Когда остынет первоначальное возбуждение, путешествие в космическом корабле превращается в одно из скучнейших в мире занятий. Пейзажи мимо не проплывают, никакой работы нет, и нет даже места, где можно было бы ею заняться. Нас в «Мэйфлауэр» набилось около шести тысяч, в такой теснотище яблоку негде было упасть.

Возьмем палубу В — там спали две тысячи пассажиров. Сто пятьдесят футов в длину от носа до кормы и чуть поменьше пятисот футов по окружности, цилиндрическая форма. В среднем выходит около сорока квадратных футов на пассажира. А сколько еще места занято лестницами, проходами, перегородками и прочим. В результате у каждого хватает пространства ровно для его койки, да столько же — чтобы стоять, пока он не спит.

На таком пространстве не устроишь родео и даже не организуешь игру в «голубое-розовое».

Палуба А была побольше, а палуба С — поменьше, так как находилась ближе к оси, но в среднем места оставалось столько же. Совет установил дифференцированную систему времени, чтобы как можно рациональнее использовать камбуз и столовые и чтобы мы не спотыкались друг о друга в умывалках. Палуба А жила по гринвичскому времени, на палубе В установили зону времени «плюс-восемь», или часового пояса Западного тихоокеанского побережья, а на палубе С существовала зона времени «минус-восемь» — филиппинское время. Конечно, в результате у нас могли бы быть и разные даты, но дни официально отсчитывались по гринвичскому времени; разделение на пояса ввели только для облегчения порядка приема пищи.

Единственное, о чем мы обязаны были помнить, так это время еды. По утрам вставали рано, не усталые, не раздраженные, и ждали завтрака. Когда завтрак оставался позади, главная проблема заключалась в том, чтобы убить время до обеда. А вся вторая половина дня тянулась в непрестанном ожидании потрясающего события — ужина.

Должен признаться, что принудительную школу нам устроили не зря: два с половиной часа каждое утро и все послеобеденное время у нас были заняты. Некоторые из взрослых ворчали, что мы вечно торчим в столовых и во всех свободных помещениях во время наших уроков, а чего они от нас хотели? Чтобы мы подвешивались на верхние крюки? Сидя в классах, мы занимали куда меньше места, чем если бы свободно повсюду бегали и болтались под ногами у взрослых.

И все-таки это была довольно необычная школа. В трюме лежали запакованные обучающие машины, но мы не могли к ним подобраться, да этого все равно было бы недостаточно, чтобы продвигаться в науках. В каждом классе числилось десятка два ребят и один из взрослых, который что-нибудь о чем-нибудь знал. (Вы бы удивились, когда поняли бы, какое количество взрослых не знают ничего ни о чем!) Взрослые рассказывали нам о том, что лучше всего знали, ребята слушали, и после мы задавали взрослому вопросы. А потом он спрашивал нас. Настоящих-то экзаменов не было; не было ни опытов, ни демонстраций, ни стерео.

Папа говорил, что это лучшая разновидность школы, что университет должен состоять из доски с преподавателем на одном конце и с учеником на другом, вроде качелей. Но папа у меня романтик. Такая была скучища, что не стоило даже пытаться вести дневник: я бы смог достать микропленку — но даже не стал доставать. Время от времени мы с папой по вечерам играли в криббедж — папа каким-то образом ухитрился, не нарушая ограничения в весе, уложить доску и колоду карт. Но он так часто был занят всякими техническими проектами, которые разрабатывал для совета, что времени для игры у него просто не было. Молли попросила, чтобы я научил ее играть, я так и сделал. Потом я обучил Пегги, и она играла здорово для девчонки. Меня немного беспокоило, что я изменяю Анне, сближаясь с Пегги и ее матерью, но я решил, что Анна захотела бы, чтобы я вел себя именно так. Анна всегда проявляла ко всем дружелюбие.

И все-таки у меня оставалось много свободного времени. Ведь при одной трети g и мало двигаясь, я не мог спать больше, чем шесть часов в сутки. Свет выключался на восемь часов, но нас не заставляли сразу ложиться в постель, особенно после тех трудностей, которые возникали в связи с этим в первую неделю. После того как гасили свет, я слонялся по коридорам и валял дурака, обычно вместе с Хэнком Джонсом, пока мы оба не начинали клевать носом. Мы очень много разговаривали. Хэнк оказался не таким уж скверным парнем, если вовремя ставить его на место.

У меня все еще был мой скаутский костюм: я сложил его и держал в койке. Однажды Хэнк подошел, когда я стелил утром постель, и заметил его.

— Послушай, Уильям, — сказал он, — что ты так за него держишься? Пусть мертвое прошлое хоронит своих мертвецов.

— Не знаю, — признался я. — Может, там, на Ганимеде, скауты будут.

— Что-то я об этом не слыхал.

— А почему бы и нет? На Луне скауты есть.

— Это ничего не значит, — сказал он.

Но после нашего разговора о скаутах, у Хэнка появилась блестящая идея: а почему бы не организовать отряд скаутов уже сейчас, на «Мэйфлауэре»? Мы созвали сбор. Пегги известила о нем всех через младший совет, и мы назначили его на пятнадцать тридцать в тот же день, сразу после уроков. То есть пятнадцать тридцать по времени палубы А, или гринвичскому. Для ребят с палубы В это получалось в семь тридцать утра, а для палубы С — за полчаса до полуночи. Ничего удобнее для всех мы просто не могли подобрать. Ребята с палубы А, если хотели, могли поторопиться с завтраком и сразу прибежать на сбор, а обитатели палубы С могли не ложиться спать до начала сбора.

Пока все собирались, я играл на аккордеоне, потому что отец Хэнка сказал, что до начала собрания надо воодушевить людей музыкой. Мы призывали явиться на сбор «всех скаутов и бывших скаутов», и к пятнадцати сорока все собрались и столпились в коридорах; хотя мы имели в своем распоряжении самую большую столовую, там все не поместились. Хэнк призвал ребят к порядку, а я отложил аккордеон и выполнял роль секретаря: для такого случая я одолжил у офицера связи магнитофон. Хэнк произнес короткую речь. Нетрудно было предположить, что он станет политическим деятелем, когда вырастет. Он сказал, что для всех нас ясна необходимость товарищества, продолжения славных традиций скаутской организации на Земле и что просто позор все это утратить. Что скаутские традиции — это традиции исследователей и первопроходцев, и нет более подходящего места и времени для всего этого, чем заселение новой планеты. Сам дух Дэниела Буна требует от нас, чтобы мы продолжали скаутскую деятельность.

Я и не думал, что он так сможет выступить. Но звучало это здорово. Он умолк и подмигнул мне. Я встал и сказал, что хочу предложить резолюцию. Потом я ее прочел: она была длинновата, но мы ее сократили. В ней говорилось:

Возможно, это было слишком цветисто, но произвело впечатление.

Никто не смеялся. Хэнк сказал:

— Вы прослушали резолюцию, каковы ваши предложения? Кто-нибудь хочет ее поддержать?

Естественно, нас поддержали, со всех концов слышалось одобрение.

Тогда он попросил начать прения. Кто-то возразил, что не надо называть себя бойскаутами Ганимеда, раз мы еще не на Ганимеде. Его приняли холодно, и он заткнулся. Потом кто-то другой отметил, что Ганимед вовсе не звезда, и это делает заявление «распространить скаутское движение на звезды» бессмыслицей. Хэнк объяснил ему, что это поэтическая вольность, что в любом случае прибытие на Ганимед — шаг в верном направлении, что будут еще и следующие шаги. Как насчет «Звездного скитальца»? Тут поднялся такой шум, что ему пришлось замолчать. Самое тяжелое возражение последовало от «Миллиметрового» Мантца, небольшого паренька, который, однако, все же вырос из своих брюк. Он сказал:

— Господин председатель, это незаконный сбор. Вы не имеете никаких полномочий назначать новую скаутскую организацию.

Как член полномочного отряда номер девяносто шесть, Нью-Джерси, я возражаю в принципе против всей процедуры.

Хэнк спросил его, какие, по его мнению, полномочия имеет девяносто шестой отряд, Нью-Джерси, на орбите Марса? Кто-то взвыл:

— Вышвырнуть его вон!

Хэнк постучал по столу:

— Нет необходимости его вышвыривать, но так как брат Миллиметровый считает этот сбор незаконным, то и он принимает в нем участие незаконно. Ему разрешается удалиться, и председатель собрания не станет отныне принимать во внимание его мнение. Будем голосовать?

Провели голосование, и Хэнка единогласно избрали председателем организации. Он назначил ряд комитетов: организационный, для разработки планов и программ, для тестов и связей, и прочее. Последнему комитету поручалось выявить на корабле людей, которые раньше были вожатыми отрядов и верховными командирами, и назначить суд чести. На сборе присутствовали и слушали происходящее, наверное, около десятка взрослых. Один из них, доктор Арчибальд, член корабельной службы палубы А, заговорил:

— Господин председатель, я раньше был вожатым скаутов в Небраске. Я хотел бы предложить свои услуги новой организации.

Хэнк посмотрел ему прямо в глаза:

— Благодарю вас, сэр. Ваше предложение будет рассмотрено.

Доктор Арчибальд, кажется, здорово удивился, но Хэнк без запинки продолжил:

— Мы просим помощи всех вас, старших скаутов, мы нуждаемся в ней и ценим ее. Комиссии по связям поручается выявить имена всех тех, кто готов нам помочь.

Было решено, что у нас организуется три отряда, по одному на каждой палубе, так как всякий раз всем собираться одновременно неудобно. Хэнк попросил встать всех скаутов-разведчиков. Их оказалось слишком много, поэтому он попросил остаться стоять только «орлов». Нас насчитывалось около десятка. Хэнк распределил нас, «орлов», по палубам и велел заняться организацией отрядов, и в первую очередь подобрать командиров.

На палубе А нашлось только три «орла»: Хэнк, я и мальчишка из другой спальни, которого я раньше не встречал, Дуглас Макартур Окаджима. Хорошая получилась компания: я, Хэнк и Дуг, и я сразу почувствовал, что загружен работой. Мы с Хэнком собирались закончить сбор физическими упражнениями, но для этого не хватало места, поэтому я снова взялся за аккордеон, и все спели «Тропу скаутов» и «Зеленые холмы Земли». Потом мы все хором повторили торжественную клятву:

«Честью своей клянусь, что изо всех сил буду стараться выполнять свой долг перед Богом и своей планетой, что буду развивать в себе физическое здоровье, ум и моральную чистоту».

После клятвы сбор закончился.

Некоторое время мы собирали отряды каждый день. Между сборами отрядов, заседаниями комитетов и собраниями командиров и разведчиков у нас совершенно не оставалось свободного времени. Сначала отряды назывались просто «Отряд А», «Отряд В» и «Отряд С» по названиям палуб, но нам захотелось придумать более выразительные названия, чтобы каждый отряд имел собственное лицо. Во всяком случае, мне хотелось как-то именовать свой отряд: мы собирались начать вербовку новых членов, и привлечь их надо было чем-то более живым, чем «Отряд палубы А».

Кто-то предложил «Космические крысы», но при голосовании это название не прошло, тогда кто-то другой предложил «Дети Мэйфлауэра» — за это название и голосовать не стали, его просто отвергли. После того как мы забаллотировали «Пилигримов», «Отряд глубокого космоса», «Звездных скитальцев» и «Выше в небо», встал паренек по имени Джон Эдвард Форбс-Смит.

— Послушайте, — сказал он, — мы образовали три отряда на базе трех палуб с разными часовыми поясами, так ведь? У палубы В калифорнийское время, у С — филиппинское, а у нас — гринвичское, или английское. Почему бы нам не утвердить названия, в которых подтверждается этот факт? Мы, например, можем назвать себя отрядом Святого Георгия.

Бад Келли признал, что это идея прекрасная сама по себе, но лучше уж взять Святого Патрика вместо Святого Георгия: в конце концов, Дублин тоже живет по гринвичскому времени, а Патрик — более важный святой.

Форбс-Смит возразил:

— Это с каких же пор?

Бад крикнул:

— Да всегда так было, англичанин проклятый!

Тут уж мы все насели на них обоих, и было решено, что имен святых брать не будем. Но тут у Джонни Эдвардса появилось отличное предложение, основанное на той же идее: мы решили назвать свой отряд отрядом бойскаутов с Ганимеда имени Баден-Пауэлла, такое название связывало нас с английским часовым поясом и никого не обижало. Нашу идею поддержали: отряд палубы С назвал себя именем Агинальдо, а палуба В выбрала для себя Хуниперо Серра. Когда я это услышал, я пожалел, что наша палуба не живет по калифорнийскому времени, тогда мы сами могли бы его выбрать. Но я с этим примирился: в конце концов, Баден-Пауэлл — тоже очень гордое имя.

Вообще-то все эти имена были достаточно хороши: все трое были разведчиками, исследователями и настоящими мужчинами. Двое из них никогда не имели случая стать скаутами в узко организационном значении этого слова, но все они были скаутами, то есть разведчиками в широком смысле, как Дэниел Бун.

Папа говорит, что от названия — очень многое зависит.

Как только девчонки прослышали про наши дела, они сразу же организовали отряды для девочек, и Пегги стала членом отряда имени Флоренс Найтингейл. Я ничего в этом дурного не вижу, но почему девчонки во всем подражают мальчишкам и копируют все их действия? Все же мы были слишком заняты, чтобы обращать на них внимание: мы пытались возродить скаутскую деятельность в новых условиях. Мы решили утвердить те же ранги и знаки, которые каждый мальчик имел в прежней организации, — то есть звания, а не должности. Если ты был раньше командиром отряда или секретарем, это не имело значения, но если на Земле ты был «орлом», в бойскаутской организации Ганимеда ты и оставался «орлом», если был «щенком» — членом младшей группы, — то таким оставался и здесь. Если у мальчика не было документа, что он скаут, — а у половины ребят его не было, — мы официально утверждали те его звания, о которых он сообщал под скаутской клятвой.

Это-то было просто, а вот устраивать тесты и раздавать нашивки — не очень. Не может же мальчишка сдать экзамен на пасечника, если у вас нет пчел. (Правда, после выяснилось, что среди грузов было несколько замороженных и усыпленных роев, но мы их так и не использовали.) Зато мы могли выдавать нашивку и удостоверение тем, кто специализировался в гидропонике, и проводить для них практику и тесты прямо на корабле. Мистер Ортега устроил нам тест по космической инженерии, капитан Харкнесс — по баллистике и астрогации. К концу пути у нас набралось достаточно тестов и испытаний, чтобы любой мальчик мог получить звание «орла», раз уж у нас имелся суд чести.

Суд чести появился самым последним. По какой-то причине, которую я никак не мог понять, Хэнк все время откладывал рассмотрение окончательного решения комитета по связям — того комитета, который должен назначать скаутских вожатых, специалистов и тому подобное. Я спросил об этом Хэнка, но он только напустил на себя таинственный вид и сказал, что я сам увижу. И скоро действительно я увидел. Мы наконец собрали объединенный сбор всех трех отрядов, чтобы утвердить скаутских вожатых и назначить членов суда чести и все такое. И с тех пор до самого конца всем стали управлять взрослые, а нам снова осталось всего только командовать отрядами и патрулями. Ну и ладно — хотя бы повеселились, пока держалась наша власть.