Папа Шульц нуждался в помощи для полевых работ не больше, чем я нуждался в лишней паре ушей, но это не помешало мне переехать к ним. В этой семье работали все, кроме младенца, и то можно было вполне рассчитывать на то, что девочка начнет мыть посуду, как только поднимется на ноги. Все постоянно работали, и, кажется, это доставляло им удовольствие. Когда ребятишки не занимались фермой, они делали уроки, а если они не справлялись с домашним заданием, их наказывали тем, что не пускали работать в поле.

Мама проверяла, как они выучили уроки, во время стряпни. Иной раз она выслушивала такие предметы, которых, я убежден, сама никогда не изучала, но папа Шульц тоже их контролировал, так что все было в порядке.

Что до меня, я учился ухаживать за свиньями. И за коровами. И за курами. И обучался искусству обрабатывать платную землю и получать богатую почву. «Платная земля» — это нечто, импортирующееся с Земли: концентрированные почвенные культуры с бактериями и тому подобное. С их помощью можно оживлять почву.

Ужасно много приходилось узнавать нового. Возьмите коров — половина окружающих вас людей не умеет отличить своей правой руки от левой, но кто бы мог подумать, что это так важно для коровы? А ведь это так, я сам это обнаружил, когда попробовал подоить корову с левой стороны. Все здесь требовало упорного труда, примитивного, как на китайской ферме. Тачка была тут самым обычным средством для перевозки груза. Я научился не относиться к тачке с презрением, когда приценился к одной из них в магазине. Всеобщая нехватка техники объяснялась вовсе не недостатком энергии: антенна на крыше дома у Шульцев могла выдать столько энергии, сколько нужно, — просто никаких машин не было. Те немногие машины, какие имелись на планете, принадлежали всей колонии, и это были такие, без которых колония никак не смогла бы обойтись, например камнедробилки, или оборудование для тепловых ловушек, или сама энергетическая установка.

Джордж объяснял это так: каждый рейс с Земли должен был обеспечить баланс между людьми и грузом. Колонисты требовали, чтобы доставляли меньше иммигрантов и больше машин, а Колониальная комиссия всегда настаивала на том, чтобы посылать как можно больше людей, а импортируемые грузы свести к минимуму.

— Комиссия, разумеется, права, — объяснял он. — Если у нас будут люди, у нас будут и машины: мы их сами изготовим. К тому времени, как ты обзаведешься семьей, Билл, иммигранты начнут прибывать сюда с пустыми руками, совсем без грузов, и мы сможем снабдить каждого человека всем, начиная от пластмассовых тарелок и кончая механическим культиватором для обработки полей.

Я заметил:

— Если они будут ждать, пока я обзаведусь семьей, им придется повременить — и здорово. Я считаю, что холостяк может путешествовать быстрее и дальше.

Папа только ухмыльнулся с таким видом, как будто он знает что-то такое, что мне неизвестно, и не скажет мне этого. Я пришел в город, чтобы пообедать с ним и с Молли — и с пигалицей, конечно. Я не так-то часто виделся с ними с тех пор, как поступил на работу к папе Шульцу. Молли преподавала в школе, Пегги, разумеется, не могла ходить на ферму, а папа был очень занят да еще взбудоражен тем, что в двадцати милях от города обнаружили месторождение окиси алюминия. Он с головой ушел в новый проект и утверждал, что через один ганимедский год возможно будет получать листовой алюминий для продажи.

Вообще говоря, на Ганимеде не так уж тяжело поднимать ферму ручным трудом. Низкая гравитация очень выручает: не особенно утомляешься, таскаясь по полям. Моя масса была сто сорок два фунта, при том, что откармливала меня мамаша Шульц; это означало, что я весил меньше пятидесяти фунтов вместе со своими рабочими сапогами. Легкой была и тачка, даже нагруженная.

Но вы ни за что не догадаетесь, какое преимущество действительно делало работу по-настоящему легкой.

Ни малейших сорняков.

Совершенно никаких сорняков! Мы проявили крайнюю осторожность, чтобы их не завести. Как только нанесешь слой привозной земли, так вырастить урожай — плевое дело: зарой в почву семена и быстрее отступай в сторону, до того, как вырастет стебель и хлестнет тебя прямо по глазам.

Это вовсе не значит, что мы не работали. На ферме всегда есть чем заняться, даже когда не докучают сорняки. И относительная легкость нагруженной тачки приводила только к тому, что мы каждый раз наваливали на нее втрое больше. Но и веселились мы будь здоров. Я никогда прежде не видел семьи, где бы так много смеялись.

Я принес из города свой аккордеон и обыкновенно играл после ужина. Мы пели хором, папа Шульц гудел, сбиваясь с мелодии, и предоставлял всем находить ту тональность, в которой пел он.

Развлекались мы здорово. Гретхен оказалась ужасной насмешницей, когда ей удавалось преодолеть свою застенчивость. Но я всегда мог отыграться: притворялся, будто у нее голова загорелась, и грел руки об ее волосы, или грозил опрокинуть на нее ведро воды, пока она не сожгла дом. Наконец настал день, когда пришла моя очередь получать камнедробилку для работы на моей земле, и я почти пожалел, увидев, что ее привезли: так славно я проводил время у Шульцев.

Но к тому дню я уже научился холостить петухов и сажать рядками пшеницу; научиться-то предстояло еще многому, но не было никаких причин оттягивать начало работы на собственной ферме.

Для того чтобы камнедробилка могла начать функционировать, нам с папой нужно было подготовить территорию фермы: взорвать динамитом самые большие камни. Камнедробилка могла справиться только с валунами размером не более бочонка, зато с такими камнями она разделывалась великолепно. Динамит, благодарение Господу, дешев, и мы извели его огромное количество. Сырье для его изготовления — нитроглицерин, который не приходится импортировать с Земли, глицерин добывается из животных жиров, а азотная кислота — синтетический побочный продукт атмосферного проекта.

Папа провел со мной два уик-энда, изготовляя камни среднего размера из гигантских, потом решил, что может спокойно доверить эти взрывы мне, и я закончил работу сам. На дальнем конце нашего участка протекал ручей из тающих снегов, сбегающих с гор. Взрывами мы прорубили для него новое русло, чтобы он был поближе к тому месту, где мы поставим дом. Пока что мы оставили это русло сухим: мы просто не тронули на дне его огромную глыбу, с тем чтобы взорвать ее позже. Мы уничтожили целиком холмик порядочного размера и опрокинули его в ущелье со стороны озера.

Для этого потребовались огромные заряды, и я чуть было не обзавелся нимбом и парой крылышек, малость недооценив, как далеко летят иные из осколков! Но вообще эта работа была легкой, и мы много развлекались. Я взял напрокат в инженерном управлении виброперфоратор, с его помощью в любом обломке скалы проделывается отверстие в двадцать футов с той же легкостью, с какой нож входит в масло. Потом насыпаешь туда взрывчатки, остальное пространство заполняешь каменной пылью, поджигаешь запал — и удирай со всех ног.

Но с особенным удовольствием я подорвал ту скалу, которая напоминала человеческий череп. Уж это я как следует устроил, так ему с его злобным взглядом и надо! Когда мы проводили взрывные работы, нас посетил гость. Мы с папой только сделали перерыв, чтобы сесть пообедать, как пожаловал Сондерс — «человек из кулуаров», как папа его прозвал. Мы пригласили его разделить с нами наши припасы: он-то ничего с собой не принес, кроме аппетита. Он все жаловался: на то, на это. Папа пытался переменить тему разговора, расспрашивая, как у него продвигаются взрывные работы. Сондерс ответил, что дело это медленное. Папа спросил:

— Ведь вы получаете камнедробилку после нас, да?

Сондерс подтвердил и сказал, что хочет занять у нас взрывчатки: у него самого времени мало. Взрывчатку папа ему дал, хотя это означало лишнюю прогулку в город и обратно, да к тому же завтра после работы. Сондерс продолжал свое:

— Я хорошенько обдумал нашу ситуацию, мистер Лермер. Мы тут бьемся совершенно понапрасну.

— Вот как? — спросил Джордж.

Сондерс сказал:

— Да, в самом деле! Ну, во-первых, взрывать не должны сами поселенцы, нужно, чтобы власти прислали нам группы специально обученных людей. Это ведь входит в контракт: нам положено получить подготовленную землю.

Папа деликатно ответил, что, возможно, это и неплохая идея, хотя он не знает, где взять достаточное количество обученных команд, чтобы проделать всю работу на полутора тысячах новых ферм.

— Пусть администрация их наймет! — горячился мистер Сондерс. — Пусть специально привезут их с Земли. Теперь, послушайте, мистер Лермер, вы ведь работаете в конторе главного инженера. Вы должны замолвить там словечко насчет всех нас.

Джордж поднял вибратор и приготовился закладывать заряд. Через некоторое время он ответил:

— Боюсь, что вы обратились не по адресу. Я работаю в совершенно другом отделе.

По-моему, мистер Сондерс понял, что его тактика была неверной, потому что после этого он сказал:

— Во-вторых, я тут приглядывался к почве, или к тому, что они называют «почвой», — снова они делают совершенно не то, — он пнул ногой кусок скалы. — Эта штука никуда не годится. На этом вы ничего не сможете вырастить.

— Естественно, — согласился с ним папа. — Сначала надо образовать почву.

— Вот об этом я и говорю, — продолжал мистер Сондерс. — Вы должны иметь почву — богатый чернозем. Они нам говорят, что надо его выращивать — по квадратному футу за один раз. Мол, запахивайте в нее мусор, запускайте земляных червей — и еще множество всяких дурацких штук.

— Вам известен лучший способ?

— Да вот именно что известен! К тому я и клоню. Мы тут все пустяками занимаемся, делаем то, что велит нам шайка бюрократов, которые в жизни не вырастили ни одного урожая, и все ради нескольких дюймов землицы среднего качества — а ведь имеются миллионы кубических футов богатейшего чернозема, и они зазря пропадают.

Папа резко поднял голову:

— Где?

— Да в дельте Миссисипи, где же еще? Чернозем там залегает сотнями футов.

Мы оба на него так и вытаращились, но он говорил совершенно серьезно.

— Всего-то и нужно сделать — как следует все разровнять. А после положить настоящую земную почву на скалу, на глубину по крайней мере двух футов, тогда будет впору и работать. А так, как оно есть, мы только время зазря теряем.

Папа немного выждал, прежде чем отвечать.

— А вы себе представляете, сколько это будет стоить? — спросил он.

Мистер Сондерс отмахнулся от вопроса:

— Это совершенно неважно, важно то, что мы в результате получим. Ведь правительство хочет, чтобы мы здесь поселились, правда? Ну, так если мы все будем держаться вместе и будем на этом настаивать, мы все и получим, — он победоносно вздернул подбородок.

Джордж начал было что-то говорить, потом умолк. Он посыпал заряд сверху каменной пылью, похлопал по нему рукой, потом выпрямился и вытер с лица пот.

— Послушайте, гражданин, — сказал он, — неужели вы не видите, что мы заняты? Я собираюсь поджечь этот запал, предлагаю вам отойти подальше в безопасное место.

— А-а? — спросил Сондерс. — Какой силы заряд? Как далеко надо отходить?

Держал бы он глаза открытыми, сразу бы увидел, какой величины заряд и на сколько нужно отойти. Папа ответил:

— Ну, скажем, мили на полторы — или даже на две. И идите, не останавливайтесь.

Сондерс вылупился на него, негодующе фыркнул и двинулся прочь. Мы отошли от своего устройства и дали ему взорваться. Закладывая следующий заряд, я увидел, как у Джорджа шевелятся губы. Немного погодя он сказал:

— По самым скромным подсчетам вес чернозема по сто фунтов на кубический фут составит весь груз «Мэйфлауэра» за один рейс, и это чтобы доставить одному только мистеру Сондерсу землю для такой фермы, какую он хочет иметь. Если так, то понадобится ровно тысяча ганимедских лет, то есть пятьсот земных, чтобы «Мэйфлауэр» привез сюда землю для всей нашей партии.

— Ты забыл «Крытый фургон», — с воодушевлением напомнил я.

Джордж усмехнулся:

— Ах, да! Когда «Крытый фургон» пройдет комиссию и начнет служить нам, мы сможем уменьшить этот срок до двухсот пятидесяти лет — при условии, что новые иммигранты перестанут прибывать и если выйдет запрещение рожать детей! — он нахмурился и добавил: — Билл, почему некоторые вроде бы вполне взрослые мужчины не в состоянии усвоить примитивную арифметику? — я не нашелся, что ответить, и он продолжал: — Шевелись, Билл, давай-ка кончать все эти взрывы. Боюсь, что придется нам ковыряться с нашим неэффективным способом, даже если он не подойдет нашему другу Сондерсу.

Наутро, согласно расписанию, должна была появиться камнедробилка, и я поджидал ее, стоя на дороге. Она делала миль двадцать в час и занимала всю ширину дороги. Когда камнедробилка подошла к стене лавы, она остановилась. Я помахал оператору, он помахал мне в ответ, потом машина немного поворчала, двинулась вперед и начала пожирать лаву. Для этой машины лава не была препятствием. Виброрезак, встроенный в ее нижнюю часть, ловко подрезал снизу слой лавы, точно хозяйка, снимающая пирог со сковородки, громадная стальная лопата впереди поддевала лаву и отламывала куски, а транспортер перекладывал их к себе и пережевывал своими челюстями.

Водитель мог по желанию бросать пережеванный материал под задние катки или же отбрасывать его в сторону. Сейчас он отбрасывал в сторону, оставляя чистый слой, выровненный виброрезаком. Получалась дорога — хорошая ровная дорога, пыльноватая, но немного дождя это исправит. Машина была жутко шумная, но водителя это, кажется, ничуть не волновало. Он даже наслаждался: образовывался легкий ветерок, который относил от него пыль. Антисиликозная маска сдвинулась у водителя на лоб, так что видно было, как он усмехался. К полудню он добрался до наших владений и заглушил машину. Мы вместе перекусили, потом он начал выравнивать мою ферму — пять акров, остальное подождет. Мне здорово повезло: ведь я получил землю, готовую к обработке, на много месяцев раньше, чем предполагалось по первоначальному плану: вторым рейсом «Мэйфлауэр» доставил еще три камнедробилки и очень небольшое количество иммигрантов, только чтобы заменить всех тех членов нашей партии, которые сдались и пожелали вернуться домой. Таков был компромисс, выработанный городским советом совместно с Колониальной комиссией.

Грохот сделался еще ужаснее, когда камнедробилка вгрызлась в твердые камни вместо лавы, но для моих ушей он звучал музыкой, и смотреть на это зрелище мне нисколько не надоедало. Каждый разжеванный кусочек камня превращался в кусок земли для моей фермы. К ужину вместе с папой появился водитель второй смены. Некоторое время мы смотрели вместе, потом папа отправился домой в город. Я остался. К полуночи я пошел на ту часть своего участка, которая должна пока оставаться необработанной, отыскал там большую скалу, чтобы она загородила от меня солнце, и лег немного вздремнуть.

Потом я услышал, как оператор, закончивший смену, трясет меня за плечо и говорит:

— Вставай, парень, твоя ферма готова!

Я вскочил, протер глаза и огляделся. Пять акров измельченного грунта и низкий бугорок посередине/где встанет дом. У меня была ферма.

По логике вещей, теперь надо было бы возводить дом, но по графику на следующей неделе я должен был получить «жвачную машину». Это вроде детеныша камнедробилки. Вместо антенны у нее блок питания, квалифицированного обслуживания она не требует, с ней кто угодно может управиться, и она должна закончить то, что начала камнедробилка. В колонии таких жевалок штук сорок.

Камнедробилка оставила после себя слой в несколько футов толщиной, состоящий из камней величиной с мой кулак. Впереди жевалки укреплена вилкообразная лопата, даже несколько лопат разных размеров. Грубая вилка погружается в каменное крошево на глубину примерно в восемнадцать дюймов и подбирает большие булыжники. По мере того как машина продвигается вперед, камни сваливаются в задний бункер и там крошатся до размеров грецкого ореха.

После того как вы прошлись по земле разок этой грубой вилкой, ее надо снять, поставить среднюю вилку и уменьшить расстояние между дробящими камни вилками. На этот раз вы погружаетесь только на десять дюймов, в результате образуется гравий. Потом вы устанавливаете вилку потоньше, а после — самую тонкую, и, когда вы заканчиваете, верхние шесть дюймов или около того превращаются в каменную муку, мелкую, точно глина — это все еще мертвое вещество, но оно уже готово к тому, чтобы ожить.

Еще, еще, и еще — продвигаешься дюйм за дюймом. Для того чтобы полностью использовать время, на которое дана вам жевал-ка, приходится трудиться двадцать четыре часа в сутки, пока ее у вас не заберут. Я работал сплошняком весь первый день, не сходя с машины даже для того, чтобы пообедать — так и ел в седле.

После ужина меня сменил папа, из города явился Хэнк, и мы трудились всю ночь, благо, стояла светлая фаза, понедельник.

На другой день к вечеру явился папа Шульц, обнаружил, что я сплю, положив голову на приборную доску, и отослал меня к себе в дом, чтобы я поспал по-настоящему. После этого случая всякий раз, как у меня проходило четыре или пять часов наедине с машиной неизменно появлялся один из Шульцев. Не знаю уж, как бы мы с папой управились в темную фазу без Шульцев.

Но они здорово помогли, и к тому времени, когда пришлось отдать жевалку, почти три с половиной акра были уже готовы к тому, чтобы закладывать почву.

На пороге стояла зима, и я всей душой хотел закончить свой дом и жить в нем весь зимний месяц, но, для того чтобы все это выполнить, нужно было как следует погорбатиться. Необходимо было посеять что-то, скрепляющее почву, иначе весна снесет верхний слой. Короткий ганимедский год — отличная идея, и я доволен, что все устроили тут таким образом: земные зимы длиннее чем необходимо. Зато уж здесь вам не дают терять бдительность.

Папа Шульц посоветовал посеять траву: мутированная трава взойдет на стерильной почве подобно тому, как всходят растения в гидропонических растворах. Ковер переплетающихся корней удержит мою почву, даже если зима убьет ее, и корни внесут среду, в которой станут распространяться бактерии.

В основе своей платная земля — это просто хороший земной чернозем, кишащий бактериями, грибками и микроскопическими червями — всем, что требуется, кроме крупных дождевых червей, которых можно туда добавить. Но не годится привозить почву с Земли на Ганимед в качестве груза. В любой полной доверху лопате суглинка найдутся сотни всевозможных животных и растений, которые вам нужны, но там окажется и масса других вещей, которые вам абсолютно ни к чему. Микробы столбняка, например. Или вирусы, вызывающие различные заболевания у растений. Гусеницы. Споры. Семена сорняков. У большинства из них слишком маленькие размеры, чтобы можно было разглядеть их невооруженным глазом, а некоторые нельзя даже отфильтровать.

Поэтому в земных лабораториях, готовя такую платную землю, выводят чистые, беспримесные культуры всего, что необходимо: выращивают мелких червячков, разводят грибки и все прочее, что хотят оставить. Потом берут саму почву и обрабатывают ее так, что она становится безжизненнее самой Луны: подвергают ее радиации, прогревают и испытывают на стерильность. Потом берут все то, что сохранили из живых организмов, и закладывают в мертвую почву обратно. Это и есть первичная «платная земля», в полном смысле этого слова. А на Ганимеде исходный материал разрезают на шестьдесят четыре части, дают вырасти всему, что там растет, потом каждую часть разрезают еще пополам. Сто фунтов платной земли, которыми снабжают колониста, могут содержать фунт земной почвы.

Делается все возможное, чтобы, как говорят экологи, «ограничить вторжение», чтобы туда попало только желаемое. Я не упомянул одной детали, когда описывал наше путешествие по космосу: в пути нам тщательно простерилизовали одежду и багаж и предупредили, что мы сами должны хорошенько помыться, прежде чем снова наденем свою одежду. Это была единственная отличная баня, которую я получил за два месяца, но после нее мне долго казалось, что от меня пахнет больницей.

Грузовики колонии привезли полагающуюся мне платную землю, чтобы я мог засеять ферму. В то утро я рано покинул дом Шульцев, мне нужно было их встретить. Существуют разные мнения насчет того, как следует распределять платную землю: некоторые поселенцы распределяют ее равномерно повсюду, рискуя, что она погибнет, а некоторые выкладывают небольшие кучки на расстоянии шести-восьми футов одна от другой, в шахматном порядке… надежно, но медленно. Я прикидывал так и этак и не мог ни на что решиться, как вдруг увидел, что кто-то движется по дороге.

Люди шли целой процессией, они катили тачки, их было шестеро. Вот они подошли ближе, и я понял, что это вся мужская часть семейства Шульцев. Я двинулся им навстречу.

Тачки оказались нагружены всяким мусором и отходами — и все для меня! Папа Шульц давно все это собирал, чтобы сделать мне сюрприз. Я не знал, что и сказать. Наконец, у меня вырвалось:

— Ой, папа Шульц, я ведь не знаю, когда смогу с вами расплатиться!

Он проворчал со свирепым выражением лица:

— Какая еще оплата? У нас этого компоста — хоть завались!

Потом он велел мальчикам вывалить груз на верхушку кучи моей платной земли, взял вилы и начал размешивать все это так же тщательно, как мама Шульц, когда она взбивала яичный белок.

Он взял все в свои руки — и мне уже не нужно было ломать голову над тем, какой вариант самый лучший. По его мнению — а вы монете быть уверены, что я с ним не спорил, — тою, чем мы располагали, хватало на добрый акр, и по его методу надо было распределить всю массу по земле. Но он не выбрал какой-то определенный акр, он наметил на моем грунте из перемолотых камней семь полосок ярдов по двести каждая. Они отстояли друг от друга на тридцать пять-сорок футов. Каждый из нас взялся за тачку — шестеро Шульцев, да еще я, — и мы рассыпали смесь каждый по своей линии. Когда это было сделано и были поставлены каменные пирамидки, чтобы обозначить, где идут линии, мы прошлись по смеси граблями, втирая ее между полосками в каменную пыль на расстоянии пяти или шести футов по бокам от каждой полоски. Около полудня появились мама Шульц с Гретхен, до ужаса нагруженные, и у нас получился славный пикник, когда мы сделали перерыв в работе.

После обеда Ио нужно было возвращаться в город, но он уже почти закончил свою полоску. Папа Шульц закончил свою и продолжал помогать Гуго и Петеру, которые были еще слишком малы, чтобы управляться с настоящими граблями. Я приналег и закончил свою полосу как раз вовремя, чтобы завершить еще и то, что оставил Ио. К концу дня появился мой папа, он собирался мне помогать весь вечер — была как раз светлая фаза и можно было работать до тех пор, пока вас держали ноги, — но больше уже нечего было делать. И он тоже не знал, как их отблагодарить.

Мне хочется думать, что мы наладили бы ферму и без Шульцев, и может быть, так бы оно и было, — и все-таки я не очень в этом уверен. Пионер нуждается в хороших соседях.

Всю следующую неделю я вносил в почву между полосками искусственные нитраты с энергетической установки колонии — это хуже, чем «платная земля», но зато не так дорого.

Потом я занялся тем, что вручную, как в Библии, сеял траву, а после осторожно проходил по этому месту граблями. Тут объявился этот чертов Сондерс. Он то и дело появлялся, когда папы не было.

Наверно, ему было одиноко. Его семья все еще находилась в городе, а он жил в десятифутовом сарае из камней, который сам построил. Он на самом деле и не разрабатывал ферму, я даже не мог хорошенько понять, чем он там занимается.

Я сказал: «Здрасьте», — и продолжал работу.

Он понаблюдал за мной с кислым видом и сказал:

— Все еще гнешься над этой ерундой и жилы из себя тянешь, юноша?

Я сказал ему, что никаких жил из меня не вытягивается, и спросил, создает ли он себе ферму. Он фыркнул:

— И не думаю.

— Тогда что же вы делаете?

— Билет себе покупаю, вот что.

— Как это?

— Единственное, что можно в этом месте продать, так это чуть улучшенную землю. Я их собираюсь обставить в их игре, вот что. Я сбагрю эту землицу какому-нибудь сосунку, и тогда вместе со своим семейством мы отправимся назад на нашу любимую Землю. Это как раз то самое, что и тебе следовало бы сделать, не будь ты таким законченным дурнем. Никогда у тебя здесь фермы не будет. Это невозможно.

Я начинал уставать от него, но у меня как-то нахальства не хватает напрямую вести себя грубо.

— Не знаю, не знаю, — ответил я. — Посмотрите на мистера Шульца — у него очень славная ферма.

Сондерс снова фыркнул.

— Ты имеешь в виду Джонни Яблочное Семечко?

— Я имею в виду мистера Иоганна Шульца.

— Ясно, ясно — Джонни Яблочное Семечко. Так его все в городе называют. Он же ненормальный. Ты знаешь, что он сделал? Дал мне горсть яблочных семечек, а вел себя при этом так, будто вручает мне богатства царя Соломона.

Я оперся на грабли:

— А разве это не так?

Сондерс плюнул на землю между нами:

— Он просто шут гороховый!

Я поднял грабли и сказал:

— Мистер Сондерс, вы стоите на моей земле, это моя собственность. Даю вам две секунды на то, чтобы с нее убраться — и чтобы духу вашего тут больше никогда не было!

Он отступил и крикнул: — Эй! Ты мне это прекрати! Ты что это граблями замахиваешься?

Я сказал:

— Мотайте отсюда!

Он смотался.

Дом был проблемой. На Ганимеде все время происходят небольшие сотрясения почвы. Они связаны с «уравновешиванием», которое означает всего только «выравнивание давления», если выражаться точнее, но вообще есть целая наука о том, как горы уравновешивают моря и как давление на всей планете выравнивается. Это связано и с приливно-отливным механизмом, что довольно странно, потому что на Ганимеде нет никаких приливов и отливов: Солнце от него слишком далеко, чтобы оказывать какое-нибудь влияние, и Ганимед всегда повернут к Юпитеру одной и той же стороной. Да, можно проследить небольшие приливы на лагуне Серенидад, когда Европа ближе всего к Ганимеду, имеется даже небольшое воздействие Каллисто и Ио, но я-то имею в виду, что истинных приливов — как, к примеру, на Тихом океане — на Ганимеде не бывает.

Что на нем есть, так это вмороженные приливные напряжения. Мистер Хукер, главный метеоролог, объясняет это тем, что Ганимед находился ближе к Юпитеру, когда начал остывать, и утратил вращение вокруг своей оси, так что образовались такие приливные напряжения на самой планете — нечто вроде окаменелых приливов. Вы знаете, что на Луне тоже бывают такие. А тут явились мы, растопили ледяную шапку и дали Ганимеду атмосферу. Это повсюду нарушило давление, и теперь изостатический баланс устанавливается заново.

Я — калифорнийский мальчишка, мне нужен был дом, устойчивый к сотрясениям. У Шульцев дом был устойчивый, и идея была хорошая, хотя тут никогда не бывало толчков такой силы, чтобы опрокинуть человека, тем более — здание. Но большинство колонистов избавляли себя от лишнего труда: тяжело построить дом, устойчивый к толчкам почвы. Более того, это еще и дорого. Основной список оборудования и инструментов, которые обещаны поселенцу по контракту, выглядит вполне внушительно: мотыга, кирка, лопата, тачка, ручной культиватор, ведро, и так далее, до конца списка, — но, когда вы начинаете устраивать ферму, вам приходится идти в магазин и покупать массу всего другого. Я уже задолжал акр или полтора, еще до того, как построил дом.

Как и многие, мы пошли на компромисс. Одна комната будет устойчива к колебаниям поверхности, потому что там придется поддерживать высокое давление, — это комната Пегги. К этому моменту ей уже становилось лучше, но она все еще не могла долгое время выносить низкое давление. Если семейство переедет на ферму, придется изолировать ее спальню, построить перед ней шлюз для выравнивания давления и установить компрессор. Все это стоило денег. Прежде чем взяться за строительство дома, мне пришлось заложить еще два акра. Папа попытался поставить свою подпись, но ему прямо сказали, что кредит может иметь поселенец, а он — служит в конторе. Это определило наши планы: построить одну сейсмоустойчивую комнату, а остальные переоборудовать таким же образом позднее. Пока дом будет состоять из гостиной, десять на двенадцать, где буду спать я, крохотной спаленки для Джорджа и Молли и комнаты Пегги. Везде, кроме комнаты Пегги, стены будут из голого камня, а крыша — фабричного изготовления.

Тесновато, правда? Ну так что же? Эйб Линкольн начинал с еще меньшего.

Как только семена были посеяны, я начал тесать камень. Вибропила похожа на виброперфоратор, только она пропиливает щелочку тонкую, как волос, вместо того чтобы буравить дыру. Когда она включена, приходится соблюдать большую осторожность и следить, чтобы пальцы не попали под нее, но камень она обтесывает легко. По контракту вы имеете право пользоваться ею сорок восемь часов бесплатно и еще сорок восемь часов, если нужно, за уменьшенную прокатную плату. Я тщательно распланировал свою работу, и мне удалось справиться за два бесплатные дня. Не хотелось мне влезать в новые долги, потому что очень хотелось устроить еще одну вещь не позднее, чем кончится следующая весна: мерцающие прожекторы. Папа Шульц установил такие у себя в поле, и они почти удваивали ему урожай. Земные растения не привыкли к трем с половиной суткам тьмы, но, если вы можете помочь им прожить темную фазу при искусственном освещении, старый добрый фотосинтез начинает действовать и оправдывает себя.

Правда, это могло и подождать.

Дом мне построил отряд — тот отряд, в котором я состоял, то есть я имею в виду — отряд «Иноземцев». Для меня это было сюрпризом, но все-таки не совсем, потому что каждому надо было поставить дом, а в одиночку это сделать невозможно. Я сам уже принимал участие в строительстве шести домов — не из чистого великодушия, поймите меня правильно, — мне ведь надо было научиться, как это делается. Но отряд пожаловал задолго до того, как я хоть слово сказал, что готов начинать строительство. Они бодро промаршировали по нашей дороге. Сергей подвел их туда, где должен был подняться дом, и спросил меня:

— Билл, у тебя все скаутские взносы уплачены? — это прозвучало свирепо.

— Ты же знаешь, что все, — ответил я.

— Тогда можешь помогать. Но не мешай нам, — он заулыбался, и я понял, что меня разыгрывали. Он повернулся к отряду и заорал: — Тренировка по строительству дома! Разойдись! Приступай!

Внезапно все стало выглядеть, точно в телевизионной комедии, когда идет ускоренная съемка. Никогда я не видел, чтобы кто-нибудь работал так, как они. Разрешите заметить, скаутская форма еще не делает человека скаутом. Никакой формы ни у кого из нас не было, не могли мы себе позволить специальную одежду только для скаутских занятий.

Кроме «иноземцев» там были Вик Шульц и Хэнк Джонс, оба из отряда «Твердая скала», а еще Дуг Окаджима, который вообще не принадлежал к нашей организации, а состоял в отряде Ба-ден-Пауэлла. Это согрело мне сердце. За последнее время я не особенно часто видел ребят: во время светлой фазы я всегда работал допоздна и не мог ходить на сборы, а в темную фазу хорошенько подумаешь, прежде чем в собачий холод выйти на девятимильную прогулку до города после ужина.

Мне стало неловко при мысли о том, что я их совсем позабыл, а вот они обо мне не забыли, и решил посещать сборы, несмотря на усталость. И сдать испытания на те две нашивки при первом же подходящем случае. Это напомнило мне еще об одном невыполненном деле — об Эдвардсе Крикуне. Но ведь невозможно терять целый день ради того, чтобы разыскать кого-то и начистить ему физиономию, когда строишь ферму. Кроме того, мне совсем не помешало бы набрать еще фунтов десять веса — не хотелось повторения того случая.

Почти тотчас же появился папа с двумя мужчинами из его конторы и взял на себя устройство и изоляцию комнаты Пегги. Из того факта, что он вообще пришел, я понял, что он был в курсе всего, да он и сам мне в этом признался. Идея принадлежала Сергею, и вот почему папа меня отговорил, когда я предлагал позвать на помощь соседей. Я отозвал папу в сторону.

— Послушай, Джордж, — шепнул ему я. — Как же, ради всего святого, мы их всех накормим?

— Уж об этом не беспокойся, — засмеялся он.

— Но я как раз беспокоюсь!

Всякий знает, что обязанность поселенца, которому строят дом, — накормить всех строителей, а я был застигнут врасплох.

— Я сказал: не волнуйся, — повторил он.

И через некоторое время я понял, почему он так говорил: пришли Молли с мамой Шульц, Гретхен, сестра Сергея Маруська и еще две девчонки, подруги Пегги, — а уж что они с собой принесли! На Земле они бы такого не достали. Пикник получился превосходный, и Сергею очень трудно было заставить ребят работать после обеда.

Теоретически, Молли настряпала все это у Шульцев, но я знаю маму Шульц — во всяком случае, будем смотреть правде в лицо: Молли не такая уж искусная кухарка.

Молли принесла мне записку от Пегги. Там было написано: «Дорогой Билл! Пожалуйста, приходи сегодня вечером в город и все мне об этом расскажи. Пожалуйста, прошу тебя!» Я пообещал Молли, что приду.

К восемнадцати часам того же дня настелили крышу — и дом был готов. Правда, еще не навесили дверь: она пока была в магазине.

И электричества у нас не было, и не будет еще целую неделю. Но у нас был дом, который защитит нас от дождя, и небольшой коровник, хотя ни одной коровы у меня еще не появилось.