Но падения так и не произошло, и паника моя быстро прошла. Все происходящее являлось некоей иллюзией, поскольку пол под моими ногами был вполне надежен, что бы ни говорили мне мои глаза. Я стоял, держась за дверь, через которую вошел — которая, если верить моим собственным глазам, на самом деле была частью потолка.

Конечно — все было до абсурдного просто! Помещение, на которое я якобы смотрел сверху вниз, в действительности отражалось в большом зеркале, находившемся прямо передо мной, — зеркале, установленном под углом в сорок пять градусов к вертикали. На самом деле я стоял в верхней части высокого помещения, которое было изогнуто по горизонтали под прямым углом, но из-за зеркала понять это сразу было нельзя.

Опустившись на четвереньки, я начал осторожно продвигаться вперед. Мне потребовалось собрать всю свою силу воли, поскольку глаза до сих пор говорили мне, что я ползу головой вниз по вертикальной стене. Через полтора-два метра поверхность передо мной внезапно оборвалась, и я заглянул за ее край. Там, внизу — на этот раз действительно внизу! — находилась комната, на которую я смотрел. Человек в кресле улыбался мне, словно говоря: «Здорово мы тебя напугали, верно?» Конечно, столь же хорошо я мог его видеть, глядя на его отражение в зеркале прямо передо мной.

Дверь позади меня открылась, и вошел психолог. Усмехнувшись, он помахал мне большой бумажной лентой, которую держал в руке.

— Мы записали все твои реакции, Рой, — сказал он. — Знаешь, для чего был нужен этот тест?

— Думаю, да, — уныло проговорил я. — Чтобы выяснить, как я стану себя вести при необычной силе тяжести?

— Именно. Мы называем это тестом на ориентацию. В космосе не будет вообще никакой силы тяжести, некоторые так и не могут к этому привыкнуть. Тест позволяет отсеять большинство из них.

Я очень боялся, что меня отсеют, поэтому провел довольно тревожные полчаса в ожидании, когда врачи примут решение. Но мне незачем было волноваться. Как я уже говорил, они были на моей стороне и тоже хотели, чтобы я прошел все их тесты…

Горы Новой Гвинеи, к югу от экватора, местами высятся на четыре с половиной километра над уровнем моря; когда-то, вероятно, это были самые дикие и неприступные горы на Земле. Хотя добраться до них на вертолете так же легко, как и до любой другой точки нашей планеты, свою значимость они приобрели лишь в двадцать первом веке, поскольку стали главным трамплином в космос.

Для этого имелись три серьезные причины. Прежде всего, горы расположены близко к экватору, а это означает, что благодаря вращению Земли они движутся с запада на восток со скоростью тысяча шестьсот километров в час, что придает достаточный начальный импульс взлетающему в космос кораблю. Далее — сопротивление воздуха в горах уменьшается, и ракетные двигатели могут работать более эффективно. И — что, пожалуй, важнее всего — на восток от этих гор простирается Тихий океан. С населенных территорий запускать космические корабли нельзя — помимо возможной аварии невероятный шум от взлетающего корабля оглушил бы всех на многие километры вокруг.

Порт-Годдард находится на большом плато, выровненном с помощью атомного взрыва, на высоте почти в четыре километра. По земле добраться туда невозможно — все необходимое доставляется по воздуху. Здесь встречаются атмосферные летательные аппараты и космические корабли.

Когда я впервые увидел плато в иллюминаторе вертолета, оно выглядело крошечным белым прямоугольником среди гор. Насколько хватало взгляда, тянулись огромные долины, поросшие тропическими лесами. Как мне сказали, в некоторых из этих долин до сих пор живут дикие племена, с которыми никто никогда не контактировал. Интересно, что думают дикари о чудовищах, которые летают над их головами, заполняя небо своим ревом?..

Небольшой багаж, который мне позволили взять с собой, отправили впереди меня, и получил я его уже только на Ближней станции. Шагнув из вертолета и сделав глоток холодного чистого воздуха, я ощутил себя так высоко над уровнем моря, что машинально посмотрел в небо, пытаясь найти пункт моего назначения. Но времени на поиски мне не дали — меня ждали репортеры, и пришлось снова предстать перед камерами.

Я понятия не имею о тем, что я говорил репортерам, и, к счастью, один из служащих порта вскоре меня спас. Затем мне в руки сунули неизбежные бланки, которые следовало заполнить, потом меня взвесили, снабдили какими-то пилюлями и удостоверились, что я их действительно проглотил, после чего мы забрались в небольшой грузовик, который должен был доставить нас на стартовую площадку. В грузовике я был единственным пассажиром, поскольку ракета, на которой мне предстояло лететь, была на самом деле грузовой.

Большинство космических кораблей, что вполне естественно, носят астрономические названия. Я летел на «Сириусе», и, хотя это небольшой корабль, выглядел он впечатляюще, когда мы к нему подошли. Стоя на опорах и устремив нос вертикально в небо, он, казалось, балансировал на огромных треугольниках крыльев, которые должны были помочь ему скользить в слоях атмосферы при возвращении на Землю. В данный момент они служили лишь поддержкой для четырех топливных баков, похожих на гигантские бомбы, которые должны были быть сброшены, как только двигатели полностью их опустошат. Эти обтекаемой формы баки были почти столь же велики, как и сам корабль.

Вышка обслуживания была все еще на месте, и, шагнув в лифт, я впервые осознал, что теперь я полностью отрезан от Земли. Загудел мотор, и мимо быстро понеслись металлические стены «Сириуса». Панорама Порт-Годдарда стала шире; теперь я мог видеть все административные здания, теснившиеся у края плато, большие топливные цистерны, странные механизмы на заводе по производству жидкого озона, аэродром с реактивными самолетами и вертолетами. А далее — вековечные горы и леса, кажется, нисколько не изменившиеся под воздействием человеческой цивилизации.

Лифт плавно остановился, и передо мной появился короткий мостик, ведущий на «Сириус». Я прошел через открытый люк воздушного шлюза, и яркое тропическое солнце сменилось холодным электрическим освещением рубки управления кораблем.

Пилот уже сидел в кресле, проверяя приборы. Когда я вошел, он повернулся ко мне и весело улыбнулся:

— Значит, это ты — знаменитый Рой Малкольм? Постараюсь доставить тебя на станцию целым и невредимым. Летал раньше на ракетах?

— Нет, — ответил я.

— Тогда не беспокойся. Все совсем не так плохо, как кажется некоторым. Устраивайся в этом кресле, застегни ремни и расслабься. У нас еще двадцать минут до старта.

Я забрался в пневматическое кресло, но расслабиться было не так-то легко. Вряд ли я чего-то боялся, но взволнован был наверняка. Столько лет мечтать об этом — и наконец действительно оказаться на борту космического корабля! Через несколько минут более ста миллионов лошадиных сил зашвырнут меня в небо.

Я обвел взглядом рубку управления. Большая часть ее содержимого была мне знакома по фотографиям и фильмам, и я знал предназначение всех приборов. Панель управления космического корабля на самом деле не очень сложна, поскольку многое делается автоматически.

Пилот переговаривался с диспетчерской башней порта по радио, шел стандартный предстартовый обмен сообщениями. Время от времени разговор прерывался отсчетом времени: «Минус пятнадцать минут… минус десять минут… минус пять минут…» Хотя мне не раз приходилось слышать подобное прежде, меня всегда охватывал трепет. А на сей раз я наблюдал все это не по телевизору — я сам был участником.

Наконец пилот сказал: «Перехожу на автоматику» — и повернул большой красный рычаг. Облегченно вздохнув, он потянулся и откинулся на спинку кресла.

— Самое приятное ощущение, — сказал он. — В течение следующего часа делать ничего не придется.

Конечно, его слова не следовало понимать буквально. Несмотря на то что теперь кораблем управляла автоматика, пилоту все равно приходилось следить, чтобы все шло по плану. В случае аварии или ошибки робота-пилота ему пришлось бы снова взять управление на себя.

Заработали топливные насосы, и корабль завибрировал. На экране телевизора появился сложный узор из пересекающихся линий, вероятно, как-то связанный с курсом, которым должна была следовать ракета. Ряд крошечных огоньков один за другим изменили цвет с красного на зеленый. Когда сменился цвет последнего, пилот быстро сказал мне:

— Убедись, что лежишь ровно.

Я вжался в кресло — а затем без какого-либо предупреждения почувствовал, будто кто-то прыгнул на меня сверху. Раздался чудовищный рев, и мне показалось, будто я стал весить тонну. Для дыхания требовалось определенное усилие — его уже нельзя было просто предоставить своим легким и забыть о нем.

Неприятные ощущения длились несколько секунд, затем я начал привыкать. Двигатели корабля еще не включились; мы поднимались на ракетах-ускорителях, которые должны сгореть и отвалиться через тридцать секунд, когда нас от Земли будут отделять уже многие километры.

Понять, когда наступил этот момент, я смог по тому, что перегрузка внезапно ослабла, правда лишь на мгновение; затем шум слегка изменился, и заработали наши двигатели. Через пять минут скорость корабля увеличится настолько, что Земля уже не сможет притянуть нас обратно.

Ускорение теперь увеличивало мой обычный вес более чем втрое. Пока я оставался неподвижным, каких-либо серьезных неудобств это не доставляло. В качестве эксперименту попытался проверить, смогу ли я поднять руку. Это оказалось весьма утомительно, но не слишком сложно. И все же я был рад, позволив руке снова упасть. Думаю, при необходимости я смог бы и сесть, но стоять — вряд ли.

Узор из ярких линий на телеэкране казался неизменным. Однако теперь на нем появилась крошечная точка, медленно ползущая вверх, — видимо, изображавшая поднимающийся корабль. Я пристально следил за ней, думая о том, выключатся ли двигатели, когда точка доберется до верха экрана.

Задолго до того, как это произошло, последовало несколько коротких взрывов, и корабль слегка содрогнулся. На какое-то мгновение мне стало страшно: вдруг что-то пошло не так. Потом я понял, что произошло — наши топливные баки опустели, и удерживавшие их крепления отделились. В конце концов баки должны были упасть в Тихий океан, где-то между Таити и Южной Америкой.

Наконец грохот двигателей начал ослабевать, и ощущение чудовищного веса пропало. Корабль выходил на расчетную орбиту на высоте восемьсот километров над экватором. Двигатели выполнили свою работу, теперь они использовались лишь для окончательной корректировки курса.

Наконец двигатели полностью выключились, и вновь наступила тишина. Я все еще чувствовал легкую вибрацию останавливающихся топливных насосов, но в маленькой рубке не слышалось больше ни звука. Грохот двигателей частично оглушил меня, и потребовалось несколько минут, прежде чем я снова стал слышать как следует.

Пилот закончил проверять приборы, затем отстегнулся от кресла. Я зачарованно наблюдал, как он плывет по воздуху в мою сторону.

— Понадобится какое-то время, чтобы привыкнуть, — сказал он, расстегивая мои ремни. — Главное, что следует запомнить, — всегда двигайся аккуратно. И никогда не отпускай того, за что держишься, пока не решишь, за что хвататься дальше.

Я осторожно поднялся — и едва успел вцепиться в кресло, чтобы не взлететь к потолку. Конечно, никакого потолка больше не было. Понятия «верх» и «низ» полностью исчезли. Перестал существовать и вес — достаточно было лишь слегка оттолкнуться, чтобы переместиться в любом направлении.

Как ни странно, даже в наше время находятся такие, кто не понимает сущности невесомости. Похоже, они считают, что это как-то связано с «выходом за пределы гравитационного поля». Разумеется, это чушь — на космической станции или в движущейся по инерции ракете, находящейся в восьмистах километрах от Земли, гравитационное поле планеты остается почти таким же мощным, как и на ее поверхности. Причина невесомости заключается не в том, что ты находишься вне гравитационного поля, но в том, что ты больше не сопротивляешься его воздействию. Испытывать невесомость можно даже на Земле, внутри падающего лифта— пока длится падение. Орбитальная станция или ракета как бы находится в постоянном падении — «падении», которое может длиться вечно, поскольку оно устремлено не к Земле, но вокруг нее.

— Осторожнее! — предупредил пилот. — Мне вовсе не хочется, чтобы ты разбил голову о мою приборную панель! Если хочешь посмотреть в иллюминатор, держись за этот ремень.

Я так и сделал — заглянул в маленькое окошечко из толстого пластика, которое было единственным, что отделяло меня от космической бездны.

Да, я знаю — на эту тему было столько фильмов и фотографий, что каждому известно, как выглядит Земля из космоса, так что не стану тратить время на описание. Да и честно говоря, смотреть особо было не на что, так как мое поле зрения почти полностью заполнял Тихий океан. Подо мной простиралась лазурная поверхность, на границе видимости переходившая в туманную голубизну. Я спросил пилота, далеко ли до ближайшей суши.

— Примерно три тысячи километров, — ответил он. — Сейчас ты видишь пространство от Новой Зеландии до Гавайев. Впечатляющее зрелище, да?

Теперь, когда я начал привыкать к масштабам, я смог разглядеть некоторые острова, а возле многих из них отчетливо виднелись коралловые рифы. Там, где, как мне представлялось, находился запад, цвет океана резко менялся с голубого на ярко-зеленый. Я понял, что это огромные морские фермы, кормившие азиатский континент, они занимали немалую часть всех океанов в тропиках.

Когда в поле зрения появилось побережье Южной Америки, пилот начал готовиться к приземлению на Ближнюю станцию. (Согласен, слово «приземление» звучит не очень уместно, но в космосе многие обычные слова имеют совсем другое значение.) Я все еще смотрел в иллюминатор, когда получил приказ вернуться в кресло, чтобы не удариться о стены кабины во время заключительных маневров.

Телеэкран теперь превратился в черный прямоугольник, возле центра которого сияла крошечная двойная звезда. Мы находились примерно в ста пятидесяти километрах от станции, постепенно ее догоняя. Две звезды стали ярче и разделились; появились новые крошечные спутники, усеивавшие пространство вокруг них. Я понял, что это корабли, которые сейчас находились в доках, на заправке или ремонте.

Внезапно одна из едва видимых звездочек ярко вспыхнула. Это один из кораблей маленькой флотилии запустил двигатели и устремился прочь от Земли. Я вопросительно посмотрел на пилота.

— Должно быть, «Альфа Центавра» стартовала к Венере, — ответил он. — Прекрасная старая развалина — самое время отправить ее на пенсию. А теперь позволь мне заняться навигацией — с подобной задачей роботам не справиться.

От Ближней станции нас отделяло всего несколько километров, когда мы начали тормозить. Послышался пронзительный свист рулевых двигателей на носу, и на мгновение вернулось слабое ощущение веса. Оно длилось несколько секунд, а затем скорость нашего корабля и скорости других спутников, паривших вокруг станции, сравнялись и мы присоединились к ним.

Благоразумно спросив у пилота разрешения, я поднялся с кресла и снова подплыл к иллюминатору. Земля находилась по другую сторону корабля, и в иллюминаторе видны были звезды — и космическая станция. Зрелище было головокружительное. Только теперь я понял смысл теста на ориентацию, которому подвергли меня врачи…

При первом взгляде на станцию у меня возникло ощущение полного хаоса. На расстоянии около полутора километров от нашего корабля в космосе висела огромная решетка из легких перекладин, в форме плоского диска. Тут и там на ее поверхности виднелись шарообразные сооружения различного размера, соединенные друг с другом трубами, достаточно широкими, чтобы по ним мог пройти человек. В центре диска находился самый большой шар, испещренный крошечными точками иллюминаторов. Из шара во все стороны торчали десятки радиоантенн.

В разных местах к диску были пристыкованы несколько космических кораблей, некоторые почти полностью разобранные. Мне они показались похожими на запутавшихся в паутине мух. На кораблях работали люди в скафандрах, и иногда меня ослепляла вспышка сварочного аппарата.

Другие корабли свободно парили вокруг станции, без какого-либо видимого порядка. Среди них были не только обтекаемые крылатые ракеты, подобные той, что доставила меня с Земли, но и настоящие космические корабли, построенные здесь, за пределами атмосферы, и предназначавшиеся для доставки грузов с планеты на планету, — странные, непрочные конструкции, как правило, с герметичной сферической камерой для экипажа и пассажиров и большими топливными баками. Естественно, ни о какой обтекаемости тут не было и речи — кабины, топливные баки и двигатели просто соединялись тонкими стержнями. Глядя на все это, я вспомнил старые журналы с изображениями космических кораблей, какими их представляли наши деды, — этакие гладкие снаряды или даже бомбы со стабилизаторами. Художники, рисовавшие подобные картинки, увидев то, что предстало сейчас моему взору, потрясенные, скорее всего, просто не поняли бы, что вот эти странные объекты и есть космические корабли…

Я пытался понять, каким образом мы собираемся попасть на станцию, когда в поле моего зрения появился новый объект — маленький цилиндр, в котором едва мог поместиться человек. Внутри цилиндра действительно находился человек — я мог разглядеть его голову сквозь пластиковые панели, закрывавшие один из концов устройства. Из корпуса цилиндра торчали длинные суставчатые конечности, а за ним тянулся тонкий трос. Я различал также туманный выхлоп маленького ракетного двигателя, приводившего в движение этот миниатюрный космический корабль.

Оператор, видимо, увидел, что я на него смотрю, и улыбнулся мне, пролетая мимо. Минуту спустя что-то с громким лязгом ударилось о корпус нашего корабля. Пилот рассмеялся, заметив мой испуг.

— Нас всего лишь берут на буксир посредством магнитного троса. Через минуту начнем двигаться.

Последовал слабый толчок, и наш корабль начал медленно поворачиваться, пока не расположился параллельно огромному диску станции. Трос был присоединен посередине корабля, и станция тащила нас, словно рыболов, подсекающий рыбину. Пилот нажал кнопку на панели управления, и послышалось гудение двигателей, выпускающих шасси. Я не ожидал, что подобное может использоваться в космосе, но сама идея использовать амортизаторы, чтобы смягчить столкновение со станцией, представлялась вполне разумной.

Нас подтягивали так медленно, что на короткий полет понадобилось минут десять. Затем снова последовал толчок, на сей раз от «приземления», и путешествие закончилось.

— Ну что ж, — улыбнулся пилот. — Надеюсь, полет тебе понравился. Или тебе хотелось чего-нибудь более захватывающего?

Я осторожно взглянул на него, думая, не дурачит ли он меня.

— И так было вполне захватывающе, спасибо. А что вы еще могли бы предложить?

— Как насчет нескольких метеоров, нападения пиратов, вторжения из космоса и прочего, о чем ты читал в фантастических журналах?

— Я читаю только серьезные книги вроде «Введения в астронавтику» Ричардсона или «Современных космических кораблей» Максвелла, а вовсе не рассказы из журналов.

— Не верю, — ответил он. — Я, например, их читаю и уверен, что и ты тоже. Тебе меня не обмануть.

Конечно, он был прав. Это был один из первых уроков, которые я получил на станции. Всех работавших там тщательно отбирали как по уровню интеллекта, так и по техническим знаниям, и они сразу замечали, когда кто-то этому уровню не соответствовал.

Внезапно в шлюзе что-то заскрежетало, затем послышалось внушающее тревогу шипение воздуха, которое постепенно стихло, и наконец внутренний люк шлюза распахнулся, издав легкий хлопок.

— Помни, что я тебе говорил: здесь двигаться следует не спеша, — сказал пилот, беря бортовой журнал. — Лучше всего будет, если ты ухватишься за мой пояс, а я тебя потащу за собой. Готов?

Я не мог избавиться от мысли, что это не слишком презентабельный способ проникнуть на станцию. Но пилоту было виднее, поэтому именно так, «на прицепе», я и проследовал за ним через гибкую герметичную муфту, присоединенную к борту нашего корабля. Пилот резко оттолкнулся, и я устремился следом. Чем-то все это напоминало обучение подводному плаванию — у меня сперва даже возникло паническое ощущение, что я захлебнусь и утону, если попытаюсь дышать.

Наконец мы выплыли в широкий металлический туннель — вероятно, один из главных коридоров станции. Вдоль стен тянулись кабели и трубы, и время от времени мы проплывали мимо больших двойных дверей с красными надписями «Аварийный выход». Должен сказать, их вид меня отнюдь не вдохновлял. По пути мы встретили лишь двоих, пронесшихся мимо нас с легкостью, которая преисполнила меня завистью — но и добавила решимости стать таким же ловким до того, как я покину станцию.

— Я отведу тебя к командору Дойлу, — сказал пилот. — Он отвечает за обучение персонала и будет тебя опекать.

— Что он за человек? — с тревогой спросил я.

— Не беспокойся — скоро узнаешь. Ну вот мы и пришли.

Мы остановились перед круглой дверью с табличной «Командор Р. Дойл, ответственный за обучение. Без стука не входить». Пилот постучал и вошел, по-прежнему влача меня за собой, словно мешок с картошкой. Я услышал, как он сказал:

— Капитан Джонс, сэр, вместе с пассажиром.

Он подтолкнул меня вперед, и я увидел того, к кому он обращался.

Командор сидел за обычным письменным столом, который выглядел довольно странно здесь, где ничто больше не казалось нормальным. Командор был похож на борца-чемпиона — думаю, он был самым крепко сложенным из всех, кого мне доводилось видеть. Две огромные руки занимали большую часть стола перед ним, и мне стало интересно, где он берет подходящую одежду, — его плечи наверняка были больше метра в ширину.

Сперва я не мог разглядеть его лица, поскольку он склонился над какими-то бумагами. Потом он поднял взгляд, и я обнаружил, что у него огромная рыжая борода и громадные брови. Потребовалось некоторое время, чтобы как следует рассмотреть его лицо, — в наше время борода является зрелищем столь редким, что я не мог отвести от нее глаз. Потом я понял, что командор Дойл, вероятно, попал в какую-то катастрофу, так как через его лоб шел наискосок едва заметный шрам. Учитывая, каких высот достигла в наши дни пластическая хирургия, сам факт, что что-то все-таки осталось видимым, означал, что изначально дела обстояли совсем скверно.

В общем, как вы, наверное, уже поняли, командор Дойл был не особенно симпатичным человеком. Но космолетчиком он наверняка был выдающимся — и в этом мне еще предстояло убедиться.

— Значит, это ты — юный Малкольм? — спросил он; голос у него оказался приятным и, в отличие от внешности, нисколько не страшным — Мы много о тебе слышали. Вы свободны, капитан Джонс, — теперь им займусь я.

Пилот козырнул и выплыл за дверь. В течение последующих десяти минут командор Дойл подробно меня расспрашивал о моей жизни и увлечениях. Я рассказал ему, что родился в Новой Зеландии, а затем жил в Китае, Южной Африке, Бразилии и Швейцарии, поскольку мой отец, журналист, постоянно менял место работы. Мы перебрались в Миссури только потому, что мама была сыта по горло горами и хотела сменить обстановку. Наша семья не очень много путешествовала, поэтому я не бывал и в половине тех мест, которые были знакомы соседским сверстникам. Возможно, это была одна из причин моего страстного желания отправиться в космос…

Закончив записывать мой рассказ и добавив к нему множество своих заметок — я многое бы отдал, чтобы иметь возможность их прочитать, — командор Дойл отложил старомодную авторучку и с минуту меня разглядывал, словно какую-то странную зверушку, задумчиво постукивая по столу громадными пальцами, которые, казалось, могли без особого труда пробить столешницу. Мне стало несколько не по себе, и, что еще хуже, я вдруг поднялся над полом и беспомощно повис в воздухе. Я не мог никуда сдвинуться без того, чтобы не показаться смешным в своих неуклюжих попытках совершать плавательные движения — я же не знал, что могло мне помочь, а что нет. Командор сдержанно усмехнулся, а затем лицо его расплылось в широкой улыбке.

— Думаю, это может быть довольно занимательно, — сказал он. Пока я размышлял, стоит ли осмелиться спросить, что он имеет в виду, командор, бросив взгляд на какие-то графики на стене у него за спиной, продолжил: — Дневные занятия только что закончились — пойдем, познакомлю тебя с ребятами.

Схватившись за длинную металлическую трубу, вероятно, подвешенную под столом, он выдернул свое тело из кресла одним рывком могучей левой руки.

Он проделал это так быстро, что застал меня врасплох. А мгновение спустя я с трудом подавил удивленный возглас — ибо, когда командор Дойл воспарил над столом, я увидел, что у него нет ног.

Когда приходишь в новую школу или переезжаешь в другой район, на тебя наваливается столько новых впечатлений, что не сразу удается привести их в какой-то порядок. Примерно таким же оказался мой первый день на космической станции. Дело даже не в том, что я встретил множество новых людей, — нужно было заново учиться жить.

Сперва я чувствовал себя беспомощным, словно младенец. Я не мог рассчитать усилий, требовавшихся для любого движения. Хотя вес отсутствовал, инерция никуда не делась. Нужно было приложить силу, чтобы сдвинуть какой-нибудь предмет с места, и еще больше сил, чтобы его остановить. Именно тогда я познакомился с «метлами».

Их придумал командор Дойл, и название, естественно, происходило от старого поверья, что когда-то ведьмы летали на метлах. Так же и мы летали на наших «метлах» по станции. Они состояли из двух труб, одна из которых скользила внутри другой. Трубы соединялись мощной пружиной, и одна из них заканчивалась крючком, а вторая — широкой резиновой подушкой. Чтобы сдвинуться с места, требовалось приставить подушку к ближайшей стене и оттолкнуться, а оказавшись в точке назначения, я с помощью пружины гасил скорость и таким образом останавливался. С голыми руками такое не получится — запросто можно растянуть запястья. И вообще, передвигаться таким образом еще нужно было научиться — поначалу я то и дело улетал обратно, туда, откуда прилетел…

Прошло немало времени, прежде чем я узнал историю командора. Шрам он получил еще в молодости, в обычной автокатастрофе, — но в по-настоящему серьезную переделку угодил, когда участвовал в первой экспедиции на Меркурий. Судя по всему, он был выдающимся атлетом, так что потерю ног, вероятно, перенес куда более болезненно, чем кто бы то ни было на его месте. Понятно, почему он оказался на станции — здесь он не чувствовал себя калекой. И действительно, благодаря удивительно развитым рукам он был, пожалуй, самым ловким на станции, где и жил последние десять лет. Он не собирался возвращаться на Землю, потому что там снова стал бы беспомощным, и не желал переводиться ни на какую другую космическую станцию, где имелась гравитация. У начальства, кстати, хватало такта не предлагать ему ничего подобного.

На станции работало около ста человек, десять из которых были стажерами, каждый — немногим старше меня. Сперва им не слишком понравилось мое присутствие, но после того, как я подрался с Ронни Джорданом, они приняли меня в свой круг. Об этом я расскажу чуть позже.

Старостой у стажеров был высокий канадец по имени Тим Бентон. Он был молчалив, но уж если все-таки открывал рот, все умолкали. Именно Тим познакомил меня с Ближней станцией, когда командор оставил нас вдвоем.

— Полагаю, ты знаешь, чем мы тут занимаемся? — с сомнением спросил Тим.

— Заправляете топливом улетающие с Земли корабли и проводите ремонт и техосмотр.

— Да, это наша основная работа. Другие станции, расположенные дальше, занимаются и многими другими вещами, но сейчас это не столь существенно. Есть одна важная деталь, которую лучше объяснить прямо сейчас. Наша станция на самом деле состоит из двух частей, которые разделяют несколько километров. Идем, посмотришь.

Он подтащил меня к иллюминатору, и я взглянул в космос. Там, на фоне звезд — так близко, что, казалось, можно достать рукой, — висело нечто напоминающее гигантский маховик. Он медленно вращался вокруг своей оси, и я видел отблески солнечного света на его иллюминаторах. Я не мог удержаться от того, чтобы не сравнить его гладкую компактную конструкцию с непрочным сооружением из балок, которое представляла собой станция, внутри которой я находился. У большого колеса, как я уже сказал, имелась ось — длинный тонкий цилиндр, заканчивавшийся непонятной конструкцией. Рядом медленно маневрировал космический корабль.

— Это Жилая станция, — неодобрительно сказал Бентон. — По суш, просто отель. Как ты заметил, от вращается — и потому благодаря центробежной силе на ее ободе поддерживается нормальная земная сила тяжести. Мы там почти не бываем — как только привыкаешь к невесомости, гравитация начинает лишь мешать. Но всех, кто прибывает с Марса и Луны, направляют туда. Для них небезопасно отправиться прямо на Землю сразу после того, как они долго жили в условиях значительно меньшей силы тяжести. На Жилой станции они могут, так сказать, акклиматизиро- ваться. Сперва они прибывают в центр, где нет гравитации, и постепенно перемещаются к ободу, где она нормальная, земная.

— Как же они туда попадают, если эта штука вращается? — спросил я.

— Видишь тот маневрирующий корабль? Если посмотришь внимательно, то заметишь, что двигатели вращают ось в направлении, противоположном вращению станции, так что в пространстве она неподвижна. Корабль может состыковаться с ней и высадить пассажиров, после чего ось снова начинает вращаться вместе со станцией, и пассажиры могут выйти. Выглядит все это довольно сложно, но вполне работает. Сомневаюсь, что можно придумать что-то лучше!

— У меня будет возможность туда попасть? — спросил я.

— Думаю, это можно устроить, хотя — зачем? С таким же успехом ты мог бы оставаться и на Земле — собственно, в этом смысл Жилой станции.

Я не стал настаивать и только в конце своего визита побывал на Жилой станции, парившей всего-то в нескольких километрах от нас…

Вероятно, я доставил Тиму немало хлопот, пока он показывал мне местные достопримечательности, ведь большую часть пути ему приходилось тянуть меня или толкать, поскольку я еще не умел передвигаться самостоятельно. Один или два раза Тим едва успел вовремя меня придержать, иначе я неминуемо врезался бы головой в переборку. Но он оказался достаточно терпелив, и в конце концов я освоился в новом окружении.

Прошло несколько дней, прежде чем я по-настоящему сориентировался в огромном лабиринте пересекающихся коридоров и герметичных камер Ближней станции. За время экскурсии, которую провел со мной Тим, я лишь коротко познакомился с мастерскими, радиорубкой, энергостанцией, системой кондиционирования воздуха, оборудованием, жилыми помещениями, складскими резервуарами и обсерваторией. Порой трудно было поверить, что все это по частям доставлено в космос и собрано здесь, в восьмистах километрах от Земли. От Тима я узнал, что материалы дня станции в основном доставлены с Луны. Низкая гравитация на Луне позволяет более экономично транспортировать оттуда оборудование — несмотря на то, что Земля намного ближе.

Наше путешествие закончилось внутри одного из шлюзов. Мы остановились перед большим круглым люком, покоившимся на резиновых прокладках, который вел в пустоту снаружи. На стенах вокруг нас висели скафандры, и я с жадностью на них посмотрел. Мне всегда очень хотелось надеть такой и оказаться в самодостаточном собственном мире.

— Как думаешь, у меня будет возможность примерить один из них, пока я здесь? — спросил я.

Тим задумчиво посмотрел на меня, затем на часы.

— Полчаса я еще свободен, и мне хотелось бы забрать кое-что, что я оставил снаружи. Выйдем в космос.

— Но… — Я судорожно сглотнул, чувствуя, как весь мой энтузиазм куда-то исчезает. — Это не опасно? Разве для этого не нужно много тренироваться?

Он спокойно взглянул на меня.

— Ты что, боишься?

— Нет, конечно.

— Тогда вперед.

Тиму потребовалось прочитать мне целую лекцию, прежде чем я научился залезать в скафандр.

— И вообще, чтобы чувствовать себя в нем комфортно, нужно много тренироваться. Впрочем, я не намерен давать тебе уроки — просто сиди внутри и следуй за мной. В скафандре не опаснее, чем снаружи, особенно если ты не будешь не трогать никакие кнопки. Впрочем, давай-ка я заблокирую управление, просто на всякий случай.

Мне его покровительственный тон не очень понравился, но я ничего не сказал. В конце концов, начальником сейчас был он.

Для большинства людей слово «скафандр» ассоциируется с чем-то вроде водолазного костюма, в котором можно ходить и производить руками различные действия. Подобные костюмы, конечно, использовались, к примеру, на Луне. Но на космической станции, где отсутствует сила тяжести, от ног практически нет пользы — снаружи приходится перемещаться с помощью крошечных ракетных двигателей.

По этой причине нижняя часть скафандра представляла собой жесткий цилиндр. Забравшись внутрь, я обнаружил под ногами какие-то педали, которых предпочел не касаться. Здесь имелось и маленькое сиденье, а прозрачный купол давал хороший обзор. Руками, как оказалось, я вполне мог пользоваться. Прямо под моим подбородком находилась портативная панель управления с клавиатурой и несколькими циферблатами. Если бы мне пришлось, находясь в открытом космосе, что-нибудь делать руками, на этот случай внутри скафандра имелись гибкие рукава, заканчивающиеся перчатками, хоть и неуклюжими, но позволявшими выполнять достаточно тонкие операции.

Тим щелкнул переключателями на моем скафандре и опустил прозрачный купол мне на голову. Я почувствовал себя словно в гробу со смотровым окошком. Затем он выбрал скафандр для себя и соединил его с моим тонким нейлоновым тросом.

Ближний люк воздушного шлюза с глухим звуком закрылся за нами, и я услышал вибрацию насосов, отсасывающих воздух. Рукава моего скафандра стали чуть жестче. Тим позвал меня — его голос, прошедший сквозь шлемы, казался слегка незнакомым.

— Я пока не включаю радио. Ты должен меня еще слышать. Слушай. — Он перешел к стандартной для радистов процедуре: — Проверка, один, два, три, четыре, пять…

Примерно на «пяти» голос Тима начал затихать. Когда он дошел до «девяти», я уже ничего не слышал, хотя его губы продолжали шевелиться. Вокруг нас больше не было воздуха, который мог бы передавать звук. Мне было жутковато, и я вздохнул с облегчением, когда ожил динамик внутри моего скафандра.

— Открываю внешний люк. Не двигайся — я все сделаю.

В зловещей тишине большой люк медленно открылся внутрь. Теперь я свободно парил, ощущая легкие толчки от вырывавшихся в космос остатков воздуха. Передо мной сияли звезды, а в стороне виднелся туманный край Земли.

— Готов? — спросил Тим.

— Да, — ответил я, надеясь, что микрофон не выдаст моего волнения.

Буксирный трос дернулся — Тим включил двигатели, и мы выплыли из шлюза. Ощущение было довольно сильное, но из тех, какие я бы ни на что не променял. Хотя понятия «верх» и «низ» не имели здесь никакого значения, мне казалось, будто я выплываю сквозь дыру в огромной металлической стене и Земля где-то далеко внизу подо мной. Разум подсказывал, что мне ничто не угрожает, — но все мои инстинкты кричали: «Внизу под тобой пропасть в восемьсот километров!»

Действительно, когда Земля заполняла полнеба, трудно было отделаться от мысли, что она «внизу». Сейчас мы были над ее солнечной стороной; пролетая над Африкой, и я видел озеро Виктория и огромные леса Конго. Что бы подумали Ливингстон и Стэнли, если бы знали, что придет день, когда люди смогут пересекать Черный континент со скоростью почти тридцать тысяч километров в час? А ведь эти великие исследователи жили всего-то за два столетия до нас. Но какие же это были бурные и богатые научными открытиями столетия!

Несмотря на то что вид на Землю из космоса был весьма захватывающим, я почувствовал, что у меня кружится голова, и повернулся внутри скафандра, чтобы сосредоточить внимание на станции. Тим увлек меня за собой, и вскоре мы оказались чуть ли не среди паривших вокруг нас кораблей. Я попытался забыть о Земле, и теперь, когда я больше ее не видел, казалось вполне естественным, что «низ» находится в той стороне, где станция.

Это одна из тех хитростей, которые в космосе должен знать каждый. Можно окончательно потерять ориентацию в пространстве, пока не определишься, что следует считать для себя «низом». При этом важно выбрать наиболее удобное направление, в соответствии с тем, что приходится делать в данный момент.

Тим уже набрал достаточную скорость для того, чтобы наше маленькое путешествие не показалось мне утомительным, выключил двигатели и стал рассказывать о проплывавших мимо достопримечательностях. Вид станции с птичьего полета дополнял картину, которую я уже составил для себя после экскурсии внутри ее.

Внешний обод станции представлял собой плоскую сеть из уходивших в космос балок. Тут и там виднелись большие цилиндры — герметичные мастерские, рассчитанные на двух или трех человек и предназначенные для работ, которые нельзя выполнять в вакууме.

Возле края станции парил космический корабль, с которого была снята большая часть обшивки, закрепленный несколькими тросами, которые на Земле едва ли выдержали бы вес человека. Несколько механиков в таких же, как и наши, скафандрах работали на его корпусе. Мне очень хотелось услышать их разговоры и выяснить, что они делают, но мы общались на другой волне.

— Я тебя оставлю на минуту, — сказал Тим, отстегивая буксирный трос и закрепляя его на ближайшей балке. — Ничего не делай, пока я не вернусь.

Я чувствовал себя довольно глупо, болтаясь, словно воздушный шарик на веревочке, и был рад, что никто не обращает на меня внимания. От нечего делать я поэкспериментировал с пальцами перчатки моего скафандра, безуспешно пытаясь завязать простой узел на буксировочном тросе. Позднее я выяснил, что подобное все-таки возможно, но требует тренировки. Во всяком случае, люди на космическом корабле вполне управлялись со своими инструментами, несмотря на перчатки.

Неожиданно начало темнеть. До этого мгновения станция и корабли возле нее были залиты солнечным светом, столь ярким, что я даже не осмеливался взглянуть в ту сторону. Но теперь Солнце ушло в тень Земли, мы пролетали вдоль ночной стороны планеты. Я повернул голову и увидел столь восхитительное зрелище, что у меня перехватило дыхание. Земля теперь была огромным черным диском, затмевающим звезды, по краю которого простирался золотой полумесяц, сужающийся на глазах. Я смотрел на линию заката, тянувшуюся на полторы тысячи километров вдоль Африки. В ее середине виднелось ослепительное золотистое зарево, на фоне которого можно было разглядеть серебристую полоску Солнца. Наконец оно исчезло; алый отблеск заката быстро сокращался, пока не исчез тоже. Все это продолжалось не больше двух минут, и работавшие вокруг меня люди не обращали на происходившее никакого внимания. В конце концов, привыкаешь даже к самым великолепным зрелищам, а станция вращалась вокруг Земли столь быстро, что заход солнца случался каждые сто минут…

Было еще не совсем темно, поскольку в небе висела половинка Луны, и смотрелась она ничуть не ярче и казалась расположенной ничуть не ближе, чем с Земли. Небо усеивали миллионы ярко сиявших звезд, и мне показалось странным, что кто-то вообще мог говорить о «черноте» космоса.

Я настолько увлекся поисками планет (которые мне найти так и не удалось), что не замечал возвращения Тима до тех пор, пока буксирный трос не начал натягиваться. Мы медленно поплыли назад, к центру станции. Тишина здесь казалась попросту нереальной. Я на мгновение закрыл глаза — но, когда я их открыл, вокруг ничего не изменилось. Прямо перед нами висел большой черный диск Земли — нет, не совсем черный, так как я мог видеть мерцающие в лунном свете океаны. В том же свете тонкие балки вокруг меня сверкали, словно нити призрачной паутины, усыпанной мириадами звезд.

Именно в этот миг я понял, что действительно нахожусь в открытом космосе.