Глава 2
1
Кеч стремительно рассекал волны. Они шли под четырьмя нижними парусами. Ветер дул справа, и яхту сильно раскачивало. Главный гик был подтянут вантами кверху, так, чтобы его не захлестывали волны, и закреплен предохранительным тросом, чтобы парус не болтало. Деннисон обнаружил, что удержать корабль от поворота в наветренную сторону крайне трудно. Дело осложнялось еще и западным морским течением, которое сталкивалось с поверхностным волнением, поднятым северо-восточным ветром, и усиливало качку. Но Деннисон, вкалывавший до седьмого пота, ворочая тяжеленный дубовый штурвал, был счастлив, как никогда прежде. Если бы кеч шел на моторной тяге, Деннисон за какой-нибудь час притерпелся бы к нему и потерял всякий интерес. Никакое занятие не могло заинтересовать его больше чем на неделю. Но парусник — прекрасный, древний, невероятно сложный и непрактичный, почти неуместный в этом мире — вдохновил его и приковал к себе.
Капитан Джеймс забросил лаг собственного изобретения. Потом отрегулировал расположение парусов, и кеч пошел ровнее, стал лучше слушаться руля. Паруса наполнились свежим попутным ветром, и кеч, по приблизительным подсчетам капитана, делал теперь почти семь узлов. Остров Сент-Томас совсем скрылся из виду.
Оба они — и Деннисон, и капитан — немедленно втянулись в судовой ритм. Повреждения на шкотах и парусах нужно вовремя отслеживать и чинить. Еду готовили по очереди, в промежутках варили кофе. Переставляли паруса, когда северо-западный ветер сменялся северным. Выкачивали воду из трюма. Подгоняли и ремонтировали снаряжение.
Они сменяли друг друга на вахте по четыре часа, не считая времени, которое Джеймс проводил за расчетами курса. Вахтенный обязан следить за парусами, свободный от вахты — готовит еду, выкачивает просочившуюся в трюм воду или урывает несколько часов для сна.
Джеймс каждые сутки нес ночную вахту. Он усаживался на крыше каюты, откинувшись спиной на шлюпку и прочно уперевшись ногами в поручень. Каждое утро и каждый вечер, если погода позволяла, он сверял курс по звездам и определял местонахождение судна. Деннисон фиксировал время наблюдений по часам капитана, которые тот одолжил ему на время путешествия. Он всегда проверял точность их хода по корабельному хронометру. И кеч шел на север со скоростью около ста пятидесяти миль в день, подгоняемый устойчивым попутным ветром.
Сент-Томас отдалялся по мере того, как карандаш капитана медленно вычерчивал курс по мелкомасштабной карте. Первой землей впереди были Бермуды, которые теперь находились всего в шестистах милях. Кеч пройдет в двухстах милях от них, а еще через семьсот миль будет Нью-Йорк.
Но сейчас им все равно, где находится земля — слишком далеко в море они зашли. Это станет важно через несколько недель, но в данный момент они отдались на волю волн, все их заботы связаны с яхтой, ветром, водой и погодой. Осматривая однообразную сине-зеленую гладь океана, который простирался во все стороны сколько хватало глаз, путешественники вспоминали обозначения штурманских карт: извилистые красные линии зоны ураганов, толстые зеленые стрелки, указывающие течения, оперенные стрелы направлений ветра и окружности, обозначающие штилевые районы.
Но штурманская карта содержала сведения о вероятных и ожидаемых условиях. Она не могла предусмотреть все неожиданности плавания. В таком деле приходилось больше полагаться на барометр, который застыл на отметке 29.9, ветер северо-западный, волнение умеренное. Деннисон и Джеймс следили за скоплением и передвижением облаков, как сухопутный житель следит за маневрами вражеских армий. Любой порыв ветра, любое изменение морских течений, любое колебание температуры и давления могли таить в себе угрозу — слабый отголосок того, что может выкинуть коварное море в следующую минуту.
Их путь пролегал по выверенным территориям, по морским странам океанских просторов. На третий день они дошли до мест, где пришлось распрощаться с попутным ветром. Впереди раскинулись «конские широты», полоса штилей и неожиданных шквалов, одинаково тяжелая как для человека, так и для судна. Через «конские широты» протянулся восточный рукав Саргассова моря. За ним находились воды Бермудских островов со своими капризами, а потом их ждал Гольфстрим и северо-западные ветры.
Попутный ветер ослабел, вести кеч теперь стало легче легкого. На ночных вахтах Деннисон придерживал штурвал одной рукой, лежа на спине и устанавливая курс по звездам, проглядывающим сквозь просветы ночных облаков. Во время долгих ночных вахт делать было нечего, разве что иногда поглядывать на компас, когда звезды меркли в свете восходящей луны.
Ночи летучих рыб. Легкое, необременительное плавание, которое оставляет моряку массу времени на раздумья и грезы, когда вода мягко шипит под носом яхты, и кеч скользит по невысоким волнам моря.
Массу времени на раздумья… О Нью-Йорке. Для чего он собирался попасть в Нью-Йорк? Ах, да, за деньгами. Попросить взаймы. Но удастся ли ему выбить деньги из сестры? Вполне вероятно — так ему казалось, пока он рассказывал об этом всем и каждому в Сент-Томасе. Сомнительно — в действительности. Но теперь, оставшись наедине с собой, он находил эту авантюру почти безнадежной.
Деннисон вспомнил сестру, вдову с длинным носом, дамочку в цветастых шелках, которая жила в домике на Грамерси-парк, посвятив себя своим кошечкам и концертам. Что она может ему дать?
Комнату. Комнату и стол, и, возможно, немного карманных денег. На сигареты, скажет она, поскольку знает об этой мужской привычке.
За это благодеяние он будет вынужден выслушивать бесконечные лекции. Что даже похлеще, чем лекции Армии Спасения, и хуже бормотания святых отцов. По крайней мере, Армия Спасения и святые отцы кое-что понимают в жизни. Оливия же не видела ничего, кроме своего Грамерси-парка и фешенебельной части Лонг-Айленда.
Сперва она ударится, так сказать, в обзор. Она по минутам восстановит все тридцать четыре года его существования на грешной земле. Она припомнит, какие перспективы светили ему, когда он вступал в жизнь — упомянет его образование, определит уровень его интеллекта и его способностей, что будет сильно смахивать на кипу психологических тестов, которыми его пичкали в колледже.
Обзор завершится неутешительным резюме. Что он сделал со своими возможностями и способностями? Ничего, даже меньше, чем ничего! Кто он сейчас? Нищий, бродяга, тип, неспособный нести ответственность за свои действия, не желающий занять подобающее ему место в достойном образе жизни — на Лонг-Айленде и в Грамерси-парке.
Затем воспоследствует мольба. Еще не поздно! Изменись! Стань кем-нибудь! Оливия даже отыщет для него ВОЗМОЖНОСТИ — помощник в обувном магазине, продавец в фирме, производящей пылесосы. Сама по себе работа не в счет, главное — это благородный порыв к труду. Это прежде всего! Стань нормальным человеком, вступи в ряды воинства с серыми мордами, в ряды людишек, которые просыпаются в семь и возвращаются домой в шесть.
И когда он наплюет на ее мольбу и на предлагаемую работу, последуют возражения и аргументы, шаткие и идиотские аргументы о ценности благопристойного образа жизни в этом мире, в мире Оливии. Он никогда не мог ее переубедить. Все это заканчивалось удручающе однообразно: Оливия приказывала ему убираться из ее домика и возвращаться к своей беспутной жизни.
А деньги? Как насчет денег?
Каких денег?
Боже мой, каким же он был дураком, если поверил в то, что праведная Оливия согласится отщипнуть часть наследства своего покойного муженька, деньги, заработанные тяжким трудом, на какую-то шхуну в Ливардсе, школу катания на водных лыжах в Сент-Томасе или поиски подводных сокровищ в проливе Мона? За всю свою жизнь она никогда не выбиралась дальше Нью-Йорка. Подобные места и подобные занятия не являлись ей и в страшных снах, они были так же далеки, как луна, и так же нереальны, как страна Оз или Зазеркалье. Вполне возможно, она считала, что тропические страны изобретены Голливудом.
Конечно, она займет ему денег — на приличный костюм, чтобы он мог устроиться на работу в какой-нибудь занюханной конторе. Но не больше.
Господи, опять он сплоховал! Опять его разум выкинул какую-то нелепую шутку, заставив принять желаемое за действительное. Он ведь мог стать помощником капитана на «Люси Белл» и вести сейчас к Малым Антильским судно, груженное твердой древесиной и цементом. Он мог принять предложение Тони Эндрюса и плыть к Никарагуа. И вместо всего этого он направляется к единственному городу, куда он поклялся никогда больше не приезжать — к этому проклятому Нью-Йорку!
Деннисон сокрушался по этому поводу долгими тихими ночами и жаркими днями. Ветер оставался слабым и переменчивым. Они вступали в царство «конских широт». Стоял конец октября. В Нью-Йорке его ждала зима. Она никогда не даст ему денег. Как же он выберется из Нью-Йорка? Конец сезона, найти яхту, отправляющуюся на юг, практически невозможно. При нем до сих пор были документы на право вождения судов, но они, наверное, стали недействительны после того, как он смылся с корабля несколько лет назад, в Порт-Саиде. А если даже и нет, на берегу сейчас толкутся толпы моряков, шатающихся по грязным кварталам дешевых баров в поисках вакансий. Спрос на парусники резко упал. Как же он выберется из этого чертова города?
И с какой радости он вообще поперся в Нью-Йорк? Его жизнь проходила между призрачными границами Тропика Козерога и Тропика Рака, таинственными границами, которые он никогда не нарушал. Когда все вокруг говорило «нет!», почему же он ослушался? Как он мог забыться?
Этим вечером, поглядев на карту, он обнаружил, что они уже минули Тропик Рака. Кеч шел через тридцатый градус, широту Святого Августина. Впереди их ждали Нью-Йорк и зима.
2
Прошло четыре дня с тех пор, как их парусник покинул Сент-Томас. Попутный ветер иссяк, оставив их у границ «конских широт». Легкий бриз, дующий то с северо-востока, то с северо-запада, подгонял кеч. Предохранительный трос был смотан, и яхта ложилась с галса на галс, пытаясь уловить малейшее дуновение. Иногда на горизонте возникали шквалы, но их ни разу не зацепило. С юга шла зыбь, свидетельствуя о далеких штормах.
Деннисон и Джеймс поставили грот. Теперь кеч шел на север, к Нью-Йорку, длинными галсами.
На пятый день, в час пополудни, Джеймс закончил вычисления и взялся за штурвал. Кеч был в прекрасном состоянии, если не считать трапа: одна из ступенек треснула и была залатана кое-как. Яхта скользила по волнам на крыльях восточного ветра. Деннисон вместо того, чтобы вздремнуть пару часиков, остался на кокпите, чтобы поговорить с капитаном. Разговор тек вяло, жара стояла страшная. Говорили о трудностях подводных работ.
— Забавные истории рассказывают про осьминогов, — сказал Джеймс. — Что вроде бы они хватают ныряльщиков и тому подобное. Видел фильмы про этих тварей?
— Ага, — ответил Деннисон. — Ныряльщик ухлопывает осьминога, а потом вплывает в пещеру, забитую сокровищами.
Они оба усмехнулись.
— Осьминоги! — фыркнул Джеймс. — Сейчас самое страшное — это акула, особенно если она тащится за судном несколько дней подряд, подбирая отходы. Наверное, она считает, что человек — тоже разновидность отходов.
— Разве она не права? — спросил Деннисон.
— Ясное дело. Какая разница: апельсиновая кожура или ноги-руки? Для голодной акулы все — харч. А вот барракуда — это еще похуже. Ты слыхал о большой барракуде, что живет под пирсом яхт-клуба?
— В Сент-Томасе? Вы мне не сказали о ней, когда посылали осмотреть дно яхты.
— Ну, — ответил Джеймс, — все говорят, что она безвредна. Детишки обожают прыгать на нее и пугать. Вот такая странная барракуда. А мурены?! Такие здоровые сволочи, длинные, будто угри, они любят гнездиться в темных углах и старых трещинах, сидят там и ждут, когда кто-нибудь проплывет мимо. Страшное дело!
— Еще бы, — согласился Деннисон. — А какое оборудование вы собираетесь забирать в Нью-Йорке, кэп?
— Кое-какое снаряжение хранится в гараже у одного моего приятеля. Парочка касок, скафандр, шестиваттовый генератор, глубоководный лот и остальные причиндалы. Почти все их придется чинить. А еще мне надо будет купить воздушный компрессор, да, скорее всего, и металлоискатель. — С минуту он помолчал. — Потом, запасной якорь и приличный моток тросов. Собственно, не помешает и прочный парус для грота.
— Дорогое удовольствие, — заметил Деннисон.
— Угу. Но есть у меня на примете пара ребяток, которые могут раздобыть его для меня. Если не получится, обойдусь тем, что есть.
Выходит, капитану тоже нужны деньги. Черт, а кому они не нужны! Самое время напомнить о его намеке на то, чтобы Деннисон остался и помог ему в поисках затонувших судов.
Деннисон отважился:
— Мне бы хотелось работать с вами, кэп, и дальше.
Джеймс смерил его задумчивым взглядом. На капитане были только шорты и фуражка, да повязанный вокруг шеи платок. На поясе, на ремне, висел складной нож со свайкой. Капитан Джеймс поскреб живот и задумался. Он был крупный, широкогрудый, с багровым лицом, обгоревшей до красноты шеей, усыпанный повсюду, даже на спине, веснушками и нависающим над поясным ремнем брюхом.
— Честно говоря, — наконец произнес он, — я не уверен, что смогу выплачивать тебе жалованье. Скорее всего, нет. Денег у меня — кот наплакал. Но если ты согласен работать в расчете на долю прибыли…
— Конечно, — быстро сказал Деннисон, даже слишком быстро.
— …или только за еду и крышу, пока у меня не появятся бабки, — закончил Джеймс.
— Даже за это, — повторил Деннисон, распрощавшись с надеждой подзаработать деньжат.
— Ладно, посмотрим. Я бы не прочь оставить тебя, но в Нью-Йорке у меня есть пара дружков, которые могут решить взяться за это дело, ну, и вложить кое-какие деньги. Может, они сейчас не при деле и захотят подработать? Сам знаешь, каково оно.
— Знаю, — отозвался Деннисон, стараясь казаться беззаботным.
— Но если получится, я бы взял тебя, — закончил Джеймс. — Если бы только не финансовые проблемы. Ну, поглядим, когда прибудем в Нью-Йорк.
— Хорошо, — сказал Деннисон и пошел в каюту.
Развалившись на койке, спиной к стенке каюты, Деннисон прокручивал про себя их разговор. И пришел к выводу, что, скорее всего, капитан его не возьмет. С кем-кем, а уж с ним такое случалось сплошь да рядом. Случайные встречи, случайная дружба, случайные развлечения, а в результате Деннисон всегда оказывался за бортом. Может, сейчас капитан и подумывает, а не взять ли его, но сейчас-то они в море, один на один, окруженные бесконечными просторами. В Нью-Йорке все будет по-другому, как только капитан встретит своих дружков. А нет, так он спокойно может взять одного из молокососов, только что окончивших колледж, или молодого болвана, согласного вкалывать день и большую часть ночи за спасибо, схватывающего все на лету, да еще с набитым кошельком вдобавок. Или Джеймс может передумать и нанять на Багамах какого-нибудь негра, на которого и тратиться не надо.
Итак, сам он опять останется с носом, на этот раз еще и в Нью-Йорке. Безусловно, пускаясь в это плаванье, он понимал, что шансы зацепиться на кече невелики, но тогда, в Сент-Томасе, ему казалось, что все сложится наилучшим образом.
Подгоняемый неустойчивым, переменным ветром, кеч все дальше забирался в «конские широты». Скорость судна продолжала падать; за пятый день они прошли только семьдесят две мили, за шестой — шестьдесят. Близились границы Саргассова моря. На поверхности воды появились плавучие пряди водорослей длиной в десять-двадцать футов, желтые и зеленые островки на сине-зеленой глади моря.
Деннисон впервые путешествовал через Саргассово море. Он был заинтригован. Так вот какое это море, которого панически боялись древние мореплаватели! Они рассказывали душераздирающие истории о кораблях, попавших в сети коварных водорослей, застывших посреди моря, беспомощных и неспособных двинуться с места.
Но все это были обычные побасенки, которые так любят рассказывать моряки. Наглая ложь, поскольку в рыхлых длинных лохмотьях водорослей не смогла бы застрять и надувная лодка, не то что мощный, стремительный парусник. Самое большее, чем могли досадить эти водоросли — обмотаться вокруг лага и засорить его катушку.
Днем паруса кеча ловили каждое дуновение ветерка, чтобы хоть немного продвинуться на север. Долгие минуты, когда, казалось, воздух вообще не шевелился, кеч все же продолжал двигаться вперед, влекомый самым легким бризом, который, похоже, существовал только для этой прекрасной яхты. Деннисон понял, какой это чудесный парусник.
Ему очень нравилось вести «Канопус». На нем можно было смело отправляться куда заблагорассудится — в любую точку земного шара, бродить по всем океанам Земли и бросать якорь где твоей душе угодно. Этот корабль мог дать такую свободу действий, о какой Деннисон раньше и не мечтал. Это был и дом, и транспортное средство, и способ подзаработать, и масса удовольствия в придачу. Человек, у которого была такая яхта, все равно что владел целым отдельным государством. Он мог даже не платить за стоянку в портах, если бросал якорь в гавани, а не приставал к пирсу. А питаться можно было бы рыбой, которую наловишь с корабля. А когда понадобятся деньги, можно было бы сдать яхту на время кому-нибудь или катать по морю туристов.
Дом, транспорт и источник заработка. Иными словами, Деннисон рассматривал кеч как нечто вроде солидного банковского счета. Говорили, что капитан заплатил за этот кеч восемь тысяч долларов. Сущая ерунда! В Нью-Йорке за него запросто отвалят двенадцать, а то и пятнадцать тысяч — это верняк!
А возможно, и больше. С такими деньгами человек уж точно может делать все, что заблагорассудится.
Ранним утром седьмого дня Джеймс заметил слабенький столбик дыма на восточном горизонте. Он послал Деннисона вниз за биноклем. Деннисону пришлось хорошенько покопаться в ящике капитанской тумбочки, пока он отыскал то, что требовалось. В том же ящике, в самом углу, лежал и бумажник Джеймса. Деннисон из чистого любопытства раскрыл его. Он сильно удивился, когда насчитал там больше двух с половиной тысяч бумажками по пятьдесят и двадцать долларов. Скорее всего, это была только часть денег, которые капитан снял со счета вместе с теми, на которые купил кеч. И он еще говорит, что почти разорился!
Деннисон положил бумажник на место и поднялся с биноклем на палубу. Но облачко дыма уже развеялось, и не было никаких признаков судна, которое его оставило.
Деннисон отнес бинокль обратно в каюту и положил на место, в тот самый ящик, откуда брал. На этот раз он задержался, чтобы поподробнее изучить капитанский бумажник. Кроме денег, там была кредитная карточка, водительские права, выданные в Мэриленде, маленькая банковская книжка — на текущем счету капитана Джеймса в Нью-Йоркском банке, как оказалось, хранилось три тысячи двести сорок долларов шестьдесят центов!
«Разорился! Да этот старый прохвост меня просто дурачит! — думал Деннисон. — Куда же подевалась ваша хваленая прямота и честность, а, капитан Джеймс? Похоже, я узнал, что вы за человек на самом деле. Когда двое затеряны в открытом море, они, хочешь не хочешь, узнают друг о друге все. И теперь я знаю, что вы ничем не лучше любого из нас, капитан Джеймс! Вы просто ловчее треплете языком, рассказывая свои истории, вот и все!»
3
Долгими жаркими днями и ночами, когда время тянулось невообразимо медленно, Деннисон постоянно размышлял о капитане Джеймсе и его кече. Эти мысли были неотвязными, избавиться от них не было никакой возможности. Яхта была единственным прочным, определенным местом в огромном безликом океанском просторе, который раскинулся впереди и позади. Время и пространство перестали существовать, оставалась одна только яхта, прокладывавшая свой путь в безбрежном сине-зеленом океане. Временами Деннисону казалось, что в мире никогда не существовало ничего другого, кроме этой яхты и неизменного океана. Во всех смыслах корабль был сейчас для него целым миром, который несется по своей собственной орбите в неверной и таинственной вселенной. Капитан Джеймс был единственным, кроме него, обитателем этого мира, и судьбе было угодно сделать его господином, а Деннисона — рабом.
Корабль, прекрасно оснащенный и ухоженный, сложный и живущий как будто своей собственной жизнью, был для Деннисона единственной реальностью в настоящем. Но корабль был в то же время и его будущим, потому что все мечты и надежды Деннисона были сейчас связаны с этим кораблем. Это была единственная альтернатива невыносимым мыслям об Оливии и Нью-Йорке.
Но корабль принадлежал капитану Джеймсу. Эта внезапная мысль оборвала мечтания Деннисона. Все надежды и приятные картины будущего рассыпались в прах от осознания этого. И мечтания Деннисона стали несколько иными.
Чтобы отвязаться от неприятных и досадных мыслей о Джеймсе, Деннисон стал воображать, что капитан, например, вывалился за борт или его настигла какая-нибудь другая опасность из тех, что подстерегают человека в море.
Если бы капитан погиб…
«Тогда яхта стала бы моей, — думал Деннисон. — Я сам довел бы ее до Нью-Йорка и передал наследникам капитана, естественно, с соответствующими выражениями сочувствия. Но не стал бы упоминать о двух с половиной тысячах, что лежат в капитанском бумажнике. В самом деле, почему бы и нет? Это для них такая мелочь! Кроме того, ничего невозможно доказать. А я получил бы неплохую сумму, для начала.
Но почему, собственно, я должен возвращать кеч его наследникам? У такого человека, как этот Джеймс, может вообще не найтись никаких наследников. Родители его наверняка уже давно умерли. Жены у него не было, это точно. Какие-нибудь дальние родственники — может, один-два кузена? Да их попробуй еще разыскать. Наверняка они ничего не знают про кеч и не стали бы интересоваться, если бы я вообще не привел парусник в Нью-Йорк.
Если бы капитан был мертв, я с чистой совестью мог бы оставить яхту себе и загнать ее, например, в Порт-о-Пренсе или Веракрусе. Там можно продать судно безо всяких документов на право собственности, и никто не станет задавать вам никаких глупых вопросов. Конечно, цену придется сильно сбавить. Может, удастся толкануть кеч тысячи за три. Или за четыре, если пойти в Южную Америку. И это плюс те две с половиной тысячи, что лежат в капитанском бумажнике. Почти семь тысяч — очень даже неплохо!
Если бы только этот чертов капитан свалился за борт и пропал где-нибудь в море…
Черт, да лучше я не буду вообще продавать этот кеч! Стоит только поменять рангоут и такелаж, перенести дальше к корме — и кеч будет не узнать. Закрасить регистрационные номера и заново зарегистрировать его в Сен-Мартене.
Но здесь можно ненароком наткнуться на кого-нибудь из Сент-Томаса.
Тогда — к черту Карибское море! На борту полно провизии, воды — полные баки. Значит — на юг! На Ямайке пополнить запасы, по Панамскому каналу проскочить в Тихий океан, а потом можно идти хоть на Маркизские острова, хоть на Фиджи. Островов там до черта, и никто не станет приставать с дурацкими вопросами. Острова, яхта и две с половиной тысячи налички в кармане — это же рай земной!
Если только этот капитан свалится за борт…»
Впрочем, Деннисон подумал, что с капитаном Джеймсом вряд ли случится такая неприятность. Крупный, с виду неуклюжий капитан двигался по палубе мягко, словно огромный кот. Он ни разу не потерял равновесия, не споткнулся, его тело отвечало на малейшие рывки и неожиданные повороты судна. Очень сомнительно, чтобы человек, который чувствует себя на яхте, как на твердой суше, ненароком вывалился за борт. Капитан Джеймс был из тех людей, с которыми, по любым расчетам, всякие несчастные случаи на море происходят реже всего.
Но ведь есть и другие варианты, напомнил себе Деннисон. Например, если внезапно рванет ветер, гик дернется, и по пути двинет капитана по затылку. Вот и все — делов-то! Не нужен даже главный парус — капитану вполне хватит и гика от кливера, если только это случится внезапно…
Но и такая случайность — большая редкость. И вполне вероятно, что даже тогда Джеймсу удастся как-нибудь увернуться. Он такой мужик, что эти неприятные случайности для него — привычное дело…
Что же остается?
Убийство, естественно.
О боже, нет!
Ну, конечно же, нет. Но ведь никому не повредит, если Деннисон будет просто размышлять об этом, прикидывать, как все могло бы произойти, представлять в воображении…
Убийство — это значит зал суда, присяжные, полицейские. «Господа присяжные! Слушается дело о преднамеренном убийстве капитана Джеймса. Суду представлены убедительные доказательства того, что обвиняемый Деннисон, действуя преднамеренно и по предварительному замыслу…»
Но как эти крючкотворы сумеют что-нибудь доказать? Нет ведь никаких свидетелей! Присяжные могут подозревать все, что им угодно, но ничего не смогут доказать — без свидетелей и без тела!
СОСТАВ ПРЕСТУПЛЕНИЯ.
А мотив?
«Джентльмены, я понятия не имею, о чем идет речь. Мы с капитаном Джеймсом были хорошими друзьями. Собирались вместе вести поиск останков затонувших кораблей в Карибском море. Я намеревался внести в дело свою долю — спросите хоть мою сестру».
(Оливия наверняка солжет ради меня, если дело будет идти о жизни и смерти).
«Еще раз говорю вам, мы были друзьями. Хорошими, близкими друзьями. Подружились мы на острове Сент-Томас. Почему еще, как вы думаете, он выбрал именно меня, а не кого-нибудь другого, чтобы плыть вместе с ним до Нью-Йорка? Дружеское расположение, джентльмены! Кроме того, заметьте, джентльмены: капитан Джеймс был намного старше меня. Капитан был для меня все равно что отец, и сам он относился ко мне как к родному сыну. Мне не раз приходилось слышать, как капитан Джеймс выражал пожелания, чтобы „Канопус“ когда-нибудь достался мне — если с ним, с капитаном, что-нибудь случится…
Нет в записях? Господи, ну неужели не достаточно простого честного слова? Чего вам еще надо? Если вы считаете, что я не по праву оставил судно за собой — что ж, я с радостью передам его законному владельцу. Я действую так только потому, что капитан Джеймс, прежде чем с ним произошел этот прискорбный случай, намекал, что я, его компаньон, скорее всего, буду его единственным наследником. Он говорил, что родственников у него не осталось…»
Они, конечно же, никак не смогут признать виновным человека, который так решительно, прямо, честно и открыто строит речь в свою защиту! В худшем случае ему светит разве что условный приговор.
Деннисон еще раз все хорошенько обдумал и пришел к заключению, что дело складывается как нельзя лучше. Свидетелей нет, состава преступления — нет, мотив — весьма сомнительный. Что останется делать присяжным? Признать его виновным в убийстве? По подозрению, весьма неопределенному и без малейших доказательств? Нет, на это они ни за что не решатся! Они ни за что не признают его виновным.
Впрочем, может, у него вообще не возникнет никаких неприятностей с властями. Поглядеть хотя бы на того шведа! Путешествует вокруг света, повсюду рассказывая о парне, которого смыло волной с его яхты. Естественно, очень сожалеет об этом случае. Несчастном случае.
Но кто, кроме самого шведа, может знать, был это несчастный случай или убийство? Судя по всему, что известно об этом случае, швед запросто мог хладнокровно прикончить того беднягу, выкинув в море. А теперь, чтобы полностью насладиться местью, разъезжает по свету, с демонстративной скорбью рассказывая жалостливые байки о том, как ему не повезло.
«А предположим, к примеру, что с капитаном на самом деле произойдет какой-нибудь несчастный случай? Стал бы я беспокоиться, что меня могут обвинить в убийстве?
Конечно, нет! Путешествие на паруснике по океану — чертовски рискованная игра. С тобой может случиться все, что угодно!
А если, кроме меня, никто не будет знать, как все было на самом деле, то какая тогда разница — убийство это или просто несчастный случай?
Никакой.
Какая разница, каким образом человек умер на самом деле?
Да никакой разницы!
И кто притянет меня к суду за это?
Только я сам. Только моя совесть».
Совесть! Деннисон рассмеялся. Греки придумали эту треклятую совесть как литературную уловку. Фрейд и церковники заставляют нас относиться к ней с почтением. И все лицемерно превозносят совесть, точно так же лицемерно, как бога, в которого на самом деле не верят, и нравственные устои, которых никто больше не соблюдает. Смех, да и только!
Деннисон читал рассказы об убийцах, которые сами признавались в содеянных преступлениях, понукаемые безжалостными угрызениями мелкой и несчастной твари — совести. Вроде бы идеальное преступление, но убийца так изглодан своей горестно стонущей совестью, что предпочитает за лучшее сдаться в руки правосудия. Подобный идиотский прием встречался у авторов достаточно часто, что приводило Деннисона в исступление.
Совесть! Ха! Он мог бы убить капитана запросто, как прихлопнуть надоевшую муху, и не почувствовать ни малейшего укола раскаяния. Точно так же, как мог укокошить того проклятого негра в Сент-Томасе и укокошил бы наверняка, если бы этот ублюдок не взял руки в ноги и не смылся, спасая свою шкуру.
«Мне безразличны любые вопли потревоженной совести, — думал Деннисон. — Я останусь глух к ним, пока не завоюю себе место под солнцем. Убить человека? Дьявол, я делал это — и со мной все в порядке! Конечно, говорят, что на войне все по-другому. Но я не верю в эту ерунду. Я вам не какой-нибудь вшивый патриот. Как по мне, убийство — всегда убийство. И нет никакого оправдания убийству, ради чего оно бы ни совершалось.
Я легко мог бы прикончить капитана — конечно, если бы захотел».
4
Кеч плыл на север, солнечные дни сменялись закатами и вечерними сумерками, потом приходила ночь, усыпая сияющими звездами величественный небесный свод. Стоя у румпеля долгими ночами, Деннисон смотрел на прекрасную картину звездного неба. Звезды медленно плыли по безоблачному черному небосводу, спускаясь к западу, давая дорогу новым светилам, встающим на востоке. Он заново знакомился с Медведицами и Орионом, этими верными небесными спутниками. Нашел по астрономическому атласу Близнецов и Андромеду и даже выискал Канопус, звезду, давшую имя яхте.
На девятую ночь Деннисон так же дежурил у руля. Он смотрел, как небо на востоке светлеет, занимается заря. Затем над горизонтом показался узкий краешек солнца. Солнечный диск поднимался все выше и выше, и наконец пустынную водную гладь озарило утро.
Солнечный окоем пересекала неширокая темная тучка. Между тучей и морем Деннисон разглядел косые черные линии. Приближался шквал, и как раз с наветренной стороны.
«Может, еще и пронесет», — подумал Деннисон. И несколько мгновений ему казалось, что шквал действительно их минует. Деннисон глянул на компас и выровнял курс. Но когда он снова поднял голову, шквал шел прямо на их кеч. Черные косые дождевые струи надвигались с ужасающей быстротой, и спокойные волны уже подернулись рябью под порывами приближающегося неистового ветра.
— Шквал! — заорал Деннисон. — Давай наверх!
Он быстро освободил фал фока, и парус упал на кокпит. Шквал был уже меньше чем в пятидесяти ярдах от яхты, на траверзе. Деннисон круто заложил руль, чтобы встретить первый удар кормой.
Джеймс вылетел на палубу весь взъерошенный, с красными и опухшими со сна глазами. Бросив один-единственный взгляд на приближающийся шквал, он ринулся к грот-мачте и на бегу рывком распустил узел фала, удерживавшего грот, потом поспешил к кливеру и стакселю.
Ударил первый дождевой залп. Деннисон никак не мог развернуть судно кормой к ветру. Штурвал накрыло складками упавшего грота, и толком повернуть его не получалось. Деннисон отбросил ткань в сторону, но складки парусины зацепились за руль. Пришлось их распутывать. Порыв шквала налетел сбоку и развернул кеч бортом к ветру. Яхта накренилась. Капитан Джеймс тем временем воевал с кливером, который застрял на середине мачты. Наконец он дернул изо всех сил, кливер освободился и упал вниз. Джеймс, путаясь в складках парусины, стал пробираться к стакселю.
Деннисон боролся с румпелем. Он почти ничего не видел — косые струи дождя больно хлестали по лицу, заливали глаза. Шквал бушевал уже в полную силу. Бешеный ветер сорвал спущенный только наполовину стаксель. Капитан Джеймс не устоял, его рвануло вперед вместе со стакселем. Ветер неистово трепал парус, а Джеймс намертво вцепился в переднюю шкаторину и дергал что было сил, стараясь сорвать стаксель. Снова застряла! Но вот внезапно стаксель соскользнул вниз по своей мачте. Двойной блок, закрепленный на верхушке упавшего паруса, едва не раскроил капитану голову. Джеймс отпрыгнул назад, спасаясь от просвистевшего совсем рядом блока, но споткнулся о кнехт и упал на палубу, прямо в ворох мокрой парусины и перепутавшихся фалов.
Деннисон видел, что капитан упал. Кеч был повернут к ветру кормой и немного — правым бортом, как раз сейчас его снова начало разворачивать. Деннисон не знал и никогда не узнает, случайно или нет он сделал в следующее мгновение именно то, что сделал.
Почувствовав, что яхту снова разворачивает ветром, Деннисон сильно вывернул руль, стараясь ее выровнять. Только на этот раз он вывернул руль не в ту сторону, что нужно. Яхта крутнулась вокруг длинного киля и встала бортом к ветру и бушующему морю. Ветер тут же ударил в подставленный борт, мачты заскрипели от перегрузки, и яхта сильно накренилась — еще немного, и она могла бы перевернуться.
Капитан Джеймс, запутавшийся в стакселе и беспорядочном ворохе разбросанных по палубе снастей, покатился вниз. Он попытался уцепиться за поручень, промахнулся и перелетел через борт, в воду.
Деннисон не выпускал из рук румпеля. Но вот кеч неуклюже выровнялся и закачался на волнах. Ветер утих. Бешеный шквал пронесся дальше так же быстро, как налетел.
Деннисон тупо уставился на нос судна, пытаясь осознать, что же произошло. На палубе никого не было — только груда промокших парусов и путаница фалов.
Капитан вывалился за борт.
Какое-то мгновение Деннисон раздумывал, что можно такого предпринять, чтобы помочь капитану Джеймсу? Он даже начал приподниматься со своего места, но резко сел обратно. Джеймса смыло за борт во время шквала! Вот именно! Капитан перестал существовать, исчез с яхты, из мира, из жизни. Мечты Деннисона обернулись явью. Капитана больше нет! Деннисон остался один, и кеч теперь принадлежит ему.
Его охватило необъяснимое чувство триумфа. Судьба, которая никогда не была с ним ласкова и упорно подкидывала одну гадость за другой, почему-то решила наконец передохнуть. И очень вовремя! Проклятье, это первый подарок судьбы за тридцать четыре года. Корабль, деньги — и все это его, только его! Теперь-то как раз и начнется настоящая жизнь. То, что капитан исчез, не поразило Деннисона, не вызвало никаких сожалений. Он даже не удивился. Ему казалось, что все так и должно было случиться, что это было предопределено с самого начала. И, выкинув из головы неудачливого капитана, Деннисон начал строить планы.
Ему не хотелось идти в Нью-Йорк. К черту Нью-Йорк! На борту полно воды и пищи. Можно проложить новый курс, на юго-запад, к Панамскому каналу, а там его ждут не дождутся далекие южные острова Тихого океана.
Но при переходе по каналу у него могут спросить документы… Это рискованно. Может, лучше отправиться на юг, обогнуть мыс Горн…
Стоп, погоди-ка! Какого черта? Он ведь запросто может выдать себя за капитана Джеймса. И никто на канале ни о чем его даже не спросит. Разве что попросят показать сертификат на право вождения судов. А в таких сертификатах обычно значится только имя и адрес владельца. Там ни слова не сказано о внешности владельца, дается только описание судна, его длина, место изготовления, максимальное водоизмещение, мощность мотора и все такое прочее. Он запросто может воспользоваться документами Джеймса — это совершенно безопасно.
Да они вообще могут не потребовать никаких документов!
Конечно, сейчас ему предстоит немало потрудиться, и лучше с этим не откладывать. На «Канопусе» после этого шквала такой беспорядок! Нужно срочно этим заняться, привести все в надлежащий вид. А потом надо будет спуститься вниз, разобраться в картах…
Внезапно волосы у Деннисона встали дыбом, в животе похолодело. Как будто ниоткуда возникла рука и ухватилась за поручень.
Деннисон не мог пошевельнуться, только смотрел прямо перед собой, широко раскрыв глаза. Появилась вторая рука. Потом показались голова и плечи капитана Джеймса, который тяжело подтянулся на поручне и пристроил локти на фальшборт. Тело капитана все еще свисало за бортом. Деннисон заметил, что совсем рядом с капитаном через борт свисает несколько складок кливера. Забраться по ним на палубу будет легче легкого.
Деннисон поднялся на ноги. Яхта качнулась, и его едва не сбросило с кокпита.
— Оставайся, где стоишь! — крикнул Джеймс. — Без тебя выберусь!
Деннисон послушно опустился обратно на кокпит. Капитан Джеймс выжидал. И когда яхта вновь накренилась, он рывком подтянулся. Но даже сил капитана Джеймса не хватило, чтобы перебросить усталое тело через высокий фальшборт.
Тут Деннисону пришло в голову, что он мог бы покончить с капитаном одним ударом. Он вскочил и подался вперед.
Яхта заложила крутой вираж, и Джеймс напряг все силы для решающего броска. Он перевалился через борт, с трудом поднялся на ноги и вцепился в главный гик. Деннисон снова присел на кокпит. Джеймс подковылял к нему, придерживаясь за гик, и опустился рядом.
— Пронесло! — выдохнул Деннисон, гадая, отражается ли на его лице все, что он на самом деле думает, или нет. Станет ли Джеймс обвинять во всем его?
— Еле выкарабкался, — прокомментировал капитан.
Деннисон кивнул.
— Не думаешь о подобном, пока это не сваливается тебе на голову, — сказал капитан и усмехнулся. Деннисон усмехнулся тоже, его переполняло восхищение капитаном.
Шквал был сейчас далеко по левому борту, и небо у них над головой сияло голубизной. Кеч выглядел так, словно по палубе прошелся ураган. На обеих ногах Джеймса наливались синяки, а руки были содраны в кровь.
— Вы бы смазали ссадины йодом, — предложил Деннисон.
— Понятное дело. В следующий раз, будь добр, предупреди меня чуточку пораньше, когда увидишь, что идет шквал.
— Хорошо, — ответил Деннисон. Капитан спустился в каюту.
Старый дурак ничего не заметил!
Судьба и случай снова плюнули Деннисону в лицо. «Чуть-чуть удачи, — подумал Деннисон, — и кеч был бы уже мой. Кеч и две тысячи шестьсот долларов плюс полная свобода. Страх господень, что вытворяет жизнь, чтобы посмеяться над человеком.
Мне никогда не везет. Успех всегда сопутствует кому-то, но не мне.
Все, что у меня есть, я вынужден брать с боем».
5
После шквала Деннисон впал в глубокую и безнадежную депрессию. Удача была так близко! Прямо сейчас, если бы все шло как надо, он был бы единоличным владельцем кеча с почти тремя тысячами в кармане и шел в Панаму, а там и в Тихий океан. Он был бы хозяином своей собственной судьбы, сам, без дураков, и ни у кого не просил бы милостыни.
Вместо этого он оставался слугой, работал на чужой яхте, направляющейся прямиком в Нью-Йорк, и ему ничего не светило в будущем, кроме жалких меблированных комнат. Уколы праведного язычка сестры, потеря остатков чувства собственного достоинства, изнурительная борьба за побег из мрачного северного города и возвращение на какой-нибудь тропический островок без копейки за душой…
Ради всего святого, ну почему капитан не сдох во время этого шквала!
Деннисон видел только один проблеск надежды во мгле, которая окутывала его настоящее и будущее. Раз уж такое однажды произошло, почему бы ему не случиться снова? Все еще может повернуться к лучшему.
Если капитан упадет за борт…
«Довольно, пора называть вещи своими именами. Если я убью капитана. И не нужно ждать следующего шквала».
Деннисон преисполнился гордости самим собой, когда подумал о слове «убийство». Так честнее. Нужно смотреть фактам в лицо. Больше никаких грез о случайном совпадении, никаких мечтаний на тему «Ах, если бы!». Раз уж удача, судьба или случай не приходят ему на помощь, он сам должен себе помочь.
Разве он не в состоянии ухлопать этого тупого, жирного, наглого и самоуверенного капитанишку? Да каждый день предоставляется куча шансов. Может ли он воспользоваться одним из них?
Конечно, может!
Деннисону пришлась по вкусу мысль о том, что он — убийца. Он станет одним из немногих, одним из тех отчаянных типов, которые не останавливаются ни перед чем. Он войдет в круг избранных, в братство проклятых и отверженных. На его лбу будет гореть клеймо, посвященные смогут увидеть эту надпись: «Держись подальше от этого парня». В его глазах зажжется огонь, и тот, кто разглядит этот пламень, десятой дорогой обойдет человека, чьи деяния начертаны на лице.
Никто не думает смеяться над убийцами.
Деннисону ужасно понравилась эта идея, но он не собирался приводить ее в исполнение немедленно. Сперва нужно все тщательно обдумать, взвесить все варианты и выбрать лучший.
Убийство принесет ему яхту стоимостью по меньшей мере пять тысяч плюс почти три тысячи долларов наличными.
Шансов, что убийство раскроют, никаких.
Что до самого дела, до совершения этого убийства… Ну, быть-то убийцей неплохо, но совершить убийство своими руками неприятно. Да, он должен взглянуть правде в глаза. Ему нравится тайно лелеять мысли об убийстве. Но совершить его страшновато.
Деннисон попытался отыскать причину этого страха, но мысли ускользали. Ему было даже трудно сосредоточиться. Он сильно обгорел на солнце. Хотя он прекрасно знал о коварстве тропического солнца, но последние несколько дней не позаботился о том, чтобы защитить себя в должной мере. Что только не вытворяет солнце в открытом море! Теперь Деннисон напялил рубашку с длинными рукавами и шляпу. Но солнце продолжало обжигать запястья и затылок. Его грудь и спина стали алого цвета, и время от времени обморочно кружилась голова.
Ладно, оставим это. Нужно думать о предстоящем убийстве.
Все должно произойти в мгновение ока. Когда это страшное мгновение пройдет, начнется новая жизнь. Провала быть не может — человек, способный убить, способен на все!
Вот и хорошо. Он убьет капитана.
В течение нескольких дней Деннисон чувствовал себя, как после принятия доброй дозы наркотиков. Его пьянила мысль о том, что он может совершить убийство, может прямо в эту самую минуту, а возможно, в следующую. Восторг высшей пробы наполнял его сердце, он знал, что его жертва ни о чем не подозревает и не будет подозревать, пока не станет слишком поздно. Тогда страх и животный ужас промелькнут в глазах несчастного — но только на миг.
Когда капитан будет спать на своей койке, Деннисон подкрадется к нему, сжимая нож. Может, стоит сделать это прямо сейчас? Когда капитан поднимал голову, чтобы взглянуть на вымпел на верхушке мачты, Деннисон исподтишка следил за толстяком, который, казалось, вот-вот потеряет равновесие. Стоит подскочить к нему и толкнуть…
— Что за чертовщина творится с тобой в последнее время? — спросил Джеймс в полдень одиннадцатого дня.
— Со мной? Ничего.
— Ты выглядишь странно.
— Да ничего со мной не творится, кэп.
— Ты недавно скалил на меня зубы. С чего бы это?
— Просто так. На солнце обгорел, — ответил Деннисон, наскребывая щетину на подбородке.
— Да ну? Ты что, заныкал где-то бутылку?
— Нет! Я не пью, кэп!
— А ну, дыхни.
— Кэп!
— Слышал, что говорю? Подойди ко мне и дыхни, черт тебя возьми!
Деннисон покорно подошел к капитану и дыхнул ему в лицо. Джеймс пожал плечами.
— Гм, ты совсем не пьян. Но запомни, Деннисон: перестань ходить вокруг меня и скалить зубы.
— Хорошо.
— Я не позволю хихикать надо мной, понял? — продолжал Джеймс. — Особенно всякому безденежному сброду. Потому прекрати эти свои штучки!
— Я и не думал смеяться над вами! — запротестовал Деннисон.
— Прекрати! — повторил Джеймс и отвернулся.
Деннисон с трудом сдерживал ярость. Его ткнули мордой в грязь, поставили на место, осадили, утерли нос! И кто? Человек, которого он собирается убить!
Мысль об убийстве, ранее туманная и неопределенная, обрисовалась со всей ясностью. Черт, он сделает это, и чем скорей, тем лучше. Возможно, даже завтра.
Тем же вечером Деннисон обнаружил, что у него начался жар. Его обожженная грудь покрылась волдырями. Похоже, солнечный ожог. Он проглотил соляную таблетку и решил, что назавтра наденет рубашку поплотней.
Деннисон сверился с картой и увидел, что «Канопус» находится почти на середине пути между Сент-Томасом и Бермудами. На следующий день они преодолеют эту самую середину, четыреста миль от Сент-Томаса и четыреста — до Бермудских островов. К западу остались лежать Багамы, до них шестьсот миль. Саргассово море раскинулось с востока, а за ним, через три тысячи миль, Африка.
Здесь же океан оставался безлюдным. Грузовые суда ходили тут редко, а парусники и того реже. Это заброшенное тихое местечко, где царит безветрие, неожиданные шквалы и пучки саргассовых водорослей, просто создано для убийства. Завтра. Завтра или никогда! Когда кеч минует середину пути.
6
На двенадцатый день плавания Джеймс, завершив полуденные наблюдения, спустился вниз для вычислений курса. Он вынырнул из каюты, ухмыляясь.
— Половина пути, — сказал Джеймс.
— Точно?
— Ага, как раз половина. Двенадцать дней. Двигаемся мы что-то слишком медленно. Хорошо бы, если б нас подогнал какой-нибудь ветерок.
Капитан окинул взглядом лениво плещущие волны. С востока дул легкий бриз. Кеч делал примерно три узла.
— Да, ветер нам бы не помешал, — согласился Деннисон.
— А то. Эти проклятые «конские широты» надоели до смерти. Штиль и шквал, штиль и шквал. С ума сойти.
— Пустынное местечко, — сказал Деннисон, оглядывая горизонт.
— Какое есть. Но мне это по душе. Люблю, когда есть где разгуляться.
— Я тоже, — кивнул Деннисон. — Мы действительно на середине пути?
— Железно. Наблюдения и расчеты сходятся. Следи за курсом, парень!
Кеч, оказывается, повернул на десять градусов к ветру. Деннисон выровнял яхту по курсу.
— Не забывай о руле, — сказал Джеймс. — Хоть на соплях, но мы должны выбраться из этих поганых широт. Глянь! Ветер снова пропал.
— Да.
— И больше никаких снов наяву.
— Снов наяву?
— Вот именно. С того первого шквала ты бродишь по судну, как лунатик. Витаешь в облаках, Деннисон. Что с тобой, черт возьми?
Деннисон почувствовал, как кровь приливает к его обожженным щекам.
— А что со мной такое?
— Да то самое. Тебя что, баба ждет в Нью-Норке?
— Да. Одна девушка.
Джеймс зашелся смехом.
— Готов поспорить, какая-нибудь маленькая шлюшка.
— Я буду более внимательным, кэп, — пообещал Деннисон. — Просто я себя неважно чувствую. Солнце так и жарит.
— О'кей, — сказал Джеймс. — Перестань бредить и думай о насущном, Если бы ты был повнимательней, мы бы не попали в тот шквал. И меня бы не вынесло за борт.
Деннисон молча смотрел на него.
— Конечно, я выкрутился, — продолжал Джеймс, — и это главное. Но ничего могло бы и не случиться. Мне не хотелось бы, чтобы такое повторилось. Потому думай о деле. Ты снова сбился с курса.
Деннисон выровнял курс и снова уставился на капитана.
— Пойду вздремну часок, — сказал тот. — Пока еще твоя вахта.
— Кэп…
— Что еще?
— У меня есть шанс остаться с вами, после того как мы прибудем в Нью-Йорк? Мне правда нравится с вами работать, капитан.
— Мы уже все обговорили, — ответил Джеймс. — Ничего не изменилось.
— Но это реально?
— Лучше не рассчитывай на меня.
— Но шанс у меня есть?
— Считай, что нет.
Джеймс повернулся и двинулся вниз по трапу. Деннисон проводил его взглядом. Чувство безысходности охватило его, заглушая ненависть и гнев, разбивая желания и надежды в прах.
Деннисон закричал:
— Капитан Джеймс!
— Чего тебе? — отозвался капитан, не успевший дойти до конца трапа.
Деннисона захлестнуло отчаяние, его руки, сжимавшие штурвал, дрожали.
— За кормой акула! Плывет за нами.
— Черт побери, и что с того?
— Кэп, мне она не нравится, — испуганно ответил Деннисон. — В ней все двадцать футов, а то и тридцать. Похоже, эта тварь собралась перекусить наш руль.
— Не сходи с ума, — сказал Джеймс. Но все же поднялся по сходням. — Большая, а? Какого вида?
— Не знаю точно, — ответил Деннисон. Его трясло. В горле пересохло, руки дико прыгали. Он покрепче вцепился в штурвал. Полуденное солнце обрушивало жар на его затылок, кровь в висках грохотала.
— Может, мако, — предположил Деннисон.
— Не в этих водах. — Джеймс пересек кокпит и вскарабкался на корму. — Скорее, «кормилица». Они не опасны. Но, может, мы сумеем подстрелить ее из нашего акульего ружья. Где же эта тварь?
— Там, прямо под нами, — ответил Деннисон. Капитан Джеймс подступил к краю кормы, небрежно придерживаясь одной рукой за бакштаг.
— Что-то не видать.
— Была под рулем. Видите?
Джеймс нагнулся пониже, вглядываясь в прозрачную голубую воду. Деннисон поднялся, его тело казалось неповоротливым и безжизненным. Он подумал о Сент-Томасе и минуте, когда чуть не убил негра. Он подумал об Эррере. У тебя всего одна минута. Прежде чем ты поймешь, что произошло, минута пройдет, и шанс будет упущен навсегда…
— Ничего, — сказал Джеймс. Он начал распрямляться.
Минута проходила… проходила…
Руки Деннисона вырвались вперед, хватая капитана за бока. Он толкнул Джеймса изо всех сил. Капитан упал, тяжесть его тела перевесила, рука не удержала бакштаг. Он плюхнулся в воду, подняв фонтан брызг, и тут же вынырнул.
— Акула! — завизжал капитан. — Акула!
— Да нет, не акула! — крикнул Деннисон в ответ. — А вы, кэп. Вы — за бортом. На полпути! Четыреста миль до Сент-Томаса и столько же до Бермуд. Выбирайте, что вам больше нравится — и полный вперед!
— Деннисон! Что за дурацкие шутки?
— А может, вам лучше направиться к Багамам? — орал Деннисон. — Курс на запад, шестьсот миль. Вы их не пропустите! Плывите, кэп! Плыви, сукин сын!
— Прекрати! — заорал Джеймс в ответ. — Положи кеч в дрейф, Деннисон! Я возвращаюсь на борт!
— Дудки! — разрывался Деннисон. — Ты уже покойник, кэп! Может, ты этого еще не понял, ты еще дышишь, но это все равно! Ты покойник!
Кеч, подгоняемый легким ветром, скользил по волнам быстрее, чем может плыть человек. Джеймс нагнул голову и загребал воду мощными руками, стараясь нагнать судно. Но когда он поднял голову, кеч был уже в пятидесяти ярдах и продолжал удаляться.
Деннисон сидел на кокпите и смотрел на Джеймса, который теперь казался не более чем жирной черной точкой на волнах. Половина первого пополудни, солнце пекло немилосердно, как, впрочем, и положено в тропиках.
Чувство бешеного восторга охватило Деннисона. Он сделал это! Выждав нужный момент, он атаковал и не промахнулся! Все кончено. Убийство совершилось. Деньги и яхта — его. Месть удалась.
Он знал, что с этой минуты для него начинается новая жизнь.