Книга: Пески Марса [сборник]
Назад: ОСТРОВА В НЕБЕ
Дальше: 2 ПРОЩАЙ, ГРАВИТАЦИЯ!

1
ГЛАВНЫЙ ПРИЗ — КОСМОС

Мой дядя Джим говорил: «Что бы ни случилось, Рой, не стоит беспокоиться. Просто расслабься и наслаждайся жизнью». Именно эти слова я вспомнил, входя следом за другими участниками конкурса в большую студию, и поэтому не особенно нервничал. В конце концов, это была лишь игра… как бы мне ни хотелось получить первый приз.
Зрители уже сидели на своих местах, переговариваясь и от нетерпения ерзая в ожидании начала программы. Под их приветственные возгласы и аплодисменты мы поднялись на сцену и сели в кресла. Бросив быстрый взгляд на других пятерых участников, я ощутил легкое разочарование — каждый из них выглядел вполне уверенным в том, что победителем станет именно он.
Снова раздались аплодисменты, и в студию вошел Элмер Шмитц, ведущий викторины. Я уже встречался с ним раньше, в полуфиналах, и, полагаю, вы тоже часто видели его по телевизору. Дав нам последние указания, он занял свое место под прожекторами и подал знак камерам. Вспыхнул красный огонек, и наступила внезапная тишина; со своего места я мог видеть, как Элмер поправляет на своем лице улыбку.
— Добрый вечер, друзья! С вами Элмер Шмитц. Разрешите представить вам финалистов нашей программы «Авиационная викторина», организованной при участии корпорации «Всемирные авиалинии». Шестеро присутствующих здесь молодых людей…
Впрочем, думаю, было бы нескромно повторять то, что он про нас говорил. В конечном счете все сводилось к тому, что мы много чего знали обо всем, способном летать — как в воздухе, так и в безвоздушном пространстве, — и в серии общенациональных конкурсов победили всех остальных членов Молодежного ракетного клуба, которых было, кстати, около пяти тысяч. Сегодня должно было состояться последнее испытание, в кагором предстояло определить победителя.
Началось все достаточно просто, примерно так же, как к в предыдущих раундах. Элмер задал каждому из нас по очереди по вопросу, и на ответ отводилось двадцать секунд. Мой оказался очень легким — требовалось назвать рекорд высоты для реактивного самолета. Остальные тоже ответили правильно. Думаю, с помощью этих первых вопросов нам просто хотели придать уверенности в себе.
Потом стало труднее. Мы не могли видеть наши результаты, высвечивавшиеся на обращенном к зрителям экране, но по поднимавшемуся в зале шуму можно было понять, правильно ли ты ответил. Забыл сказать, что неверный ответ приводил к потере одного очка. Это чтобы не отвечали наугад — если не знаешь ответа, лучше было вообще промолчать.
Насколько я мог понять, я ошибся только один раз, но среди нас был парень из Нью-Вашингтона, не сделавший ни одной ошибки — хотя точно я не мог быть уверен, поскольку трудно было следить за другими, постоянно думая о том, что в очередной раз приготовил для меня Элмер. Настроение у меня становилось все более мрачным, когда вдруг свет погас и включился спрятанный где-то кинопроектор.
— А теперь, — сказал Элмер, — последний раунд! Каждому из вас в течение одной секунды покажут какой-нибудь летательный аппарат или ракету, и за это время вы должны его опознать. Готовы?
Секунда кажется страшно коротким промежутком времени, но на самом деле это не так. За это время можно увидеть очень многое — достаточно для того, чтобы узнать нечто хорошо знакомое. Однако некоторые машины из тех, что нам показали, были столетней давности — да-да, у одной или двух даже имелись пропеллеры! И вот здесь мне повезло — я всегда интересовался историей авиации и знал кое-какие допотопные образцы. Именно на этом вопросе споткнулся парень из Нью-Вашингтона. Ему показали изображение настоящего биплана братьев Райт, который можно увидеть в Смитсоновском музее, — и он его не узнал. Потом он оправдывался, что интересуется только ракетами, что испытание было нечестным. Но, думаю, он получил то, что заслуживал.
Мне показали «Дорньер До-Икс» и Б-52, и я узнал оба. Так что я не очень удивился, когда, едва снова зажегся свет, Элмер назвал мое имя. Все-таки это было великолепное мгновение, когда я шел к нему под объективами камер и под аплодисменты зрителей.
— Поздравляю, Рой! — от всей души сказал Элмер, пожимая мне руку. — Почти идеальный результат — ты не ответил только на один вопрос. Я крайне рад объявить тебя победителем конкурса «Всемирных авиалиний». Как ты знаешь, приз — полностью оплаченное путешествие в любую точку мира. Нам всем очень интересно услышать, каков твой выбор. Ты можешь полететь куда угодно, от Северного до Южного полюса!
У меня пересохли губы. Хотя я все спланировал уже много недель назад, сейчас, когда действительно настал этот миг, я почувствовал себя страшно одиноким в этой огромной студии, где все вокруг молчали, ожидая моего ответа. И когда я наконец ответил, мой голос показался мне чужим.
— Я хочу полететь на Ближнюю станцию.
На лице Элмера возникло удивленное и одновременно сердитое раздосадованное выражение. По рядам зрителей прошло шевеление, и я услышал чей-то смешок. Возможно, благодаря ему Элмер решил попытаться обратить все в шутку.
— Ха-ха! Очень забавно, Рой! Но приз — путешествие в любое место на Земле. Нужно, знаешь ли, придерживаться правил!
Я понимал, что он надо мной смеется, и это лишь добавило мне злости.
— Я очень внимательно читал правила, — ответил я. — И там не говорится «на Земле». Там говорится «в любую точку Земли». Большая разница.
Умный Элмер понял, что назревают неприятности, — улыбка исчезла с его лица, и он с тревогой посмотрел в сторону телекамер.
— Дальше, — сказал он.
Я откашлялся.
— В две тысячи пятьдесят четвертом году, — продолжил я, — Соединенные Штаты, как и все остальные члены Атлантической федерации, подписали конвенцию Тихо, определяющую, насколько далеко в космос простираются законные права любой планеты. По этой конвенции Ближняя станция является частью Земли, поскольку находится внутри зоны в тысячу километров от ее поверхности.
Элмер странно на меня посмотрел, потом слегка расслабился и спросил:
— Скажи мне, Рой, твой папа, случайно, не адвокат?
Я покачал головой:
— Нет.
Конечно, я мог добавить: «Зато мой дядя Джим — адвокат», но решил промолчать — проблем и без того предстояло немало.
Элмер сделал еще несколько попыток меня переубедить, но безуспешно. Время передачи подходило к концу, а зрители были на моей стороне. Наконец он сдался и, рассмеявшись, сказал:
— Что ж, ты весьма целеустремленный молодой человек. В любом случае, ты выиграл приз — теперь в игру вступят стервятники-юристы. Надеюсь, тебе что-нибудь останется, когда они закончат драться!
Я тоже на это надеялся…
Конечно, Элмер был прав, полагая, что не я придумал насчет полета на Ближнюю станцию. Мой дядя Джим — юрисконсульт крупной атомной энергостанции — ухватился за подобную возможность вскоре после того, как я принял участие в конкурсе. Он объяснил мне, что следует говорить, и пообещал, что «Всемирным авиалиниям» будет не отвертеться. Даже если бы подобное им удалось, меня видело в эфире столько народу, что для авиалиний это стало бы весьма дурной рекламой. «Стой на своем, Рой, — сказал дядя, — и ни на что не соглашайся, пока не переговоришь со мной».
Папе с мамой вся эта история крайне не понравилась. Они тоже смотрели передачу и, как только я начал торговаться, сразу же поняли, что произошло. Папа позвонил дяде Джиму и высказал ему все, что он о нем думает (об этом я узнал позднее). Но родители опоздали, меня было уже не остановить.
Дело в том, что я мечтал отправиться в космос с тех пор, как себя помню. Для своих шестнадцати лет я был достаточно начитанным, я прочитал все, что смог достать, об авиации и астронавтике, смотрел все кинофильмы и телепередачи из космоса и решил, что однажды настанет день, когда я смогу оглянуться и увидеть, как Земля за моей спиной уменьшается в размерах. Я строил модели знаменитых космических кораблей и приделывал к некоторым из них ракетные двигатели, пока соседи не устроили скандал. В моей комнате висели сотни фотографий — не только большинства существовавших в мире кораблей, но и всех важных мест на других планетах.
Мама с папой не возражали против моего увлечения, но думали, что со временем это пройдет. «Посмотри на Джо Донована, — говорили они (Джо — это парень, который держит мастерскую по ремонту вертолетов в нашем районе). — В твоем возрасте он собирался стать марсианским колонистом. Земли ему не хватало! Что ж — он так нигде и не побывал дальше Луны, и не думаю, что когда-нибудь побывает. Ему и тут хорошо…» Но я-то видел, как Джо смотрит в небо, когда взлетающие ракеты оставляют в стратосфере белый след, и порой мне кажется, что он отдал бы все, что у него есть, чтобы отравиться в космическое путешествие.
Дядя Джим, папин брат, был единственным, кто по-настоящему понимал мои чувства. Он два или три раза летал на Марс, один раз на Венеру, а на Луну — так часто, что даже не помнил сколько. Учитывая его заработки, он вполне мог себе это позволить. Кажется, мои родители считали, что он дурно на меня влияет.
Прошло около недели с тех пор, как я выиграл конкурс, и вот со мной связались «Всемирные авиалинии». Они вели себя очень сдержанно, даже, можно сказать, холодно и сообщили, что в согласии с условиями конкурса мне действительно разрешено полететь на Ближнюю станцию. При этом они не удержались — выразили свое разочарование тем, что я не выбрал полет на одном из их роскошных лайнеров в пределах земной атмосферы. (По словам дяди Джима, больше всего их расстроил тот факт, что мой выбор обойдется им в десять раз дороже, чем они рассчитывали.) Однако они поставили два условия. Первое — я должен получить согласие родителей. Второе — пройти стандартную медицинскую комиссию для членов космических экипажей.
Следует сказать, что мои родители, хотя и были рассержены не на шутку, не стали мне ни в чем препятствовать. В конце концов, космические полеты достаточно безопасны, а мне предстояло подняться в космос всего на несколько сотен километров — вряд ли это можно считать серьезным расстоянием! Так что после некоторых пререканий они подписали необходимые документы. Более чем уверен — «Всемирные авиалинии» надеялись, что родители меня не отпустят.
Оставалось второе препятствие — медицинская комиссия. Не думаю, что было честно заставлять меня ее проходить — она ведь довольно строгая, и, если бы я потерпел неудачу, вряд ли кого-нибудь это обрадовало бы больше, чем «Всемирные авиалинии».
Ближайшим местом, где я мог пройти комиссию, было Отделение космической медицины Университета имени Джонса Хопкинса, — чтобы попасть туда, нужно час лететь на самолете рейсом Канзас — Вашингтон, а затем совершить короткое путешествие на вертолете. Мне приходилось десятки раз летать намного дальше, но я был настолько взволнован, что предстоящий перелет казался мне чем-то совершенно новым. Собственно, в каком-то смысле так оно и было, поскольку с него должна была начаться новая глава в моей жизни.
Я собрал вещи еще накануне, хотя мне предстояло отсутствовать дома всего несколько часов. Был прекрасный вечер, и я вынес на улицу свой маленький телескоп — хотелось взглянуть на звезды. Это не слишком серьезный прибор — всего лишь пара линз в деревянной трубе, — но я сделал его своими руками и очень этим гордился. Когда Луна была видна хотя бы наполовину, можно было увидеть на ней все крупные горы, а также кольца Сатурна и спутники Юпитера.
Но в тот вечер я искал нечто другое — нечто, что не так-то легко было найти. Я знал приблизительную орбиту искомого небесного тела — местный астрономический клуб рассчитал для меня нужные цифры, — поэтому настроил телескоп настолько точно, насколько мог, и начал медленно обшаривать звездное небо на юго-западе, сверяясь с заранее подготовленной картой.
Поиск занял около пятнадцати минут. В поле зрения телескопа виднелась горстка звезд — и еще нечто, звездой не являвшееся. Я едва мог различить очертания крошечного овала, слишком маленького для того, чтобы увидеть какие-либо детали. Овал ярко сиял в сверкающих лучах Солнца и двигался буквально у меня на глазах. Астронома прошлого века это наверняка бы крайне озадачило, поскольку в те времена в небе ничего подобного не наблюдалось. Это была Метеостанция-два, облетавшая землю четыре раза в день на высоте в девять с половиной тысяч километров. Ближняя станция находилась слишком далеко к югу, чтобы ее можно было увидеть с моей широты; только жители экваториальной зоны видят, как она сверкает в небе — самая яркая звезда, которая при этом быстрее всех движется.
Я попытался представить, каково там, в этом пузыре, летящем среди окружающей его пустоты космоса. Быть может, в это мгновение находившиеся на борту ученые смотрели вниз, на меня, так же как я смотрел вверх, на них. Мне стало интересно, какую жизнь они ведут, — и я вспомнил, что, если мне повезет, я скоро узнаю это сам.
Крошечный диск, за которым я наблюдал, внезапно стал оранжевым, затем красным и начал таять на глазах, словно угасающий уголек. Через несколько секунд он исчез, хотя звезды в объективе телескопа светили так же ярко, как и всегда. Метеостанция-два вошла в тень Земли, и ей предстояло оставаться невидимой до тех пор, пока она не появится снова примерно через час на юго-востоке. На космической станции была «ночь», так же как и здесь, на Земле. Я сложил телескоп и отправился спать.
* * *
С борта реактивного самолета, направлявшегося в Вашингтон, я видел, что к востоку от Канзас-Сити на восемьсот километров, до самых Аппалачских гор, расстилается плоская равнина. Сто лет назад здесь были пахотные земли, но в конце двадцатого века сельское хозяйство переместилось в море, и теперь сюда возвращались древние прерии, а вместе с ними огромные стада бизонов, бродившие по этой земле в те времена, когда ее единственными хозяевами были индейцы. Крупные промышленные города и центры горных разработок не слишком изменились, но городки поменьше исчезли, и еще через несколько десятков лет не останется никаких следов их существования.
Думаю, я волновался куда больше, поднимаясь по широким мраморным ступеням Отделения космической медицины, чем когда вышел в последний раунд конкурса Всемирных авиалиний. Если бы я тогда потерпел неудачу, у меня еще оставался бы шанс сделать вторую попытку, но если бы врачи сказали «нет», я никогда не смог бы отправиться в космос.
Проверка была двух видов — физическая и психологическая. Мне пришлось делать кучу глупостей, к примеру бежать по движущейся дорожке, задержав дыхание, пытаться расслышать едва различимые звуки в звукоизолированном помещении и распознавать едва видимые разноцветные огоньки. В какой-то момент звук моего сердцебиения усилили в тысячу раз, отчего у меня мороз пошел по коже, но врачи сказали, что все в порядке.
Со мной обращались вполне по-дружески, и вскоре у меня сложилось впечатление, что они на моей стороне и делают все возможное, чтобы я прошел. Мне даже начало казаться, что все это просто развлечение, почти игра.
Мнение мое изменилось после испытания, во время которого меня посадили в ящик и начали крутить его во всех возможных направлениях. Когда я оттуда вышел, меня тошнило и я не мог стоять на ногах. Я был уверен, что провалился. Но на самом деле все было нормально, а вот если бы меня не тошнило, это означало бы, что со мной что-то не так!
Потом мне дали час отдохнуть перед психологическими тестами. Меня они не слишком беспокоили, поскольку я уже сталкивался с ними раньше. Тесты представляли собой довольно простые головоломки, затем листы с вопросами, на которые нужно было ответить («Четыре из следующих пяти слов имеют между собой нечто общее. Подчеркните их…»), и нескольких заданий на скорость реакции. Наконец, к моей голове присоединили кучу проводов и завели меня в узкий полутемный коридор с закрытой дверью передо мной.
— Слушай внимательно, Рой, — сказал психолог, проводивший тесты. — Сейчас я оставлю тебя одного, и свет погаснет. Стой здесь, пока не получишь дальнейшие указания, а затем поступай в точности так, как тебе велят. Насчет проводов не беспокойся — они будут все время следовать за тобой. Понял?
— Да, — ответил я, размышляя о том, что же будет дальше.
Свет погас, и на минуту я оказался в полной темноте. Затем появился едва видимый красный светящийся прямоугольник, и я понял, что дверь впереди открывается, хотя не было слышно ни звука. Я попытался разглядеть, что находится за дверью, но свет был слишком тусклым.
Я знал, что прикрепленные к моей голове провода записывают мои мозговые импульсы, поэтому, что бы ни случилось, мне следовало сохранять спокойствие и невозмутимость.
Из скрытого в темноте громкоговорителя раздался голос:
— Войди в дверь, которую видишь перед собой, и остановись сразу же за ней.
Я так и сделал, хотя не так-то легко было идти в полутьме с тянущейся позади путаницей проводов.
Как закрылась дверь, я не слышал, но каким-то образом это понял, а когда протянул руку назад, то нащупал гладкий лист пластика. Вокруг теперь было полностью темно — даже слабый красный свет исчез.
Казалось, прошло немало времени, прежде чем что-то произошло. Вероятно, я стоял в темноте минут десять, ожидая очередных указаний. Пару раз я тихо свистнул, пытаясь определить с помощью эха размеры помещения. У меня возникло впечатление, что оно достаточно велико, хотя я и не был в этом уверен.
А потом, без какого-либо предупреждения, вспыхнул свет — не мгновенно, что могло бы меня ослепить, но очень быстро нарастая, секунды за две-три. Я мог отчетливо увидеть окружающую меня обстановку — и мне не стыдно признаться, что я вскрикнул.
На первый взгляд, это была совершенно обычная комната. Посредине — стол, на столе газеты. Три кресла, книжные полки у одной стены. Небольшой столик, телевизор. В окно ярко светило солнце, и занавески слегка покачивались на ветру. В то же мгновение, когда загорелся свет, дверь открылась и в комнату вошел человек. Взяв со стола газету, он уселся в одно из кресел. Едва начав читать, он поднял взгляд и увидел меня. Когда я говорю «поднял взгляд» — я именно это и имею в виду, поскольку как раз в этом отношении с комнатой было что-то не так. Я не стоял на полу, а висел в воздухе. На высоте в пять метров. Вернее, я распластался на потолке, перепуганный до смерти, — мне на за что было держаться и не за что ухватиться. Я цеплялся за поверхность потолка, но она была гладкой и плоской, словно стекло. Ничто не могло остановить моего падения — а пол выглядел очень твердым, и до него было очень далеко.
Назад: ОСТРОВА В НЕБЕ
Дальше: 2 ПРОЩАЙ, ГРАВИТАЦИЯ!