22. «ОТ КАЖДОГО ПО СПОСОБНОСТЯМ,
КАЖДОМУ ПО ПОТРЕБНОСТЯМ»
ХИЛЬДА:
Я с первого же тура поняла, что Зебби твердо намерен заставить меня сменить его на посту капитана. Поняв это, я приняла решение стать капитаном — с тем чтобы я им осточертела и они потребовали Зебби обратно.
Потом вдруг оказалось, что я действительно капитан — и все стало по-другому. Я перестала стараться им осточертеть. Я стала тревожиться за них. И стала — просто стараться.
Сначала мой муж по вполне очевидной причине захотел найти кустик — и я неожиданно поняла, что на него может напасть бантф. Не барсумианский бантф, а какой-нибудь местный хищный зверь.
Вот я и приказала учредить вооруженную охрану. И ввела правило не ходить в одиночку. Обременительное правило, но я потребовала, чтобы оно неукоснительно соблюдалось… и ощутила наконец, какой груз лежал на Зебби.
Но кое-что мне было вполне под силу усовершенствовать: я решила сделать так, чтобы мы могли спать в машине.
Пространство за переборкой позади задних сидений было очень плохо организовано. До наступления темноты оставалось примерно шесть часов (перемещаясь на запад, мы частично нагнали солнце), и я велела вытащить наружу все, что находилось в этом пространстве.
Там было достаточно места, чтобы Зебби и Дити могли улечься на разостланном спальном мешке, укрывшись одеялами. Ну а мы с Джейкобом позаботились о себе так: кресла пилотов сдвинули вперед, насколько позволяли установочные болты, откинули их почти горизонтально, щели выровняли мягкими подушками, под ноги пристроили твердые подушки с задних сидений, положив их на коробки, которые все равно больше ни на что не годились, я намеревалась их выбросить, раз уж решила навести в машине порядок. Постель была, возможно, и не первоклассная, но слабое тяготение и мой ласковый супруг придавали ей исключительную привлекательность.
Купание — в речке, холодной! — с соблюдением тех же правил, что и при посещении кустиков: с вооруженной охраной. Тщательно намылиться на берегу, окунуться и ополоснуться — поживей! — выпрыгнуть и растереться докрасна. Примитив? Роскошь!
Тут же возникли трудности. Взять хотя бы проблему кустиков. Разумеется, мне было известно, что отхожее место следует устраивать подальше от стоянки, обязательно ниже по течению и так далее: гигиенический устав для лагеря древен, как Ветхий Завет.
Но мой первый приказ требовал, чтобы машину покидали одновременно не более чем двое и не менее чем двое, причем один должен быть вооружен, — остающиеся винтовка и пистолет предназначались для охраны Аи.
Не успела я наспех отдать это приказание, как на меня грудой кирпичей обрушилась жестокая истина: я, малышка невыросшая, отвечаю теперь за жизнь четверых человек. Поначалу мое распоряжение казалось не только логичным, но и необходимым и осуществимым: Джейкоб будет охранять меня, Зебби будет охранять Дити, мужчины — друг друга.
Но я кое-что упустила из виду. Ведь мой приказ требовал: а) чтобы один мужчина с винтовкой всегда находился при машине; б) чтобы время от времени наши мужчины оба отходили от машины.
Поскольку это невозможно, я внесла поправку: когда мужчины уходят по естественной надобности, мы, женщины, запираемся в машине. Откуда мне было знать: может быть, на этой планете самый страшный из зверей не опаснее Алисиной бегемошки, а может быть… В общем, поскольку точно ничего известно не было, я просто обязана была исходить из того, что за каждым кустом прячется по меньшей мере тигр.
Да что там: могло оказаться, что сам кустик — хищник.
Я на лету, не успевая переводить дыхание, усваивала то, о чем большинство людей и не подозревает: «неограниченная» власть командира — это не свобода, это смирительная рубашка. Командир не может действовать, как ему хочется, — не может никогда, потому что каждую минуту, днем и ночью, отвечает за своих подчиненных.
Он не имеет права рисковать сам, если есть хоть малейшая возможность избежать риска. Его жизнь не принадлежит ему, она принадлежит его подразделению.
Когда мне навязали капитанство, я решила, что мы не двинемся с места, пока не переоборудуем Аю Плутишку таким образом, чтобы все мы четверо могли спать в безопасности и комфорте, не опасаясь, как бы не затекли ноги.
ШЕЛЬМА об этом не думала; КАПИТАН ХИЛЬДА БЕРРОУЗ подумала об этом немедленно. Капитан Зебби думал об этом во время нашей первой стоянки, но позволил себя уговорить.
Я знала, что смогу переустроить машину так, чтобы мы все могли спать за запертыми дверьми. Но на это потребуется время, старание и физическая сила, а я только что отдала приказ, по которому один или оба наших носителя физической силы будут отвлекаться от дела — сколько раз в сутки? Нас ведь четверо. И в таком деле человека не поторопишь. Я с содроганием представила себе, как могут подвести даже самые безотказные рефлексы, если над тобой стоит человек с ружьем — хотя бы и любимый человек с ружьем.
Что же делать?
Отменить приказ?
Нет!
Отмени приказ, если нашелся более удачный вариант решения проблемы. Но пока его нет, не отменяй. Местечко было славное, и тем не менее где-то поблизости мог притаиться этот самый бантф. Или бука. Или бяка. Или буджум. Особенно буджум. Вот пойдет Зебби по своим делам, отойдет чуть подальше, чем необходимо по соображениям удобства и приличия, и все: «без слуху и духу внезапно пропал».
А именно Зебби доставлял мне хлопоты — Зебби, который вроде бы и не думал перечить новому капитану.
— Капитан Хильда, милая, ну не нужен мне провожатый, честное слово. Я пойду с винтовкой и буду охранять себя сам. Бояться совершенно нечего. Оружие будет на боевом взводе. Обещаю.
— Зебби, я не прошу, я приказываю.
— Но я не хочу, чтобы девочки оставались без охраны!
— Первый пилот!
— Да, капитан.
— Я не девочка. Я на одиннадцать лет старше вас.
— Я просто хотел сказать…
— Отставить!
У бедняжки покраснели уши, но он умолк. Я сказала:
— Астронавигатор!
— А? Да-да, капитан-тетя.
— Вы умеете стрелять из винтовки?
— Да, конечно, папа заставил меня выучиться. Только я не люблю винтовку, я предпочитаю свой дробовичок.
— Возьмите винтовку первого пилота и встаньте на охрану лагеря.
— Я бы все-таки лучше с дробовиком.
— Отставить, выполняйте приказание.
Дити, обескураженная, подошла к Зебби, тот отдал ей ружье, не говоря ни слова, с каменным лицом.
— Второй пилот, — сказала я своему мужу, — возьмите винтовку и пистолет, идите с первым пилотом и охраняйте его, пока он будет делать то, что ему нужно.
Зебби сглотнул.
— Шельма — виноват, капитан Шельма. В этом нет нужды. Мне уже расхотелось. Кончим этот разговор.
— Первый пилот, прошу воздержаться от употребления моего прозвища, пока я являюсь вашим командиром. Второй пилот, выполняйте приказание. Оставайтесь с первым пилотом и охраняйте его столько времени, сколько будет необходимо для достижения цели вылазки.
(Если Зебби имел в виду запор — эмоциональное напряжение иногда дает такой эффект, — то позже я выполнила бы свои обязанности «офицера медслужбы», причем прекрасно обошлась бы без четырех дюжих молодцов, удерживающих Зебби по рукам и ногам. Власть командира почти никогда не требует грубой силы. Странно, но факт — хотя ума не приложу, откуда я это узнала.)
Когда мужчины отошли достаточно далеко, я сказала:
— Дити, могу я научиться стрелять из этой винтовки?
— Знаешь, я не хочу с тобой разговаривать. Ты унизила моего мужа… а мы ему стольким обязаны.
— Астронавигатор!
Дити вытаращила глаза.
— Слушай, да ты с ума сошла!
— Астронавигатор.
— Да, капитан.
— Вам надлежит воздерживаться от высказываний личного свойства, адресованных мне или относящихся ко мне, в период моего пребывания на посту командира. Примите приказ к исполнению и занесите его в судовой журнал.
На лице Дити появилось выражение отрешенности от мира.
— Есть, капитан. Ая Плутишка!
— Привет, Дити!
— Режим судового журнала. Капитан приказал астронавигатору воздерживаться от высказываний личного свойства, адресованных ей или относящихся к ней, в период ее пребывания на посту командира. Я принимаю приказ к сведению и исполнению. Дата, время и бинго-код записи. Говорю тебе три раза.
— Дити, слышу тебя три раза.
— Спи дальше, Ая.
— Поняла, конец связи.
Дити повернулась ко мне, лицо и голос у нее были уже нормальные.
— Капитан, я могу научить вас стрелять так, что вас не будет сбивать с ног. Но научиться хорошо стрелять из винтовки — дело долгое. Мой дробовик не дает такой отдачи… и не требует долгого обучения.
— Я думала, дробовик труднее.
— Смотря когда. Дробовик хорош для неожиданных целей в воздухе. Тут требуется умение. Но если цель неподвижная и в пределах дальности, то это вроде садового шланга. Дробь разлетается конусом. Так легко, что даже неинтересно.
— Ничего, мне подойдет. Ну, так как это делается? В какую мишень будем стрелять?
— Тут нужен большой лист бумаги — показать, как разлетается дробь. Но капитан, вы отдаете себе отчет, что будет, если я выстрелю?
— Что?
— Сюда сломя голову прибегут двое мужчин — один из них будет одеваться на ходу. Не думаю, что ему это понравится.
— То есть ты хочешь сказать, что мне не следует сердить Зебби во второй раз за десять минут.
— А может, это будет папа. Скорее всего, они там оба делают свои дела — по очереди. Если стрелять, то лучше к их возвращению иметь труп для отчета, а то кто-нибудь из них выйдет из себя. Может, и оба.
— Оба! Какой ужас. Спасибо, Дити, я об этом не подумала.
— Кроме того, капитан приказал мне охранять лагерь. Я не могу охранять лагерь и обучать стрельбе одновременно.
(Шельма, ты хоть что-нибудь можешь делать как надо?)
— Ну конечно, не можешь! Дити, как я скверно начала! Все раздражены, один всерьез обиделся. А то и двое.
— Интересует ли капитана мое мнение?
— Дити, неужели ты больше не будешь называть меня тетей Хильдой, а? — Я не заплакала: я научилась не плакать. Но мне очень хотелось. — Да, интересует.
— Капитан тетя Хильда, без этого звания мне будет трудно все время помнить, что ты действительно капитан. Поскольку ты приказала мне воздерживаться от высказываний личного свойства, мне нужен был второй приказ, а то я не посмела бы высказать свое мнение.
— Неужели оно такое неблагоприятное? Ладно, нечего меня щадить, давай говори.
— Капитан вела себя очень неплохо.
— Неплохо?! Дити, не ври Хильде, ты никогда не врала.
— И сейчас не вру. Капитан, по-моему, ты начала прилично.
— Но ты же сказала, что я сошла с ума!
— Я была не права. Я поняла, что была не права, когда записывала в судовой журнал твой приказ. Я тебе надерзила гораздо хуже, чем Зебадии, когда он был капитаном, — он ведь велел мне припомнить все, что я ему наговорила… и по меньшей мере дважды ему следовало бы надавать мне по морде, — Дити невесело усмехнулась, — просто Зебадия не смог бы ударить женщину, даже и не беременную. Капитан — капитан тетя Хильда, милая, Зебадия на нас не кричал, а следовало бы. Он передал тебе под командование банду бесстыжих индивидуалистов: ни у кого ни малейшего представления о дисциплине. У меня-то точно не было. Но теперь есть.
— А у меня вот не знаю, есть ли, — удрученно сказала я.
— Это значит подчиняться приказам, которые тебе не нравятся и вызывают сопротивление, — подчиняться беспрекословно. Иначе — прямая дорога в пасть смерти. Зебадия нас туда бы не отправил, конечно… но вот дал же он себя уговорить устроить испытание моей новой программы «назад». Он говорил мне, что это бесполезный риск; мне следовало согласиться, действительно ведь бесполезный. А я не пожелала с ним разговаривать, да и ты была хороша, а папа уж и вовсе. Да… Наверное, у Зебадии не слишком большой опыт командира.
— Почему, Дити? Он же капитан по званию.
— Ну и что, он мог и не быть в командирской должности. Он много летал в одиночку — на истребителях. Безусловно, он должен был налетать какое-то время и в больших экипажах, иначе ему не присвоили бы квалификацию летчика-командира. Но командовал ли он на самом деле? Из его рассказов это никак не вытекает… с другой стороны, он говорил, что до последней войны командирами аэрокосмических экипажей часто бывали майоры, но теперь для этого надо быть подполковником, а майоров назначают вторыми пилотами. Это он объяснял, почему он так любит одноместные истребители. Тетя Хильда — капитан, — по-моему, командовать для Зебадии было такое же новое занятие, как для тебя. Это как секс или материнство: пока сама не испытаешь, не поймешь. — Она неожиданно улыбнулась. — Так что не обижайся на Зебадию за его ошибки, хорошо?
— Какие такие ошибки? Он столько раз спасал нам жизнь. Я не виню его — теперь — даже за то, что ему захотелось отдохнуть от обязанностей командира. Дити, это трудная работа, труднее просто не бывает, даже если ты пальцем не пошевельнула. Я и не подозревала. Я, пожалуй, сегодня не засну.
— Мы будем тебя охранять.
— Нет.
— Будем.
— Отставить!
— Виновата, капитан.
— Так что же Зебби делал неправильно?
— Ну… он никогда не разносил. Ты вот, например, сразу же объяснила нам, кто теперь босс. Ты не позволила нам спорить, прикрикнула, и все. Как это мне ни горько, но, по-моему, у тебя больше способностей к командованию людьми, чем у Зебадии.
— Дити, не говори глупостей!
— Это не глупости. Наполеон был невысокого роста.
— Что ж у меня, комплекс Наполеона? Ничего себе!
— Капитан, я вынуждена проигнорировать эти слова, потому что согласно приказу, который я по вашему требованию занесла в судовой журнал, мне несдобровать, если не проигнорирую. Впрочем, если проигнорирую, тоже.
— Ну-ну… Кажется, я знаю, как уберечься от комплекса Наполеона. Дити, ты будешь моим заместителем.
— Но ведь у нас папа заместитель командира.
— Был. Теперь уже нет. А ты как астронавигатор безусловно имеешь право замещать капитана, можешь спросить у Зебби. Только в частном порядке: мое решение обсуждению не подлежит. Просто прими к исполнению.
— Я… Есть, капитан.
— Теперь тебе вменяется в обязанность давать мне совет всякий раз, когда тебе кажется, что я вот-вот совершу серьезную ошибку. А также когда я об этом попрошу.
— Многого ли стоит мой совет? Вон какого дурака я сваляла несколько минут назад.
— Это было до того, как тебя назначили заместителем командира. Быть в должности — совсем другое дело, Дити.
Дити моргнула и притихла, как будто к чему-то прислушиваясь. Потом сказала:
— Да, пожалуй. Да. Я чувствую. Как странно.
— Погоди, станешь капитаном, будет в десять раз страннее.
— Не стану. Папа ни за что не согласится, Зебадия не согласится, я не соглашусь — три голоса против.
— Я тоже отказывалась, пока была хоть малейшая возможность отказываться. Ладно, не думай об этом пока. Командовать буду я, ты будешь давать рекомендации.
— В таком случае, капитан, я рекомендую позволить нам охранять тебя на ночлеге. Когда мы поедим и снова начнем обследование, то рекомендую даже в случае скорого обнаружения британской колонии воздержаться от контакта, а вместо этого найти такой же пустынный уголок, как этот, на линии восхода и там как следует отоспаться. Нам, членам экипажа, хватит и восьми часов, а капитан пускай поспит и все двенадцать.
— Рекомендация принята к сведению. Это хорошая рекомендация. Но мы поступим иначе: мы будем спать здесь. — Я объяснила Дити, что предполагаю сделать. — Когда машина будет переустроена, мы поедим. Если будет еще светло, искупаемся. Если нет, искупаемся утром.
— Я бы предпочла поесть наскоро, зато искупаться… раз ты говоришь, что я смогу лечь спать с мужем. Когда я напугана, от меня плохо пахнет, а сегодня я все время так боялась…
— Купаться в холодной воде после еды? Да ты что, Дити!
— Хорошо. Останусь без ужина. Только бы выкупаться.
— Астронавигатор, мы поступим так, как я сказала.
— Есть, капитан. Но от меня так воняет.
— От нас от всех будет вонять к тому времени, когда мы управимся с перекладкой багажа, и может статься, что придется ужинать всухомятку и без света, потому что все, что мы не выбросим, надо будет держать тут же внутри, а двери запереть и свет ни в коем случае не зажигать. — Я наклонила голову набок и прислушалась. — Ты ничего не слышишь, Дити?
Это вернулись наши мужчины, значительно повеселевшие. Зебби нес винтовку Джейкоба, на боку у него красовался Джейкобов пистолет. Он объявил мне с бодрой улыбкой:
— Капитан, я, кажется, был не совсем в норме, так вот, «Пищеварительные Пилюли Картера» сделали свое дело. Теперь все наладилось.
— Очень рада.
— Но знаешь, еще бы немного, и… — признался мой муж. — Хильда — капитан Хильда, любовь моя — из-за твоего замысловатого графика со мной чуть не приключилась детская неприятность.
— По-моему, из-за выяснения отношений у нас пропало гораздо больше времени, чем из-за моего графика. И если уж на то пошло, Джейкоб, то лучше бы мне пришлось прибирать последствия твоей «детской неприятности», чем хоронить тебя.
— Но…
— Все, хватит!
— Пап, она знает, что говорит, — выразительно сказала Дити.
Джейкоб умолк, удивленный. И обиженный, я почувствовала, что обиженный. Зебби с интересом взглянул на меня, уже без улыбки. Не сказав ни слова, он повернулся к Дити и протянул руку за своей винтовкой:
— Отдавай-ка, милая.
Дити отстранилась:
— Капитан не освобождал меня от дежурства.
— Ах вот как! Хорошо, будем действовать по уставу. — Зебби обратился ко мне. — Капитан, я полностью одобряю вашу доктрину непрерывной караульной службы: я не уделял этому должного внимания. Позвольте мне сменить часового. Я буду стоять на страже, пока вы трое ужинаете.
— А потом я, а Зеб поест, — добавил Джейкоб. — Мы уже все распланировали. Когда ужин? Я, по-моему, съем неощипанного страуса. Хильда, радость моя… ты у нас капитан, но ты ведь по-прежнему кок, правда? Или Дити кок?
Принятие решений! Хотела бы я знать, каково приходится командиру большого корабля?
— Я внесла изменения в штатное расписание. Дити остается астронавигатором, но является также и моим заместителем. В мое отсутствие она берет на себя командование. В моем присутствии приказы Дити — это мои приказы, она будет отдавать их во исполнение моей воли. Ни она, ни я не будем коками. Что касается медслужбы… — (Ну хорошо, Шельма: кроме тебя, никто тут не ассистировал хирургам, как ни крути, а ты единственный кандидат. А может, не единственный? Гм…) — Зебби, включает ли квалификация первого пилота медицинскую подготовку?
— Включает. Элементарную. Как не дать человеку умереть до появления хирурга.
— Ты назначаешься офицером медслужбы. Я буду ассистентом офицера медслужбы, когда тебе понадоблюсь, — если у меня не окажется более неотложных дел.
— Капитан, можно мне сказать?
— Пожалуйста, первый пилот.
— Иногда просто ничего не остается, как дать человеку умереть, потому что действительно есть более неотложные дела, совершенно неотложные, — сурово сказал Зебби. — Я видел такое. Ни к чему волноваться заранее и раскаиваться потом. Надо делать то, что надо.
— Вот я и учусь, Зебби. Насчет кока — джентльмены, я не имела случая узнать, как вы готовите. Вам придется самим дать оценку своим кулинарным способностям. Кто из вас готовит «адекватно»…
— Ну, знаешь!
— Твое выражение, Зебби — а кто неадекватно.
Они принялись вежливо уступать и делать комплименты друг другу. Мне пришлось это прекратить:
— Вы будете первым и вторым коком поочередно, пока практика не покажет, кто из вас достоин быть главным коком, а кто помощником. Джейкоб, сегодня первый кок ты.
— Прекрасно! Принимаюсь за дело!
— Нет, Джейкоб. — Я объяснила, что надо сделать в первую очередь. — Пока вы двое выгружаете из машины все без исключения, Дити учит меня стрелять из дробовика. Потом я заступаю на охрану, а она пойдет вам помогать. Но пусть ваши винтовки будут под рукой заряженные, потому что если я стану стрелять, то вам придется бежать мне на помощь. Затем начнем все укладывать по-новому. Это буду делать я, потому что я меньше всех и могу стоять за переборкой в полный рост. На это время Зебби будет часовым, а Дити с Джейкобом будут подавать мне вещи.
Джейкоб не улыбался — и я неожиданно поняла, что мне напоминает выражение его лица. Когда-то у меня был пес, которого (теоретически) никогда не кормили у стола. И вот он сидел у моих ног и смотрел на меня с точно таким же выражением. Мой бедненький Джейкоб, он проголодался! У меня-то с момента моего избрания капитаном шла такая интенсивная внутренняя жизнь, что аппетит совсем пропал.
— Дити, в Гнездышке я приметила в одном шкафу коробку шоколадок «Милки Уэй». Ты ее захватила?
— Конечно, захватила! Это папины — тайный порок, который его погубит.
— Правда? А я ни разу не видела, чтобы он ел шоколад.
— В последнее время мне что-то не хочется шоколада, — сказал мой муж.
— Ты, моя милая — мой милый капитан, — гораздо вкуснее.
— Ну, спасибо, Джейкоб! А ты не поделишься с нами своими шоколадками? Я так поняла, что это твоя личная собственность.
— Это не моя личная собственность, они наши общие. Надо всем делиться.
— Верно, — согласился Зебби. — Полный коммунизм. «От каждого по способностям, каждому по потребностям». А наверху, как полагается, коммунистический диктатор.
— Зебби, меня называли кем угодно, от оголтелой реакционерки до бесстыжей старой шлюхи, но ни разу — коммунистическим диктатором. Ладно, можете обращаться ко мне «товарищ капитан». Когда мы отыщем эти шоколадки, хватайте каждый по одной, они питательные. А может, кто-нибудь точно помнит, где они лежат?
— Ая помнит! — сказала Дити, поворачиваясь спиной к открытой дверце машины, но при этом не позабыв бдительно скользнуть взглядом по всей территории, которую она держала под наблюдением. Быть часовым у нее получалось; более того, это ей шло. — Ая Плутишка!
— Привет, Дити! Как делишки?
— Список багажа. Продукты. Сладости. Шоколадки «Милки Уэй». Доложить местонахождение.
— Секция двадцать. Правый борт. Закрытое вместилище семь-эс-верх. Нижняя полка.
Через пять часов все уже снова было внутри, за исключением груды оберточной бумаги, и тем не менее освободившегося пространства оказалось намного больше этой груды. Это объяснялось тем, что размещать багаж можно было без всякой логики. Скажи Ае, и все. Левый ботинок мог очутиться в случайном свободном местечке, там где лежат клинки, а правый от той же пары служил прокладкой в хранилище инструментов далеко на корме — но если тут что и было неудобно, так только то, что за этой парой пришлось бы идти в два разных места.
Я занималась укладкой вещей: Дити, находясь в кабине, принимала вещи, передаваемые ей снаружи, называла каждую вещь Ае, затем указывала Ае, где вещь будет храниться, о чем я ей сообщала. Ая получила распоряжение слушать только голос Дити, и то, что Дити ей говорила, было настолько логично, что запоминать это не было никакой необходимости. Разговор был примерно такой:
— Ая Плутишка!
— Босс, когда ты научишься говорить «пожалуйста»?
— Одежда. Зеб. Обувь. Походные ботинки.
— Правый ботинок. Кормовая переборка. Правый борт. Секция сорок. Внешнее отделение. Левый ботинок. Кормовая переборка. Левый борт. Секция шестьдесят. Среднее отделение. Предупреждение: оба ботинка заполнены боеприпасами для винтовок, переложенными носками.
Вот так. Если назовешь категории не в том порядке, Ая переставит их так, как нужно. Можно просто дать ей самую общую категорию и название конкретного искомого предмета, выпустив промежуточные ступени — Ая пройдется по «дереву» (словечко Дити) и найдет нужную «ветвь». Можно и вообще не дать категории — она будет искать, пока не найдет.
Но самой трудной задачей было заложить пол кормового отсека примерно двадцатисантиметровым слоем разного имущества, прикрепить его, чтобы не поплыло в невесомости, и добиться, чтобы лежало ровно, поскольку на этом будут спать. Причем постараться, чтобы ни в этот настил, ни в отделения под ним не попали часто требующиеся вещи.
Мне пришлось снизить уровень притязаний. Невозможно уложить столько вещей в таком небольшом пространстве так, чтобы все было под рукой.
Я осмотрела вещи снаружи, поняла, что намерение неосуществимо, и попросила совета. Зебби предложил решение:
— Капитан, сделай прогон всухую.
— Э-э… продолжай, Зебби.
— Занеси туда внутрь мой спальный мешок, расстели его. Он слишком широкий для этого отсека, так что положи его как можно дальше от хвоста, только не задевай Джейков искривитель и люк в переборке. Спереди его придется подвернуть, так вот, отметь, сколько ты подвернешь. Сзади останется незакрытый участок пола, что-то вроде трапеции, отметь на полу, где этот участок начинается. Вынеси спальник наружу и строй на нем свой настил, пока все не уложится как надо. Тогда перетащи его на место по частям. Пусть тебе поможет Джейк, он прирожденный конструктор.
— Зебби, а ты не хотел бы сделать себе кроватку сам?
— Не-а.
— Почему? Я не приказываю тебе как капитан, я интересуюсь как твоя старая приятельница Шельма.
— Потому что я вдвое выше тебя, а значит, тот отсек для меня вдвое меньше. Знаешь что, капитан Шельма — виноват! — капитан Хильда, сделай замеры. А мы тем временем подберем для этого настила подходящее барахло. Потом ты вытащишь спальник. Если ты позволишь Джейку сменить меня на посту, мы с Дити соберем настил в два счета.
Это меняло дело: невозможное стало возможным. Конуру заполнили, содержимое закрепили распластанными картонными коробками, привязанными проволокой к ушкам, имевшимся в полу. Щели в получившемся настиле заткнули разными мелочами, сверху положили еще один слой разодранных коробок, а затем спальный мешок и одеяла.
Было еще светло. Дити заверила меня, что до захода солнца еще час сорок три минуты.
— Времени хватит, если поторопимся. Джейкоб, купаешься первым. Дити, будешь его охранять. Оба возвращаетесь, Джейкоб готовит ужин, на речку идут Зебби и Дити — Бог ты мой, это же просто какая-то задачка про волка, козу и капусту — в общем, Зебби и Дити купаются, охраняя друг друга. Оба возвращаются, Дити сменяет меня, Зебби ведет меня купаться и будет меня охранять. Только поскорей, пожалуйста: мне тоже надо выкупаться. За сорок минут до захода солнца купание заканчивается, и мы ужинаем — с заходом солнца мы все в машине, вместе с грязной посудой и всем прочим, двери будут заперты до восхода. Если для этого потребуется оставить меня без ванны, мы все равно будем строго придерживаться этого расписания. Джейкоб, насколько близка твоя «ближняя дорога» на речку? То есть сколько минут идти?
— Минут пять, я думаю. Хильда, радость моя, если бы ты не настаивала на непременном хождении парами, то не надо было бы так спешить. Идем на речку все вместе; я быстренько моюсь, беру винтовку и рысцой назад. Остальным можно не торопиться. А ты хочешь, чтобы мы ходили туда-обратно целых четыре раза. Это сорок минут. Остается двадцать минут на четыре ванны, то есть пять минут на то, чтобы раздеться, намылиться, окунуться, выскочить, вытереться и одеться. Стоит ли тогда вообще ходить?
— А кто будет охранять тебя, пока ты готовишь ужин, Джейкоб? Нет уж. Лучше я искупаюсь утром.
А, черт! Мне так нужна была эта ванна. Я привыкла к душу по утрам, ванне по вечерам, биде по любому поводу. Сибаритка я, вот кто.
— Дорогая, здесь безопасно. Когда мы с Зебом выходили, мы искали следы. Их не было. Тогда-то мы и нашли дорогу на речку. Это же была бы естественная тропа на водопой, там были бы следы. Видимо, тут нет никакой крупной фауны.
Я уже заколебалась, но тут заговорила Дити:
— Папа, будет не четыре, а три ходки туда-обратно: у нас с Зебадией общая ходка. Но, капитан Хильда, если мы пойдем и вернемся все вместе, то опасность исключается. Это все мы, разумеется, занесем внутрь, машину запрем. — Она показала на вещи, приготовленные Джейкобом. Когда Джейкоб передавал багаж Дити, он отложил в сторону сковородку-саможарку, кое-какую посуду, продукты на ужин и завтрак, кусок брезента и попросил передать мне его большую просьбу: размещать продовольствие так, чтобы его легко было доставать.
Джейкоб поспешно сказал:
— Дити, я все так распланировал, чтобы ничего уже не переставлять. В той кастрюльке замочены сушеные абрикосы, в этой суп из пакетика. Внутри их просто не на что будет поставить.
— Но папа, если мы… — начала было Дити. Тогда я сказала:
— Ти-хо.
Я произнесла это тихо, но они умолкли: говорит капитан.
— Значит, так: Аю Плутишку без охраны не оставлять. Мои приказы больше не обсуждать. Во изменение ранее сказанного время ужина сокращается с сорока минут до двадцати пяти. Астронавигатору внести соответствующие изменения в график. За пять минут до ужина подать сигнал сиреной. Запираемся строго с заходом солнца. В углу за люком в переборке я поставила ночной горшок: машина не будет отпираться ни под каким видом до самого восхода. Вопросы есть?
— Есть, капитан. Где полотенца?
Час спустя я сидела на корточках в ручье и поспешно мылась, вся в гусиной коже. Когда я вылезла, Зебби стоял, отложив винтовку и держа в руках большое пушистое полотенце размером с меня, готовый меня в него закутать. Мне следовало бы потребовать, чтобы он вел себя, как положено часовому. Но я подумала, что у него на поясе все-таки остался пистолет, и к тому же он наделен этим шестым чувством, которое предупреждает об опасности. Никогда женщина не ощущает такую заботу о себе, как в тот момент, когда мужчина закутывает ее, вышедшую из воды, в большое полотенце. Мне не хватает силы характера, и ничего с этим не поделаешь. Всякую женщину можно купить, и большое пушистое полотенце в нужный момент — это как раз моя цена.
Зебби крепко растер меня, и я согрелась.
— Нравится, капитан?
— Здесь, у ручья, нет никакого капитана Хильды, Зебби. Очень нравится.
— Помнишь, как я тебя растирал в первый раз?
— Еще бы! В раздевалке при моем бассейне.
— Угу. Собирался тогда тебя трахнуть. Еще ни разу мне не давали от ворот поворот с таким тактом.
— Ты собирался меня трахнуть, Зебби? Правда?
Я бросила на него самый невинный взгляд, какой только смогла.
— Шельма, дорогая, я знаю, что тебе соврать ничего не стоит, как и мне. Когда человек делает вот так, даже полотенцем, — и он сделал так, — женщина точно знает, что у него на уме. Но ты не пожелала это заметить и дала мне от ворот поворот, не задев моего самолюбия.
— Сейчас я тоже не желаю это заметить, и мне это так же нелегко, как и тогда. Перестань, прошу тебя! — Он перестал. — Спасибо, дорогой. А то меня уже начало всю трясти. Зебби, как по-твоему, Дити не думает, что я все это устроила, чтобы остаться с тобой наедине? Я не хотела бы ее расстроить.
— Наоборот. Она выдала мне на тебя охотничью лицензию — на тебя, а не вообще на женщин — еще десять дней назад. В письменном виде.
— Правда?
— В письменном виде, чтобы можно было включить туда оговорку. Я не должен идти на риск огорчить Джейка.
— Что-то ты пока не пытался этой лицензией воспользоваться.
— Я воспринял ее как комплимент тебе и мне, поцеловал Дити и поблагодарил ее. Этому ты сама положила конец — тогда, четыре года назад. Но я время от времени задумывался почему. Я молод, здоров, ухаживаю за своими зубами, чищу ногти более или менее регулярно — и, кажется, тебе нравлюсь.
Почему я не подошел? Я не жалуюсь, дорогая, а просто спрашиваю.
Я попыталась объяснить ему, чем друг-мужчина отличается от любовника: первых так мало, а кандидатов во вторые хоть пруд пруди. Он выслушал, потом покачал головой.
— Это мазохизм.
— Разве так не лучше получилось? Я и вправду тебя люблю, Зебби.
— Знаю, Шельма. — Зебби повернул меня к себе лицом и посмотрел мне в глаза. — И я тебя люблю, и ты это тоже знаешь, — сказал он и поцеловал меня.
Поцелуй длился, словно ни он, ни я не собирались его прекратить. Полотенце соскользнуло с меня на землю. Я заметила это потому, что так стало лучше к нему прижиматься и намного приятнее ощущать на своем теле его руки, Зебби не целовал меня с такой страстью с тех пор, как я тогда подманила его, а потом отшила.
Я начала думать, почему я тогда так поступила. Потом стала прикидывать, сколько времени у нас еще осталось. Потом в точности узнала, сколько, — потому что завыла эта проклятая оглушительная сирена. Господь хранит Хильду, вот почему я держу его в своем штате. Но иногда он делает это довольно неуклюже.
Мы отпустили друг друга. Я надела Дитины кеды, натянула через голову одолженное мне платье, повесила полотенце на руку — девять секунд. Зебби уже снова держал винтовку наизготовку (так, кажется, это называется, — то есть в обеих руках).
— Пойдемте, капитан?
— Да, первый пилот. Зебби, а почему я снова стала капитаном? Только потому, что оделась? Да ведь тебе и раньше доводилось видеть этот старый кожаный мешок.
— Кожа тут ни при чем, капитан. Как говорит Дити со слов какого-то японца, «наготу часто видят, но никогда не замечают». Только я иногда замечаю, черт возьми, чтобы не сказать хуже. У вас прекрасная кожа, капитан. А снова стали капитаном вы тогда, когда я поднял с земли винтовку. Но я все время был начеку. Вы заметили, что, когда я вас вытирал, я приподнял вас и повернул так, чтобы мне оказаться лицом к берегу? Я был начеку даже тогда, когда уткнулся в вас носом… а в вас довольно приятно уткнуться носом, капитан Приемная Теща Хильда.
— В тебя тоже, Зебби. Но все еще Шельма, пока мы не дойдем до машины.
— Мы поднялись на обрыв. — Дай мне десять секунд отдышаться. Зебби…
— Да, Шельма?
— Тогда, четыре года назад… мне жаль, что я тогда пренебрегла твоим намеком.
Он похлопал меня по заду.
— Мне тоже, дорогая. Но все кончилось хорошо. И потом… — он улыбнулся этой своей неотразимой дурацкой улыбкой, — кто знает? Мы ведь пока еще не умерли.
Когда мы вернулись, Джейкоб хлебал суп.
— Вы опоздали, — заявил он. — Мы вас ждали.
— Вижу.
— Не слушай папу, капитан тетя, — вы пришли раньше на две минуты и семнадцать секунд. Вы уверены, что вам хватило времени отмыться?
— Мне вполне хватило времени на то, чтобы окоченеть. А тебе не холодно? — Дити почти весь день ходила голая, как и я: мы занимались потной работой. Но когда я видела ее в последний раз, она была одета. — Джейкоб, а нам с Зебби суп будет?
— Оставили чуточку. Возьмешь эту миску, когда я кончу, — вот, бери! Одной меньше мыть.
— А Зебадия возьмет мою — тоже вот, бери, — а я сняла комбинезон, потому что он грязный, а я чистая. Я пока еще не могу придумать, как бы нам устроить стирку. Корыта нет, греть воду не в чем. Что еще можно сделать? Тереть между камнями, как на фотографиях в «Нэшнл Джиогрэфик»? Что-то не верится.
К заходу солнца мы были уже в постели. Ая закрыла дверцы, и в машине стало совсем темно. Если верить Дити и Ае, до восхода оставалось десять часов и сорок три минуты.
— Дити, пожалуйста, скажи Ае, чтобы разбудила нас, когда солнце встанет.
— Есть, капитан тетя.
— Зебби, ты говорил, что воздуха в машине хватит на четыре часа.
— Это в космосе. Сейчас воздухозаборники открыты.
— А к вам туда, назад, он попадает? Может, оставить люк открытым?
— Да нет, верхний воздухозаборник как раз у нас. А кабину проветривает нижний. Они будут открыты до тех пор, пока внутри не повысится давление.
— А не может кто-нибудь через них сюда проникнуть? Змеи там или еще кто?
— Хильда, дорогая, ты слишком много беспокоишься.
— Мой милый, дорогой второй пилот, будь добра, заткнись, пока я разговариваю с первым. Я много чего не знаю про эту машину, а ведь ответственность лежит на мне.
— В каждом воздухозаборнике, — ответил Зебби, — есть решетка, а на внутреннем конце — воздушный фильтр. Так что никто сюда не залезет. Время от времени их приходится прочищать — напомни мне, Дити.
— Я скажу Ае.
Так она и сделала — и почти в ту же секунду послышался звон металла. Я мгновенно села.
— Это что такое?
— Хильда, боюсь, это я нечаянно задел ногой посуду от ужина, — сказал мой муж. — Зеб, как тут зажигается свет?
— Нет, нет! Джейкоб, не надо ее искать. Никакого света до восхода солнца. Не беспокойтесь о посуде. Но что случилось? Я думала, она под приборной панелью.
— Я не смог туда дотянуться после того, как мы расстелили постель. А ящик, который у меня под ногами, немного выдвинут из-под сиденья. Я все на него и поставил.
— Ну, ничего. В пробном полете всегда случаются какие-нибудь неполадки.
— Да, должно быть.
— Обойдется. Джейкоб, ужин был замечательный.
— Спокойной ночи, болтуны! — крикнула Дити. — Мы хотим спать!
Она закрыла люк и завернула болты.
