9. ТЯЖЕЛАЯ РАБОТА
Жизнь на борту «Рэндольфа» носила странный отпечаток «вневременности»: невозможно было следить за проходящими днями. На борту учебного корабля не менялась погода, да и время года постоянно казалось одним и тем же. Даже деление суток на «ночь» и «день» было произвольным и постоянно нарушалось ночными вахтами и занятиями в лабораториях: они проводились в любое время, чтобы до предела использовать ограниченные возможности. Кормили кадетов через каждые шесть часов круглые сутки, и в час «ночи» столовая была обычно наполнена не меньше, чем в семь «утра».
Мэтт научился спать всякий раз, когда выдавалась возможность; и «дни» быстро шли один за другим. Ему казалось, что никогда не хватает времени на то, что необходимо сделать. Математика и связанные с ней предметы, особенно астрогация и ядерная физика, превратились для Мэтта в настоящее пугало; он замечал, что по сути дела ему приходилось заниматься прикладной математикой еще до того, как он овладел основами ее теории.
Перед тем как стать кадетом, Мэтт считал, что довольно хорошо разбирается в математике, да так, наверно, оно и было — если судить обычными мерками. До этого он никогда не задумывался, что значит оказаться одним из членов группы молодых людей, где каждый необычайно хорошо понимает язык науки. Мэтт обратился за помощью, чтобы изучить предмет еще лучше, и работал теперь больше, чем когда-либо в жизни. Но дополнительные усилия помогли ему лишь избегать провалов, не больше.
Невозможно постоянно себя подгонять, заставлять работать и при этом не надломиться. Единственное, что Мэтта спасало, не давая переступить за опасную грань, — это его окружение.
Коридор номер пять на палубе «А» — именно здесь находилась каюта, где жили Мэтт и его друзья, — получил название «Свинячьего закоулка». Он прославился бесшабашностью своих обитателей еще до того, как здесь поселился Текс. А уж у Текса на этот счет способностей было хоть отбавляй.
В настоящее время в «мэрах Свинячьего закоулка» ходил кадет, по имени Билл Аренса, который уже заканчивал Академию. Талантлив он был необыкновенно, усваивал любую учебную кассету после первого же просмотра, и все-таки пребывание его на «Рэндольфе» затянулось намного дольше обычного. Объяснялось это огромным количеством набранных Биллом штрафных очков.
Однажды вечером, после ужина, Мэтт и Текс заперлись у себя в каюте, чтобы на пару поупражняться в музыке. Мэтт вооружился гребешком и полоской тонкой бумаги, а Текс взялся за губную гармошку. И тут же из коридора донесся вопль:
— Быстро открывай дверь! Эй там, молодняк, а ну выходите в коридор!
Повторного приглашения Текс и Мэтт дожидаться не стали. Мэр Свинячьего закоулка внимательно на них посмотрел.
— Следов крови не наблюдается, — сказал он, закончив осмотр. — А я вроде бы слышал — нет, точно, я слышал, — что в каюте кого-то режут. Давайте берите свои дуделки и за мной.
Аренса привел их к себе в каюту: народу там была тьма. Он махнул рукой в их сторону:
— Познакомьтесь с форумом Свинячьего закоулка — сенатор Мямля, сенатор Болтун, сенатор Кожаный Мешок, доктор Благодетель и маркиз де Сад. Джентльмены, разрешите представить вам комиссара Несчастливца и профессора Мудреца.
Закончив представление, Аренса скрылся в своей комнатушке.
— Как вас зовут, мистер? — спросил один из кадетов, обращаясь к Тексу.
— Джермэн, сэр.
— А вас? — спросил он у Мэтта.
— Побоку эти мелочи. Ближе к делу, — заявил Аренса, выходя с гитарой в руках. — А ну, джентльмены, какую там мелодию вы исполняли? Давайте-ка еще раз. Приготовились! Начинаем по моему сигналу… Раз, два, три!
Так появился на свет оркестр Свинячьего закоулка. Постепенно он вырос до семи инструментов, и началась работа над репертуаром, с которым не стыдно было бы выступить на корабельном празднике. Но с оркестром Мэтту скоро пришлось расстаться. Он был принят в команду по космополо, а разрываться между этим и тем — просто времени не хватало. Впрочем, его ухода из мира музыки ни один маэстро даже и не заметил.
И тем не менее Мэтт остался одним из друзей Билла. Аренса принял всех четырех под свое крыло, потребовал, чтобы они время от времени забегали к нему в каюту, и вообще следил за их жизнью. Но он никогда не жаловался на них офицерам. Сравнивая свои впечатления с впечатлениями других новичков, Мэтт сделал для себя вывод, что ему и его друзьям повезло. Они посещали частые заседания Форума — сначала их приглашал Аренса, потом — просто из интереса. Обычным развлечением на борту «Рэндольфа», как и везде в школах-интернатах, были споры.
О чем только ни спорили, а замечания Аренсы, всегда неожиданные и частенько идущие вразрез с общепринятым мнением, придавали этим спорам особый интерес.
Но как уж водится, с чего бы ни начинался спор, кончался он непременно на дамах. И точкой в споре служила стандартная фраза: «Какой вообще смысл о них говорить? На «Рэндольфе»-то их нету. Пошли лучше спать». Не менее интересным был семинар на тему «Сомнение», включенный в учебное расписание. Этот предмет появился на свет по инициативе коммодора, который, основываясь на собственном опыте, пришел к выводу, что все военные организации, в том числе и Патруль, имеют общую слабость. Свойственная им военная иерархия по своей природе консервативна и полагается на тупую исполнительность, основывающуюся на законе прецедента; оригинальное и нестандартное мышление считается у военных наказуемым.
Инициатива наказуема — гласит один из общепринятых военных принципов. Коммодор Аркрайт понял, что подобные тенденции неизбежны и тесно связаны с природой военных формирований; он надеялся изменить их, введя в программу предмет, сдать который нельзя, не обладая оригинальным мышлением.
Были созданы дискуссионные группы, составленные из молодых кадетов, старших кадетов и офицеров. Руководитель семинара задает тон, выдвинув положение, противоречащее общепринятой аксиоме. И после этого можно говорить что угодно. Мэтт не сразу к такому привык. Во время первого семинара руководитель предположил следующее: «Патруль приносит вред и его надо распустить». Мэтт ушам не поверил.
Выступающие вставали и по очереди говорили, что в течение стабильного мира, существующего последние сто лет благодаря неослабной бдительности Патрульной службы, нанесен ущерб человеческой расе, что резкое увеличение числа мутаций, вызванное атомными войнами, в конечном итоге — благо, согласно непоколебимым законам эволюции, что ни человеческая, ни любая другая раса, населяющая Солнечную систему, не могут рассчитывать на вечное существование, если они намеренно откажутся от войн, и что, наконец, Патруль составлен из самодовольных глупцов, принимающих внушенные им предрассудки за законы природы.
Пока длилась та первая дискуссия, Мэтт не произнес ни единого слова.
На семинаре, который проводился на следующей неделе, он услышал, как под сомнение была поставлена материнская любовь и любовь к матери. Ему хотелось ответить, но даже под страхом смертной казни он не смог бы придумать аргументов, кроме: «А потому!» Затем последовали нападки на монотеизм как предпочтительную форму религии, на разумность научного подхода и на право большинства в решении спорных вопросов. Мэтт понял, что здесь разрешается выражать как ортодоксальные, так и неортодоксальные точки зрения, и постепенно начал вступать в дебаты, защищая некоторые из своих любимых идей.
И тут же он увидел, что его бессознательные предположения, скрывающиеся за теми суждениями, которые он пытался высказать, подвергаются безжалостным нападкам; скоро Мэтту пришлось вернуться к упрямому, хотя и не выраженному вслух доказательству: «А потому!» Постепенно Мэтт стал привыкать к подобным методам споров и аргументации и быстро обнаружил, что можно, задавая невинные вопросы, разрушить цепь чьих-то доказательств.
Мэтт начал получать особое удовольствие от участия в семинарах после того, как в его группе появился Жерар Берк. Он терпеливо выжидал, пока Жерар не выскажет какую-нибудь определенную точку зрения, затем задавал вопрос; это всегда был вопрос и никогда — определенное заявление. По каким-то причинам, не понятным для Мэтта, точки зрения Берка всегда были ортодоксальными. Чтобы опровергнуть их, Мэтту приходилось выдвигать нестандартные идеи.
Один раз, когда семинар уже кончился, он спросил Берка:
— Послушай, Берк, мне почему-то всегда казалось, что мыслишь ты более оригинально.
— Может, и так. А что?
— По тому, что ты говоришь на «Сомнении», об этом не скажешь.
На лице Берка появилась хитрая улыбка.
— Я считаю, что лучше зря не высовываться.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ты полагаешь, наши начальники так уж интересуются новыми мыслями? Послушай, юноша, ты когда-нибудь научишься распознавать ловушки?
Какое-то время Мэтт не знал, что ответить. Потом сказал:
— По-моему, у тебя что-то с мозгами.
Тем не менее слова Берка заставили его призадуматься.
Шли дни. Нагрузка была так велика, что на скуку не оставалось времени. Мэтт был согласен с общим мнением всех кадетов, что «Рэндольф» — это сумасшедший дом и нормальному человеку в нем жить никак не возможно, что это металлолом, выброшенный в космос за ненадобностью, и тому подобное. Но, по правде говоря, у него пока не сложилась своя точка зрения относительно учебного корабля — он был слишком занят учебой. Сначала его мучила тоска по дому; со временем она отступила. Его дни были заполнены занятиями, учебой, тренировками, снова учебой, лабораторными работами, сном, едой и опять учебой.
Однажды он возвращался с ночной вахты в отделе космической связи.
Из каютки Пита доносились какие-то звуки. Сначала Мэтт подумал, что его товарищ решил вместо сна заняться учебой и просматривает кассеты на проекторе. Он хотел уже постучать в дверь и позвать Пита в столовую — выпросить у дежурного по камбузу чашку какао, — но вдруг понял, что шум за дверью вовсе не от проектора. Мэтт осторожно приоткрыл дверь. С койки доносились сдавленные рыдания. Он тихо прикрыл дверь и постучал. Через несколько секунд послышался голос Пита:
— Заходи.
Мэтт вошел в комнатушку.
— Привет, Пит. У тебя поесть чего-нибудь не найдется?
— В столе пирожки.
— Пит, что с тобой? — спросил Мэтт, уминая пирожок. — Какой-то ты нездоровый.
— Нет, я здоров.
— Не вешай мне лапшу на уши. Говори, что случилось.
Пит помялся.
— Ничего. Ничего такого, в чем кто-нибудь может мне помочь.
— Может, так, а может — и нет.
— Ты мне помочь не сможешь. Домой я хочу.
— О-о, — Мэтт увидел вдруг перед собой зеленые просторы Айовы, ее холмы… Усилием воли он прогнал от себя видение. — Да, парень, это дело тяжелое. Я тебя понимаю.
— Как же! Понимаешь! Ты-то дома почти что — подошел к иллюминатору и посмотрел.
— Ну, это как сказать.
— Сколько времени как ты оттуда? А у меня два года ушло, чтобы попасть на Терру; и неизвестно когда еще я смогу побывать дома, — Пит был где-то далеко-далеко; будто не говорил, а стихи читал. — Мэтт, ты не представляешь, что это такое. Ты поговорку знаешь: «У каждого цивилизованного человека две родины: своя и Ганимед»?
— Чего-чего?
Но Пит его даже не слышал.
— Юпитер прямо над головой, в полнеба… — он замолчал. — Знаешь, Мэтт, как там красиво! Таких мест больше нет нигде.
А Мэтт видел Де-Мойн: летний вечер, осень почти… светлячки подмигивают, цикады среди деревьев стрекочут, а воздух такой сладкий, такой густой, хоть черпай горстями. Вдруг накатила ненависть ко всему, что их окружало: к стальной оболочке, невесомости, очищенному воздуху, искусственному освещению.
— Зря мы с тобой завербовались, Пит!
— Не знаю, Мэтт. Я не знаю.
— А ты что, хочешь отчислиться?
— Да не могу я. Из-за отца. Ему пришлось влезть в долги, нужно было оплатить мой проезд туда и обратно… В общем, долго объяснять… и не хочется.
Вошел Текс, зевая во весь рот и почесываясь:
— Чего это вы полуночничаете? Вам что, спать надоело? Хоть бы других пожалели — поспать дали.
— Извини.
— На вас посмотреть — так будто у вас любимая собака подохла, — внимательно посмотрел на них Текс. — Что случилось?
— Ничего особенного, — буркнул Мэтт. — Тоска по дому.
— Это он из-за меня, — вступился за друга Пит. — Накатило на меня, понимаешь? А Мэтт мою тоску заговаривал.
— Ничего я не понимаю, — сказал Текс удивленно. — Какая разница, где вы. Все равно Техас далеко.
— Текс, Бога ради, перестань! — рассердился Мэтт.
— Что я такого сказал? — Текс удивился еще больше. — Пит, вот ты действительно далеко от дома, тут и спорить нечего. Но знаешь, как только нам дадут отпуск, поехали со мной в Техас. Хоть сосчитаешь, сколько у лошади ног.
— И познакомлюсь с твоим дядюшкой Боди, — слабо улыбнулся Пит.
— Точно! И дядя тебе расскажет, как он однажды прокатился на смерче — причем без седла. Ну как, договорились?
— Тогда обещай, что будешь у меня на Ганимеде. И ты тоже, Мэтт.
— Решено!
Они пожали друг другу руки.
Последствия ностальгического приступа прошли бы бесследно, но скоро случилось еще одно событие. Как-то у Мэтта не ладилась одна астрогационная задача, и он собрался забежать в каюту Аренсы, попросить, чтобы тот помог.
— Заходите, сенатор, — выпускник укладывал вещи. — Не стой в дверях. Сказать что-нибудь пришел?
— Да нет, просто так. Вас на корабль назначили, сэр?
Аренса месяц тому назад сдал выпускные экзамены и получил назначение на космическую службу. Теперь одновременно он был и «старик», и выпускник.
— Нет, — Аренса взял пачку бумаг, просмотрел их и разорвал. — Я улетаю. Совсем.
— О-о!
— Давай без нежностей. Никто меня не увольнял — я подал заявление об отставке.
— О-о!
— Да не смотри ты на меня телячьими глазами и кончай эти свои «О-о!». Ну увольняюсь — что в этом странного?
— Странного? Да ничего.
— Наверно, ты думаешь, с чего бы это я, а? Ну так я тебе скажу. Хватит с меня, вот почему. Обрыдло мне, понимаешь? Нету у меня охоты заделаться в супермены. Поносил я свой нимб и хватит — голове тесно. Неужели непонятно?
— Понятно. Я же тебя не собирался разубеждать.
— Вижу, что осуждаешь, только не говоришь. А вот ты, сенатор, — ты оставайся. Ты как раз из тех серьезных, благоразумных паинек, которые им нужны позарез. А что до меня, то я не архангел и с огненным мечом по небу носиться не собираюсь. Тебе когда-нибудь приходило в голову, что это такое — сбросить на город атомную бомбу? Ты хоть раз задумывался над этим?
— Нет, никогда. С тех пор как навели порядок, Патрулю ведь не приходилось использовать бомбу. Думаю — и не придется.
— Все равно, раз ты записался сюда — значит, обязан при случае ее сбросить. В этом, мальчик ты мой, смысл твоей жизни, — он замолчал, взял гитару. — Ладно, хватит об этом. А вот с ней-то мне теперь что делать? Хочешь, продам тебе по дешевке, по земной цене?
— Сейчас не могу — денег нет.
— Тогда забирай в подарок, — Аренса перебросил инструмент Мэтту в руки. — Без гитары оркестру Свинячьего не обойтись. А я себе куплю новую. Через тридцать минут я буду уже на «Терре», а еще через шесть часов, — на Земле, среди маленьких неприметных людишек, которые богов из себя не строят, да и зачем им это!
Мэтт не знал, что ответить.
Он даже представить себе не мог, что по коридору никогда больше не разнесется громоподобный голос Аренсы, но долго над этим раздумывать Мэтту не пришлось. Его учебная группа была послана на Луну для освоения посадки при отсутствии атмосферы.
Группа освоила полеты на скутере и начала тренироваться на транспортной ракете типа А-6, специально оборудованной для обучения кадетов. Трюм ПРК «Трясучка» — так прозвали его кадеты, хотя в списках «Рэндольфа» ракетный корабль был внесен как учебный корабль 106, — был заполнен дюжиной контрольных рубок, ничем не отличавшихся от настоящей контрольной рубки, вплоть до последнего инструмента, прибора и переключателя. Приборы и экраны учебных контрольных рубок регистрировали те же данные, что и в настоящей контрольной рубке, с одним важным отличием: когда кадет касался ручек управления в учебных рубках, это никак не отражалось на маневрах корабля, зато регистрировалось на магнитной ленте.
Действия пилота также записывались, поэтому после тренировок каждый кадет мог сравнить свои действия с маневрами пилота и узнать таким образом, как следовало ему поступать. Всему, чему группа могла научиться на «Рэндольфе» на практических занятиях и во время перелетов на станцию «Терра», — группа уже научилась. Теперь ей требовалось пройти более рискованные маневры у настоящей планеты. Двухдневный перелет с «Рэндольфа» на Лунную базу был совершен на той же самой «Трясучке» в условиях, мало чем отличающихся от полетов переселенцев на другие миры.
Лунных колоний ни Мэтт, ни кто другой из его группы так и не посмотрели — в увольнение их не отпустили ни разу. Они разместились в подземных казармах на Лунной базе и каждое утро отправлялись на космодром для тренировок в искусстве посадки; тренировки проводились сначала в учебных контрольных рубках «Трясучки», а затем в рубках ракетных кораблей А-6, оборудованных двойным управлением. Уже в конце первой недели Мэтт совершил свой первый самостоятельный полет и посадку.
У него оказалось природное чувство настоящего пилота, а такому любой корабль повинуется.
Пилотировать ракетный корабль для Мэтта было так же просто, как сложно делать астрогационные расчеты. Оставшиеся дни он был практически свободен. Он осмотрел базу и совершил прогулку в скафандре по выжженной поверхности Луны. Всех кадетов разместили в одном углу в казарме космических пехотинцев. От нечего делать Мэтт смотрел, как они живут, и болтал с сержантами и капралами.
Больше всего ему в них понравились четкость и дисциплина и какая-то небрежная самоуверенность. Во всей Системе нет зрелища внушительней, чем сержант — ветеран космической пехоты в парадной форме с нашивками, знаками отличия и сединой на висках. А как эта седина сочетается со сверкающим изображением солнца у него на груди! Мэтт чувствовал себя едва ли не оборванцем в своем простеньком, невзрачном и без знаков отличия комбинезоне.
Ему нравилось наблюдать за их частыми парадными смотрами.
Сначала Мэтту казалось странным, что на их поверках не слышно фамилий знаменитой четверки — Далквиста, Риверы, Мартина и Уилера, но у космической пехоты свои ритуалы, и ритуалов этих более чем достаточно.
Своего намерения во что бы то ни стало овладеть астрогацией Мэтт не оставил — он привез на Лунную базу учебник и ежедневно, как только выдавалась свободная минута, прорабатывал за задачей задачу. Как-то раз он сел за одну из них. Особой охоты не было. Задача была такая. Дано: вылет с орбиты Деймоса, спутника Марса, не раньше 12.00 по Гринвичу 15 мая 2087; топливо — химическое; скорость выброса газов — 10 тысяч метров в секунду; место назначения — надстратосферная орбита вокруг Венеры. Требуется: рассчитать орбиты, на которых 1) расход топлива минимальный и 2) минимальный период обращения, а также определить массовые отношения времени вылета и прибытия для каждой из орбит. Подготовить полетный план и наметить контрольные точки, вычислив для них все необходимые данные, используя при этом звезды второй величины или более яркие.
Вопросы: можно ли сберечь время и топливо, пролетев рядом с планетной парой «Терра — Луна», и получить от их гравитационного поля дополнительное ускорение? Предвидится ли пересечение метеоритных потоков и какие меры по уклонению от столкновения с метеоритами следует предпринять? Все ответы должны соответствовать правилам космических полетов, а также принципам космической баллистики.
Без компьютера с такой задачей помучаешься. И все же Мэтт мог подготовить нужные уравнения и затем, если повезет, уговорить офицера, руководящего вычислительным центром Лунной базы, разрешить ему попользоваться баллистическим интегратором. Мэтт принялся за работу.
Он так увлекся, что даже не услышал пронзительных звуков горна — сигнала смены караула. Он сидел, с головой уйдя в предварительные расчеты, когда вновь послышалась песня горна — на этот раз на поверку. Почему-то этот второй сигнал полностью перепутал все его ученые мысли.
«Задачка, чтоб ее! — подумал Мэтт. — И для чего в учебниках бывает такая дурость? Когда это патруль связывался с химическим топливом и наиболее экономичными орбитами? Ерунда это все — ерунда для коммерческого флота». Мэтт встал и пошел из комнаты. А через пару минут он уже наблюдал, как караул космической пехоты выстраивается в главном зале под казармами. Когда оркестр грянул марш «Пока не остынут солнца и не потемнеет небо…», у Мэтта перехватило дыхание.
Он остановился у караульного помещения: не хотелось идти к себе, к своей математике. Новый начальник караула оказался знакомым Мэтта — старший сержант Маклеод.
— Заходите, молодой человек, садитесь. Вы, кажется, наблюдали смену караула?
— Да. Здорово!
— Согласен. Служу в пехоте вот уже двадцать лет, и всякий раз сердце не нарадуется, как будто снова молодой. Ну, как жизнь? Все трудитесь?
Мэтт смущенно улыбнулся:
— Сделал себе передых. Вообще-то нужно заниматься астрогацией, но она у меня вот уже где сидит.
— Что правда, то правда. И у меня от цифр в голове треск.
Мэтт подумал, что старый сержант поймет: очень ему хотелось поделиться — столько на душе накопилось. Маклеод слушал, кивал, сочувствовал.
— Знаете, мистер Додсон, — сказал сержант, — вижу, не очень вам нравится эта ученая заумь. А может, бросить все это, а?
— То есть как — бросить?
— Вам космическая пехота нравится?
— Да.
— Так и займитесь настоящим делом. Мужским. Юноша вы крепкий, здоровый. Образованный. Да через год я буду в струнку перед вами стоять. Как вы об этом — думали?
— По-честному, не думал.
— Так подумайте, еще не поздно. Вы, я вижу, любите больше действовать, а такому с профессорами трудно ужиться; это мы так Патруль называем — профессора.
— Да, я слышал.
— Слышали, да? Мы служим профессорам, это верно, но войска-то у нас разные. Мы… да что это я, вы сами все видели. Подумайте, в общем.
Мэтт сильно думал над словами сержанта, думал, мучался, и когда вернулся на «Рэндольф», та задачка о перелете с Марса на Венеру так и осталась нерешенной.
Несмотря на то что прошло порядочно времени, проще задача не стала, да и другие, куда более сложные, проще почему-то не делались — а виной были мысли, которые ели Мэтта. Ему казалось все ясней и ясней, что совсем не обязательно изводить себя высшей математикой — космонавтом он станет и без того. В мыслях Мэтт уже щеголял перед всеми в форме космических пехотинцев, яркой, словно фазаний хвост. Наконец, он надумал идти за советом к лейтенанту Вонгу.
— Итак, вы хотите просить о переводе в космическую пехоту?
— Да. Думаю, так будет лучше.
— Почему?
Мэтт выложил ему весь ворох сомнений по поводу своих способностей в ядерной физике и астрогации.
— Я так и думал, — кивнул Вонг. — Мы этого ждали, вы же к нам прибыли с недостаточной подготовкой. Мне не нравится ваша неряшливость при математических расчетах, особенно после того, как вы вернулись с Луны.
— Я делаю все от меня зависящее, сэр.
— Неправда. Но овладеть вы этими предметами можете, уж я о том позабочусь.
Мэтт объяснил едва слышно, что он не совсем уверен, хочет ли он этого. Впервые лейтенант Вонг посмотрел на Мэтта озабоченно.
— Вы все еще настаиваете на своем? Если вы подадите рапорт с просьбой о переводе, я вас не поддержу, и можете быть уверены — начальник Академии тоже откажет.
— Это ваше право, — сквозь зубы произнес Мэтт.
— Черт побери, Додсон, это не мое право — скорее, это мой долг. Из вас никогда не получится космический пехотинец; я правду вам говорю — уж о ваших возможностях кому судить, как не мне. Но шансы стать офицером Патруля у вас твердые.
— Почему это вы считаете, что в космическую пехоту я не гожусь? — удивился Мэтт.
— Это окажется для вас слишком простым делом, таким простым, что вы точно потерпите неудачу.
— А?
— Да оставьте вы эти «а». Разница в коэффициенте умственного развития между офицером и подчиненными не должна превышать тридцати очков. А вы опережаете этих старых сержантов намного больше — только не поймите меня неправильно, все они — отличные люди. Но вы-то мыслите совершенно иначе, — Вонг подумал, затем продолжил: — Вы никогда не задумывались, почему в Патруле одни офицеры или кадеты — тоже будущие офицеры?
— Нет, сэр.
— Вполне естественно. Мы никогда не задумываемся над тем, что кажется нам естественным. Строго говоря, Патруль — это не военная организация.
— То есть как?
— Да, конечно: вас учат владеть оружием, исполнять приказы, вы носите форму. Но все это не войны ради, суть вашей работы — предупредить войну, предупредить всеми возможными средствами. Патруль — не боевая единица, это что-то вроде места хранения оружия, слишком опасного, чтобы его можно было доверить военным. После того как в прошлом столетии появились средства массового уничтожения, война стала чисто наступательной, против современного оружия нет защиты. Страна может нанести страшнейший по силе удар, но она не в состоянии защитить даже свои ракетные базы. А потом появились космические корабли. С военной точки зрения космический корабль — идеальный ответ на появление атомной бомбы, бактериологического и метеорологического оружия. Нападение из космоса предотвратить невозможно, и в то же время космический корабль недоступен для атаки с земной поверхности.
— Фактор гравитации, — кивнул Мэтт.
— Совершенно верно, фактор гравитации. Люди на поверхности планеты беззащитны перед угрозой из космоса; бороться с космическими кораблями с поверхности Земли так же бессмысленно, как бросать по врагу камни со дна колодца. Ведь человек, стоящий у края колодца, имеет в союзниках гравитацию. В результате могла бы возникнуть самая прочная, практически нерушимая тирания. Но человеческой расе повезло, и этого не случилось. Задача Патруля в том и состоит, чтобы это везение продолжалось. Но Патруль не может применять ядерное оружие лишь потому, что какой-то новоявленный Гитлер попытался захватить власть и когда-нибудь, имея достаточно времени и средств, начнет строить космический флот и средства массового уничтожения. Оружие, доверенное Патрульной службе, слишком мощное, слишком неразборчивое. Использовать его — все равно что пытаться наводить порядок в детском саду с помощью заряженного ружья вместо розги. А розга — это космическая пехота. В ней самые отборные…
— Извините меня, сэр…
— Да?
— Я знаю, как работают космические пехотинцы. На них лежит вся активная деятельность по поддержанию порядка в Системе — поэтому я и хочу перевестись. Они…
— …отчаянные, в них столько романтики, их всегда замечают, везде им уважение и почет — и, главное, им не приходится заниматься изучением предметов, от которых так устал Мэттью Додсон. А теперь молчите и слушайте: вы очень мало знаете о космической пехоте, знали бы — не просили о переводе.
Мэтт замолчал.
— Человечество делится на три основные психологические группы с совершенно различными мотивациями. Существует группа, в состав которой входят люди, в деятельности которых побудительными мотивами служат экономические факторы — деньги… А есть другая группа — представители ее стремятся к самоутверждению, ими руководит самолюбие или гордость. К этому типу людей принадлежат транжиры, драчуны, спортсмены, хвастуны, любители азартных игр. Они стремятся к власти и хотят прославиться. А вот третья группа — профессионалы, старающиеся следовать законам чести и морали, а не просто стремиться к деньгам и славе; среди представителей этой группы — священники, учителя, ученые, врачи, некоторые художники и писатели. Они исходят из того, что человек должен посвящать свою жизнь чему-то более важному, чем удовлетворению собственных потребностей. Вы меня понимаете?
— Да… думаю, что понимаю.
— Имейте в виду, Додсон, я говорю, сильно все упрощая. И не пытайтесь применять эти правила к инопланетянам — к ним человеческие законы неприменимы. У марсиан абсолютно другая психика, у венериан — тоже.
— Теперь переходим к самому главному, — продолжал лейтенант.
— Патруль состоит исключительно из представителей третьего типа людей, тех, кто хочет посвятить свою жизнь службе человечеству.
Все те, кто служат в космической пехоте, начиная от солдата и кончая генералом, стремятся к славе, ими руководят гордость и самолюбие.
— Понятно…
Лейтенант Вонг замолчал, давая Мэтту возможность усвоить новые для него понятия.
— Это видно по форме, которую они носят. Офицеры Патруля одеты в самую скромную форму, какая только бывает, пехотинцы — в самую яркую. Главное в Патруле — это присяга, служение человечеству. У космических пехотинцев главное — слава их рода войск, гордость, история и традиции, верность товарищам, — словом, те солдатские добродетели, известные еще с седой древности. И я совсем не хочу унизить в ваших глазах пехотинца, когда говорю, что ему до лампочки все эти политические институты Солнечной системы. Его волнуют исключительно проблемы организации, в которой он служит. Так что, Мэтт, это не в вашем духе. Я знаю вас лучше, чем вы сами, потому что изучил результаты ваших психологических тестов. Космический пехотинец из вас не получится.
Офицер замолчал. Тишина длилась так долго, что Мэтт не выдержал и робко спросил:
— Сэр, это все?
— Почти. Вам необходимо овладеть астрогацией. Если бы для выполнения задач Патруля понадобилось научиться нырять, вам пришлось бы овладеть и этим искусством. Но основой является управление космическим кораблем. Я составил для вас усиленный курс занятий. В течение нескольких ближайших недель вы будете заниматься только астрогацией. Вам нравится мое предложение?
— Нет, сэр.
— Я так и думал. И все-таки, когда мы с вами закончим курс обучения, вы сможете ориентироваться в Солнечной системе с закрытыми глазами. Итак, посмотрим…
Следующие несколько недель были однообразными — хоть стреляйся, но успехи Мэтта явно пошли на подъем. И у него оказалось достаточно времени для размышлений, если, конечно, он не корпел за компьютером. Оскар и Текс вместе отправились на Луну; Пит проводил ночи на дежурстве в машинном отделении. Мэтт работал с мрачным упрямством и думал. Он дал себе обещание не бросать работу, пока Вонг от него не отстанет.
А потом… потом у него будет отпуск. Если Мэтт все-таки решится бросить Патрульную службу — что ж, немало кадетов не возвращается из своего первого отпуска. Тем временем ему удалось добиться похвалы лейтенанта Вонга, правда сдержанной.
Наконец Вонг разрешил ему вернуться к обычным занятиям. Мэтт начал погружаться в рутину каждодневной работы, когда ему поручили кое-что дополнительно. Чтобы выполнить поручение, он прибыл к вахтенному офицеру, прослушал инструктаж, запомнил список фамилий и получил черную нарукавную повязку. Затем Мэтт отправился к главному корабельному шлюзу и стал ждать.
Наконец из дверей шлюза выплыла группа испуганных, позеленевших парней. Настал черед Мэтту действовать: он продвинулся вперед и спросил: — Седьмое отделение! Кто командир седьмого отделения? Мэтт собрал своих подопечных вместе, кадета, исполнявшего обязанности командира отделения, назначил замыкающим и медленно и осторожно повел группу на палубу «А». Добравшись до палубы, он с облегчением выдохнул: все были на месте, не потерялся никто.
— Здесь ваша столовая, — сказал он. — Сейчас будем обедать.
Сказал и заметил, какое забавное выражение появилось на лице одного из новеньких.
— В чем дело, мистер? — спросил он юношу. — Вы что, еще не проголодались?
— Э-э, нет, сэр.
— Не падайте духом — скоро проголодаетесь.
