Угры вторглись в земли печенегов на исходе лета. Печенежская рать, собранная наспех, была разбита наголову в первом же сражении и рассеялась по степи. Ган Талак, поставленный родовыми старейшинами во главе племенного ополчения, потерял в этой кровопролитной битве не только добрую половину своего тридцатитысячного войска, но и надежду. Угры превосходили печенегов не только числом, но и качеством вооружения. На берегах Днепра повторилась трагедия, уже случившаяся однажды на берегах Волги. Разница была только в том, что печенегам теперь отступать было некуда. Их роды, вытесненные со своих кочевок, смешались в объятый ужасом клубок из человеческой плоти и блеющих животных.

Угры не щадили никого, убивая мужчин, женщин, детей и стариков. Скот они тоже резали без разбора, отлично зная, что без него кочевникам не выжить в этом негостеприимном мире. Люди и животные лежали вперемешку на земле, опозоренной чужим вторжением, на радость воронью, слетевшемуся на пир смерти.

Отдельные ватажки угров тревожили остатки печенежского ополчения, прикрывающего отход женщин и детей в славянские земли, где их ждала участь, быть может, еще более горькая, чем та, что постигла их убитых сородичей. Славянским земледельцам не за что было любить кочевников, не раз врывавшихся в их города и веси с громким боевым кличем. И ган Талак не только оглядывался назад на неотвратимо приближающихся угров, но и с тревогой посматривал вперед, где у реки, преграждающей путь отступающим печенегам, вырастала словно из-под земли чужая рать, скорее всего славянская.

Талак жестом подозвал к себе гана Буняка и ткнул пальцем в сторону реки.

– Попробуй договориться со славянами, ган. Пусть они пропустят на свои земли хотя бы наших детей и женщин.

На посеревшем от пыли лице Буняка промелькнула горькая усмешка.

– Ган Талак, ты уверен в том, что рабство лучше смерти?

– У нас нет выбора, – скрипнул зубами Талак. – Сделай хоть что-нибудь.

Буняк хлестнул коня плетью и поскакал мимо остановившихся телег навстречу людям, которых еще недавно считал своими главными врагами. Впрочем, со славянами он столкнулся раньше, чем достиг берега, похоже, они уже переправились через реку с непонятной пока гану целью. Неужели они решили ударить в тыл печенегам, изготовившимся для последней схватки?

– Воевода Рулав, – назвал себя голубоглазый всадник на черном как крыло ворона коне. – Мы ударим уграм в бок, а вы попытайтесь от них оторваться, чтобы перейти реку.

– А наши женщины, старики и дети?

– Их уже встречают на том берегу.

Переправа действительно началась, и славяне, похоже, не собирались мешать печенегам, вот только у Буняка не было полной уверенности в том, что этот голубоглазый воевода ему друг, а не враг. Но выхода у степняков не было. Они могли либо принять помощь чужих людей и надеяться на чудо, либо погибнуть здесь же, на берегу, под ударами озверевших угров.

– Ну?.. – обернулся Талак к подскакавшему Буняку.

– Переправа уже началась. Славяне и русы предлагают нам помощь. Как только они ударят на угров, у нас будет возможность прорваться к реке.

Ган Талак не поверил ни Буняку, ни воеводе, невесть откуда взявшемуся. Впрочем, сейчас это не имело уже никакого значения.

Лава угров с устрашающим ревом накатывалась на печенегов, и уже через мгновение враги сошлись лицом к лицу для последней и решающей битвы. Угры, похоже, не сомневались в своей победе, а печенегам надо было просто держаться, стоять до тех пор, пока последняя телега, забитая женщинами и детьми, не скатится с берега в спасительную реку.

Талак секирой сшиб с коня наседающего угра и оглянулся назад. Берег пустел буквально на глазах, и у гана появилась надежда на то, что среди людей, спасшихся от неминуемой смерти, находятся сейчас и его родные. Возможно, его малолетним сыновьям удастся со временем сесть в седло, чтобы отомстить уграм за убитого отца, а пока Талак сделает все от него зависящее, чтобы подороже продать свою жизнь.

Угры не просто теснили печенегов к реке, они пытались обойти их с боков, чтобы, замкнув в железных объятиях, раздавить без пощады. Пока что им это удавалось. Ган Буняк попытался ударить вправо, чтобы помешать уграм соединиться, но у печенегов просто не хватило сил на то, чтобы опрокинуть хорошо вооруженных противников.

Талак догадывался, кто снабдил угров мечами и доспехами, да и мудрено было не догадаться. Хазарские беки не раз предлагали печенегам свое покровительство в обмен на кровь, проливаемую в их интересах, однако родовые старейшины сказали бекам твердое «нет» и тем самым обрекли на смерть и себя, и свой народ. Нашествие угров было местью каган-бека Вениамина за строптивость, проявленную печенегами. Но даже в это мгновение, когда до смерти оставалось всего несколько шагов, ган Талак не пожалел о выборе, сделанном год назад. Лучше умереть свободным, чем стать цепным псом рахдонитов.

Угры решили иначе, но рано или поздно придет и их черед оплакивать своих близких. За все в этом мире приходится платить, в том числе и за чужую кровь, пролитую по приказу господ.

А ган Буняк обрубил, таки железную руку угров и разомкнул тем самым смертельные объятия, сдавившие печенежскую рать. Правда, помогли ему в этом славяне, неожиданно вылетевшие их соседнего леса на хорошо отдохнувших конях. Их было не более двух-трех тысяч, но удар оказался столь неожиданным, что угры растерялись и стали разворачивать коней.

– Уходим, – крикнул ган Талак, приподнимаясь на стременах. – Уходим к реке!

Уцелевшие печенеги с шумом влетели в воду, поднимая тысячи брызг. Обмелевшая в эту пору река закипела, приняв в себя почти пятнадцать тысяч разгоряченных тел, и, искупав людей и лошадей, выплеснула их на противоположный берег. Опомнившиеся угры кинулись было вслед за ускользнувшими врагами, но были встречены тучей стрел засевших здесь славян и отошли в степь с большим для себя уроном.

Ган Талак поверил в свое спасение только тогда, когда, спрыгнув с коня на землю, почувствовал под ногами твердь, гудящую победным набатом. Железная фаланга русов выдвинулась из соседнего леса и выстроилась на берегу грозным предостережением для опешивших угров.

Ган Буняк, тоже благополучно выскользнувший из-под удара, подвел к Талаку рослого руса с насмешливыми синими глазами. Судя по забрызганным кровью доспехам, рус только что вышел из сечи. Талак с любопытством глянул на меч в ножнах, висящий у незнакомца на поясе.

– Каролингский, – подтвердил тот. – Подарок отца.

– Так ты франк, – удивился печенег. – Далеко тебя занесло, однако.

– Воевода Рулав, – представил руса Буняк.

– Каролингских мечей я вам не обещаю ганы, но у варяжских и киевских закал не хуже.

– Ты предлагаешь нам союз?

– Ган Талак, союз печенегам предлагают киевские князья Олег и Ингер. Думаю, тебе будет что обсудить с ними.

Воевода Рулав указал на двух всадников, выехавших на берег реки в сопровождении многочисленной свиты.

Дабы не уронить себя перед князьями, Талак и Буняк поспешно вскочили на коней. Разговор предстоял серьезный, и ганам не хотелось подходить пешими к возможным союзникам.

Встреча состоялась на пригорке, с которого открывался вид на противоположный берег, только что в спешке оставленный печенегами. Надо признать, славяне удачно выбрали место для предстоящей битвы, если, конечно, она состоится. Прежде чем сойтись лицом к лицу с врагами, уграм придется под градом стрел переправляться через довольно широкий приток Днепра, а потом еще подниматься в гору, ломая строй и подставляясь под возможный удар чужой конной рати.

– Сколько у тебя людей, ган Талак? – спросил князь Олег после взаимных приветствий.

– Было тридцать тысяч, когда мы впервые столкнулись с уграми, сейчас осталось меньше половины. Но я могу увеличить количество всадников, если ты дашь мне оружие, князь.

– Оружие, ган, ты получишь только в том случае, если дашь мне и князю Ингеру слово никогда не поворачивать его против славян.

– Даже когда славяне придут на мою землю? – нахмурился Талак.

Князь Ингер засмеялся, князь Олег улыбнулся.

– Мы не станем требовать от тебя слишком многого, ган. По этой реке пройдет граница между нашими землями. На том берегу – твоя власть и воля, на этом – наша. С запада конец твоей земли у Днепра, с востока – у Северского Донца.

Киевляне предлагали союз, весьма выгодный для печенегов, если, конечно, не считать того, что земля, обозначенная Олегом, находилась сейчас под властью угров.

– В том, что вы ее потеряли, ганы, нашей вины нет, – спокойно продолжал князь. – Но коли мы ее вернем, то в этом будет не только ваша, но и наша заслуга. Мы не потребуем с вас дани, печенеги, но впредь вы не должны платить ее и Итилю. А если беки станут вас нудить, то пошлите их далеко… в Киев.

– А если хазары пойдут на нас войной? – спросил ган Талак.

– Мы остановим их общими усилиями, ганы. Думаю, что ждать беков нам придется недолго. Она уже идут на помощь уграм.

– Я согласен, – сказал Талак. – Но нужно, чтобы слово свое сказали и старейшины.

– Собирай круг, ган. Мы подождем.

Печенеги спорили недолго, не прошло и двух дней, как ган Талак объявил о решении старейшин киевским князьям:

– Мы принимаем ваши условия, русы. И да помогут нам наши боги.

Ган Кончак был потрясен смертью князя Богдана, однако на бека Песаха она не произвела большого впечатления, как, впрочем, и на ромеев. Этим, похоже, было все равно, кого сажать на чужой великий стол.

– Нет Богдана, есть Андриан, – равнодушно пожал плечами бек. – Проследи лучше, ган, чтобы радимичи не разбежались. Мне не хотелось бы терять две тысячи мечников еще до начала сражения.

– Но они присягали не мне, а князю Богдану, – попробовал возразить Кончак.

– Мне нет до этого дела, ган, я прикажу казнить всякого, кто попытается бежать. Так и передай своим радимичам.

Радимичи, оставшиеся без князя Богдана и воеводы Звенимира, взроптали было и схватились за мечи, но, узнав о страшных карах за измену и бегство, слегка поутихли. Ган Кончак пообещал им щедрую плату из казны каган-бека, если задача, поставленная властями Итиля, будет решена.

– А если побьют нас киевляне? – спросил за всех Дергач.

– В этом случае ни злато, ни серебро, мечник, тебе уже не понадобятся. Если побежите с поля боя, то вас растопчут гвардейцы бека Песаха, а если побросаете оружие, то спрос с вас учинит сын Чернобога. Неужели смерть Богдана и Звенимира вас ничему не научила? Если уж волхвы не пощадили самого родовитого в славянских землях князя, то вас и вовсе предадут мучительной казни. Благо есть за что.

– А за что, ган? – набычился Дергач.

– За убитого князя Яромира, за разоренный город Торусин, за предательство славянских богов, мечник.

– Мы шли за князем… – отозвалось сразу несколько голосов.

– А теперь вы пойдете за мной, радимичи, – твердо сказал ган Кончак. – За Христову веру и за нового киевского князя Андриана. Да падут под ударами наших мечей деревянные идолы, да воссияет на славянской земле свет истинной веры.

Мечники промолчали, а ган Кончак с грустью подумал, что свет истинной веры вряд ли слишком глубоко проник в эти души, отравленные ядом язычества. Радимичи – племя упрямое, и вряд ли угроза смерти остановит их на пути к измене. Да и что такое смерть для мечника, привыкшего из года в год рисковать своей жизнью. Вряд ли радимичи станут бунтовать на чужой земле, но и рассчитывать на них в землях славянских не приходится. Хорошо, если просто сбегут, а то еще решат посчитаться с ни в чем не повинным ганом.

– Если уж совсем станет вам невмоготу, – шепотом сказал Дергачу ган Кончак. – То вы меня известите. Я вас удерживать не стану. Но пока молчите, ибо бек Песах не бросает слов на ветер.

В отличие от высокомерного бека, возомнившего себя великим полководцем, ган Кончак очень хорошо видел разницу между князем Богданом и княжичем Андрианом. И дело было не в личных качествах того и другого. Богдан стоил Андриана, а Андриан стоил Богдана. Оба не годились в великие князья. Тем они, наверное, и приглянулись хазарским бекам. Однако Богдана хорошо знали в славянских землях, более того, чтили если не за личные заслуги, то за принадлежность к знатному роду, чьи представители сидели на великом Радимицком столе более сотни лет. А Андриан был для бояр не менее чужим, чем Ингер и Олег. И с какой же стати киевлянам менять варягов на тмутараканца, который хоть и принадлежит к славянскому корню по отцу, но плясать будет под дудку ромеев и рахдонитов? Славянские старейшины и купцы в последние десятилетия почувствовали вкус к злату и серебру и быстро сообразили, какие выгоды им сулит первенство в торговле. Нет, не согласится Киев добром ходить под Итилем, а принуждение обернется большой кровью.

Бек Песах был опытным человеком и очень хорошо понимал, что война выигрывается не только на поле битвы. А потому и подготовил он свой стремительный бросок в славянские земли с большим тщанием. Объединенное хазарско-ромейское войско ни в чем не испытывало нужды на землях, подвластных каганату. Продовольствие и корм для лошадей заранее были доставлены в села и городки, разбросанные там и сям. Сложности могли начаться в землях, принадлежащих печенегам, но бек Песах предусмотрел и это. Угры, опередившие хазар, так старательно зачистили печенежские кочевья, что ган Кончак за все время пути не встретил ни единой живой души. Зато костей и гнилой плоти здесь было в избытке. Похоже, печенеги действительно ушли в землю, как это и предрекал бек Песах.

– Я думал, он пошутил, – горестно вздохнул княжич Андриан, разглядывая чьи-то изуродованные останки. – Воля твоя, Кончак, но мне такая война не нравится.

– Об этом раньше надо было думать, – процедил сквозь зубы ган.

До славянских земель оставалось меньше одного дня пути. Бек Песах решил дать людям роздых после стремительного броска через печенежскую степь.

Пока хазары, тмутараканцы и ромеи предавались отдохновению, вожди похода собрались в шатре Песаха, дабы обсудить предстоящую битву. В том, что она состоится, не сомневался никто. Прискакавший ган Курсан сообщил союзникам, что русы собрали на границах своих земель пятидесятитысячное войско и не собираются отступать даже перед лицом неприятеля, превосходящего их по численности.

Ган Курсан был лет на пятнадцать старше Арпада. Если судить по иссеченному шрамами лицу, повоевал он в этой жизни немало. Курсан был умен, хитер и неразборчив в средствах. В этом ган Кончак уже имел возможность убедиться. Угорский вождь так ловко обвел всех вокруг пальца, что три самые мощные крепости русов, о стены которых хазары не раз расшибали лбы, достались ему без больших усилий. Пожалуй, самой неприятной чертой характера гана Курсана была жестокость. Не моргнув глазом он убивал не только захваченных в полон воинов, но и ни в чем неповинных стариков, женщин и детей. Так он действовал в Русалании, чем заслужил всеобщую ненависть, так же повел себя и в печенежской земле.

– Нас почти вдвое больше, ган, – поморщился в ответ на предостережения Курсана бек Песах.

– Зато сражаться нам придется на чужой земле, – возразил угр. – Славяне хорошо знают местность, а мы – нет. Кроме того, нам придется переправляться через реку на виду у лучников, а это обернется для нас большими потерями.

– Я удивлен, ган Курсан, – нахмурился Песах. – Или угры решили отказаться от союза с хазарами?

– С чего ты взял, бек Песах? – удивленно вскинул черную как сажа бровь Курсан. – Просто война в Русалании и в печенежской степи обошлась нам очень дорого. Мы потеряли двадцать тысяч лихих наездников. И я не хочу окончательно обескровить роды.

– Вам не следовало пускаться в набег вместе с женщинами и детьми, – раздраженно воскликнул Песах. – Каган-бек Вениамин обещал защиту угорским родам на своей земле.

– Наши старейшины привыкли полагаться только на мечи своих родовичей, – криво усмехнулся Курсан. – Увы, слово, данное чужими вождями, далеко не всегда бывает тверже камня.

– Сколько людей ты выставишь для битвы? – спросил Песах, которому, похоже, надоел спор с увертливым угром.

– Сорок тысяч, я думаю, будет достаточно.

– Мне нужно пятьдесят, – холодно возразил бек. – И ты мне их обещал накануне войны.

– Я не могу бросить свой стан без защиты. У меня там старики, женщины и дети, а недобитые печенеги все еще рыщут по степи в поисках добычи.

– Где находится твой стан?

– В трех верстах от реки.

– Я позабочусь о них, – пообещал Песах. – Кроме того, первыми на другой берег переправятся радимичи, а твои люди пойдут за ними следом.

– А если радимичи предадут нас или оробеют? – спросил Курсан.

– В таком случае я разрешаю тебе перебить их.

Кончаку предложение Песаха не понравилось. Радимичей подставляли под славянские стрелы и делали это совершенно намеренно. Видимо, бек Песах сомневался в их надежности, а потому и решил ими пожертвовать в самом начале битвы.

После долгих размышлений скиф все-таки решился и рассказал обо всем Дергачу.

– Скотина! – не удержался Дергач от красочного определения в сторону бека Песаха.

Кончак сочувственно промолчал. Выбор у радимичей был невелик: либо поднять бунт, заранее обреченный на неудачу, на виду у хазарско-ромейского войска, либо погибнуть в самом начале предстоящего сражения под стрелами киевлян или мечами угров.

Радимичи совещались долго. Кончак в это время раздраженно покусывал травинку, ругая себя последними словами за слабость, проявленную не к месту. Дергачу и его соратникам все равно не выжить в этой битве, но заодно с ними может лишиться головы и тмутараканский ган. Впрочем, убить его могут и после, битва-то предстояла нешуточная. И тогда Кончаку придется отвечать перед Христом за предательство людей, доверившихся ему.

– Ган, передай беку Песаху, что радимичи завтра первыми пойдут на общего врага, – передал Кончаку решение товарищей Дергач.

Судя по усмешке, игравшей на губах мечника, радимичи что-то придумали, но Кончак сделал вид, что поверил в их самоотверженность, и поспешил доложить беку Песаху о готовности радимичей жертвовать собой.

– С тебя спрошу, Кончак, если эти люди взбунтуются сегодня ночью, – предостерег гана недовольный чем-то бек.

– Так ведь я им не нянька, – возмутился скиф. – У меня и без того забот хватает.

– Я все сказал, ган.

Кончак хотел было выругаться вслед надменному беку, но передумал. С Песахом шутки были плохи. Безжалостностью он не уступал гану Курсану, и тмутараканский ган запросто может лишиться жизни раньше, чем над его головой засверкают мечи русов и киевлян.

К счастью, ночью ничего примечательного не случилось. Радимичи поутру как ни в чем не бывало сели в седла, и ган Кончак вздохнул с облегчением.

К полудню хазаро-ромейское войско, ведомое беком Песахом и патрикием Григориусом, достигло реки, где их уже поджидали угры Курсана и Арпада.

– Угорский стан находится справа от тебя, бек, – махнул рукой в сторону березового колка Курсан. – Надеюсь, ты сдержишь слово, данное мне.

– Можешь не сомневаться, ган, – мягко отозвался бек Песах, довольный, видимо, тем, что угр выставил именно столько людей, сколько он от него требовал.

Из-за бьющего в глаза солнца трудно пока было определить численность войска киевских князей Олега и Ингера. Оставалось надеяться на то, что лазутчики угров не оплошали и названная ими цифра соответствует истине.

Хазар и гвардейцев бек Песах поместил в центре своего многочисленного войска. Справа встали ромеи, слева – тмутараканцы бека Кончака. Угры, которым предстояло начать переправу, тоже выстроились на берегу. Самое время было радимичам проявить свою прыть.

Они первыми и вошли в воду, не обращая внимание на смерть, летящую в лицо. Угры, прячась за их спинами, двинулись следом. Радимичи пришпорили коней и выскочили на противоположный берег, а дальше произошло именно то, о чем Кончак догадался еще вчера вечером.

Мечники Дергача, вместо того чтобы атаковать киевлян, раскололись на две части и ринулись вдоль реки, припадая к гривам коней. Туча стрел, предназначенная для них, обрушилась на растерявшихся угров и замедлила их движение. Лихие наездники один за другим падали с седел, а ганы никак не могли развернуть их в лаву, чтобы атаковать фалангу неприятеля. Наконец угры опомнились и, не обращая внимания на стрелы, вырвались из реки на твердую землю.

Ган Кончак вздохнул с облегчением. Самое время беку Песаху двинуть на помощь уграм тмутараканцев, ромеев и хазар. Кончак даже приподнялся на стременах, чтобы лучше видеть взмах руки полководца, но Песах почему-то медлил, ставя тем самым в сложное положение своих союзников. Угры подверглись атакам не только киевлян, но и радимичей, которые жалили их с двух сторон. Видимо, успешные действия предателей вывели из себя уважаемого Песаха. Во всяком случае, он взмахнул-таки рукой, посылая на киевлян основную, хорошо обученную и снаряженную часть своего войска. Но десять тысяч гвардейцев продолжали стыть на холме в ожидании подходящего момента для решающего удара.

Кончак глубоко втянул ноздрями пряный степной воздух и поскакал к бурлящей реке.

Бек Песах не без удовольствия наблюдал, как угры теснят фалангу русов, а хазары, ромеи и тмутараканцы слаженно орудуют копьями, опрокидывая на землю киевских конников. Исход битвы еще не был ясен, но Песах уже в глубине души торжествовал победу. Десять тысяч его гвардейцев должны были склонить в нужную сторону колеблющуюся чашу весов.

– Печенеги атаковали стан угров! – крикнул, влетая на холм на взмыленном коне, бек Барух.

– Много их?

– Не менее десяти тысяч, они не щадят ни старых ни малых.

– Прискорбно, – вздохнул Песах. – Но пока мы ни чем не можем им помочь. Проследи, бек, чтобы ни один человек из гибнущего стана не доскакал до угров гана Курсана.

– Прикажешь сбивать их стрелами? – с вызовом спросил Барух.

– Да, бек, прикажу. Ты отвечаешь за это собственной головой.

Настроение Песаха испортилось, он уже почти готов был бросить гвардейцев в разгоревшуюся битву, но сейчас у него не было уверенности в том, что этот удар окажется решающим. Конечно, десять тысяч плохо обученных и плохо вооруженных печенегов – не бог весть что, но их удар в спину атакующим мог произвести впечатление даже на гвардейцев. Но печенеги, кажется, слишком увлеклись грабежом угорского стана, во всяком случае, в поле зрения Песаха они так и не появились.

Бек решил, что настало время показать русам истинную мощь Итиля. Гвардейцы, повинуясь взмаху его руки, не спеша двинулись с холма. До русов было еще далеко, и следовало поберечь силы коней.

Увы, разогнаться гвардейцам не дали. Слева, из березового колка, который хазарские дозорные изъездили вроде бы вдоль и поперек, на исламских гвардейцев обрушилась славянская конница, ведомая рогатыми всадниками. Натиск их был настолько неожиданным, что гвардейцы не успели ни развернуть коней им навстречу, ни набрать ход для успешной атаки. А тут еще в спину железным всадникам бека Песаха ударили конные печенеги. Гвардейцы потеряли строй и вынуждены были биться в самых невыгодных для себя условиях. Самое скверное состояло в том, что и помощи им пока ждать было не от кого. Основная масса хазаро-ромейского войска увязла на противоположном берегу.

Тмутараканцы гана Кончака поначалу вроде бы добились успеха, во всяком случае, они сумели продвинуться на несколько сот метров в глубь чужой земли. Увы, полной победы одержать им не удалось, ибо на помощь киевским ополченцам, противостоявшим поначалу тмутараканцам, подошла дружина великого князя Ингера.

Этих воинов Кончак без труда опознал по труверам на щитах. Ему даже показалось, что в одном из воевод дружины он узнал своего сестричада Борислава. Однако перемолвиться словом им не дали. Кончак с трудом отбивался от наседавших гридей Ингера, а для несчастного княжича Андриана пробил, похоже, последний час. Опрокинул его с седла сам великий князь, рубившийся в первых рядах подобно простому мечнику. Если судить по крикам, то добрая половина княжеской дружины состояла не из киевлян, а из кубанцев, которых Кончак и его тмутараканцы почитали за родных братьев. Таковы уж гримасы междоусобной войны.

– Угры выходят из битвы, – услышал вдруг ган вопль собственного мечника.

К сожалению, перетрусивший тмутараканец оказался прав. Исход битвы далеко еще не был решен, а угры вдруг дружно ринулись к реке, оставляя землю, обильно политую кровью, за неприятелем. Однако русы не бросились в погоню за уграми, а обрушились всей мощью на хазар, ромеев и тмутараканцев гана Кончака, положение которых и без того оказалось незавидным.

Кончак обернулся назад в поисках поддержки и с ужасом увидел, что отборная гвардия бека Песаха атакована с трех сторон и сама нуждается в помощи. Первыми дрогнули ромеи. Разворачивая коней, они ринулись вслед за уграми, но не на помощь беку Песаху, а подальше от кровавой сечи. Следом за ромеями побежали хазары, но эти, кажется, все-таки решили помочь своей гвардии, в чем Кончак от души пожелал им успеха. Что касается тмутараканцев, то бежать им было некуда, ибо с тыла к ним уже прорывались люди в волчьих шкурах.

Конечно, можно было бы погибнуть с честью, но Кончак решил сдаться и спасти тем самым жалкие остатки своей дружины.

– Борислав! – крикнул в полный голос ган Кончак. – Мы сдаемся.

К счастью, скифа услышали и свои, сразу побросавшие на землю оружие, и чужие, не ставшие рубить полоняников. В общем, тмутараканцы, по мнению Кончака, еще легко отделались. Гвардейцам бека повезло значительно меньше, склон холма был буквально усыпан их телами.

Среди убитых ган обнаружил тело Моше, своего родственника по матери, и попросил Борислава позаботиться о прахе несчастного бека.

– Тебе он, между прочим, тоже родственник, – сказал Кончак негромко.

– Хорошо, – не стал спорить воевода. – Я отправлю его в Итиль.

Меч у Кончака забрали, но в передвижении препятствий не чинили. Хитрый скиф умудрился сдаться ни кому-нибудь, а лично князю Ингеру, а у пленника великого князя совсем иной статус, чем у всех прочих полонян.

– Бека Песаха среди убитых нет, – сказал Кончак сестричаду.

– Ушел все-таки старый налим, – крякнул с досады Борислав. – Ну, дай срок, поймаем.

Скиф не видел сестричада вот уже почти десять лет и пришел к выводу, что Борислав сильно возмужал за эти годы, даже в плечах, кажется, раздался. Впрочем, внук бека Карочея и князя Воислава Рерика и в мальчишеские годы был хоть куда.

– Тебе лучше не говорить своим, что я довожусь тебе родным дядькой, – посоветовал сестричаду Кончак.

– А что с того, если и скажу? – удивился Борислав.

– Так мне будет проще откупиться, – соврал Кончак. – Зачем князю Ингеру захудалый тмутараканский ган?

– Так уж и захудалый? – усмехнулся Борислав. – Ладно, буду молчать.

– О князе Богдане ты слышал, сестричад?

– Слышал, – вздохнул Борислав.

– Несчастный умер у меня на руках в один миг со своей матерью кудесницей Милицей.

– Это ты к чему?

– Сомнение меня гложет. Пропали они оба прямо из ложницы, мечники решили, что здесь не обошлось без славянских богов.

– А ты сам что думаешь?

– Грешу на боготура Лихаря, который сегодня так отличился на поле битвы. Это его работа? – кивнул Кончак на убитых гвардейцев.

– Его, – подтвердил Борислав, глядя при этом на дядьку насмешливыми глазами. – Выходит, Христу кланяешься, а в сторону славянских богов косишься.

– Так ведь свое нутро в один миг не переделаешь, сестричад, – смутился Кончак.

– Боготур Лихарь выполнил волю кудесников. Князь Богдан и его мать были погребены с честью. А куда они дальше отправились, в страну забвения или страну света, знают одни боги. Милица сама так решила. Она сказала кудеснику Драгутину: «Раз я не смогла уберечь сына в мире этом, постараюсь спасти его в мире том».