8. ИНОЙ МИР
Джим налаживал хозяйство — и уход за больным — в самой маленькой комнате, которую смог подобрать ему Гекко. Сразу после прибытия состоялось «произрастание», после которого Джим, как и в прошлый раз, обнаружил, что его марсианский язык обогатился. Он дал Гекко понять, что Фрэнк болен и нуждается в уходе.
Гекко предложил взять заботу о Фрэнке на себя, но Джим отказался. Марсианская терапия то ли излечит Фрэнка, то ли убьет. Зато Джим попросил побольше питьевой воды — это было его правом, ведь он был «водный друг», почти что названый брат, а еще попросил цветной марсианский шелк, который предлагали им раньше вместо рамок. Из этого шелка Джим сделал мягкую постель для Фрэнка, а рядом гнездышко для себя и Виллиса. Он уложил Фрэнка, приподнял его, чтобы напоить как следует, и стал ждать, когда другу полегчает.
В комнате было как раз в меру тепло. Джим снял скафандр, потянулся и почесался. Потом стянул скафандр с Фрэнка и прикрыл его огненно-красным шелком. Порылся у Фрэнка в сумке и посмотрел, что там есть из еды. До сих пор он был занят и слишком устал, чтобы думать о желудке, теперь от одного вида этикеток у него потекли слюнки. Он выбрал банку с синтетическим витаминизированным апельсиновым соком и искусственное куриное филе. Последнее происходило из дрожжевого резервуара в Северной колонии, но Джим привык к дрожжевым протеинам, и филе было для него не менее соблазнительно, чем настоящее белое мясо. Насвистывая, он вынул нож и приступил к делу.
Виллис куда-то смылся, но Джим по нему не скучал, он почему-то не беспокоился о Виллисе, пока они были в марсианском городе: здешняя атмосфера дышала миром и безопасностью. Даже о больном Джим почти позабыл, пока не закончил есть и не вытер рот.
Фрэнк все еще спал, но дышал хрипло, и его лицо пылало. Хотя в комнате было тепло и давление почти равнялось нормальному, воздух был по-марсиански сухой. Джим достал из сумки носовой платок, намочил его и прикрыл Фрэнку лицо. Время от времени он смачивал платок снова. Потом достал еще платок, тоже намочил и обвязал себе вокруг носа.
Пришел Гекко в сопровождении Виллиса.
— Джиммарло, — сказал он и сел.
— Гекко, — ответил Джим, смачивая платок Фрэнку.
Марсианин так долго молчал, что Джим подумал, не ушел ли он в «иной мир», но оказалось, что Гекко наблюдает за ним с живейшим интересом.
Некоторое время спустя Гекко спросил, что это Джим делает и зачем.
Джим попытался объяснить, что его племя кроме воздуха должно дышать еще и водой, но его марсианский словарь, несмотря на «произрастание», был недостаточно богат. Он сдался, и снова наступило молчание. Потом Гекко ушел, а за ним и Виллис.
Вскоре Джим заметил, что его повязка и платок Фрэнка сохнут не так быстро, как раньше, потом они вообще перестали просыхать. Он снял повязку — в ней было неудобно — и решил, что Фрэнк тоже вполне может обойтись без мокрого платка.
Вернулся Гекко. После десятиминутной паузы он заговорил, проявив почти безумную для марсианина спешку. Он хотел узнать, достаточно ли теперь воды в воздухе? Джим заверил его, что достаточно, и поблагодарил. Помолчав еще минут двадцать, марсианин ушел. Джим решил лечь спать. День был длинный и тяжкий, а прошлая ночь не очень-то способствовала отдыху. Джим поискал взглядом выключатель, но так и не нашел. Он махнул рукой, натянул разноцветное покрывало до подбородка и уснул.
— Эй, Джим, проснись.
Джим приоткрыл глаза и снова закрыл.
— Уйди.
— Да очнись ты. Я уже два часа не сплю, а ты все храпишь. Мне надо узнать у тебя кое-что.
— Что ты хочешь узнать? Да, как ты себя чувствуешь?
— Я? Прекрасно. Почему ты спрашиваешь? Мы где?
Джим посмотрел на Фрэнка. Лихорадочный румянец пропал, и голос нормальный, без хрипоты.
— Ты вчера был здорово болен, — пояснил Джим, — и, по-моему, не в себе.
Фрэнк наморщил лоб.
— Может быть. Паршивые сны мне снились, это точно. Один был прямо ненормальный — про пустынную капусту.
— Это был не сон.
— Что?
— Я говорю, что пустынная капуста — это не сон, и все остальное тоже. Ты знаешь, где мы?
— Нет, потому и спрашиваю.
— Мы в Кинии, вот мы где.
— В Кинии?
Джим попытался кратко изложить Фрэнку события последних двух дней. Каким образом их доставили с восточного канала в Ки-нию, рассказать он не мог, поскольку сам толком не понимал.
— Наверное, это что-то вроде подземки, идущей параллельно каналу. Ну подземка — ты ведь читал про нее.
— Марсиане такой техникой не пользуются.
— Марсиане построили каналы.
— Да, но это было давным-давно.
— Может, они и подземку построили давным-давно. Откуда ты знаешь?
— Ну построили так построили. Я есть хочу. Осталось у нас что-нибудь?
— Конечно. — Джим огляделся, ища Виллиса, его все еще не было. — Поищу-ка я Гекко и спрошу у него, где Виллис, — забеспокоился он.
— Ненормальный, — сказал Фрэнк. — Давай завтракать.
— Ну давай.
Покончив наконец с едой, Фрэнк перешел к основному вопросу.
— Ладно, значит, мы в Кинии, а нам надо домой, и побыстрее. Вопрос в том, как туда попасть? Насколько я понимаю, раз марсиане так быстро сумели доставить нас сюда, они могут доставить нас и обратно, а там мы двинем домой по восточному Стримону. Как тебе идея?
— По-моему, годится, — ответил Джим, — только…
— Тогда первым делом надо найти Гекко и договориться. Чего тянуть?
— Первым делом, — возразил Джим, — надо найти Виллиса.
— Зачем? Мало тебе было с ним хлопот? Оставь ты его, он здесь счастлив.
— Фрэнк, ты совершенно неправильно относишься к Виллису. Разве не он выручил нас из беды? Если бы не Виллис, ты бы сейчас выкашливал легкие в пустыне.
— Если бы не Виллис, мы бы в эту беду не попали.
— Ну, это просто нечестно. По правде говоря…
— Ладно, ладно. Иди ищи своего Виллиса.
Джим оставил Фрэнка прибираться после завтрака и вышел. Впоследствии он так и не смог связно рассказать о том, что случилось после, хотя некоторые факты оставались непреложными. Он стал разыскивать Гекко и спросил о нем первого же попавшегося ему в коридоре марсианина самым варварским образом: произнес символ вопроса и назвал имя.
Джим не был одаренным лингвистом и не обещал им стать, но его метод сработал. Марсианин отвел Джима к другому марсианину — так горожанин на Земле отвел бы приезжего к полицейскому, — а тот привел его к Гекко.
Джиму не составило большого труда объяснить Гекко, чего он хочет: чтобы ему вернули Виллиса. Гекко выслушал его и ласково объяснил, что это невозможно.
Джим начал снова, полагая, что непонимание вызвано его плохим знанием языка. Гекко дал ему договорить, а затем совершенно ясно дал понять: он правильно понимает, чего хочет Джим, но не может выполнить его желание, не может отдать ему Виллиса. Нет, Гекко очень опечален тем, что вынужден отказать другу, с которым разделил чистую влагу жизни, но ничего не может поделать.
Под влиянием могучей личности Гекко Джим понял почти все, сказанное им, а остальное угадал. Отказ Гекко был окончательным. И какая разница, было при Джиме оружие или нет: Гекко не внушал ему ненависти, как Хоу. Джим чувствовал, как изливается на него дружеское тепло Гекко, и все же он был поражен, он негодовал и никак не мог смириться со своим приговором. Посмотрев в лицо Гекко, Джим повернулся и пошел, сам не зная куда, все время призывая Виллиса.
— Виллис! Виллис! Иди сюда, иди к Джиму!
Гекко устремился за ним, каждый его шаг равнялся трем шагам Джима. Джим бросился бежать, не переставая звать Виллиса. Он повернул за угол, налетел на троих марсиан и пролез у них между ногами. Гекко попал в уличную пробку, и, пока он выпутывался из нее по всем правилам марсианского этикета, Джим успел удрать довольно далеко.
Он заглядывал в каждую арку, что попадалась ему по дороге, и звал. Однажды он попал в комнату, где расположились марсиане, застывшие в трансе, который называется у них «уходом в иной мир». Джиму никогда не пришло бы в голову беспокоить марсианина в трансе, как мальчику, живущему на границе западных американских земель, не пришло бы в голову дразнить гризли. Но сейчас он ничего не замечал вокруг и крикнул, чем вызвал неслыханное и невообразимое смятение. Марсиан затрясло, а один бедняга так сильно переволновался, что задрал все три ноги и грохнулся на пол.
Джим этого не видел, он уже мчался дальше и кричал в следующую дверь.
Гекко догнал его наконец и поймал в свои ладони.
— Джиммарло! — сказал он. — Джиммарло, друг мой!
Джим рыдал и колотил кулаками по твердой груди марсианина. Гекко немного потерпел, а потом зажал руки Джима третьей рукой. Джим смотрел на него, не помня себя.
— Виллис, — сказал он на своем языке. — Я хочу Виллиса. Ты не имеешь права!
Гекко, держа его на руках, мягко ответил:
— Это не в моей власти. Я ничем не могу помочь. Нам надо отправиться в иной мир. — И пошел куда-то.
Джим не ответил, утомленный взрывом собственных чувств. Гекко сошел вниз по скату и стал спускаться все ниже и ниже. Они спустились так глубоко, как еще не приходилось Джиму и вряд ли приходилось хоть одному землянину. На верхних этажах им не встречались другие марсиане, здесь не было никого.
Наконец Гекко вошел в комнатушку глубоко под землей. Она отличалась тем, что ничем не была украшена, у простых, жемчужно-серых стен был какой-то немарсианский вид. Гекко опустил Джима на пол и сказал:
— Это ворота в иной мир.
Джим встал и спросил:
— Что ты такое говоришь?
И старательно перевел вопрос на марсианский. Он мог бы не утруждать себя: Гекко все равно не слышал.
Джим задрал голову и посмотрел на марсианина. Гекко застыл без движения, твердо упершись в пол всеми тремя ногами.
Глаза были открыты, но лишены выражения. Гекко перешел в иной мир.
— Вот тебе на, — забеспокоился Джим. — Ему-то хорошо.
Джим не знал, что делать: попробовать выйти наверх одному или подождать Гекко. Поговаривали, что марсиане могут не выходить из транса целыми днями, а то и неделями, но док Макрей всегда высмеивал такие россказни.
Джим решил немного подождать и уселся на пол, обняв руками колени. Он почти успокоился и никуда особенно не спешил, как будто безграничное спокойствие Гекко передалось ему, когда Гекко нес его на руках.
Прошло какое-то время, бесконечно долгое время, и в комнате стало темнеть. Джима это не беспокоило: ему было хорошо, он снова испытывал то полное счастье, которое познал на двух своих «растительных посиделках».
Где-то далеко в темноте появился маленький огонек и стал расти. Но он не осветил жемчужно-серую комнату, а превратился в изображение. Это было похоже на стереокино, как будто смотришь лучший нью-голливудский фильм в ярких, естественных красках. Только этот фильм снимали не на Земле, Джим точно знал это, в нем не было ни притянутого за уши счастливого конца, ни сюжета. Фильм был чисто документальным.
Джиму казалось, что он видит заросли трав у канала с высоты не более фута от земли. Ракурс все время перемещался туда-сюда, как будто камеру возили на очень низкой тележке между стеблями. Кадр перемещался на несколько футов, останавливался и снова переходил на другое место, хотя выше не поднимался. Иногда камера описывала полный круг, представляя панораму в триста шестьдесят градусов. Во время одного из таких оборотов Джим и увидел водоискалку. Странно, что он вообще узнал ее при таком сильном увеличении (готовясь к нападению, она заняла весь экран). Но разве можно было не узнать эти кривые, как ятаган, когти, это жуткое сосущее рыло, эти тяжелые ножищи? И уж ни с чем нельзя было спутать тошнотворное омерзение, которое вызывала эта тварь. Джиму даже казалось, что он чует ее запах.
Ракурс, с которого он ее видел, не менялся. Он замер на месте, а мерзкая, страшная тварь кинулась на него в последнем, смертельном прыжке. В самый последний миг, когда она заполнила весь экран, что-то произошло. Мора (или то, что ее заменяло) разлетелась на куски, и обгорелая гадина рухнула наземь.
Изображение смазалось, сменившись калейдоскопом красок, а потом чистый, звонкий голос сказал: «Смотри-ка, какой симпатичный!» Изображение восстановилось, будто подняли занавес, и Джим увидел перед собой другую образину, почти такую же страшную, как рыло убитой хищницы. Хотя образина заняла опять-таки весь экран и была причудливо искажена, Джим без труда узнал в ней респираторную маску колониста. Что пошатнуло его позицию кинозрителя, так это то, что он узнал эту маску. Ее украшали те самые тигровые полоски, которые Смайт замазал за четверть кредитки; это была его собственная прежняя маска.
И Джим услышал собственный голос: «Ты слишком маленький, чтобы гулять одному, когда-нибудь такая же гадина тебя съест. Возьму-ка я тебя домой».
Камера опять пошла сквозь заросли, на этот раз повыше, покачиваясь вверх-вниз в такт его, Джима, шагам. Потом в кадре появилась открытая местность, а на ней, в форме звезды, надувные дома Южной колонии.
Джим попривык к тому, что смотрит на себя со стороны и слышит свою речь, и продолжал наблюдать мир глазами Виллиса. Пленка, видимо, не подвергалась никакой редакции, шла полная запись того, что видел и слышал Виллис с тех пор, как Джим взял его под свою опеку. Зрительные впечатления Виллиса были не слишком точными, он видел все по-своему, в свете прежнего опыта. У «Джима», героя фильма, поначалу было три ноги, прошло какое-то время, пока воображаемая конечность отпала. Другие персонажи — мать Джима, старый док Макрей, Фрэнк — постепенно превращались из бесформенных пятен в реальные, хотя немного искаженные изображения.
Зато все звуки воспринимались невероятно ясно и четко. Джим обнаружил, что и сам впитывает разные звуки, особенно голоса, с новым для себя, глубоким наслаждением.
Самое большое удовольствие он испытал, глядя на себя глазами Виллиса — с нежностью и теплым юмором. Его образ был лишен всякого достоинства, зато им живо интересовались. Его любили, но почтения к нему не питали. Джим в фильме был чем-то вроде здоровенного бестолкового слуги: он был полезен, но полагаться на него было небезопасно, все равно что на плохо выдрессированного пса. Что до других людей, это были занятные создания, в общем безобидные, но то и дело загромождающие дорогу. Джима очень насмешило мнение попрыгунчика о людях.
Рассказ продолжался день за днем и неделя за неделей, в него вошли даже темные и тихие промежутки, когда Виллис изволил почивать или прятал свои органы чувств. Действие перенеслось в Малый Сырт. Там было очень плохое время, когда Джим куда-то подевался. Хоу был представлен как противный голос и пара ног, а Бичер вообще не существовал зрительно. История продолжалась, а Джиму почему-то не было скучно и не надоело. Он вошел в колею повествования и так же не мог выйти из нее, как и Виллис, да ему и не хотелось. Наконец действие дошло до марсианского города Кинии, где и завершилось периодом темноты и покоя.
Джим выпрямил затекшие ноги. Свет зажегся снова. Джим посмотрел на Гекко, но тот так и не вышел из транса. Оглянувшись, Джим увидел, что позади него, в глухой стене, открылась дверь. За ней виднелась соседняя комната, на стенах которой, по марсианскому обычаю, был изображен пейзаж — зеленая местность, больше похожая на дно бывшего моря к югу от Кинии, чем на пустыню.
В той комнате был марсианин. Позднее Джим никак не мог описать его: глаза марсианина притягивали к себе и не отпускали. Человеку трудно судить о возрасте марсианина, но Джим безошибочно чувствовал, что этот очень стар, старше отца и даже дока Макрея.
— Джим Марло, — звучным голосом сказал марсианин. — Добро пожаловать, Джим Марло, друг моего народа и мой друг. Испей со мной воды.
Говорил он на бейсик-инглиш с каким-то знакомым акцентом. Джим раньше никогда не слышал, чтобы марсианин говорил на языке землян, хотя и знал, что некоторые говорят. Большим облегчением было общаться на родном языке.
— Я пью с тобой. Да будет у тебя всегда чистой воды в изобилии!
— Благодарю тебя, Джим Марло.
На самом деле никакой воды они не пили, это была просто формула вежливости. Затем последовала пауза, также предписанная этикетом, во время которой Джим думал, кого же напоминает ему выговор марсианина — то ли отца, то ли дока Макрея.
— Ты чем-то опечален, Джим Марло. Твое горе — наше горе. Чем я могу помочь тебе?
— Мне ничего не нужно, — ответил Джим, — только добраться до дома и чтобы Виллис был со мной. У меня забрали Виллиса, это неправильно.
Последовало еще более продолжительное молчание. Наконец марсианин ответил:
— Стоя на земле, не всегда видишь то, что за горизонтом, но Фобос видит все.
Перед тем как сказать «Фобос», он немного запнулся и добавил:
— Джим Марло, я не так давно выучил ваш язык. Прости меня, если я не могу сразу найти слово.
— Да вы прекрасно говорите! — совершенно искренне сказал Джим.
— Я не знаю слов, их значение для меня неясно. Скажи мне, Джим Марло, что такое «Лондонский зоопарк»?
Джим начал объяснять, но остановился: от марсианина повеяло таким холодным, непримиримым гневом, что Джим испугался. Потом настроение марсианина снова переменилось, и Джим вновь ощутил дружеское тепло, идущее от его собеседника, как от солнца; оно было не менее реально, чем солнечные лучи.
— Джим Марло, ты дважды спасал малыша, которого назвал «Виллис», от… — он употребил марсианское слово, неизвестное Джиму, потом поправился: —…от водоискалки. Ты убил много водоискалок?
— Да нет, немного. Я как вижу их, так и убиваю. Слишком они обнаглели, нечего рыскать около колонии.
Марсианин задумался, потом снова переменил тему.
— Джим Марло, дважды или трижды ты спасал малыша; однажды или дважды наш малыш спас тебя. И с каждым разом вы становились ближе друг другу. День ото дня вы становились все ближе, и вот теперь ни один из вас не может жить без другого. Не уходи от нас, Джим Марло. Останься с нами. Это мой дом, а ты в нем сын и друг.
Джим покачал головой.
— Мне надо домой, и хорошо бы отправиться прямо сейчас. Вы очень добры, что предложили мне остаться, и я благодарен вам, но… — Он как можно понятнее рассказал о заговоре против колонии и объяснил, что надо скорее сообщить об этом людям. — С вашего разрешения, сэр, нельзя ли, чтобы меня и моего друга доставили обратно туда, где К’бумч нашел нас. Только я бы хотел получить обратно Виллиса.
— Ты хочешь вернуться в город, где вас нашли? Разве ты не хочешь попасть домой?
Джим объяснил, что они с Фрэнком смогут оттуда добраться до дома.
— Может быть, вы спросите Виллиса, сэр, хочет он идти со мной или останется здесь?
Старый марсианин вздохнул точно так же, как отец Джима после бесплодного семейного спора.
— Есть закон жизни и есть закон смерти, и оба они подчинены закону перемен. Даже самую твердую скалу разрушает ветер. Понимаешь ли ты, мой сын и друг, что, даже если тот, кого ты зовешь Виллисом, уйдет сейчас с тобой, вам все равно когда-нибудь придется расстаться?
— Да, наверное. Значит, мне можно забрать Виллиса домой?
— Мы поговорим с тем, кого ты зовешь Виллисом.
Старик заговорил с Гекко, который зашевелился и забормотал во сне. Втроем они стали подниматься наверх, Гекко нес Джима, а старик следовал за ними.
Где-то на полпути до поверхности они вошли в темную комнату, которая осветилась при их появлении. Джим увидел, что там от пола до потолка рядами тянутся маленькие ниши, и в каждой нише лежит попрыгунчик. Все они были похожи, как близнецы.
Малыши выставили глазки, как только зажегся свет, и с интересом стали смотреть, что тут происходит. И тут кто-то крикнул:
— Приветик, Джим!
Джим оглянулся, но не смог определить, откуда слышится голос. А по комнате тут же пошло эхом:
— Приветик, Джим! Приветик, Джим! Приветик, Джим!
И все его собственным голосом.
Растерянный Джим обернулся к Гекко.
— Который же Виллис? — спросил он, забыв, что надо говорить по-марсиански.
Хор снова заверещал:
— Который же Виллис? Который же Виллис? Который — который — который — Виллис?
Джим вышел на середину комнаты.
— Виллис! — скомандовал он, — Иди к Джиму.
Справа из среднего ряда ниш выскочил попрыгунчик, спрыгнул на пол и затопал к Джиму.
— Возьми Виллис, — потребовал он.
Джим с облегчением взял его на руки.
— Где Джим был? — осведомился Виллис.
Джим почесал его шерстку.
— Ты все равно не поймешь. Слушай, Виллис: Джим уходит домой. Виллис хочет пойти с Джимом?
— Джим уходит? — недоверчиво переспросил Виллис, словно неумолкающий хор помешал ему расслышать.
— Джим уходит домой, прямо сейчас. Виллис пойдет или останется?
— Джим уходит, и Виллис уходит, — объявил попрыгунчик так, будто это было законом природы.
— Тогда скажи об этом Гекко.
— Зачем? — подозрительно спросил Виллис.
— Скажи, а то тебя не пустят. Ну давай, говори.
— Ладно.
Виллис защелкал и закаркал, обращаясь к Гекко. Ни Гекко, ни старый марсианин не сказали ни слова. Гекко взял Джима с Виллисом на руки, и все стали подниматься наверх. Гекко опустил их на пол возле комнаты Фрэнка и Джима, и Джим с Виллисом на руках вошел.
Фрэнк валялся на шелках, а на полу рядом с ним стояли открытые, но еще нетронутые консервы.
— Я вижу, ты его нашел, — заметил Фрэнк. — Правда, и времени у тебя было достаточно.
Джим почувствовал укол совести. Его не было бог знает сколько времени — несколько дней или недель? Фильм, который он смотрел, охватывал несколько месяцев.
— Ох, извини, Фрэнк. Ты беспокоился обо мне?
— С чего мне было беспокоиться? Я не знал, начинать ленч одному или ждать тебя. Тебя добрых три часа не было.
Три часа? Скорее, три недели, хотел было сказать Джим, но раздумал. Он вспомнил, что все это время ничего не ел, а между тем только слегка проголодался.
— Ну да, конечно. Извини. Только знаешь, может, мы попозже поедим?
— Почему? Я умираю с голоду.
— Потому что мы уходим, вот почему. Гекко и еще один марсианин ждут за дверью, чтобы отвезти нас обратно в тот город, где нас нашел К’бумч.
— А, тогда ладно! — Фрэнк набил рот едой и стал натягивать скафандр.
Джим последовал его примеру и стал одеваться и жевать одновременно.
— Доесть можем в вагоне подземки, — проговорил он с полным ртом. — Не забудь залить воду в маску.
— Не беспокойся, дважды я такую глупость не повторю.
Фрэнк наполнил резервуар своей маски и маски Джима, хлебнул как следует воды и передал напиться Джиму. Они перекинули через плечо коньки, и сборы были окончены. Все прошли по спускам и коридорам в зал, служивший «станцией метро», и остановились у одной из арок.
Старый марсианин вошел туда, но Гекко, к некоторому удивлению Джима, распрощался с ними. Они обменялись ритуальными любезностями, приличествующими водным друзьям, а потом Фрэнк и Джим с Виллисом вошли внутрь, и дверь за ними закрылась.
Кабина сразу же тронулась с места.
— Ой! — сказал Фрэнк. — Что такое?
И сел.
Старый марсианин, который устроился в рамке, ничего не сказал, а Джим засмеялся.
— Ты не помнишь, как мы ехали сюда?
— Не очень. Ух, какой я тяжелый!
— Я тоже. Это входит в программу. Как насчет перекусить? Кто знает, когда еще удастся поесть по-человечески.
Фрэнк достал остатки ленча. Когда они доели, Фрэнк подумал-подумал и открыл еще одну банку, но не успели они взяться за холодные бобы с искусственной свининой, его желудок подскочил к горлу.
— Эй! — завопил Фрэнк? — А это что еще?
— Ничего, в прошлый раз тоже так было.
— Я думал, мы куда-нибудь врезались.
— Да нет, говорю тебе, так надо. Передай-ка мне бобы.
Они ели бобы и ждали, что будет дальше. Вскоре чувство избыточной тяжести покинуло их, и Джим понял: приехали.
Дверь кабины открылась, и они вышли в круглый зал, точно такой же, как тот, из которого уезжали. Фрэнк разочарованно посмотрел вокруг.
— Слушай, Джим, мы ж никуда не уезжали. Тут какая-то ошибка.
— Нет. — Джим повернулся, чтобы поговорить со старым марсианином, но дверь под аркой уже закрылась.
— Ну вот, как нехорошо получилось, — сказал он.
— Что нехорошо? Они прокатили нас вкруговую?
— Нет, не прокатили, просто этот зал точно такой же, как в Кинии. Поднимемся наверх — увидишь. Я сказал «нехорошо», потому что не успел попрощаться… — Джим остановился, только сейчас сообразив, что так и не узнал имени старого марсианина, — не попрощался со стариком, не с Гекко, а с другим.
— С кем?
— Ну с тем, другим. Который с нами ехал.
— С каким еще другим? Я никого не видел, кроме Гекко. И никто с нами не ехал, мы там были одни.
— Ты что, ослеп, что ли?
— А ты что, спятил?
— Фрэнк Саттон, ты что ж, в глаза мне говоришь, что не видел марсианина, который с нами ехал?
— Я уже сказал. — Джим перевел дыхание.
— Ну вот что: если 6 ты не обжирался всю дорогу и хоть изредка смотрел на то, что тебя окружает, то увидел бы. Какого…
— Довольно, хватит, — прервал его Фрэнк, — пока я не разозлился. Хоть шесть марсиан, если тебе так хочется. Давай выйдем наверх и посмотрим, где мы. Мы зря теряем время.
— Пошли.
И они стали подниматься наверх. Джим молчал, инцидент беспокоил его, в отличие от Фрэнка.
Во время подъема им пришлось надеть маски. Минут через десять после этого они вошли в помещение, залитое солнечным светом, и заторопились к выходу.
Фрэнк, в свою очередь, растерялся.
— Джим, я знаю, что тогда плохо соображал, но ведь в городишке, из которого нас увезли, была всего одна башня?
— Одна.
— Тогда это не тот город.
— Не тот.
— Мы заблудились.
— Это точно.
