Глава 3
1
Солнце застыло на небосводе, половина первого пополудни. Легкий ветерок с запада начал ослабевать. Паруса громко хлопали, и яхта покачивалась на зыби. Капитан, в пятидесяти ярдах за кормой, рассекая волны, нагонял судно.
Деннисон поднял глаза к безоблачному небу. «Ветер», — прошептал он.
Ни малейшего дуновения. Кеч медленно покачивался, паруса обвисли. Тяжелые гики качались вверх и вниз, скрипя при каждом движении.
Двигаясь, как во сне, Деннисон попытался натянуть паруса. Джеймс находился уже в меньше чем двадцати ярдах от застывшего кеча.
«Почему я решил сбросить его за борт именно в полдень? — спросил Деннисон сам себя. — Ведь в полдень ветер всегда замирает. Мы с Джеймсом как раз говорили о ветре. Почему именно сейчас?»
Двигатель!
Он может завести двигатель и уплыть отсюда. У них тридцать галлонов бензина, это пять миль на галлон на полной мощности. Между ним и капитаном пролягут сто пятьдесят миль. Это все равно что тысяча.
Но теперь Джеймс был в каких-то пятнадцати ярдах от кеча. Завести мотор — это вам не просто нажать на кнопку. Он должен будет спуститься вниз и отцепить трап, чтобы не мешал. Затем включить главный аккумулятор. Еще необходимо открыть два вентиля бензопровода, один у карбюратора, а второй у бака. Потом отвернуть вентиль охладительной системы. Отыскать заводную ручку и взять ее с собой наверх, чтобы запустить двигатель. И лишь затем он может нажать кнопку зажигания и молиться, чтобы двигатель ожил.
Эта процедура была самой обычной. Двигатель парусной яхты всегда размешался в безопасном месте. И завинченные клапана и вентили были лишь мерой предосторожности. Но Деннисону понадобится время, чтобы успеть все их найти и открыть. По меньшей мере минут десять. Нет никакой возможности сделать это сейчас, когда Джеймс был всего в двадцати футах за кормой и продолжал плыть.
У Деннисона закружилась голова. На крыше рубки находился привязанный к марлиню багор. Деннисон отвязал его и двинулся к корме, держа багор наперевес, как копье.
Капитан Джеймс увидел направленный на него багор и остановился, держась вертикально на плаву, в пяти футах от кормы.
— Что это за шуточки? — закричал он. — Помоги мне забраться на борт!
Значит, капитан все еще не желает взглянуть фактам в лицо! Он продолжает считать, что все это было не более чем шуткой.
Вполне вероятно. С другой стороны, Джеймс достаточно хитер, чтобы притвориться, что все происходящее — шутка, пока не вернется на борт. И все же Деннисон испытал искушение протянуть ему багор и помочь выбраться. Это позволит как бы сделать бывшее небывшим. Убийство уже не будет убийством, неважно, что подумает или сделает Джеймс потом.
Но он отбросил искушение поддаться уговорам капитана. Кеч принадлежит ему! Кеч, почти три тысячи долларов и полная свобода. Он не даст Джеймсу подняться на борт, удержит на безопасном расстоянии, пока не поднимется ветер. Убийство можно ненадолго отложить, но оно должно быть доведено до конца.
— Не подплывай, — сказал Деннисон, и от звука собственного голоса, мрачного и решительного, у него мороз пошел по коже. — Не подплывай, а то проткну тебя, как цыпленка.
Джеймс до сих пор либо не понимал, либо не желал понимать.
— Ну, хватит. Пошутили, и довольно, — сказал он. Капитан подплыл к корме и схватился за конец фала, болтавшийся в воде. Деннисон сделал выпад багром в его сторону. Джеймс отпрянул, выпустив фал из рук. Он отплыл за пределы досягаемости багра.
— Значит, вот как… — заключил он.
— Да.
Джеймс с сомнением оглядел его, затем перевернулся на спину и разлегся на воде, лениво двигая руками, чтобы только не погружаться.
Капитан поступил в согласии с логикой, силы нужно экономить. Но Деннисон разозлился. Один вид Джеймса, отдыхающего на воде, выставив к небу брюхо и пальцы ног, приводил его в бешенство. И добавлял ложку дегтя к сложившейся ситуации. Все более чем серьезно, а Джеймс ведет себя так, словно плескается в бассейне. Как он может быть спокоен, когда до ближайшей земли триста миль?!
— Тебе конец, кэп, — сказал Деннисон, чтобы прервать это невыносимое молчание. Но какого черта он называет его капитаном? Теперь он — капитан!
— Ты мертвец, Джеймс, — добавил Деннисон, сожалея, что не знает фамилии капитана.
— Почему ты это сделал? — спросил Джеймс.
Деннисон подумал, что говорить об истинных причинах не стоит. Он промолчал.
Неожиданно Джеймс повернулся на живот и снова поплыл к яхте.
— Я возвращаюсь на борт, — сказал он. — Мне все это надоело.
Капитан до сих пор не желает поверить в то, что с ним произошло. Жаль. И все же, как ни странно, его упрямство не позволяло Деннисону полностью ощутить серьезность ситуации. Когда Джеймс подплыл к вантам с левого борта, Деннисону показалось, что капитану просто захотелось искупаться, а его матрос глупо подшутил над ним, и, конечно, сейчас он взберется на палубу и все будет хорошо.
Но это была не шутка. Деннисон двинулся к вантам, не отставая от капитана. Когда Джеймс подплыл к борту кеча, он ударил его багром. Джеймс попытался ухватиться за конец багра, но Деннисон был быстрее. Следующий удар угодил капитану в плечо, ободрав кожу. Капитан отплыл, тяжело дыша.
Кеч продолжал медленно раскачиваться, паруса хлопали, блоки скрипели. Капитан лег на спину и полежал, переводя дыхание, лицом к заштилевшему кечу, в каких-то двадцати футах от него. Деннисон присел на крышу рубки, он ждал, когда поднимется ветер.
Через несколько минут он почувствовал легкое дыхание бриза. Деннисон побежал на кокпит и, работая рулем, как длинным веслом, повернул кеч так, чтобы поймать ветер с кормы. Бриз иссяк прежде, чем он успел повернуть яхту. Следующий порыв ветра пришел с носа корабля.
Деннисон снова развернул «Канопус». Но и этот ветер утих, а следующий порыв наполнил паруса с противоположной стороны. Джеймс подплыл поближе, почти на пятнадцать футов, как раз настолько, чтобы не бояться получить багром по голове, и остановился, выжидая.
Деннисон проклинал переменчивый ветер. Но он понимал, что этого следовало ожидать. В этих широтах долгий штиль не редкость. Ему следовало выбросить капитана за борт раньше или подождать, пока они минуют Бермуды и подойдут к Гольфстриму.
Кеч медленно кружил на одном месте. Небо над головой сияло голубизной, ни малейшего намека на облако. Человек на яхте не сводил глаз с человека за бортом. Человек за бортом смотрел, не отрываясь, на человека на яхте.
2
Часы Деннисона показывали тридцать пять минут второго. Солнце обжигало его и без того обгорелую шею, руки, ладони и медленно поджаривало через тонкую ткань рубашки. Но беспокоиться о солнечных ожогах было некогда. Следующий порыв ветра поднял зыбь на волнах. Паруса наполнились. Ветер не утихал.
Деннисон подождал. Яхта двинулась вперед.
Внезапно он осознал, что Джеймс исчез из поля зрения. Встревожившись, он пошарил взглядом по воде, но по левому борту капитана не было. Деннисон вскочил на крышу рубки и огляделся. Никаких следов Джеймса! Неужели он отказался от борьбы и мирно утонул?
Тут Деннисон заметил что-то розоватое. Над правым бортом возникла рука и ухватилась за леер. Затем вторая. Должно быть, Джеймс проплыл под кечем и вынырнул у другого борта. Он собирался вскарабкаться на палубу как тогда, во время шквала.
Деннисон спрыгнул с рубки и ударил пяткой по пальцам капитана. Тот схватил его за лодыжку. Деннисон вырвался — на ноге остались царапины — и ударил снова. Капитан разжал пальцы и упал в воду.
Кеч, лишенный управления, развернулся и замер, его паруса затрепетали.
Деннисон взмахнул багром, как мечом. Капитан отплыл еще на несколько ярдов. Деннисон бросился на кокпит и подналег на штурвал.
Паруса наполнились. Яхта тронулась с места! Она двигалась вперед, скользя по безмятежно-спокойной глади моря. Стрелка на шкале самодельного лага дрогнула и закачалась. Кеч делал узел, а то и все два. Наконец-то капитан остался далеко за кормой.
Он победил! Деннисон правил, поглядывая в сторону капитана. Скорость яхты, невзирая на довольно слабый и переменчивый ветер, возрастала. Должно быть, она уже делала три узла, то есть шла много быстрее, чем может плыть человек. И капитан оставался в добрых пятидесяти футах за кормой.
Деннисон ухватился за штурвал обеими руками, напрягшись так, словно хотел подтолкнуть яхту. Тут ветер начал стихать. Нет, он не может утихнуть прямо сейчас! Ветер обязан отогнать судно подальше, подарить Деннисону время, чтобы он приготовился и дал отпор человеку за бортом.
Три узла! Верных три узла, хотя казалось, что «Канопус» просто ползет по воде. Стрелка лага остановилась. Наверное, отвес запутался в саргассовых водорослях. Деннисон поглядел назад и увидел, что капитан как был, так и остается в пятидесяти футах за кормой. Он даже и не пытался догонять кеч вплавь. Над водой виднелась лишь лысая макушка Джеймса и иногда половина лица — когда капитан приподнимал голову, чтобы глотнуть воздуха.
Он что, до сих пор не утонул?
При этом ветре кеч делал два с половиной, а то и все три узла. А чертов капитан все никак не исчезал из виду где-то за кормой. Но ведь сейчас кеч должен уже отойти от него на несколько сотен ярдов! И все же капитан по-прежнему в пятидесяти футах от яхты, хотя даже не пытается подплыть поближе.
Взгляд Деннисона упал на лаг, на стрелку циферблата, которая больше не вертелась, застыв на крайней отметке. Господи! Деннисон внезапно понял, какое чудо удерживает капитана рядом с яхтой — он, скорее всего, привязался к концу шнура от лага и просто лежал на воде, а кеч тащил его за собой.
Деннисон выхватил нож и одним махом обрезал шнур лага. И с удовольствием отметил, что лысина Джеймса тут же погрузилась под воду. Но тот очень скоро вынырнул и поплыл к яхте. Капитан плыл на боку, сберегая силы.
Между тем ветер начал стихать. Деннисон старался поймать в паруса его последние легкие вздохи, чтобы пройти еще хоть сотню футов. Но вот ветер пропал совсем, кеч замедлил ход и постепенно остановился. Паруса бессильно обвисли. Джеймс подплыл и снова пристроился у правого борта яхты, в тени от грота.
Деннисон вновь занял свой пост с багром наготове. Потянувшись за сигаретой, он обнаружил, что руки его мелко дрожат. Деннисон заставил себя успокоиться и только тогда закурил сигарету. Джеймс все это время наблюдал за ним с мрачным видом. Может, ему тоже хотелось курить?..
Оба молчали. Солнце медленно, но неуклонно ползло к западу. Было уже почти полтретьего.
3
К трем часам воздух стал совершенно неподвижным, водная гладь без малейших признаков ряби тянулась до самого горизонта, ровная, как зеркало. Кеч, казалось, превратился в центр недвижимой вселенной. Во все стороны от него до горизонта простирался огромный плоский круг океана. Сверху этот круг замыкала лазурная полусфера безоблачного неба с яхтой в самом ее центре. Только солнце не знало покоя и упорно, будто уходя от погони, стремилось к западному краю горизонта.
Капитан Джеймс по-прежнему лежал на воде в двадцати футах от замершей яхты. Деннисону казалось, что капитан похож на луну, странную маленькую луну, которая вращается вокруг своей планеты, никогда не отдаляясь слишком далеко и никогда не приближаясь. Центробежные и центростремительные силы своим вечным противоборством удерживают на орбитах все луны, какие только есть. Удержат ли эти силы на прежней орбите и капитана Джеймса, не слишком близко и не слишком далеко — пока он не станет таким же белым, раздувшимся и неживым, как луна?
Чтобы не отвлекаться на пустые раздумья, Деннисон решил покопаться в рундуке на кокпите. Изучив содержимое рундука, он обнаружил под свернутым в бухту якорным тросом и залатанным старым парусом сумку с разными мелочами, нужными при ремонте парусов. Среди прочего в этой сумке оказался нож. Кончик ножа затупился, но в любом случае он был острее, чем багор.
Свой нож Деннисон носил в ножнах на поясе. А ножик из ремонтной сумки он пристроил к концу багра и крепко прикрутил суровой ниткой, которой штопают паруса. Теперь к его копью прибавилось еще три смертоносных дюйма.
В три сорок на северо-востоке над линией горизонта показалось жиденькое облачко дыма. Деннисон смотрел на него довольно долго, так что капитан Джеймс, проследив за направлением его взгляда, тоже увидел дым. Оба они знали, что, скорее всего, это какой-нибудь одинокий сухогруз или прогулочное судно, снующее взад-вперед между Бермудами и островами Карибского моря.
Само судно так и не показалось из-за горизонта, и через какие-нибудь десять минут дымок совсем исчез.
Утрата этой призрачной надежды побудила Джеймса к действиям. Капитан вновь пошел на приступ. Он подплыл поближе к яхте и нырнул. Деннисон насторожился и подошел поближе к каюте, чтобы сразу увидеть капитана, где бы тот ни показался. Рука капитана появилась возле каната, который шел от бушприта к правому борту. Деннисон рванулся вперед, но не успел — рука снова исчезла.
Деннисон вернулся на середину палубы. В следующий раз Джеймс показался у кормы, но на высоких, круто изогнутых боках яхты у кормы ему не за что было уцепиться. Капитан снова нырнул и отплыл на прежнее место в двадцати футах от яхты по правому борту, в тень от грота.
Дело зашло в тупик, но Деннисон понимал, что его позиция более выгодная. Джеймс уже больше четырех часов болтается в воде. Если он будет плавать и дальше или просто лежать на воде — его силы постепенно иссякнут, уплывут капля за каплей. И чем дольше продлится это вынужденное перемирие, тем меньше шансов у капитана отбить судно обратно. Время работает на Деннисона.
Но эти размышления не принесли Деннисону желанного облегчения и ничуть не успокоили. Он уселся на кокпит и взялся за безжизненный штурвал, стараясь не обращать внимания на палящее солнце над головой. От постоянной бдительности у него разболелась голова, в висках пульсировала кровь. До смерти хотелось пить. Но вода и продукты, так же, как шляпа, очки от солнца, свежая рубашка, аспирин и шейный платок, — все это лежало внизу, в каюте. Деннисон понимал, что пока капитан плавает неподалеку, оставлять палубу без присмотра нельзя ни на минуту — тот непременно попытается забраться наверх.
Это проклятое противостояние тянулось что-то слишком долго. Что же теперь, просто сидеть и ждать минута за минутой, когда капитан наконец отдаст концы? Кажется, пришло время подумать, как побыстрее избавиться от этого Джеймса. Должен же быть какой-нибудь способ!
И тут Деннисон вспомнил о капитанском ружье.
Оно, как живое, встало у него перед глазами — старый гладкоствольный винчестер, покрытый смазкой и обернутый в промасленную тряпицу, прикрученный к крючьям в рундуке у правого борта. Точно, акулье ружье капитана! Надо было подумать об этом раньше. С ружьем в руках он запросто мог бы прикончить Джеймса, избавиться от него раз и навсегда.
Но чтобы добраться до ружья, так или иначе пришлось бы уйти с палубы. Нужно спуститься по ступенькам вниз, в каюту, пройти к дальней стенке и открыть рундук. Пара взмахов ножом — и марлинь, которым привязано ружье, развалится на куски. Потом — быстро наверх, на палубу, и там уже можно будет спокойно, не торопясь стереть лишнюю смазку и привести ружье в порядок.
Но чтобы достать ружье, надо оставить палубу без надзора. Сколько времени понадобится Джеймсу, чтобы подплыть к яхте и взобраться наверх?
Капитан, скорее всего, подплывет примерно посредине яхты, где изогнутый борт ниже всего и до него проще дотянуться из воды. Там он запросто сможет достать даже до леера. На то, чтоб подплыть, хватит и пяти секунд. Правда, потом надо будет подтянуться и втащить тело наверх. Теперь судно стоит ровно, не кренится, как во время шквала, и залезть наверх будет не так-то просто. Может, капитану вообще не удастся как следует подтянуться? Но на это надежды мало. Отчаяние подстегнет его, заставит напрячь все силы — между прочим, немалые, — и Джеймс наверняка заберется наверх. Скажем, на это уйдет еще секунд пять. Всего выходит десять секунд.
А сколько уйдет на то, чтобы спуститься вниз, открыть рундук, перерезать веревки, схватить ружье и выбраться обратно на палубу?
Если не случится ничего непредвиденного, может, и удастся уложиться в десять секунд.
Черт, слишком рискованно! Надо как-то извернуться и урвать еще пару секунд.
Но все эти расчеты — только прикидка. Возможно, Джеймс сумеет залезть на палубу за восемь секунд? Так или иначе, всего несколько мгновений решат — победил он или проиграл.
А если капитану удастся забраться на яхту…
Нет, боже сохрани, об этом не хочется даже думать!
Значит, остается только сидеть сложа руки и ждать, когда этот ублюдок пойдет ко дну?
Нет, этого придется дожидаться слишком долго. Обязательно надо достать ружье. Это ружье внезапно стало самой важной вещью в мире, решением всех проблем. Деннисон снова и снова просчитывал каждое свое движение. Надо будет спускаться по ступенькам осторожнее — как бы не споткнуться и не свалиться вниз. А там еще эта третья ступенька, сломанная и так толком и не починенная — она может проломиться в самую решительную минуту. И он поскользнется, упадет, потеряет сознание…
Надо действовать быстро, но не торопясь.
Время шло. Деннисон смотрел на человека за бортом. Джеймс лежал на воде, повернувшись лицом в открытое море, даже не глядя на яхту. До него было около тридцати футов. Фуражку он потерял, и обожженная солнцем лысина стала ярко-малиновой.
Деннисон тихонько подобрался к двери в рубку. Вынул нож из ножен и стал ждать. Капитан до сих пор не повернул головы и по-прежнему болтался в воде в тридцати футах от яхты.
Пора!
Деннисон рванулся вниз по лестнице, но поскользнулся-таки на поломанной третьей ступеньке. Чтобы не загреметь вниз, пришлось ухватиться за крышу каюты. Нож выпал и покатился вниз, под лестницу. Черт! Зачем он вынул его из ножен?! Деннисон бегом спустился вниз и стал шарить под лестницей, искать свой нож. Казалось, в голове оглушительно тикали часы, отмеряя секунду за секундой.
Четыре. Пять. Нашел!
Вот он, рундук. Деннисон дернул крышку. Крышка, плотно пригнанная, чтобы не допустить внутрь сырость, подалась не сразу. Деннисон ободрал все ногти, прежде чем она наконец откинулась. Девять секунд. Десять.
Ружье? Вот оно. Он резанул по веревкам, схватил ружье, дернул. Не поддается! Проклятье! Четырнадцать секунд. Боже, сколько же тут этих веревок? Деннисон резанул еще и еще и наконец высвободил ружье.
Сердце бешено колотилось. В горле пересохло так, что Деннисон чуть не задохнулся. Дыхание вырывалось с хрипом. Проклятое горло решило взбунтоваться — видно, почуяло свежую, прохладную питьевую воду — совсем рядом, в баке за рундуком. И пересохшее горло, и весь организм отчаянно нуждался в воде. Но с этим придется подождать. Сейчас не время.
Деннисон поскакал вверх по лестнице. Шестнадцать секунд. Не забыть про третью ступеньку! Он чувствовал себя, как генерал, бросивший все свои войска на решительный прорыв, зная, что враг может в любое мгновение ударить по незащищенным флангам.
Третья ступенька подломилась. Деннисон успел швырнуть ружье в промасленной тряпке на палубу, уцепился за крышу над лестницей и выпрыгнул-таки на палубу. Девятнадцать секунд. Где нож? Слава богу, на месте. Он тогда, не задумываясь, сунул его обратно в ножны.
Деннисон выхватил нож и подобрался, ожидая, что Джеймс вот-вот на него прыгнет.
Но Джеймс по-прежнему оставался там, где и раньше. Он лежал на воде в тридцати футах от кеча, раскинув руки в стороны, как морская звезда, и едва заметно шевеля ногами. Деннисон сообразил, что капитан, наверное, все еще не отдохнул как следует после последней попытки забраться на борт. И прямо сейчас Джеймс вряд ли сумел бы забраться на яхту без посторонней помощи.
Выходит, вполне можно позволить себе наконец напиться воды.
Хотя нет, сперва надо разобраться с ружьем. Деннисон развернул промасленную тряпку. Джеймс повернулся лицом к яхте и наблюдал за ним с безразличным видом. Вот оно, ружье, красивое и смертоносное, тускло поблескивает под слоем смазки.
Деннисон щелкнул предохранителем, передернул затвор и прицелился в малиновую лысину. Его палец прикипел к спусковому крючку. Голова капитана покачивалась на воде — вверх, вниз… Деннисон на мгновение закрыл глаза, потом снова открыл. Малиновый шар почему-то принял V-образную форму. Деннисон нажал на курок.
Раздался сухой щелчок. Подняв взгляд, Деннисон понял, что целился в заходящее солнце. Он открыл магазин и увидел, что там нет ни одного патрона.
Ну, конечно же! Как он раньше не догадался? Конечно же, Джеймс ни за что не оставил бы в рундуке заряженное ружье. Но ведь должны же где-то быть патроны, где-то на яхте, обязательно! Где же Джеймс их припрятал?
Деннисон закрыл глаза и задумался. Патроны. Коробка с патронами. Джеймс упаковывал ее сам. Куда же он мог ее положить? Но в какой же рундук, в какой ящик, водонепроницаемый ящик — в который из десятков ящиков, какие были на яхте?
Лицо Джеймса расплылось в улыбке. Он знал! Он знал, что ружье не заряжено, знал, что Деннисону не найти патронов — ему пришлось бы перерыть все ящики на судне, на это ушел бы не один час тщательных поисков. И он просто не захотел снова брать яхту приступом прямо сейчас.
Деннисон в ярости швырнул ружье в капитана. Винчестер пролетел лишних десять футов, шлепнулся в воду, подняв кучу брызг, и утонул. Джеймс еще раз улыбнулся и снова разлегся на воде. Его обожженная солнцем лысина маячила над поверхностью моря, как странный маленький остров. Капитан Джеймс спокойно плескался в теплой воде в тени грот-мачты.
Деннисон глянул на часы. Четверть пятого. Солнце палило уже не так сильно и быстро опускалось к горизонту. На какое-то мгновение поднялся легкий ветерок, но почти сразу затих. Но, может быть, это только предвестник вечернего бриза, какой обычно бывает на закате?
Внезапно Деннисон с ужасом припомнил, что в некоторых системах ружей приклад делается полым, и в нем имеется специальный пенал с насадками для шомпола, отверткой и даже… запасная обойма с патронами! Может, ружье капитана было той же системы? Проклятье! Неужели патроны были буквально у него в руках?
Впрочем, все это теперь ни к чему. Деннисон уселся на кокпит, унылый и безразличный ко всему на свете. Джеймс тем временем подплыл чуть поближе.
4
В пять часов раскаленный малиновый диск солнца повис так низко, что почти касался морской глади на западе. Вокруг него собралась стайка легких облачков, как будто готовясь проводить светило на дно темнеющего моря. На востоке уже сгустились сумерки. Заметно похолодало.
Деннисон только сейчас почувствовал, как сильно он обгорел на солнце за день. Лицо, руки и шея стали ярко-розовыми и горячими на ощупь. Вся поверхность кожи, над которой поработало солнце, нестерпимо болела. Каждое движение причиняло боль уже оттого, что мускулы перекатывались под кожей, а легкая ткань рубашки, казалось, превратилась в наждачную бумагу.
А капитан Джеймс почти не пострадал от солнечных лучей — его защитил слой прохладной голубой воды. У него обгорело только лицо, лысина и плечи. Глядя на него, Деннисон почувствовал жгучую зависть. Ему сейчас ничего так не хотелось, как окунуться в блаженную прохладу моря.
Проклятое солнце! Есть люди, к которым загар пристает сразу, они никогда не обгорают на солнце. Но для Деннисона это было самой настоящей пыткой — солнце обожгло его точно так же, как если бы он облился кипятком или поджарился на раскаленной докрасна сковородке. Ему приходилось видеть, как люди теряли сознание от солнечных ожогов. Это, как правило, сопровождалось обезвоживанием организма и потерей жизненно важных солей. От сильного солнечного ожога запросто можно умереть, если поражена большая поверхность кожи. Да, от этого можно умереть — точно так же, как от любого другого ожога!
Годы, проведенные в тропиках, не прошли даром, и Деннисон знал, сколько ему надо, чтобы обгореть. И надо же — днем он замечал все опасные признаки — головную боль, озноб, да и само по себе покраснение кожи. Замечал, но не внял предупреждению и ничего не сделал, чтобы как-то с этим справиться. Он ничего не сделал, боясь уйти со своего наблюдательного поста, и тем самым навлек на себя еще большую опасность.
Страшно хотелось пить.
А внизу, в каюте, был полный бак прохладной питьевой воды. И баночка с кремом, приятным мягким кремом, которым можно смазать горящее лицо, обожженные чуть ли не до волдырей плечи, руки, шею…
Но Деннисон не мог сходить за кремом. Только не сейчас, когда совсем рядом с яхтой болтается на воде капитан Джеймс, выжидая своего часа, готовый в любую минуту попытаться отвоевать корабль. И как бы плохо ни было Деннисону, Джеймс вряд ли чувствует себя лучше, проплавав пять часов в воде. Когда Джеймс умрет, его яхта и две с половиной тысячи долларов достанутся Деннисону. И бак с водой тоже будет его, и баночка с кремом от ожогов. Он сможет вволю выспаться, и весь этот жуткий кошмар закончится, развеется, как дым.
С заходом солнца подул легкий бриз, по волнам пошла рябь. Бриз дул с кормы, и Деннисон вытравил шкот так, чтобы грот-рей был почти под прямым углом к корпусу яхты. Парус тихо зашелестел и наполнился ветром.
Джеймс подплыл к грот-рею, который нависал почти над самой водой, и ухватился за него одной рукой. Под весом капитана кеч накренился, и Джеймс смог дотянуться до рея и второй рукой.
Деннисон оторопел. Конец грот-рея был теперь в воде, сам рей изогнулся дугой у самой мачты и затрещал. Джеймс пытался перекинуть ногу через рей, извиваясь под ним, словно гигантская медуза.
Встряхнувшись, Деннисон открепил грот и потянул рей на себя с повисшим на конце капитаном. В другой руке Деннисон сжимал верное копье-багор. Но как только он изготовился для удара, Джеймс соскользнул с грот-рея и шлепнулся в воду.
Проклятье! Реи слишком близко от воды. Придется их подтянуть… Но так кеч сможет идти только в крутой бейдевинд.
Паруса затрепетали под легким ветерком. Деннисон установил их круто к ветру и закрепил. Кеч резко дернулся и двинулся с места. Наконец он пошел! Но где же этот чертов Джеймс?
Капитана не было видно ни справа, ни слева, ни за кормой. Деннисон побежал к носу корабля, прислушиваясь, как позади сердито хлопает парусина. «Канопус» шел в крутой бейдевинд. Добежав до носа кеча, Деннисон перегнулся через поручень. Никого. Куда же подевался Джеймс?
Тут послышался глухой удар о нос кеча с подветренной стороны. Перегнувшись посильнее. Деннисон увидел, что учинил капитан.
Бушприт яхты был почти шести футов длиной. Чтобы противодействовать натяжению парусов, бушприт с обеих сторон удерживали толстые просмоленные тросы — ватер-бакштаги, которые тянулись от конца бушприта до металлических колец, закрепленных на бортах у самой ватерлинии. Эти тросы можно было подтягивать сильнее или ослаблять с помощью раксов — особых передвижных железных скобок. Ватерштаг, прочный металлический трос, скреплял бушприт с форштевнем — передней частью киля, выступающей в носовой оконечности судна. В поперечном направлении ватер-бакштаги были растянуты под углом на длинной металлической балке, балансире, которая таким образом перераспределяла натяжение тросов.
Все вместе это образовывало некую полую пирамиду. Так вот, Джеймс ухитрился забраться внутрь этой пирамиды. Он протиснулся в треугольное пространство между балансиром, правым бортом и ватер-бакштагами. Левой рукой капитан обхватил балансир, правой уцепился за тросы. Таким образом, он надежно устроился в самом основании полой пирамиды. Голова и плечи капитана оказались над водой.
Деннисон грязно выругался, ухватился левой рукой за поручень и перегнулся вниз через борт, с багром, зажатым в правой. Не дотянуться! Крутые обводы бортов надежно защищали капитана. Деннисон перегнулся еще ниже и сделал выпад своим «копьем».
Джеймс быстро подтянулся на тросах и сумел схватить багор, который Деннисон ткнул вниз слишком уж неловко. Деннисон попытался вырвать свое оружие, но он тянул вверх, а капитан — вниз, и сил у Джеймса было поболе. Капитан резко дернул багор на себя, чуть не стянув Деннисона за борт.
Но капитан, подвешенный между тросами и балкой, не мог вытянуть багор далеко, негде было развернуться. И Деннисон, который по-прежнему сжимал конец багра, поудобнее перехватил поручень и снова потянул на себя. И тут капитан выпустил свой конец багра и даже подтолкнул его.
Рукоятка багра ударила Деннисона в живот. Деннисон не удержал равновесия и откинулся назад, зацепился за брашпиль и упал на палубу, стукнувшись при этом головой. Все исчезло, погрузилось во тьму. Уши наполнил высокий, тонкий звон. Деннисон боролся изо всех сил, не позволяя себе потерять сознание. Он тряс головой, как раненое животное, а часы где-то в голове неумолимо отсчитывали секунды.
Наконец ему удалось кое-как подняться на четвереньки. Багор лежал поперек брашпиля. Деннисон дотянулся до багра и, опираясь на него, поднялся на колени, потом встал. Ноги подгибались, его трясло.
Почему капитан до сих пор не забрался на судно?
Перегнувшись через поручень, Деннисон понял, в чем дело. Крутой изгиб бортов яхты, который защитил капитана от ударов багра, теперь обернулся против него. Джеймс пытался пробраться наверх по промежутку между балансиром и ватер-бакштагами штирборта, но у него мало что получалось. Увидев Деннисона, капитан оставил свои старания и устроился на прежнем месте — внизу, между бакштагами и балансирами.
Деннисон примерился, сделал ложный выпад, потом ударил сильно и точно, целясь капитану в голову. Джеймс нырнул и подобрался поближе к борту, где багор был ему не страшен. Деннисон перегнулся сильнее и снова ткнул багром. А капитан еще сильнее прижался к борту.
Наконец Деннисон понял, что так он капитана не достанет, и оставил эти попытки. Все равно Джеймс никуда не сможет деться, пока висит там, у самого борта. Чтобы выбраться оттуда наверх, ему пришлось бы немало попотеть, и это заняло бы какое-то время. И если он выпустит из рук тросы, за которые держится, то рискует остаться позади яхты — ветер пока дует, и кеч не стоит на месте.
Снова тупик.
На западе солнечный диск коснулся линии горизонта. Облака сгустились, восточная половина неба погрузилась в сумерки. Пять тридцать пять. Закат.
5
Деннисон смотрел, как солнце погружается в море. «Я должен думать, — внушал он себе. — Я должен, действительно должен! Черт бы побрал эту жажду, ожоги, горячку, головную боль, слабость и все остальное. Я должен думать, невзирая ни на что. Я должен думать, или мне конец!»
Но думать было трудно. Выбраться из сложившейся ситуации будет нелегко, это он понимал. Джеймс вцепился в яхту мертвой хваткой и сдаваться не собирался. Но капитан торчал в воде больше шести часов. Его силы уходят. Он не сможет взобраться на палубу, пока Деннисон следит за ним и не теряет головы.
«Но, — подумал Деннисон, — мне, наверное, стоит перейти к более активным действиям. Покончить с Джеймсом раз и навсегда. Он никуда не может деться из-под носа яхты. Одной рукой капитан держится за трос, другой за балансир. Он практически не может сопротивляться. Следует учесть и тот факт, что у него есть нож, подвешенный на ремешке к поясу, коротком ремешке. Неудобно в драке.
Да ведь я могу обвязаться веревкой, прикрепив ее к бушприту, и подплыть к нему с моим собственным ножом! Боже, надо было так и сделать с самого начала! Неожиданно прыгнуть ему на голову и искромсать на куски. Наверняка Джеймс не успел бы даже достать свой нож. А даже если бы и достал, перед ним встал бы выбор: держаться за балансир или драться. Пара взмахов — и ему конец. Может, и мне немного достанется, какая разница?»
Деннисон кивнул своим мыслям. Чертовски хороший план. Но нет смысла приступать к нему немедленно. Обдумывая все детали, Деннисон обнаружил, что ему не обязательно вступать в рукопашную с капитаном. Есть более безопасный способ.
Если он повернет яхту на сто восемьдесят градусов и пойдет навстречу ветру, неважно в каком направлении, лишь бы она продолжала двигаться, Джеймс окажется прикован к своему убежищу, распластанный на носу, а передвигаться сможет только с большим трудом. Ослабевший и усталый, вымотанный до предела, капитан вынужден будет бороться только за то, чтобы удержаться на плаву, чтобы не дать захлестывающим волнам укрыть его с головой. Усилия, направленные на то, чтобы держаться и дышать, ослабят его еще больше. И возможность вскарабкаться на палубу отпадет сама собой.
Через час остатки сил покинут Джеймса. Его хватка ослабнет, волны сомкнутся над его головой. Возможно, он решится на последнюю отчаянную попытку подняться на борт. Потом конец.
Несомненно, это лучше, чем бросаться в воду и вступать в драку с отчаявшимся человеком.
Только бы ветер не утих!
Деннисон встал и повернул кливер. Кеч навалился на левый борт. Деннисон побежал на кокпит и вытравил несколько футов грота-шкота и фока-шкота. Повернул штурвал направо и поспешил обратно.
Сработало! Грот натянулся и заставил кеч пойти навстречу ветру. Закрепленный стаксель не позволял носу яхты подниматься или уклоняться от прямого ветра. Кеч плыл сам, безо всякого управления. Конечно, далеко не на полной скорости, но без остановок.
Деннисон сел на крышу рубки, лицом к носу. С наступлением вечера ему полегчало. Он смотрел на закат, наблюдая, как ярко-алые и пурпурные облака постепенно бледнеют, окрашиваясь в оранжевый, а потом и в серый цвет. Чувство покоя снизошло на него, покоя и безмятежности.
Внезапно он вздрогнул и посмотрел на восток. Небо было темно-синим, а у горизонта почти черным. Когда он повернул голову на запад, последние яркие краски гасли на вечерних облаках. Верхний краешек солнца погрузился в море. В небе воцарились сумерки, показались первые звезды.
Наступает ночь! Всю безмятежность Деннисона как рукой сняло. Одинокий, дрожащий от ночной прохлады, он осознавал, что дело не сделано. Он прохлопал, проворонил, забросил дело, которое нужно было завершить за день. Теперь уже ночь.
Боже, как он мог докатиться до такого? Какому самообману он поддался? Как он мог упустить дневное время, пока светло? Растратить на ерунду?
Весь день, с обеда до заката, он держал в руках свой единственный шанс. Теперь настала ночь. И тьма, понял Деннисон, станет союзницей капитану.
6
В шесть пятьдесят пять сумерки уступили место ночной тьме. Небо было черным, звезд не видать. А луна? Где же луна?
Деннисон вспомнил, что прошлой ночью луна была полной. Но он не знал, какая из фаз луны будет следующей. Три четверти? Или вообще никакой луны?
Если луна ему не поможет…
Тут он увидел луну, в фазе на три четверти, вынырнувшую из-за пелены облаков. Ее холодный свет коснулся невысоких волн, и до самого горизонта, на восток, пролегла по океану лунная дорожка. В тусклом лунном свете Деннисон смог разглядеть детали палубы и рубки, мачты, черные на фоне пасмурного неба, окинуть взглядом замысловатую паутину фалов и вант. Он обозрел всю яхту в мертвенном, пугающем свете луны, но не увидел ни руки, ухватившейся за поручень, ни темной массы тела за бортом.
Луна была союзницей Деннисона.
Но сила и верность этой союзницы представлялись сомнительными. Время от времени рваные облака закрывали лик луны, тогда кеч погружался во тьму, а Деннисон — в пучину тревоги. Далеко на юге сплошным покрывалом громоздились тяжелые облака. Они уже накрыли треть неба, закрыв собой звезды, и теперь грозили погасить луну.
«Мне нужен фонарик! Но для этого придется спуститься в каюту.
Ну и что? Нечего увиливать! Раз начав, я не отступаю, я уверен и спокоен. В трудной ситуации я быстрее соображаю. Сейчас я спущусь в каюту, найду фонарик и напьюсь воды».
Деннисон не двинулся с места. Он думал о человеке под яхтой, распластанном на корпусе судна. Джеймс наверняка услышит, как он будет спускаться в каюту. Возможно ли рисковать ради такой безделицы, как фонарик?
Лучше уж выждать. Пусть он первый совершит ошибку.
Полно, да человек ли цепляется за яхту?
Конечно, человек, успокоил себя Деннисон. Не время бросаться в мистику.
Его пробирала дрожь от ночной прохлады, хотя все лицо просто пылало. Жар и озноб, перегрелся на солнце. Только горячки ему и не хватало. Он должен думать, и думать быстро. Не забывай, что капитан Джеймс торчит под кечем, цепляясь одной рукой за трос, другой за балансир, в ледяной воде, полумертвый от усталости, жажды, голода и отчаяния…
Этот ублюдок, должно быть, еле жив. А может, он уже умер!
Деннисон с минуту рассматривал этот вариант, но потом отбросил. Джеймс продемонстрировал неистовую волю к жизни. Он до сих пор жив, жив и готов к борьбе. Капитан был настоящим зверем, способным пройти огонь, воду и медные трубы и остаться в живых.
«И я такой же, — сказал себе Деннисон. — Вся моя жизнь служит тому доказательством. Я успел побывать в жутких переделках. Просто жутких. Любой другой на моем месте уже откинул бы копыта. Но не я.
Просто я не придавал этому особого значения. Джеймс, наверное, считает меня неудачником. Я прямо слышу, как он думает: „Этот болван провалил простенькое убийство, так же, как все в своей жизни“.
Нет, ты ошибаешься, Джеймс! Что ты знаешь о моей жизни? Ты ничего не понял в моей жизни, а уже успел составить мнение — за каких-то два дня. Ты должен хорошенько узнать человека прежде, чем выносить окончательное суждение о его характере и возможностях. Но даже тогда можно ошибиться.
Ты видел меня в определенных обстоятельствах на Сент-Томасе и решил, что такой я и есть. Чепуха! Иногда обстоятельства сбивают человека с ног, это правда. Я сам был разбит вдребезги на Сент-Томасе. Ты увидел лишь часть меня — грязного, небритого, хитрого и лживого бродягу. И ты решил, что это — весь я: вечный бродяга, неизменно безденежный, возможно, озлобленный жизнью. Простой бродяга, всего-навсего. Ныне и присно. И во веки веков.
Ты не прав, и твоя ошибка вышла тебе боком. Где ты сейчас? В воде. Люди не похожи на глыбы мертвого гранита, Джеймс. Они как вулканическая лава, они изменяются, всегда в движении. Обстоятельства и стремления формируют их и опять сминают, снова и снова. Ты меня совсем не знаешь, Джеймс! Но ты узнаешь.
Ты думаешь, это мое первое убийство? Свое первое убийство я совершил в Корее…»
7
…В 1946 году. Я был в роте «Лисы» тридцать второго пехотного полка. Наша рота занимала небольшую высоту, защищая город Кейсонг. Может, ты помнишь Кейсонг? Он располагался на одном из путей наступления на Южную Корею, и в 1950 году северокорейская армия ворвалась в город за несколько часов и через день-два пошла дальше, на Сеул.
Но это произошло много раньше. В 1946 году, через год после Второй мировой, наша наполовину поредевшая рота защищала ключевой отрезок тридцать восьмой параллели. У нас было две сторожевые заставы и три дорожных контрольно-пропускных пункта. Мы удерживали железнодорожную станцию и территорию размещения нашей роты. И охраняли домик офицеров и сортир.
Я всегда был человеком сдержанным, молчаливым, и некоторые — такие, как Эррера — считали это трусостью. Но вскоре они узнали разницу. Я неплохо разбирался в боксе. И в те дни я весил на двадцать фунтов больше. Ты бы не узнал меня тогда. Лишний вес шел за счет мускулов, накачанной груди и рук. И мускулы были еще те. Эти ротные болваны вскоре научились держаться от меня подальше.
Ты хочешь знать, что формирует и определяет человека? Стресс — вот что. Стресс, и давление, и высокая температура. Эти силы закаляют мужчину, словно кусок металла. Возможно, наследственность и окружение и определяют, из какого металла ты сделан, но то, что придает тебе форму, придает тебе индивидуальность и глубину — это горн, в котором жизнь плавит тебя и выковывает твою суть. Подобный опыт приходит рано или поздно, но приходит непременно.
Это я понял в Корее. Она была гигантской шлифовальной машиной. Те, кто посильней, обрели там форму и твердость характера. Кто послабей, неудачники и отбросы, одним словом, фуфло, были разнесены в пух и прах.
Выдержи или сломайся. И сломавшихся было немало. Я до сих пор помню Эдди Трента, который продавал все свое казенное барахло на крытом рынке Кейсонга, чтобы купить яйца, орехи, яблоки или несколько баночек консервированной солонины из Австралии. Он был из тех, кто сломался. Еще был один, бывший десантник, по имени Доджельд. Он влюбился в местную шлюху, которую все звали Чернушка, и которая оказывала услуги всей роте. Она ничем не отличалась от остальных корейских шлюх, но Доджельд захотел жениться именно на ней. Одним прекрасным утром он привел ее, держа за руку, к старшему офицеру и сказал: «Сэр, мы с этой девушкой решили пожениться». Его отправили первым же кораблем домой по состоянию здоровья, и последнее, что я о нем слышал — что его заперли в психушке. Он оказался слабаком.
Я могу рассказать еще кучу таких историй. О Моргане, который умудрился подцепить новую и неизлечимую форму сифилиса, невзирая на все предосторожности, от девчонки, которая, как он клялся, была девственницей. Или о Беркенхорсте, который задрых на страже, на заставе. Красные нашли его и убили. Потом они кастрировали его и засунули яйца ему в рот. Или о Муччио, который всегда курил, когда дежурил у порохового склада, и однажды взлетел на воздух.
Все они оказались слабыми. Они не сумели выплыть и утонули. Потерянные люди, потерянные возможности. Корея делает из тебя человека или ломает тебя.
Но вернемся к истории, как я совершил свое первое убийство. Это случилось ночью, в середине февраля, когда стоял зверский мороз. Я охранял контрольно-пропускной пункт номер двенадцать, сидел в маленьком домике возле грязной дороги. В пятидесяти ярдах впереди находился разрушенный мост, который отмечал нашу границу на тридцать восьмой параллели. Мы должны были проверять шныряющих туда-сюда фермеров и допрашивать немногочисленных японских эмигрантов, которые пробирались на юг из Манчжурии и Северной Кореи.
В ту ночь со мной на посту был Томми Гаррисон. Мы сидели на деревянных скамьях, нос к носу, а между нами теплилась печурка. Томми писал письмо своей девушке, а я листал юмористическую книжку. Все было спокойно. Красные не казали носа со своей стороны уже две недели.
Внезапно послышался ружейный огонь. Пуля пробила стену нашего домика в двух футах надо мной и просвистела в нескольких дюймах от головы Томми.
Я сразу же упал на пол. Томми глядел на меня, открыв рот.
— Ложись! — заорал я.
Он рухнул на пол. Еще пара пуль пронизала наше укрытие. Я схватил винтовку и разбил лампу.
— Господи, — сказал Томми, — господи, боже мой! Деннисон, что это? Началась война? Что нам теперь делать?
— Спокойно, — ответил я. Растянувшись на полу, я подтащил полевой телефон. Глухо! Позже я обнаружил, что линию перерезали.
— Что нам теперь делать? — спросил Томми.
— Выбираться из этой развалюхи, — сказал я.
Кто-то начал стрелять из автомата, и выстрелы слышались все ближе.
Я выполз из домика, сжимая свою М-один, Томми за мной.
— Давай налево, — сказал я. — Вокруг дома. Не поднимайся и целься по вспышкам выстрелов.
— А ты?
— А я поползу направо, вокруг цистерны из-под солярки.
Томми исчез в темноте. Я передернул затвор и снял винтовку с предохранителя. Укрывшись за цистерной, я принялся всматриваться в темный склон холма, за которым начиналась Северная Корея. Время от времени там вспыхивали огоньки выстрелов. Похоже, оттуда стреляли три-четыре винтовки и один автомат.
По прикидкам, они стреляли ярдов со ста. Горло у меня пересохло, глаза прямо-таки лезли из орбит, пытаясь разглядеть во тьме какую-нибудь цель. Может, я и испугался, но тогда мне некогда было задумываться над такими вещами.
Красные попадали в цистерну довольно часто. Я отполз оттуда и двинулся к пню от какого-то большого дерева. Начал выцеливать по вспышкам одного из красных, потом решил не спешить.
Томми открыл пальбу. Он выпустил всю обойму, целясь в темноту, и, конечно, ни в кого не попал.
Я выбрал себе целью один из ближайших огоньков и выстрелил два раза.
Я попал, потому что услышал, как он закричал. Он кричал, наверное, секунд пять, потом захрипел и стих. Я знал, что он мертв.
Я выпустил оставшиеся патроны, стараясь попасть в автоматчика. Вряд ли я попал — наверное, он сидел в укрытии. Я вставил еще одну обойму в мою М-один, но выстрелы с той стороны утихли. Красные прекратили огонь и отошли.
Все закончилось. Рядом застонал Томми, и я сперва решил, что он ранен. Но он просто испугался до посинения. На мгновение его перестало трясти, и он спросил:
— Они ушли?
— Думаю, да.
— Господи!
— Перезаряди, — посоветовал я. — На всякий случай.
Я поставил винтовку на предохранитель, а сам анализировал свои ощущения, ведь я только что убил человека.
Такие дни либо делали из тебя мужчину, либо ломали…
8
Деннисон размышлял, сидя на крыше рубки. Кеч мягко покачивался на волнах. Воспоминания о Корее потускнели, на смену пришли головокружение и тошнота. Он вцепился в багор и не выпускал его, пока приступ не миновал. Потом Деннисон потрогал пояс, чтобы убедиться, что нож на месте. Человек за бортом не подавал признаков жизни.
Сколько же времени он просидел на крыше рубки, вспоминая о Корее?
Часы показывали две минуты восьмого. Прошло уже полчаса с той минуты, как он решил спуститься в каюту и попить воды.
Но он чувствовал, что время было потрачено не зря. Он оживил другую часть себя — солдата, который прошел Корею и умеет действовать, не раздумывая. Именно таким он и был — и тогда, и теперь. Тот бродяга с Сент-Томаса семь часов волынил, не решаясь что-либо предпринять. Настало время дать стрелку из Кейсонга завершить начатое дело и избавиться от Джеймса раз и навсегда.
Это же проще простого, он весь день это знал. Стоит только спуститься вниз и завести мотор, и он может плыть со скоростью шесть узлов. Кеч поднимет волны выше ватерлинии, где болтается сейчас Джеймс, и тот захлебнется или его смоет волной к чертовой бабушке.
Вся загвоздка в том, чтобы запустить мотор.
Деннисон снова припомнил все необходимые шаги. Вниз по трапу, отцепить сходни, подключить аккумулятор, открыть бензиновый и водяной вентили, отыскать заводную ручку и выбраться наверх, чтобы запустить двигатель. Итого он провозится внизу пять минут. Джеймсу представится прекрасная возможность выбраться на палубу и всадить нож ему в спину, пока он возится с мотором. Риск велик. А если немного подождать…
Нет! Черт, больше никаких проволочек. Вспоминая Корею, Деннисон ощутил прилив мужества и уверенности в себе. Он ведь тогда сумел нажать на курок, пойти на риск! Разве он изменился? И тогда и сейчас он вполне способен собраться, выработать план и придерживаться его, сражаясь не на жизнь, а на смерть. Такой уж он человек.
Внезапно ему стало легко. Несмотря на жар и озноб, Деннисон знал, что именно ради таких минут стоит жить. Эта опасная неопределенность и есть приключение. Для такого дела нужны люди определенного склада. Как он мог позабыть, что он как раз такой человек? Как он позволил себе скатиться до уровня болтливого бродяги?
Он сейчас же отправится заводить мотор!
Но сперва он обезопасит себя от всяческих сюрпризов, насколько это возможно.
— Джеймс? — тихо позвал он, перегнувшись через борт.
Никакого ответа.
— Капитан Джеймс?
На этот раз в ответ слегка хрюкнули. Деннисон нагнулся чуть пониже и разглядел бледное пятно лица.
— Джеймс, — сказал Деннисон, — ты можешь отцепиться и покончить с мучениями. Я сижу здесь, на носу. И буду сидеть. И не уйду, пока ты не потонешь.
Тишина.
— Я только надеюсь, — продолжал Деннисон, — я действительно надеюсь, что ты высунешь свою башку над бортом. Потому что, кэп, я сразу же ее отрежу.
Никакой реакции. Деннисон присел на крышу рубки, прислушиваясь. Ничего не произошло. Он тихонько встал и двинулся к каюте. Затем внезапно остановился.
А если Джеймс заговорит с ним, что-нибудь предложит, а он не ответит? Тогда капитан приподнимет осторожно голову, увидит, что его нет, и вылезет на палубу!
А может, вообще не стоит с ним болтать? Молчание значительнее любых слов.
Деннисон постарался обезопаситься:
— Это мое последнее слово, кэп. Мне плевать, что ты скажешь, плевать, что ты спросишь. Я не намерен отвечать. Точка, кэп.
Ни ответа, ни привета. Не слишком ли он разболтался? Не догадался ли капитан о его плане? Может, он зря говорил все это?
«Наверное, — подумал Деннисон, — лучше посидеть немного, не двигаясь, и последить за бортом. Не стоит оставлять открытой спину. Этому меня научила армия.
Сейчас семь восемнадцать. Я подожду до семи тридцати».
Подняв глаза, он увидел, что луна стоит почти у него над головой. Ветер снова утих.
«До часа „Х“ осталось двенадцать минут. Ожидать всегда тяжело, но я знаю, что такое ждать и что такое действовать. Всего несколько минут, чтобы быть уверенным, а затем я спущусь вниз и заведу мотор. Ожидание перед делом — самая трудная на свете штука, но я справлюсь. Как когда-то. Тогда, на Туамото, было еще хуже. Я…»
9
…сидел у себя в хижине и читал книгу, когда они пришли за мной. Я увидел страх на их лицах. Старый Сено, вождь, был с ними. Значит, что-то стряслось.
Это было на острове Йа-Хики, на юго-восточных Туамото. Небольшой клочок земли, окруженный коралловыми рифами. Население около семидесяти пяти человек. Ресурсы — кокосовые пальмы, хлебные деревья, овощи, рыба и жемчуг. На архипелаге Туамото искали именно жемчуг. Некоторые жемчужины вполне ничего, хотя, конечно, не сравнить с теми, которые вытаскивали со дна Персидского залива.
Но я оказался там не из-за жемчуга. Собственно, я совсем не собирался туда заходить. Я вел свой тендер из Вальпараисо на Таити и наскочил на рифы. Лично для меня Опасный архипелаг вполне оправдал свое название. Течение занесло меня на кораллы так быстро, что я и опомниться не успел. А могло быть и хуже. Я все-таки снял свой тендер с рифов, но в днище зияла приличная дыра. Я откачал воду и продолжал плыть, пока наконец не добрался, полузатопленный, до первого же острова. Это был Йа-Хики.
Я вытащил тендер на берег, заштопал его, но плыть дальше мне расхотелось. Остров был небольшой, но прекрасный и практически не испорченный цивилизацией. Полинезийцы оказались людьми милыми, простыми и великодушными. На борту у меня была небольшая библиотека — Шопенгауэр, Ницше, Толстой и всякое такое. Эти книги утоляли все мои интеллектуальные потребности. Я работал кем-то вроде кузнеца, ковал крючья для рыбной ловли и ножи из разных обломков железа, какие только были на острове. У меня не было постоянной женщины, как-то сердце ни к кому не лежало после Джейни. Но вокруг меня постоянно вилась стайка любопытных полинезиек. Туземки в этих вопросах так милы и ведут себя так непосредственно…
В местном обществе я занимал весьма почтенное положение. Туземцы считали, что у меня есть «мана» — что-то вроде колдовской силы. Это их заблуждение обычно здорово мне помогало, но на этот раз едва не стоило жизни.
Старик-вождь рассказал, какая беда у них стряслась. Похоже на то, что в прибрежных водах завелась акула и стала пристально интересоваться ныряльщиками — ловцами жемчуга. Такое не раз случалось и прежде, и туземцы придумали надежный способ борьбы с этим. Но на этот раз акула была не простая, не такая, как остальные акулы — так сказал мне вождь. Эта акула не кружила вокруг человека, примериваясь, а сразу нападала. Это — акула-людоед. Хуже того, на голове у этой акулы виднелись три белые отметины. Никто и никогда не встречал раньше акулы, похожей на эту. А значит, это — акула-призрак.
Я попытался было объяснить, что существуют сотни вполне естественных способов, какими акула могла заработать эти белые отметины, но туземцы и слушать не хотели. Это акула-призрак, и все тут. И ни один обычный человек не сможет ее убить. И либо им придется прекратить ловлю жемчуга, пока акула снует поблизости — и нападает на ныряльщиков, либо кто-то должен выследить и убить эту акулу.
Но акулу-призрак способен убить только человек, у которого очень сильная «мана». А на всем острове достаточно сильная «мана» только у старика-вождя и у меня.
Вождю было уже за шестьдесят, у него отросло огромное жирное пузо, и времена, когда он нырял за жемчугом, давным-давно миновали. А вот я как раз прекрасно годился для этой опасной работенки. Туземцы свято верили, что я, безусловно, сумею ее проделать, и моя «мана» от этого вырастет вообще дальше некуда. Ну, если, конечно, я не захочу, то придется попробовать старому вождю.
Так что, на самом-то деле, выбирать мне не приходилось. Этот пузатый старик здорово выручил меня, когда я вел свой продырявленный тендер среди рифов. И я готов был скорее умереть, чем послать его на растерзание к этой чертовой акуле. И я сказал, что согласен.
Они обрадовались, как дети малые. А мне было о чем задуматься, когда я пристроил нож за набедренной повязкой и надел маску ныряльщика. Об акулах написано много всякого — они-де и чудовища, и грязные трупоеды, и до смешного трусливы, и — королевы глубин. Как говорится, выбирай на вкус. Неважно, какими там на самом деле бывают эти акулы, но вряд ли кому понравится идея порадовать закоснелую акулу-людоеда наживкой из самого себя. Может, вы и представляете, теоретически, какими должны быть акулы. Но теория и практика — совершенно разные вещи. Я знал одного охотника, который вышел против тигра-людоеда с одним только копьем. Это было в джунглях Непала. Ему казалось, что это будет неплохое развлечение, он подробно описывал нам, как именно и что за чем следует в таких случаях делать. Жаль, бедняга не дожил, чтобы рассказать, что же у него пошло не так, как должно бы. Сейчас я почувствовал себя в его шкуре.
Мы проплыли на каноэ до внешнего круга рифов, за нашими спинами ветер шелестел листами пальм. Перебросили через борт кусок свинины и принялись ждать. Гребцы удерживали каноэ на одном месте и следили за водой. Я смотрел на небо. Никогда еще оно не казалось мне таким прекрасным, а чистый воздух — таким пьянящим. Мне хотелось вобрать все это в себя прежде, чем я погружусь в пучину моря.
Сначала я даже обрадовался, что акулы нет на месте. Потом ожидание превратилось в сущее мучение. Мне представлялось, что я ожидаю, когда меня поведут на казнь. Вы радуетесь, что палачи еще не пришли. Потом вы начинаете волноваться. Наконец вы не находите себе места, мечтая, чтобы все поскорее закончилось.
Акулы все еще не было. Солнце садилось, и туземцы совсем уже собрались перенести сражение на следующий день.
И тут мы ее увидели! Около двенадцати футов длиной, с тремя белыми отметинами на торпедоподобной голове, она скользила под водой, бесшумная, как смерть. Акула-призрак!
Я проветрил легкие, поплевал в маску, протер ее и надел. Сжимая в руке нож, я прыгнул в воду.
Акула понеслась ко мне, двенадцать футов плавающей смерти. Я ждал. Она описала круг, я постепенно поворачивался, держа нож направленным на нее. Я начал медленно погружаться, акула за мной, кружась на уровне моей головы.
Сегодня она была осторожной. Противостояние продолжалось секунд тридцать. У меня уже заканчивался воздух. Я понимал, что вскоре придется всплывать, чтобы отдышаться. Когда я это сделаю, акула откусит мне ноги. Мне надо прикончить ее сейчас.
С разрывающимися легкими я ринулся к ней. Она отплыла подальше. Оставаться под водой дольше я не мог, мне нужен был хотя бы глоток воздуха. Я начал подниматься. И тогда она бросилась на меня.
Пузырьки воздуха вырвались из моего рта, когда эта черно-серая убийца перевернулась кверху брюхом и двинулась ко мне. Я отчаянно забил руками по воде, и она проплыла мимо, сдирая с меня кожу своей шкурой, похожей на наждак. Когда рядом со мной возникло ее незащищенное брюхо, я всадил в него нож и распорол его почти до хвоста.
Это все, что я запомнил. Пришел в себя, когда гребцы втаскивали меня в каноэ. Я лежал на носу, а за кормой волочился труп акулы-призрака. Островитяне вопили, как сумасшедшие, и хлопали меня по спине. Я знал, что вечером они устроят грандиозное празднество…
10
Деннисон размышлял, сидя на крыше рубки. Кеч мягко покачивался на волнах.
Он поднял голову и посмотрел на часы. Двенадцать минут девятого! Боже, он проторчал здесь сорок пять минут! Точно, у него горячка. Он сидит и бредит о Йа-Хики и далеких Туамото.
«Забавно, — подумал Деннисон, — я так часто рассказывал эту историю, что и сам почти поверил в нее. Я сижу здесь и мечтаю о местах, где никогда не бывал! Южные моря. Я бы отдал душу и правую руку в придачу, чтобы оказаться сейчас там.
Но я не там. Я здесь, на этой проклятущей заштилевшей яхте, у меня горячка, и мне чертовски важно помнить, что со мной происходило на самом деле, а что нет. Не важно, из-за горячки или случайно, но я утратил чувство реальности.
Я никогда не был на Йа-Хики. Это не более чем воображаемые приключения. Это относится к разряду вещей, которые я бы совершил, если бы судьба повернулась так, а не иначе. Но на самом деле этого не было.
Корея была. Я был в роте „Лисы“, тридцать второго пехотного полка, седьмой дивизии. Я был в Корее, я охранял дорожно-пропускной пункт и дрался с Эррерой. Это было на самом деле.
Так, уяснили. Пора приниматься за дело. Я собирался запустить мотор».
Деннисон, пошатываясь, поднялся. Пора! Джеймс не издавал ни звука, пока сорок пять минут висел под яхтой. Настало время Деннисону проявить мужество, доказать, что он достоин реальных похождений в Корее и вымышленных — на Йа-Хики.
Крадучись, он тихо двинулся вниз. Спускаясь по трапу, предусмотрительно не наступил на скрипучую третью ступеньку.
«Теперь, — думал он, — я докажу, кто я на самом деле. Я бросил все на чашу весов. Пан или пропал, вот так!»
В трюме было темно, хоть глаз выколи. Деннисон на ощупь отсоединил трап, осторожно перенес его и положил на койку. За трапом находился холодный и неподвижный кожух мотора.
Сперва — подача топлива.
Он присел на кожух и нащупал карбюратор. Пальцы сразу нашли бензопровод и, скользнув вдоль него, наткнулись на первый вентиль. Открыл его. Потом Деннисон перегнулся через двигатель и вел рукой вдоль трубки, пока не отыскал второй вентиль, у самого бака. Открыл и этот.
Все идет как надо. Теперь водяной клапан.
Он размещался где-то справа по борту, позади мотора, и рядом с водяным насосом. В темноте пальцы Деннисона шарили по внутренности мотора настороженным тарантулом — вниз, по свечам зажигания, по генератору, к маслосборнику. Он потянулся дальше. Его пальцы наткнулись на водяной насос и пробежались по трубке до самого водяного клапана. Деннисон попытался открыть и его.
Заело!
Ощутив нахлынувшую волну паники, он резко дернул маленький железный вентиль. Ни с места. Может, его удастся отвинтить с помощью отвертки, но в этом случае он рискует сорвать резьбу. Сколько протянет мотор без воды?
Тут ему пришло в голову, что, возможно, он просто вращает вентиль не в ту сторону. Деннисон попробовал провернуть кран в другом направлении. Через минуту у него получилось.
Все идет, как надо. Главное — не терять головы.
Какой-то звук?
Всего лишь скрип судна. Успокойся. Запускай мотор.
Он стиснул зубы и постарался припомнить, что следует делать дальше. Аккумулятор, вот что! Деннисон обнаружил его слева и включил. В этот момент его пальцы наткнулись на что-то длинное, с гладкой кожей. Это нечто свисало сверху и на ощупь походило на змею.
Он отшатнулся, крепко приложившись локтем о маховик. Змея?! Черт, откуда на судне могла появиться змея? Мыши, крысы и тараканы на корабле привычное дело, но змея?
Впрочем, чего только не бывает. Он как-то слыхал о мокасиновой змее, которая проскользнула на судно через незарешеченный водозаборник. А что здесь?
Нет, здесь с решеткой все в порядке, он сам проверял. Но змея могла пролезть и по вентиляционным отверстиям!
Деннисон вынул нож и осторожно потыкал им в темноту, туда, где приблизительно находилась гадина. Лезвие коснулось чего-то гладкого, что сразу же скользнуло вбок.
Змея!
Но змея находилась на пути к трапу. Он мог бы выбраться через один из люков, но вдруг эта тварь уже подбирается к нему? Нужно посмотреть.
Деннисон вынул из кармана спички и зажег. Вот она, рядом с двигателем! Ее плоская лоснящаяся голова возвышается над черным телом, она готовится к атаке…
Но это была не змея. Всего лишь один из толстых электрокабелей, которые тянулись от аккумулятора к двигателю. Клемма вышла из гнезда. Изогнутый черный кабель был подсоединен лишь к двигателю, а другой конец висел в воздухе. Должно быть, отсоединился во время одного из разворотов судна.
Деннисон потыкал клеммой в гнездо. Не удержится, слишком свободно — нужен гаечный ключ или плоскогубцы, чтобы закрепить зажим. Но он не знал, где их можно найти. Будет ли мотор работать, если одна из клемм аккумулятора неисправна?
Наверное, нет. Только спокойствие! Плоскогубцы наверняка лежат где-то здесь.
Спичка догорела, и он снова услышал непонятный звук.
«Это всего лишь мое воображение», — сказал он себе, обливаясь потом в темном и душном трюме. В довершение всего, из-за этой несуществующей змеи у него снова разболелась голова. У основания черепа резко запульсировала боль.
Он услышал, как захлопал фал на грот-мачте.
«Не беспокойся. Капитан по-прежнему в воде. Он думает, что я сижу на носу и караулю. Он не слышал, как я спустился вниз. Он не станет пытаться влезть на палубу. Только не сейчас».
Что-то тихо прошуршало по палубе.
Деннисон повернулся к трапу. Отсюда были видны звезды. Никакая тень не нависала над ним. Он пошарил вокруг и наткнулся на ручки плоскогубцев. Инструмент заржавел, но его челюсти еще могли открываться и закрываться.
Деннисон яростно набросился на клемму. Готово!
Над ним снова заскрипели блоки и защелкал фал на мачте. Что делает Джеймс? Наверное, он взобрался на яхту и, конечно, нашел багор. Нож против багра — не оружие. Деннисон представил, как железный наконечник и деревянная рукоять пригвождают его к палубе…
Паруса сердито хлопнули, и судно повернулось под внезапно налетевшим порывом ветра. Блоки снова заскрипели, и Деннисон услышал, как кливер пришел в движение и скользнул по носу яхты.
Нет, это совсем не капитан!
Мотор уже можно было запускать. Деннисон решил не возиться с трапом, а вскарабкаться на палубу, встав на кожух двигателя. Скорее…
Боже, он забыл о заводной ручке!
Он ясно видел ее перед собой — бронзовый рычаг трех футов в длину, двух дюймов в ширину и с полдюйма в диаметре. Ее вставляют в паз, который находится в палубе рубки. Без ручки у него нет ни малейшего шанса запустить уснувший двигатель.
Где может быть эта чертова штука? Куда Джеймс ее засунул? Деннисон пошарил по другую сторону от мотора. Нашел еще одни клещи и здоровенную отвертку. Ручки не было.
Где, где, где? В мозгу проносились видения всех укромных уголков «Канопуса». Ручка может находиться в любом из них. Ему ни за что не отыскать ее вовремя. Все пропало.
Отвертка!
Ну, конечно же! Он тупеет на глазах. Большая отвертка так же легко войдет в паз, как и бронзовый рычаг. На некоторых судах вообще всегда используют отвертки вместо дорогих бронзовых ручек. Как он мог забыть?
Деннисон подобрал отвертку и выбрался на палубу. По хребту пробежал холодок, он весь сжался, ожидая удара ножом в спину.
Слабый ветер трепал паруса, вполне достаточно, чтобы заставить блоки скрипеть. И стаявшая на четверть луна сияла все еще ярко. В ее холодном свете он оглядел палубу, тень, которую отбрасывала рубка, обошел мачту и обрыскал всю яхту, от бушприта до брашпиля.
Все спокойно. Капитан Джеймс не воспользовался возможностью незаметно проскользнуть на судно. Больше такой возможности ему не представится.
«Я победил, — подумал Деннисон. — Я проявил мужество и уверенность в себе, выдержку и стойкость. Час торжества близок!»
Теперь оставалось только завести мотор. Яхта сможет идти со скоростью шесть узлов по такому спокойному морю. А если ветер поможет, то и все семь. Шесть или семь узлов означают, что волны будут захлестывать нос судна выше ватерлинии, почти до самого бушприта. И уж подавно накроют с головой человека, висящего на балансире. Они изобьют его, исхлещут, заставят предпринять отчаянную и безуспешную попытку взобраться на борт. Или оторвут от тросов, оттащат от яхты и погребут в пучине.
Это реально? Да, это реально. Если заведется мотор. Он должен завестись. Обязан!
«Ох, — подумал Деннисон, — сейчас, я только отдохну минуту. Почему я не догадался глотнуть воды, пока был внизу? Или перекусить и надеть теплую рубашку? Не важно. Это еще успеется.
Только минутку передохну. Мне нужно будет сосредоточиться.
Потом я заведу мотор и стряхну этого старого осла с моей яхты».
