они выдержали убийственную радиацию бомбы, а утром он забрал их вместе с другими своими вещами. Сколько раз он смотрел на них с тех пор, сколько раз мысленно отмечал время — и ни разу не обратил внимания на то, что просто само бросалось в глаза!
Пластиковая полоска на них была белой, а не синей. Белой!
Внезапно события прошедшей ночи, все события, стали на свои места. Удивительно, как один, казалось бы незначительный факт может разом сорвать покров загадочности со всех необъяснимых тайн.
Байрон резко встал, пробормотав: «Простите». Конечно, уходя раньше капитана, он нарушал этикет, но теперь для него это не имело значения.
Он торопился в свою каюту, сбегая по лестнице, не дожидаясь тихоходного лифта. Закрывшись в каюте, он быстро осмотрел ее, включая ванную и встроенные шкафы. Впрочем, найти что-нибудь он не надеялся. То, что здесь сделали, сделали много часов назад.
Осторожно и тщательно Байрон осмотрел свой багаж. Работа была выполнена аккуратно. Не оставив практически никаких следов своего пребывания здесь, они изъяли все его документы, пачку отцовских писем и даже капсулу с рекомендательным письмом к Хинрику Родийскому.
Так вот зачем они переселили его! Ни старая каюта, ни новая их не интересовала, важен был сам процесс переселения. Почти целый час у них была законная возможность заниматься его багажом — законная, ничего не скажешь! — и своей цели они достигли.
Байрон рухнул на двуспальную кровать и принялся лихорадочно искать выход из положения. Но что толку! Ловушка захлопнулась. Все было рассчитано точно. Если бы он не оставил часы в спальне, то и теперь не подозревал бы, насколько густую сеть раскинули в космосе тираниты.
Его мысли прервало тихое жужжание дверного сигнала.
— Войдите, — сказал он.
Вошедший стюард вежливо поинтересовался:
— Капитан спрашивает, не нужно ли вам чего? Вы как будто были нездоровы, когда выходили из-за стола.
— Спасибо, я здоров.
Да, слежка у них поставлена что надо! В этот момент Байрон с пронзительной ясностью ощутил, что спасения нет, что корабль вежливо, но неуклонно несет его к смерти.
